Незапланированный маршрут

Женька даже зажмурилась, вспоминая, как они прямо с дерева ели огромные черные черешни, или оранжевые персики. Но Саньку, даже не представлявшему, отчасти из-за своей язвы, эти бесподобные «дары природы», интересовало другое:

Рис. 4. 8. Украинские фрукты – самые вкусные в мире

– А правду говорят, что украинцы и русские – это один народ?

– Ну, знаешь… Я об этом даже не думала никогда. Конечно, один, – Женька сказала это не очень уверенно.

– А на каком языке там говорят? – не унимался Санька.

– Так на обоих языках и говорят. Слова похожи, которые не похожи, легко запомнить. Ну, вот, например, в нашем дворе ребят много было, всяких, – так мы говорили каждый на своем языке и прекрасно друг друга понимали. Вечерами с девчонками пели песни – и русские и украинские. Украинские песни очень мелодичные, красивые. А с чего это ты этим вопросом интересуешься? Вроде это далековато от тебя.

– Да просто мы с Мишкой сразу после школы подрядились поработать в одной бригаде с хохлами – тоже в экспедиции. Насмотрелись на них, – Саньку при этом как-то даже передернуло.

– Что? Что не так? Чем они тебе не угодили? – Женька заволновалась, она ничего плохого от украинцев, и ребят, и взрослых, не видела.

– Да это самые поганые люди, которых я видел, – с отвращением сказал Санька. – Прежде всего, жадные и завистливые. Все время что-то делят, сами ругаются и нас задирают. Чуть что – сразу в драку. Один наш русский у них бутылку водки взял – к нему дружбан приехал, внезапно, так они его чуть не убили. Хорошо, Мишка рядом был – нам крикнул, мы все сбежались… Такая драка была, с кровью, прямо как на войне. И это из-за бутылки водки! Представляешь? А что бы они сделали, если бы деньги пропали? Поганый народ, очень жестокий, ничего общего с русским не имеет.

Женька удивилась. Подумала немного, что-то вспомнила:

– Слушай, а ведь в учебниках нас действительно по-разному рисуют. Мы с мамой как-то искали в книге украинский костюм – мне нужно было сшить его к Новому году. Так в этой книге национальные костюмы для русских и украинцев совсем разные. И даже люди нарисованы по-разному. Русские – светловолосые, с голубыми глазами. А украинцы – черноволосые, с темными глазами. Хотя в нашем дворе это «правило» совсем не выполнялось. Мы как-то не обращала внимания на это. Я ничего не имею против них, никаких конфликтов у нас не было.

– Ну, а почему ты тогда в Москве учишься? Что, там, у вас на Украине институтов нет?

– Да все там есть. Я думала в Киевский универ поступать, чтобы ближе к родителям быть, но там экзамены на любой факультет – только на мове. Мне это не подходит.

– А почему? Ты же сама говорила, что вы на разных языках болтали и все понимали.

Женька терпеливо объяснила:

– Одно дело – болтать во дворе, а другое дело – вступительный экзамен, на котором судьба решается. Ты знаешь, хоть языки и похожи, но некоторые слова совершенно разные. Ну, например, слово «парасолька» или «коло» – ты сообразишь, что это такое?

Санька немного подумал, потом сдался:

– Нет, ничего в голову не приходит.

– Так вот, первое слово – это зонтик, а второе – круг. Ну, если «парасольки» на экзамене по физике или математике вряд ли попадутся, то вот «коло» в геометрических задачах очень даже может встретиться. Я уже не говорю про литературу. Я понимаю украинский язык, люблю их стихи и песни, но учиться на «мове» не хочу. Да и государственный язык у нас все-таки русский. Мне кажется, они не имеют права навязывать свою «мову» всем. Даже если бы я очень хорошо украинский знала, все равно бы туда не пошла. Меня это оскорбляет. Не имеют права.

– А вы учили в школе украинский?

– Сначала учили в обязательном порядке, а потом, когда я была уже в старших классах, вышло постановление о том, что национальные языки можно изучать по желанию.

– Это кто придумал? Местные, что ли?

– Упаси бог, конечно, нет. Они, на мой взгляд, восприняли это как унижение, и, как могли, этому мешали. Не знаю, правда, как в других местах, а в нашей школе так точно, перегибали. Меня один раз из-за этой «мовы» чуть из школы не выгнали.

– Ух ты, это как же, тебя? А ты, вообще-то, как училась?

– Я училась на одни пятерки. Все десять лет.

Санька присвистнул:

– Так ты, может быть, еще и медалистка?

– Конечно. А что, разве это сразу не видно? – Женька сказала это очень даже вызывающе, пытаясь, впрочем, спрятать довольную улыбку.

– Что, неужели золотая?

– Нет, золотую медаль мне просто не дали. Хотя у меня ни в одном табеле, начиная с первого класса, не было четверок, даже в четвертях.

– Тогда должны были дать золотую.

Сам же Санька учился неровно, он блестяще знал школьную математику и физику, увлекался химией и астрономией, но совершенно не переносил беллетристику – так он называл все остальные предметы. Поэтому он получал иногда и тройки, на которые не обращал никакого внимания.

Женька засмеялась:

– Ты не поверишь, но мне приписали на выпускном сочинении ошибку, которой не было.

– Это как же?

– Очень просто. Мне нужно было использовать слово «Аппассионата» для описания образа Ленина в советской литературе. Я списала цитату с этим словом из книги Горького – подлинниками можно было пользоваться. Так они (те, кто проверял) нашли где-то это слово, написанное с одной буквой «п». И объявили, что у меня написано неправильно. Это была очевидная наглая ложь, которую легко можно было опровергнуть, посмотрев хотя бы энциклопедию.

– Кому же досталась твоя золотая медаль?

– Нашлись более достойные.

– Это кто же такие? Даже интересно. И где они учатся сейчас?

– Это дочка нашего директора школы и ее подружка. Дочка кажется, поступила в местный техникум, а вторая даже никуда не поступала, сразу работать пошла.

Санька почему-то даже обиделся:

– А что же ты смеешься? Неужели не обидно? Где ты и где они? Это же полный беспредел, ты что-то не договариваешь. Отец-то твой почему не вмешался? Он же за справедливость.

– Папа не мог. Он в больнице лежал, с переломанной ногой. Пошел на свой участок проверить, как буровую вышку горняки установили. А они там что-то плохо укрепили, вот эта вышка и стала падать прямо на людей. Все разбежались, а отцу прямо на ногу эта вышка упала. Слышно было, как нога треснула. Конечно, отец переживал за меня, возмущался ужасно, говорил, что он добьется справедливости. Но, пока он лежал в больнице, я уже в институт поступила, у нас же экзамены на месяц раньше проводятся, чем в других вузах. К тому же я на первый поток успела.

– Так и оставили?

– Да, так и оставили. Понимаешь, я смеюсь потому, что ситуация действительно абсурдная. На нашу школу «дали» две золотые медали. А отличников, ну, типа меня, учившихся на пятерки, было десять человек. Причем, в нашем же классе учился, например, Колька Зубов – так он лучше меня математику и физику знал, в олимпиадах участвовал – тоже хороший претендент на золото. А у меня были лучшие сочинения в школе – их всегда зачитывали как образец. Наверное, если бы золотую медаль дали Кольке, а не мне, то было бы обидно, а здесь – когда такая явная несправедливость – даже не обидно. Я не придавала этому большого значения, про себя думая «пусть подавятся моей медалью». Я мечтала поступить в Москву. Если бы не поступила – вот тогда бы и поплакала вволю. И, кстати, из всех десяти отличников в Москву только мы с Колькой и поступили.

Тут Санька вспомнил:

– А ты говорила, что тебя из школы хотели выгнать. Интересно, это еще за что?

– Да, ты знаешь, я сама не ожидала, что так получится. Это произошло тогда, когда вышло постановление о том, что «мову» можно учить по желанию. Так вот, наша учительница украинского языка требовала, чтобы мы продолжали учить украинскую литературу. Ну, насчет литературы я ничего против никогда не имела – и стихи, и песни украинские очень люблю. Так вот, на уроке украинского языка нас заставили писать диктант, который мы, как «не изучающие», могли и не писать. Это я прекрасно понимала. Ну, я и написала этот диктант на русском языке. То есть в переводе на русский язык.

Санька засмеялся:

– Это за этот диктант тебя и выгнали?

– Ну да. Я же не думала, что это «политическая акция» с моей стороны. Мне действительно было интересно проверить – хорошо я знаю украинский или нет. Думала, что меня за это похвалят. Я не хотела никого оскорблять, тем более украинское государство. Отец, конечно, пошел в школу. Не знаю, что он там говорил, но в школу я на следующий же день пошла.

– Так может, тебе из-за этого медаль не дали?

– Не знаю, может быть, но я, честно говоря, никогда национальным вопросом не интересовалась, так же, как и все остальные школьники. Хотя наша украинка один раз очень грубо сказала в классе: «Жрете наше сало, так i розмовляйте на мовi!». Я не удержалась, и тихонько на ее тираду шепнула своей соседке по парте, что меня от ихнего сала тошнит. Это услышали. Но я не хотела никого оскорблять – меня действительно тошнит даже от вида сала – это же не по моей вине, я тут совершенно ни при чем. Папа и Серега едят сало, а мама и бабушка – нет. Что здесь такого преступного? А ты, кстати, ешь сало?

Санька смеялся:

– Конечно, ем. В принципе, про сало могла бы и не говорить, для них, действительно, сало – главный продукт, уж мы с Мишкой насмотрелись. Жалеешь, наверное, что без золотой медали осталась?

– Да нет, ты знаешь, я всегда считала, что золотую медаль должны получать только ученики с выдающимися достижениями. А не просто ученики с пятерками. Конечно, вопрос возникает – как определить «выдающихся»? Я, когда поступила в Москву, то, общаясь с москвичами, поняла, насколько они получили в школе лучше образование, чем я. Моя золотая медаль была бы там как посмешище, честное слово. Так что я ни о чем не жалею. И, честно говоря, предпочитаю судить людей по их поступкам, совершенным делам, а не по выданным им бумажкам.

Рис. 4.9. Маленький кедр

Санька, придерживающийся примерно таких же взглядов, уже как-то теплее смотрел на Женьку:

– Ты, наверное, хочешь, чтобы тебя на Украину распределили, к родителям? – спросил он.

– Да нет, особенно не рвусь. Во-первых, там, где живут родители, нет работы по моей специальности. А во-вторых, мне кажется, что в России более сильные научные школы, интереснее будет работать.

Санька все-таки не выдержал:

– Тоже, небось, мечтаешь открытия великие делать?

Женька уже очень хорошо усвоила Санькино отношение к женщинам, поэтому ответила не сразу:

– Не нужно так откровенно ехидничать, – Женька немного помолчала, соображая, как в доступном виде донести до этого случайного попутчика свои мысли. – Я прекрасно понимаю, что у меня нет таких мозгов, чтобы делать великие открытия. Но мне хочется работать именно в этой области, а не в какой-нибудь другой. Мне интересно! И работать в коллективе, в котором мы бы разговаривали на одном языке, понимаешь? И где все были бы умнее меня – так мне будет интересно жить. А пользу я в любом случае смогу принести – везде нужны аккуратные, грамотные, ответственные исполнители. Тем более без амбиций. Конечно, если будет возможность, как говорят, карьерного роста, я не буду отказываться. Но это зависит от коллектива, от руководителя, от многих других причин.

– Ну-ну, интересно будет на тебя посмотреть лет этак через пять, – сказал Санька, а про себя подумал:

– Сложновато тебе будет продвигаться с такими представлениями о жизни, замуж тебе нужно с умом выходить. Надо же, нужен ей коллектив, где все умнее ее! А определять-то кто будет, кто кого умнее?

Наконец, двинулись дальше. Где-то в пять часов вечера решили сделать привал. Идти с Женькой оказалось гораздо дольше, чем одному. По дороге Санька продолжал показывал ей типичных представителей таежной флоры и фауны. Подвел ее и к небольшому пушистому, с мягкими иголками деревцу, напоминающему по форме бочонок – высотой немного выше человека:

– Вот это и есть кедр, – сказал Санька. – Любуйся.

Женька неожиданно рассердилась:

– Ты что, совсем меня за дурочку принимаешь? Какой это кедр? Они большие, как сосны, ствол у них голый. К тому же, где же его кедровые орешки? А?

Санька изумился:

– Ну, ты даешь. Даже от тебя не ожидал… Это же маленький кедр. Когда он вырастет, то у него будут и орешки. А большие кедры вон там растут, – Санька указал куда-то вправо. – Мы до них скоро дойдем.

Еще один конфуз с Женькой произошел, когда она с пеной у рта доказывала Саньке, что прекрасная пушистая молодая сосна – это елка:

– Как я могу ошибаться, если мы каждый Новый год именно с этих длинных иголок срезали конфеты на ниточках? Ты говоришь, что вот это рядом стоит настоящая елка? Как может быть елкой это уродливое дерево с крошечными иголочками? Как на него можно игрушки-то вешать? – от возмущения Женька чуть не плакала.

Санька решил все-таки выяснить этот, по-видимому, очень важный (для некоторых) вопрос:

– А, скажи, пожалуйста, откуда ваш отец приносил «елку»? Где он ее брал?

– Да откуда же мы знаем? У нас, в том поселке, на Криворожье, где мы жили, вообще никаких деревьев не росло – кругом только шахты или карьеры для добычи руды. Помню клены, которые росли вдоль тротуаров, и еще тополя…

Короче, Саньке стало ясно: скорее всего, поскольку елок поблизости не было, вместо них привозили сосны – ведь дети не видели ни тех, ни других. Да и какая детям разница – какое хвойное дерево стоит в комнате, главное – подарки. Ведь и так все были счастливы!

Объяснил это, как можно мягче, Женьке. Она только горестно вздохнула, смирившись, по-видимому, с суровой действительностью. Зато к багульнику Женька бросилась как к старому знакомому, закричав, что она его очень хорошо знает. Пришлось рассказать и про Артура.

– Очень светлый человек Артур, даже тепло на сердце становится, когда его вспоминаю, – закончила свой рассказ Женька.

– Ну, повыпендриваться перед девчонкой всякий сможет, – не выдержал Санька. – Тоже мне, герой, цветочек принес, подумаешь, – раздраженно бормотал он. – Ладно, иди вон под то дерево, там багульник покрасивее будет. А я посмотрю, сохранилась ли тропинка, по которой мы с Мишкой себе путь укорачивали до заимки.

Женька охотно побежала туда, куда ей указали. Случайно услышала какой-то неясный треск вверху – оказалось, что это была белка. Она перепрыгивала с ветки на ветку, пушистый хвост так и мелькал в воздухе. Женька замерла от восторга. Это была ее первая встреча с живой настоящей белкой в обычной жизни. Завороженная Женька даже побоялась позвать Саньку – не хотелось спугнуть зверька. Тихонько ступая, осторожно подошла к дереву и обмерла – там, под деревом, совершенно спокойно сидел маленький бельчонок. Не дыша, почти ползком, Женька подкралась к нему и быстро схватила бельчонка в руки. Ну вот тут она уже не удержалась:

– Санька, я поймала белку, – заорала счастливая Женька во весь голос.

– Брось, сейчас же брось, – закричал Санька, но опоздал. Почти одновременно раздался уже другой Женькин вопль:

– Ой, ой, больно, Санька, больно…

Рис. 4.10. Кусты багульника в лесу

Санька подбежал к плачущей Женьке – из пальца у нее хлестала кровь, которую она пыталась остановить полой своей рубахи.

– Он меня укусил, я хотела его погладить, а он укусил…

– Не реви, сейчас поправим, – деловито успокоил ее Санька. Быстро достал из рюкзака бинт, зеленку, и почти профессионально перебинтовал руку.

– Нельзя брать белок в руки, у них очень острые зубы. Это же дикие животные, они боятся людей. Ведь их же стреляют, из-за шкурок. Они все правильно делают, когда кусают людей – мы их враги.

– И ты стреляешь? – у Женьки все еще по щекам бежали слезы, беличий укус оказался очень болезненным.

– Я не охотник. Хотя приходилось и белок стрелять, когда жрать было нечего. Но я не любитель охоты, мы с Мишкой рыбалку любим.

Но Женька все не могла успокоиться. Высказав все, что думала, Саньке, все-таки отвела душу, обратившись к своему обидчику, вернее, к дереву, на котором скрылся бельчонок:

– Глупый, ведь ты животное, должен чувствовать, кто тебя любит, а кто враг…

Санька не выдержал, прикрикнул строго:

– Угомонись уже, все правильно он сделал. Пока он будет определяться, его кокнут. И кормить лесных животных тоже нельзя – иначе они не выживут в тяжелых условиях.

– А какие тут бывают тяжелые условия?

– Например, зимой – сильные холода, летом – пожары. Много зверей при этом гибнет. Или год бывает такой – ни грибов, ни ягод нет. Тоже плохо.

Чтобы окончательно успокоить Женьку, Санька достал ей случайно обнаруженные в кармане рюкзака карамельки.

Женька схватила их и стала обстоятельно, неторопливо заталкивать карамельки в рот – одну, вторую, третью… Санька хотел высказать по этому поводу что-то насмешливое, но слова застряли в горле, когда на него уставились с благодарностью сияющие счастьем глаза маленького хомячка, у которого рот был закрыт с трудом, а щечки были похожи на два розовых шарика.

– А, ладно, черт с ней, пускай жрет свои леденцы, если других радостей в жизни нет, – подумал Санька, усаживая в очередной раз Женьку на поваленное дерево. Все-таки ходить по тайге с таким набитым ртом было непросто.

Рис. 4.11. Даже бельчата имеют очень острые зубы

Дойти до заимки засветло никак не получалось. Санька решил заночевать в находившемся неподалеку так называемом промежуточном шалаше – это была большая пещера, имевшая внутри даже подобие деревянного настила. Вход в пещеру имел полог из старых шкур. В пещере было сухо, и даже присутствовало огромное одеяло, которым могло укрыться, как жизнь показала, шесть человек, с головой. А спать предполагалось на ветках, которые нуждающиеся должны были собирать сами. Или использовать спальники, если они у них были. Эта пещера была прекрасным убежищем при внезапных налетах стихии (грозы, сильные снегопады), да и в тех случаях, когда возникали какие-нибудь непредвиденные обстоятельства в дороге.

Этот шалаш-пещера располагался рядом с рекой, и, пока не наступил вечер, можно было попытаться поймать какую-нибудь рыбу. Хотя вероятность была невелика. Ребята свернули на тоненькую дорожку и пошли под уклон, к реке. Именно здесь Женька первый раз увидела якутскую речку – бурную, с прозрачной чистой водой, которая клубилась, и с пеной быстро бежала дальше.

Хоть речка была и мала, и не очень глубока, рыбу в ней можно было словить. При удаче, разумеется. Санька срезал тонкую ветку, привязал к ней леску с крючком (эти рыбацкие принадлежности всегда находились в его рюкзаке), насадил на крючок кусочек пирога и бросил леску в реку. Женьке наказал собирать сучья для костра. Как-то невероятно быстро повезло. Сразу чудом поймался большой хариус, и довольный Санька тут же побежал похвалиться своим трофеем. Бросив Женьке нож, Санька сказал:

– Давай обдирай его, а я пойду костром займусь, мы его сейчас на веточках подкоптим.

Женька взяла в одну руку нож, в другую – хариуса и неуверенно прикоснулась ножом к рыбе. Хариус вдруг вспрыгнул и вывалился из рук. От неожиданности Женька заорала благим матом. Встревоженный Санька тут же оказался рядом. Узнав, что случилось, успокоился.

– Она живая! Разве можно сдирать шкуру с живой рыбы? – кричала Женька. – Ты что, живодер?

– Ну, ладно, – сдался Санька. – Рыба без воды жить не может, через пятнадцать минут она уже трепыхаться не будет. Я пойду еще что-нибудь попробую поймать, а ты, пока рыба не умрет, собирай ветки, лучше ольховые. Рыбу при копчении не сразу на огонь кладут, нужен дым от костра, я скоро вернусь, покажу тебе, как костер разжигать нужно.

На этом и порешили. Саньки долго не было, и Женька, боясь приближаться к живой рыбе, собирала ветки около получаса. Потом подошла к рыбе, осторожно потрогала ее, взяла в руки и опять задумалась. Неуверенно надрезала кожу и стала аккуратно срезать тонкую рыбью шкурку.

– Ты что это делаешь? – вдруг закричал невесть откуда взявшийся Санька. Он был страшно раздосадован от того, что на этот раз с рыбалкой не повезло.

– Ты же сам сказал обдирать рыбу, вот я и обдираю. А что надо было делать? Откуда я знаю? – От неожиданности хариус выпал у Женьки из рук.

– Ты что, совсем без мозгов? Кто так разделывает рыбу? – Санька не мог остановиться. – Я таких идиотов еще не встречал. Ты просто абсолютная дура. Настоящая. Стопроцентная. Хоть тебе три диплома давай.

Простояв полчаса в холодной воде, ничего не поймав, Санька, конечно, был злой, как черт.

Женька выпрямилась, и тоже, на высоких тонах, неожиданно для себя, закричала:

– Ты что это так разорался? Ты чего вопишь, как будто тебя режут? Как это можно из-за какой-то рыбы так орать на человека? Это ты идиот! Из-за простой рыбы чуть не убил меня! Я вот пойду и выкину эту рыбу обратно в речку!

Женька схватила несчастного хариуса и рванулась было в сторону реки.

– Только попробуй, только попробуй! Я тебе покажу, – Санька подскочил к рассвирепевшей Женьке и попытался схватить ее за руку. Женька не растерялась, и, в свою очередь, попыталась треснуть рыбой Саньку по голове. Но реакция у Саньки была отменная (сказывались мальчишеские баталии в детстве), он вовремя перехватил Женькину руку, и рыба своей головой только слегка задела его щеку.

– Я тебя саму сейчас в воду брошу, – закричал на Женьку еще больше разозлившийся Санька.

Женька, почувствовав только сейчас железную силу Санькиных рук, поутихла.

– А не слишком ли много ты на себя берешь, господин не знаю кто? – как можно более нахально и ехидно выкрикнула Женька, уткнув руки в бока, как делают настоящие хохлушки в подобных ситуациях (все-таки Женька выросла на Украине). И дерзко продолжила:

– Помнится, это Стенька Разин выбрасывал за борт персидскую княжну в волну набежавшую. Так то был Стенька Разин, знаменитый на весь мир атаман! А ты кто такой? Какой-то задрипаный стриженый Санька, непонятно, откуда взявшийся, – насмешливо и зло выкрикивала раскрасневшаяся обозленная Женька.

Санька, аккуратно мывший в ведерке растерзанного и изуродованного хариуса, не сразу, но все же рассудительно ответил:

– Ну, я, может быть, и не Стенька Разин, – и, помолчав, степенно закончил:

– Но и ты не персидская княжна.

Женька была согласна на мировую:

– Так я же и не претендую быть княжной! Я сижу, старательно делаю то, что мне сказали, обдираю рыбу, а ты вдруг ни с того, ни с сего вдруг бросаешься на меня и грозишься утопить. Вот я уверена, что когда ты женишься, то ты будешь бить свою жену. Вот признайся, будешь жену бить?

– Конечно, буду, – уже с удовольствием подтвердил Санька. И, с чувством, добавил: – Батогами.

Рис. 4.12. Хариус – одна из самых пёстрых и красивых рыб России

Искоса глянув на Женьку, увидал, что у нее плечи как-то странно трясутся.

– Ты чего? – уже осторожно спросил Санька.

– Да я вдруг представила, как меня кто-то батогами бьет. Интересно, это больно или не очень? Меня только полотенцем били, по физиономии, – тряслась от смеха Женька.

– Вот дура, я еще таких дур не видел, – покачав головой, тоже засмеялся Санька.

Насмеявшись вдоволь, Женька примирительно сказала:

– Я же в первый раз держу настоящую большую живую рыбу в руках. В нашем городке, где я росла, не было поблизости ни одной речки. Не было ни лесов, ни каких-нибудь холмов. Зато были огромные поля – пшеницы, кукурузы, подсолнечников… Поля пшеницы, между прочим, тоже бывают очень красивые – когда дует ветер, колосья колышутся в точности, как волны на море. Мы с Сережкой, когда ждали родителей с бахчи, часто любовались этими колышущимися полями – до сих пор не могу забыть. Удивительно красиво!

Женька немного задумалась, лицо ее погрустнело, потом закончила:

– А в городке нашем живую рыбу не продавали – ее отцу привозили его друзья, которые были любителями рыбалки. Они ездили на Днепр, на несколько дней, с палатками, с бреднем.

– А отец почему не ездил?

– По молодости ездил. А потом, когда Дашка родилась, уже не ездил. Дел было много. Дети, гараж, работа, всякие общественные нагрузки по партийной линии.

– И ты никогда не видела, как рыбу готовят?

– Видела, бабушка как-то ее жарила. Но рыба у нас была очень редко, всего-то раза три привозили. Один раз мы ездили на Днепр, в гости к каким-то знакомым. Отец брал Серегу с собой ловить рыбу бреднем, а я ловила рыбу удочкой, вместе с бабушкой.