Распутье

скачать книгу бесплатно


– Конъюнктурщик твой Макар! – бросил Женька.

– Ну, зачем же так сразу, ты его мелко не кроши, – не согласился Сергей, – это называется: умение идти на компромисс.

– Так вот, споры – последнее дело, пить у нас нечего, – продолжил он после паузы, – значит, по чайку и надо ложиться спать.

– Как же нет? Есть, – Евгений покопался под столом в пакете, извлек бутылку водки, поставил на стол. – Вот, пожалуйста!

Сергей посмотрел на бутылку, на Евгения, краем глаза заметил укоризненный взгляд Ирины на мужа.

– Да нет, зачем же, к тому же водка, – сказал он. – Поздно уже, пора ложиться, это я так, к слову.

– Вот-вот, – вставил Женька, – ради красного словца…

– Не пожалеет и отца? – с улыбкой закончила Ирина, вновь с вопросительной интонацией.

– Не пожалеет! – подтвердил Женька.

– Молчал бы уж, «парадоксов друг», – отрезал Сергей.

– Нет, так нет, мое дело предложить, – сказал Евгений, пожал плечом и убрал бутылку обратно в пакет.

Почаевничали. Сергей с Женькой вышли в коридор, чтобы дать возможность Ирине переодеться ко сну. Услышав через дверь: «Все, можно!», вернулись в купе, выключили свет, залезли на свои полки, там быстро сняли брюки и рубашки и нырнули под простыни, заменяющие одеяла.

– Я музыку тихонько оставлю? – спросил у темного купе Женька. Над каждой полкой имелся небольшой динамик со своим регулятором звука, транслирующий общую для всего поезда музыку.

– Я не против, – ответила Ирина, – заснуть все равно невозможно, духота ужасная! Когда же заработает кондиционер!

Евгений с Сергеем согласились с ней, как по поводу музыки, так и по поводу кондиционера.

– Может покрутить чего-нибудь надо? – спросил Евгений, – тут над подушкой ручка какая-то.

– Все закрыли окна, работает кондиционер! Окна не открываем, сейчас станет прохладно! – послышался из коридора голос Мананы.

– Похоже, не в ручке дело, – заметил Сергей, – народ в других купе тоже задыхается – открывает окна.

Евгений пытался крутить обнаруженную им ручку, прохладнее не становилось. Окно не открывали – честно ждали, когда обещание проводницы наконец сбудется. За это время из-за двери еще несколько раз слышался ее голос, требующей закрыть окна. Похоже, не у всех хватало выдержки. Голос сначала приближался к их купе, затем удалялся в конец вагона к туалету, потом снова приближался и удалялся в другой конец, к комнате Мананы.

Терпение кончилось, когда из динамика над полкой Женьки заиграла популярная песня в исполнении группы «Vaya Con Dios», известная в вольной интерпретации слов припева, как «Хей на-на-на». Сначала Женька стал тихо, просящим голосом подпевать припеву перефразировав его в «Дуй Манана?!». По ходу исполнения он пел все громче. В конце песни эту фразу в полный голос пели уже все присутствующие в купе. При этом интонация сменилась с просящей на требовательную и добавилось междометье «ну»: «Ну, дуй Манана?», – пел нестройный хор.

Первым не выдержал Евгений, он встал, опустил до половины раму окна, спросил:

– Надеюсь, никто не возражает?

Возражений не последовало.

Евгений и Ирина сошли с поезда на следующее утро. Проснулись поздно, только когда из коридора послышался голос Мананы: «Подъезжаем к Харькову!». Дверь купе открылась. «Подъезжаем к Харькову, – повторила проводница, – кому сходить приготовились!» – оглядела полки, после того, как убедилась, что ее слова возымели действие – на полках зашевелились, закрыла дверь.

Ночью оказалось, что из всех присутствующих в купе спал один Женька. Сначала Ирина, поняв, что Сергей не спит, извинившись и спросив шепотом, не мешает ли она ему, поинтересовалась, какую музыку он предпочитает. Слово за слово завязалась беседа, к беседе подключился Евгений, оказалось, что ему тоже не спится. От музыки через «Мы ждем перемен» и фильм «Асса» перешли к творящейся в стране перестройке. У Ирины и Евгения настрой был оптимистичным, таким, который транслировался в народ всеми СМИ, то есть, что сейчас надо немного потерпеть, подтянуть пояса, зато потом…, главное, что «процесс пошел», появились свобода и гласность. Сергей же высказывал сомнения в том плане, что это уже было, и их отцы и деды уже подтягивали пояса в ожидании лучших времен. Несмотря на разногласия, пришли к единому выводу: «А что будет дальше, давайте будем посмотреть».

Говорили обо всем, что приходило в голову, о новом кино и старых книгах, о работе и своих увлечениях. Общаться было легко и интересно. Есть своя прелесть в таких встречах и беседах с незнакомыми людьми. Во-первых, к уюту купе добавляется романтика путешествия, стучат колеса, поезд мерно покачивается, несет куда-то в неизвестное. Во-вторых, открыто море свежих тем, при условии, конечно, наличия общих, а у молодых людей, не спавших в купе, выросших на одних книгах и фильмах, воспитанных на одних принципах, их было множество. С близкими, друзьями и знакомыми, как правило, все темы уже переговорены, мнения известны и общение строится в основном на бытовом уровне. В беседах с незнакомыми людьми появляется новизна их раскрытия, новизна взгляда. И в-третьих, знаешь, что с сегодняшними попутчиками с вероятностью близкой к ста процентам ты никогда больше не встретишься. И это, как не странно, позволяет быть более искренним с посторонними тебе людьми, полностью открыться, делиться самым сокровенным не опасаясь, что когда-то позже твоя искренность будет принята за слабость, а над сокровенным станут хихикать. Проболтали до самого рассвета. Уснули, только когда окно из черного стало серым, и купе наполнил приглушенный свет раннего утра. Первым из беседы вдруг выпал Евгений, затем голос Ирины, рассказывающей что-то, становясь все тише и тише, умолк совсем. Последним отключился Сергей.

«Абхазия» прибывала в Харьков около десяти часов утра и стояла там пятнадцать минут. Когда приятели вышли из поезда проводить дорожных знакомых, да и просто размять ноги, стало заметно, что поезд за ночь значительно продвинулся на юг. Несмотря на довольно ранее время, теплый воздух был начисто лишен утренней свежести. Он теплым киселем разлился по перрону. Невысокое еще солнце уже заметно припекало, что особенно ощущалось, стоило выйти из тени, отбрасываемой вагонами. Пожелали всего хорошего Евгению и Ирине, помахали им на прощание. Огляделись, картина была типичная. Будучи опытными путешественниками к морю они, как и ожидали, увидели снующих по платформе суетливых повязанных платками теток с корзинками в руках и энергичного вида мужичков с бидончиками и кастрюльками. И те, и другие активно передвигались по перрону от вагона к вагону, предлагая пассажирам еду собственного приготовления. И хотя дело это было незаконным, на всех стоянках поездов из года в год повторялась одна и та же картина. Выглядели торговцы снедью везде примерно одинаково, менялось только содержимое их корзин, бидончиков и кастрюлек. Сергей с Женькой никогда ничего не покупали у представителей привагонной торговли (мало ли где и в чем они все это варили), перебивались провиантом, захваченным в дорогу из дома. Но ассортимент торговцев знали и знали, как он меняется по ходу следования поезда. Сначала, в более северных регионах, таких как Тульщина или Орловщина это были соленые огурцы, вареная картошка и яблоки. Дальше, по мере продвижения на юг картошка и огурцы сменялись початками вареной кукурузы, яблоки сливами и грушами, при этом смена происходила резко, без перехода. Уже совсем на юге, в Крыму, или при приближении к Северному Кавказу появлялись арбузы и персики. При этом персики помещались в специальные ящики с ручками, сбитые из полос тонкой фанеры. Они предназначались для длительной транспортировки и продавались, в основном уезжающим с отдыха, забывшим или не успевшим отовариться фруктами. Иногда персики в ящиках покупали и едущие на море, правда, непонятно зачем, совсем скоро можно было купить персики и дешевле, и более спелые. Хотя понятно – людям не терпелось в самом прямом смысле вкусить южной жизни.

Картофельно-огуречную зону поезд минул ночью, здесь в Харькове была уже зона кукурузная. Приятели добежали до привокзального буфета, пива в нем не обнаружилось, вернулись в поезд. Путь предстоял еще долгий, поезд прибывал в Гагры только утром завтрашнего дня, дальше до Пицунды предстояло ехать на автобусе. Как от Пицунды они будут добираться до «Солнечного» они знали лишь приблизительно, но, как говориться, язык до Киева доведет.

День в поезде, вопреки ожиданиям, не тянулся уныло, а мерно тек. В Харькове к ним на нижние полки никого не поместили, как, впрочем, и на протяжении всего оставшегося пути, так что путешествие они продолжали вдвоем в целом купе. Сергей то читал, то устав от чтения, садился к окну. Он, для таких случаев как сейчас, взял с собой в дорогу пару книг. Одна – «Казаки» Толстого (давно хотел прочитать, да не доходили руки, а здесь такой случай – поездка почти к месту действия). Именно «Казаки» были перед ним сейчас. Вторая – романы Стругатских, которых он недавно открыл для себя. Женька периодически спал. К чтению книг, а в особенности к художественной литературе, у Женьки было особое отношение. Он их не читал вообще, не читал принципиально. Если ему кто-нибудь рекомендовал что-либо почитать, он, направив указательный палец вверх, назидательным тоном заявлял: «Почитай… отца с матерью». Как-то в разговоре Женька по этому поводу поведал Сергею, что ему «после школьной программы вся эта литература так обрыдла», что он теперь видеть ее не может. Зато спать он любил и делать это мог хоть сутки напролет, ото сна не уставая. Иногда играли в карты. На стоянках выходили размять ноги и проверить станционный буфет на наличие пива. В вагон-ресторан даже не заходили, дорого там. Нравилось Сергею и просто сидеть у окна и смотреть на пролетающие мимо виды. Надоедливая занавеска была сдвинута до упора к краю, но ветер ее все равно цеплял, и занавеска сползала к центру, закрывая окно. Приходилось периодически сдвигать ее обратно. Рама была приоткрыта и, хотя влетающий воздух был по южному теплым, душно не было, само его движение создавало ветерок, приносящий облегчение. Проводница Манана по поводу кондиционера, почему-то замолчала. Путешествовать поездом Сергею нравилось значительно больше, чем самолетом. Особенно это касалось перемещений из одной климатической зоны в другую. Пусть поездом дольше, зато изменения природы и климата происходят постепенно. Прибывая в место назначения, ты на подсознательном уровне понимаешь, как далеко переместился и где находишься. Попутно организм адаптируется к новым погодным условиям, а глаза привыкают к местному пейзажу. Совершая перелет на самолете с севера на юг, как правило, попадаешь из климата умеренного, в климат жаркий, дышать тяжело, рубашка кажется телогрейкой. Вдруг откуда не возьмись, появляются пальмы и всякие кипарисы. Умом понимаешь, что ты на юге и это нормально, но кажется сейчас пройдешь немного и за углом появятся привычные ели, осины да березы. С перелетом на север или, там, в Сибирь, да еще зимой дело обстоит не лучше. Ему довелось как-то зимой по работе слетать в командировку под Нижневартовск. В столице тогда было минус двадцать, в Нижневартовске минус тридцать пять и, несмотря на то, что он укутался как капуста, пока добрался от аэропорта до нужного места, продрог до костей. А в поезде, выходя на станциях, глядишь и привык бы к морозцу, правда, ехать туда на поезде о-го-го сколько, дней пять, наверное, не меньше.

Городские и станционные виды глаз ничем не радовали, стандартные, разбросанные по всему Союзу панельные дома, да бетонные заборы, с коряво нарисованными черной краской матерными словами и эмблемами футбольных клубов, в основном, почему-то спартаковскими ромбами. Как будто и не выезжали за пределы московской области. «Почему „Спартак“? – думал Сергей, – здесь, что своих клубов нет? Или у этих писателей фантазия просто напрочь отсутствует? Что матерное слово написать, что спартаковский ромб нарисовать. Увидели где-то и повторяют, как мартышки». Все менялось, когда состав выносило в сельскую местность. Привычная стена леса вдоль дороги и деревянные деревенские дома остались в картофельно-огуречной зоне. За окном тянулась степь с небольшими пролесками, проносились поля, большей частью уже сжатые, щетинящиеся пожелтевшей стерней. Тут и там виднелись горбатые стога соломы. Вдалеке, как правило, на возвышенностях, на фоне лазоревого неба, окруженные зеленью фруктовых садов, белели мазанками села.

В Ростове поезд стоял около десяти минут и приятелям все-таки удалось разжиться шестью бутылками пива, по три на брата, отстояв небольшую очередь в буфете. Больше брать не стали, цены в буфете кусались. Еще в прошлых поездках «методом дегустаций» они определили, что, несмотря на то, что пиво везде по ходу следования бывало одно и то же – «Жигулевское», вкус его довольно сильно отличался в зависимости от места покупки, точнее производства. Где-то оно горчило, где-то было абсолютно нейтральным, где-то с кислинкой. Здесь оно было последней категории, но что делать, как говориться, «на безрыбье…». Книгу теперь Сергей отложил в сторону окончательно. Он как-то заметил, что после определенного количества алкоголя, как раз где-то двух-трех бутылок пива, чтение принимает особую форму. Не то чтобы становилось непонятным что читаешь, скорее наоборот, понимаешь все задуманное автором, тонко чувствуешь значение каждого слова. Одна беда, на завтра с трудом вспоминаешь, что прочитал вчера и все приходится перечитывать заново. Поэтому читать смысла не было, и единственным развлечением для него осталось сидеть, пить пиво и смотреть в окно. Впрочем, Сергей был не против. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что вид за окном напоминает открытку, не фильм, как могло бы показаться, а именно неподвижную картинку. «Это из-за того, что здесь степь, – понял он, – у нас вдоль дороги деревья, они проносятся быстро, чувствуется скорость поезда. Здесь же смотришь вдаль, там скорость незаметна. Вон хотя бы те домики на горе, застыли, почти не движутся».

– Тебе не кажется, что окно похоже на открытку? – спросил он Женьку. Тот лежал на своей верхней полке, против хода поезда. Таким образом, Сергей смотрел на набегающий пейзаж, Женька на уходящий. – В том смысле что, когда смотришь на открытку с каким-нибудь красивым видом, хочется там оказаться. Так и здесь, хотелось бы поваляться вон в том стоге, пройтись вон в том селе, зайти в хату.

– Ага, – Женька глотнул пива из бутылки, сделал он это лежа, не поднимаясь чуть повернувшись на спину, – зайти в хату, хватануть горилки с хозяином, закусить салом. Потом поваляться в стогу с кем-нибудь. А с кем? – он перегнулся с полки, внимательно посмотрел в окно. – Что-то кандидатур на горизонте не видать.

– Ты есть особь, лишенная воображения, – сказал Сергей, не отрывая взгляд от окна, отпил пива. – К тому же стремящаяся все опошлить.

– Сам дурак, – спокойно ответил Женька, тоже глядя в окно. Подумал и продолжил:

– Ты меня еще спроси, почему люди не летают, ну в смысле, почему они не летают, как птицы?

– Безнадежен! – поставил диагноз Сергей.

Вечером, уже в сумерках, Сергей заметил вдалеке над горизонтом не то скопление темных вечерних облаков, не то первые отроги Кавказа.

– Женька, смотри, – указал он рукой в окно. – Как думаешь, это облака или горы?

Женька свесился со своей полки, поставил на стол пустую бутылку, вверх ногами посмотрел вперед, по ходу. Всмотрелся в горизонт.

– А кто ж его знает, – заключил он, заняв привычное положение на полке, – может то, а может другое. Завтра будут горы, завтра будет море. А сегодня – я спать, – и повернулся лицом к стене.

На следующее утро, в самом деле, были и горы, и море. После Туапсе, который поезд миновал рано, часов в восемь утра, железная дорога пошла вдоль побережья. Так что из окон коридора выходивших на запад, до горизонта простиралось море, а окна купе упирались в близкие склоны гор, поросшие мелким кустарником. Пассажиры, по мере того, как просыпались, занимали места у окон прохода. Ближняя часть моря была темная – падала тень от гор, а дальше оно серебрилось мелкой рябью в лучах утреннего солнца. Сергей тоже вышел в коридор посмотреть на море, но места у окон были заняты, толпиться не хотелось, и он вернулся в купе. Сел на свое любимое место у окна по ходу поезда и стал смотреть на близкие склоны. «За Тереком виден дым в ауле, а горы…», вспомнил он из недавно прочитанного.

– Что горы? – словно услышав его, спросил с полки Женька.

– Проснулся, соня? – Сергей посмотрел вверх. – Давай вставай, часа через два будем в Гаграх. Нам еще собраться, тебе еще умыться, а очередь в туалет не слабая, в полкоридора.

Поезд стал останавливаться чаще, на остановках по коридору на выход, с сумками и чемоданами продвигались люди, ругаясь на праздно стоящих у окон, мешавших проходу.

«Абхазия» прибыла в Гагры по расписанию, полдвенадцатого. Приятели сошли с поезда. Основная часть пути была завершена, до места оставалось всего ничего, но как туда добраться они представляли себе только приблизительно. А где устроятся и где будут ночевать следующей ночью не представляли вовсе. В прошлых поездках к морю бывали случаи, когда, не сумев найти койко-места, первую ночь приходилось спать на пляже, но что поделать, такова уж учесть «дикарей».

Илья

Остановку идущего до Пицунды автобуса легко нашли неподалеку благодаря подсказке полной тетки в белой тряпочной панамке, продававшей фрукты у выхода из железнодорожного вокзала. Сначала ребята пошли было к кассам, выяснить насчет обратных билетов. Где находятся кассы, спрашивать не пришлось, очередь была видна издалека, она выходила из здания и тянулась по улице. Посмотрели, решили: «Нет, не сейчас. Сегодня главное – разместиться. Впереди почти две недели, успеем».

Южное солнце пекло. И хотя одеты приятели были легко, в футболки и шорты, было жарко и они старались держаться в прохладной тени. После полутора суток дороги хотелось помыться, а еще лучше окунуться в море, оно так заманчиво смотрелось из окон вагона на подъезде к городу. Но с морем тоже было решено повременить, еще не вечер, до места доберутся, накупаются. Обоих не покидало легкое возбуждение, рожденное ощущением близкого конца пути и удаленности от дома, и в тоже время пьянящим чувством свободы и ждущей впереди неизвестностью. Это состояние знакомо всем отпускникам-путешественникам, но в возрасте Сергея и Женьки оно проявляется особенно остро.

При кажущейся одинаковости в одежде молодых людей, даже не слишком искушенный наблюдатель легко уловил бы разницу. На Женьке была слепящая белизной футболка с тремя голубыми полосами по плечам и маленьким треугольником слева на груди с соответствующей надписью. На ногах – новые, так же белые, кожаные кроссовки, той же фирмы, что и футболка, «родные», дасслеровские[10 - Дасслеровскими кроссовки производства Adidas стали называть, подчеркивая пренебрежение к появившимся в продаже лицензионным синим кроссовкам с тремя белыми полосками сначала китайского, потом отечественного производства. Хотя и те купить было не просто.]. Даже шорты его были смастырены из джинсов Levi`s, а не из каких-то там, свидетельством чему служил известный всем лейбл с «тяни-толкаем», красовавшийся сзади на поясе. На Сергее футболка в желто-синюю поперечную полоску была без логотипов и прочих знаков, позволяющих определить производителя, коричневые кроссовки непонятного происхождения, из кожзаменителя, явно не вчера купленные. Шорты сделаны из изношенных им джинсов-самострока, приобретённых на Рижском рынке. Материал, правда, был хороший, настоящий джинсовый, во всяком случае, жеваная спичка об него красилась. Было заметно, что первый придавал большое значение тому, во что он одет и при этом имел возможность «доставать» вещи, которым позавидовал бы любой среднестатистический житель страны. Второй же, хоть и тянулся за модой, но, похоже, доступа к дефицитным импортным «шмоткам» не имел. На подходе к автобусной остановке пришлось выйти из тени деревьев, и Женька поставил точку в своем гардеробе. Он остановился, опустил сумку на землю, порылся в ней, достал и водрузил на голову голубую шапку-панамку с высокой тульей и свисающими короткими полями. Фирменных знаков на ней заметно не было, но с первого взгляда было понятно, что панамка эта далеко не простая, – материал плотный и гладкий, поля прострочены ровными рядами тонкой нити.

Людей на остановке было немного. Большей частью это были, по всей видимости, пассажиры с прибывшего поезда. По всей видимости, то есть по мятой одежде, белизне кожи, сиречь отсутствию загара, мятым со сна лицам и, само собой, по дорожным сумкам и чемоданам. Автобусы ходили довольно часто, если верить висевшей на столбе табличке с расписанием, примерно раз в полчаса.

– Пицунда, Рыбзавод, так? – спросил Женька.

– Абсолютно верно, – ответил Сергей. Это были заветные слова, необходимые, чтобы добраться до нужной остановки, которые Петька сообщил Сергею перед своим отъездом.

Молодожены уехали раньше и уже около недели жили в лагере. С ними, как стало известно Сергею поехали Маша-именинница и Катя с достопамятного «комсомольского» Дня рождения. От Рыбзавода пешком, но это ерунда, разберутся потом, вопросы надо решать по мере поступления.

– Наша задача номер раз – не уехать куда-нибудь к черту на кулички, – констатировал Женька, близоруко сощурив глаза, он вгляделся в появившийся в конце улицы автобус, – вроде наш, … а может и нет.

– Ребят, привет, вы в Пицунду до Рыбзавода? – услышали они сзади. Обернулись, за ними стоял невысокий, чуть ниже Женьки, плотного сложения парень, примерно их возраста.

Движения его были несколько суетливы, небольшие смешливые глаза смотрели остро, тонкий нос с горбинкой походил на птичий клюв. Одет он был в легкие брюки и рубашку неярких цветов, в руке держал небольшую дорожную сумку. На поясе у парня весела брезентовая сумочка-кошелек с застежкой-молнией, такие стали популярны у нарождавшегося слоя коммерсантов, в основном рыночных торговцев. Доверия он, определенно, не вызывал.

– Помогите кенгуру, – сказал незнакомец, проследив за взглядом Сергея на свой пояс, улыбнулся, похлопал свободной рукой по сумке-кошельку, – потому что поутру кенгуру в своем кармане обнаружила дыру.

– Да, мы до Рыбзавода, – пожал плечом Сергей, – а что?

– Ничего, – невозмутимо сказал незнакомец. – Просто я услышал, что вы говорите про Рыбзавод и решил, что может быть нам по пути. Оказывается, и правда – по пути, – он уверенным жестом протянул руку, – Илья, – представился он.

– Сергей, – в свою очередь представился Сергей, пожимая руку парня.

– Женя, – Женька тоже пожал руку Илье, – а ты знаешь, где этот рыбзавод? А то мы, как бы, в первый раз, боимся заехать куда-нибудь не туда.

– Я сам до Рыбзавода. Два последних года там отдыхал, – Илья махнул рукой подтверждая, что не о чем беспокоится, – знаю, не проедем, – кивнул на подошедший автобус. – Садимся, это наш.

Сергея всегда удивляло, как просто и легко некоторые могут знакомиться. Вот так запросто, подойти, заговорить, представиться, у него так не получалось.

Автобус был привычным ЛИАЗ-иком, точно такие же колесили по всем городам страны. Единственным его отличием было наличие темных матерчатых шторок на окнах.

– А у них всё со шторками, даже машины. Южный народ! – сказал Женька, когда они уселись на места. Сергей посмотрел на проезжающие мимо «Жигули» и «Волги». В самом деле, окна практически каждого автомобиля были затянуты шторками.

– Наверное, с солнцем борются, – предположил Женька, – солнцеборцы, блин.

Автобус тронулся, Сергей сидел у окна и смотрел на затененные деревьями улицы, Женька сидел рядом, парень представившийся Ильей устроился на сиденье сзади них.

Окруженные горами Гагры удивили их обилием зелени в сочетании с архитектурой начала двадцатого века. Каждый курортный город, в котором они побывали, будь то в Крыму или на Северном Кавказе, имел свое лицо. Хотя, казалось бы, в годы тотальной унификации и стандартизации все должно было выровняться, застроиться типовыми панельными домами, потерять индивидуальность. Из всех приморских городов таким, на их взгляд, был только Сочи. Едва отойдешь от моря и потеряешь его из виду, сразу попадаешь в окружение привычных «панелек» и закатанных в асфальт улиц да тротуаров, как будто не курорт вовсе, а какой-то провинциальный городок в средней полосе. Только очень жарко. Ялта, к примеру, являясь тоже довольно крупным городом, была куда интересней, был в ней свой колорит, не то из-за рельефности улиц, сбегающих к набережной, не то из-за множества экзотических растений. Иногда складывалось впечатление, что Никитский ботанический сад разросся по всему городу. Вообще-то они не слишком жаловали большие приморские города – народу много, в основном семьи с детьми, визг-писк, кругом толпа. В заведениях общепита очереди такие, что пока стоишь, скрючит от голодной судороги. Пляжи мало того, что не блещут чистотой, на них «яблоку упасть негде». Поэтому они выбирали курорты вроде Судака или Гурзуфа, которые и городами-то назвать было трудно. В том же Судаке из городских строений – пара пансионатов да генуэзская крепость. Зато кругом пальмы-кипарисы. Густо оплетенные виноградной лозой дворы, где они снимали койки в сарайчиках, были окружены персиковыми и абрикосовыми деревьями, грушами и сливами. Среди отдыхающих почти одна молодежь. В крупные города приятели наведывались только с познавательной целью, на экскурсии. Наиболее колоритным из них, на чем мнения Сергея и Женьки сошлись, была Феодосия. Создавалось ощущение, что время в этом городе остановилось в конце прошлого века. Вдоль извилистых, то поднимающихся, то опускающихся узких улиц, спрятавшись в тени деревьев, стояли старые оштукатуренные одно и двухэтажные дома с небольшими окнами и покатыми крышами. На этих улицах нетрудно было представить себе одетых по моде прошлого века чеховских дам в белых платьях с кружевными зонтиками. Кругом был будто разлит эфир романтики, пропитавший картины Айвазовского и книги Александра Грина. Единственно, что портило впечатление, это железная дорога отрезавшая пляж от города. Гагры в этом отношении выигрывали, железная дорога здесь тоже была, но проходила в черте города, достаточно далеко от моря чтобы не мешать отдыхающим и не ломать вид побережья. Как и Феодосия, Гагры были пропитаны духом старины, правда здесь скорее первой половины века текущего, и чувство это зарождалось уже у монументального здания железнодорожного вокзала.

– Гагры, это, вроде, Абхазия? – спросил Сергей Женьку, вглядываясь в вывески на домах сквозь листву растущих вдоль улиц деревьев.

– По-моему, да, – ответил тот. Они, будучи детьми интернационального Союза, не слишком разбирались в национальностях.

– Значит, я уже почти знаю абхазский, – похвалился Сергей, – смотри: «магазин» – «а-магазин», «оптика» – «а-оптика», «газета» – «а-газета». Вон, смотри: «а-пошта». Добавляй себе «а» к слову и все дела. Ты, соответственно, по-абхазски – «а-Женька», я – «а-Сергей».

– Хорошо, – Женька тоже всмотрелся в вывески, – скажи тогда по-абхазски «аптека».

– Легко! А-а…, – Сергей запнулся, – а, хрен ее знает, – он с улыбкой посмотрел на Женьку.

– «Аптека», так и будет «аптека», – послышался сзади голос Ильи, – вообще-то здесь есть такое дело с буквой «а», но не все так просто, это только когда слова из русского и то не все.

– Мы с Женькой просто так, прикалываемся, – Сергей обернулся к Илье, – ехать-то далеко?

– Где-то с полчаса.

– Илья, слушай, а ты не знаешь случайно, где-то там, недалеко от Пицунды есть студенческий лагерь «Солнечный»? – Женька тоже повернулся к Илье.

– Знаю и не случайно, это во втором ущелье. Я рядом, в первом, два прошлых года отдыхал.

– «Дикарем» или как? – спросил Сергей.

– Ага, на частном секторе. А вы прямо в лагерь, по путевкам?

– Нет, у нас знакомые сейчас в лагере. Мы пока подвешены, не знаем куды бечь, – сказал Сергей. – Хотим где-нибудь рядом с лагерем снять.

– Нет проблем! – Илья пожал плечом, – в первом ущелье армянская деревня, я там жил у Ашота, вполне себе ничего.

– Армянская деревня? – удивился Сергей. – Здесь же вроде Абхазия?

– Здесь Абхазия, а в ней армянская деревня, армяне там живут, – попытался объяснить Илья. – Так получилось, наверное, я не знаю.

– А рядом это как? – заинтересовался Женька. – Сколько от деревни до лагеря?

– Пешком вдоль моря минут десять-пятнадцать, а ближе все равно ничего нет.

– Ты в этом году опять туда? – спросил Сергей.

– Нет в этом году я в самой Пицунде. Там, кстати, тоже недалеко, в районе Рыбзавода.

– А чего так? Что, в деревне не понравилось? – полюбопытствовал Сергей. Разговаривать, повернув голову к Илье, было неудобно, уставала шея, поэтому он сел в пол-оборота назад, перекинув локоть через спинку сиденья.

– Да нет, в деревне все нормально. Я просто женился недавно, с женой там, как-то не фонтан. Решили в Пицунде снять квартиру.

– А жена где? – спросил Женька.

– Катюха позже приедет, сегодня у нас воскресенье? Значит в четверг. Я пока похолостякую, – усмехнулся Илья, – да обустроюсь тут.

– От остановки далеко туда идти? – спросил Сергей, – Нам сказали от Пицунды только пешком можно.

– Минут двадцать-тридцать, это если до деревни.

– Покажешь дорогу?

– Легко. Если хотите, могу даже с вами пройтись. Кстати, Ашоту привет скажу, хороший мужик. Вы можете у него и осесть, если у него свободно, если нет, посоветует кого-нибудь.

– А сам-то, когда устраиваться собираешься?

– А у меня уже все схвачено, квартира снята, отец через знакомых все сделал. Давайте, я забегу, сумку брошу, чтобы с ней не тащиться, подождете?

– Не вопрос, – сказал Женька, отвернулся от Ильи, откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза.