Тёмное время перед рассветом

Появились здесь свои старожилы, радеющие за порядок в их маленьком обществе. Одним из таких был дед Петро Николаевич. С одной ногой он передвигался на костылях. Второй ноги лишился десять лет назад, попав под машину. После смерти жены продал дом и перешёл жить к сыну с невесткой. Но почувствовал себя лишним, попросился сюда.

Со временем по следу хозяина за ним пришёл его пёс Борман. Под стать хозяину, он прыгал на трёх ногах. Не было до половины передней лапы. Как поведал Петро Николаевич, попал Борман когда-то в капкан.

Соорудил дед рядом с сараем, где была им же ранее оборудована кладовка, своему питомцу будку, и Борман чувствовал себя хозяином на вверенной ему территории.

В летнюю пору дед Петро и пёс заступали «в ночь на вахту». Что они сторожили – никому неизвестно, в том числе и им самим. Утром, после завтрака, Петро Николаевич, с чувством исполненного долга, ложился в своей комнате поспать после «ночной смены».

Периодически в их мирный, тихий приют приходила «беда». Её принимала старшая медсестра Варвара Поликарповна.

«Беда» долго не задерживалась на территории приюта. Через пару часов из районной больницы приезжал фургон и покойника увозили. После этого какое-то время все ходили потерянные, избегая смотреть в глаза друг другу. Потом прибывал новый обитатель и жизнь возвращалась в привычное русло..

В пятой палате вошло в привычку вечером, после ужина, если никто не болел, что-нибудь рассказывать. Рассказывали не все. Баба Вера обычно отмалчивалась, но с интересом слушала других.

Расспрашивать было не принято. Не принято было «плакаться». Бабуся Кизлякова попыталась было после визита Юрика пожалиться, как его одна растила, но всегда бдящая Валентина Петровна сразу же прикрикнула:

– Кончайте здесь нюни распускать! Этого нам ещё не хватало!

Все умолкли, а Петровна в продолжение темы предложила:

– Рассказываем каждый что-нибудь весёлое, что поднимет настроение. Я завтра расскажу про случай на уроке физкультуры у меня в десятом классе. До сих пор все помнят!

Ксения Ивановна, будто получив задание, пыталась отыскать в своём прошлом что-нибудь смешное – не получалось. Хотя представшая перед глазами картинка прошлого была настолько яркой, что женщина даже зажмурилась…

* * *

Начало 1942 года. Замершие в ожидании люди: немцы вот-вот должны появиться. Эту новость из соседнего села, помнится, первой принесла Полькина Анисья, сообщив о немецкой полиции, разместившейся в соседнем селе Озерки:

– Полиция как бы немецкая, но полицаев набирают из наших. И начальник у них тоже наш. Какой-то Бойчук. Девки говорили, что молодой и очень красивый. – Анисья перевела дух, подытожив, – ну вот, вроде всё рассказала!

Помнится, дед Захар в порыве патриотизма выкрикнул:

– Главное, не красивый, а предатель! Вешать таких надо!

Его баба Настя тогда перепугалась:

– Замолчи, старый дурень! Тебе какое дело? – Обернулась к соседям, просительно заглядывая в глаза каждому, оправдывалась, – не слушайте его, люди, он сегодня с утра стакан самогона вылакал, вот и несёт не знамо чего!

Затем схватила упирающегося деда за рукав и потащила домой, приговаривая:

– Советы не посадили, так при немцах дуралея угрохают!

Немцы появились на следующий день. Их колонна из грузовиков и танков с чёрно-белыми крестами остановилась перед сельсоветом. Люди, попрятавшиеся в домах, отгибали уголок занавески на окнах и подглядывали. Помнит Ксеня, что немцы стали из машин бросать что-то на дорогу. Все стали выходить во дворы, опасливо озираясь по сторонам. Постепенно подошли ближе к колонне. На земле, под ногами, лежали яркие бутылки с одеколоном и плитки шоколада. Это то, что бросали немцы из машин.

Незнакомый чужой мужик в добротных сапогах и галифе великодушно разъяснял:

– Можете брать себе одеколон, шоколад. Это вам паны солдаты бросили.

Тогда Колька успел подхватить флакон одеколона. Долго ещё стояла разрисованная яркими цветами пустая бутылочка. Ксюша приспособилась заливать туда простую воду, через какое-то время из флакона исходил запах, похожий на одеколон….

Затем немецкий офицер поднялся на ступеньку грузовика, намереваясь говорить с народом, как вдруг необычная процессия привлекла к себе всё внимание. Ксеня помнит, как они с подругой Зиной даже рты разинули. Да и не только они.

Дед Захар в начищенных ваксой сапогах и в белой сорочке с вышитой крестиком манишкой на вытянутых руках держал буханку чёрного хлеба, присыпанную сверху щепоткой соли. Из-под буханки свисали два конца рушника, расшитого петухами. Его жена Настя опасливо выглядывала из-за плеча деда, что-то бережно поддерживая двумя руками в широком фартуке. Сельчане переводили недоумённые взгляды с деда Захара на бабу Настю. Очумелые немцы на всякий случай взялись за автоматы. Затянувшуюся паузу прервал дед:

– Дорогие наши паны немцы! Мы рады, что вы наконец пришли! Но даже нечем встретить таких дорогих гостей! Эти… (баба больно толкнула локтём деда в бок и тот заменил нецензурное слово) окаянные советы всё у нас отобрали. Вот, возьмите хоть буханочку хлеба и десяток яичек!

Яйца находились у бабы Насти в фартуке. После речи мужа она осмелела и торжественно подошла к офицеру. Тот оторопело посмотрел на яйца в переднике и перевёл вопросительный взгляд на переводчика, мужика в галифе. Переводчик спас положение. Хлеб взял от деда и передал солдатам, с машины соскочил немец, подошёл к бабе Насте и переложил яйца себе в каску, несколько раз повторяя: «зер гут».

Ксюша с Зиной, боясь расхохотаться вслух, прикрыли рты ладонями. Но дальше было вовсе не до смеха. Пан офицер всё-таки держал речь. Никто не понимал немецкий язык, просто слушали гортанные чужие звуки. Потом надоело… Затем переводчик огласил сказанное немцем:

– С этого дня у вас в селе действует немецкая власть. Если кто-либо попытается вредить панам немцам – тот будет расстрелян. Каждый двор должен помогать немецким солдатам в благодарность, что они освободили вас от советов. Помощь можете оказывать в виде провизии, как то – яйца, сало, куры, гуси и прочее. И ещё. Немецкое командование объявляет набор юношей и девушек, которые пожелают работать на благо великой Германии. С завтрашнего дня в сельсовете начнут регистрировать желающих. Если вы будете выполнять все требования панов немцев, вас никто не тронет. Примером сегодня может послужить хозяин, поднёсший солдатам хлеб и яйца. Его мы назначаем вашим старостой…

Ксеня вспомнила, как баба Настя с почтением взяла под руку своего деда и они с достоинством прошествовали к своему двору…

А потом началась отправка в Германию. Ксюшу мама одела в рваную фуфайку, голову замотала старым суконным платком так, что видны были только нос и глаза. Нос на всякий случай вымазала сажей и спрашивала младших детей:

– Ну как, похожа наша Ксенька на старушку?

Ксения, как могла, сопротивлялась, младшие брат и сестра, смеясь, отвечали:

– Мам, если бы она не шевелилась, была бы точно, как пугало, что стоит у нас в огороде.

Впрочем не только в семье Ксении, в других тоже, молодые девушки прятались, одевались в лохмотья, чтобы меньше бросаться в глаза… А Ксюше запал в душу рассказ Анисьи – увидать бы этого красавца. Ишь ты, начальник полиции! Предатель, что ль? Как дед Захар? Бойчук его фамилия, а как звать, не знает… Вскоре пришлось узнать.

Горбатая Ленка, младшая сестра Зинаиды, запыхавшись, забежала в дом и с порога выпалила:

– Прячься, Ксюня, быстрее! Немцы по хатам ходят, записывают в Германию. Сейчас у бабы Польки, вот-вот к вам зайдут! Меня Зинка послала к тебе!

Подробностей распросить не успели, потому как открылась дверь и вошли два немца, один с автоматом. В хате все застыли, горбатенькая Ленка издала мышиный писк и, закрыв глаза руками, присела. Ксюша опустилась на стоявшую рядом скамейку. Мать от испуга не удержала в руках ухват с горшком, и борщ тоненькой струйкой потёк с печи.

Увидев одних женщин, солдаты расслабились, один развернул лист бумаги и по слогам прочитал: «Ксения Яворски-и, кто есть?» Мама Ксюши, Александра, решительно выступила вперёд, всех собою закрыв. Для убедительности ещё и фартук двумя руками растянула вширь. Вывернутый горшок в печи её обозлил и придал смелости:

– Я Яворская! И в Германию не поеду, у меня дети!

Ведший переговоры немец отчаянно замахал руками:

– Найн, нет, нет! не надо муттер! Девушка надо!

Обойдя Александру, подошёл к Ксении ближе и с явным удовольствием воскликнул:

– О! Фройляйн Ксения! Я пишу тебя жить Германия! Завтра приходишь сельсовет, будет машина!

После ухода солдат в хате долго стояла тишина. Затем Ленка, выглянув сначала опасливо за дверь, ушла домой… А Ксюшина мама вдруг стала причитать. Дети ещё ни разу не видели в таком состоянии свою, всегда уверенную в себе, мать. «Уж лучше бы плакала!» – подумала Ксения. Но Александра раскачивалась из стороны в сторону и охрипшим голосом, как заклинание, монотонно бубнила:

– Ванюшка мой погиб в финскую, детей подымала одна, старший Даня умер от голода, Сашку и Петю забрали на фронт и ни слуху ни дух— у-у!.. – наконец она сделала паузу и заскулила, как голодная Жулька во дворе на цепи:

– Теперь Сеньку заберут, а это последняя надежда-а-а!

Коля и Лида испуганно жались друг к другу, умоляюще поглядывая на старшую сестру.

* * *

Сейчас Ксения Ивановна, наверное, не решилась бы на такое. Впрочем, кто знает? А тогда…

Она стала решительно одеваться, да не как-нибудь, а наряжаться во всё лучшее. И волосы в конце концов причесала, как раньше, они у неё вились локонами на лбу. До этого прятала под грязный платок. Александра и дети во все глаза следили за Ксюшей, куда она? Мать, закрыв собой дверь, ещё не оправившись от волнений, жалобно выговорила:

– Не пущу!

– Мама, ни в какую Германию я не поеду! А сейчас пусти меня и не бойся! Всё будет хорошо!

И пошла, выбрав свою участь…

Прошли многие годы, считай вся жизнь, а Ксения до сих пор не понимает, что ею тогда руководило.

* * *

Она спешила в сельсовет, надеясь застать там начальника полиции. Ксении именно он очень нужен! Бойчук его фамилия. Срочно надо его увидеть и сказать, что в Немеччину ей никак нельзя, мать не выдержит. Дети сегодня убедились в этом…

Немец с автоматом преградил ей путь в кабинет. Не помнит, как, но всё-таки зашла. Он сидел за столом. Сразу же поняла, что перед нею – начальник. Но чтобы как-то завести разговор, спросила:

– Вы Бойчук?

– Я, – согласился он. – А ты кто будешь и с каким вопросом?

– Я – Яворская Ксения. В списке на работы в Германию. Мне нельзя ехать, дети малые, а мать больная.

Начальник за столом недоверчиво спросил:

– Сколько же тебе лет, что уже успела нарожать детей?

Ксения в смятении замахала руками:

– Ой, ну что вы? У меня ещё нет детей. Это мои младшие брат и сестра.

Девушка чувствовала, что надо как-то по-другому: у многих дети и матери больные… Что бы такое придумать?

– Денег у меня нет, чтобы заплатить, но возьмите вот нитку бус, они дорогие. Их было пять, но мама в голодовку поменяла на хлеб и оставила только одну для меня, в приданое. Но мне не надо. – Девушка вытащила из-за пазухи тряпичный узелок, развязала его и положила перед Бойчуком растянутую вдоль нитку яшмы. Парень растерянно переводил взгляд с розовых камешков на девицу, а она продолжала:

– Все говорят, что вы помогаете своим людям… Помогите и мне, что вам стоит?

– Это кто же такое говорит? – обеспокоенно переспросил парень, затем, про себя добавил, – ещё под расстрел подведут! – и строго к девушке:

– Кто сказал такое? Когда, где? Говори!

Ксения испугалась, а главное, поняла, что опять не то говорит и запаниковала. Чтобы как-то исправить ошибку, призналась:

– Сама только что придумала… Простите меня!

А перед глазами чётко встали испуганные лица Лидки и Коли и потерянное – матери. И Ксюша, как в омут головой, выдала:

– Тебе надо срочно на мне жениться! Тогда меня, как жену начальника, не погонят в Германию!

От испуга за сказанное она говорила и говорила, боясь остановиться:

– Ты не подумай, что меня никто не хочет взять замуж! Ко мне сватался Андрей Матюшин, перед тем, как уйти на фронт, – я отказала. Петька, сын самого Арсена Кондратьича сватал, тоже отказала!

Сидящий за столом машинально перебирал пальцами зёрнышки бус, словно чётки, и во все глаза глядел на девицу, ничего не понимая. А Ксения наконец выдала заключительный аккорд:

– А тебе – не откажу!

– Вот это – да! – только и смог воскликнуть парень. Затем расхохотался и сквозь смех уточнил:

– Пока что ты сама меня сватаешь!

Лицо Ксении пылало, до сих пор это помнит. Неизвестно кого, мысленно просила: «Помогите! Стыдобище-то какое! Хорошо, никто больше не слышит!»

А тот за столом всё хохотал. Затем ей стало всё равно. Так и сказала, уходя:

– Ладно, пошутила я! Отправляй хоть в Туреччину! – Кивнув на бусы, гордо добавила: – Это тебе на память! – И ушла.

Дома молчала, избегая взглядов родных. Мать поглядывала на дочь и скорбно вздыхала.

* * *

Оставшийся в кабинете новоиспечённый начальник полиции Алексей Бойчук был прямо-таки озадачен происшедшим. Какие случаи бывают при новой должности! А деваха забавная. Как её звать-то? Ксения, кажется.

Бойчук достал списки подлежащих отсылке в Германию, быстро нашёл село Зорянское и действительно прочитал там «Яворская Ксения». Против её фамилии стоял жирный крестик. Алексей был ознакомлен с некоторыми условными знаками и знал, что крестиками отмечали симпатичных молодых девиц, в дальнейшем поступающих в распоряжение отдела, обеспечивающего господ офицеров.

Да-а, придётся девице помочь. Алексей криво ухмыльнулся: «Хотя бы потому, что мы здесь не хуже господ офицеров!»

Была этому ещё одна причина. Имелась у Бойчука на то время «зазноба» по имени Валька. Вцепилась в него девица мёртвой хваткой, и просто так от неё не отделаться. Баба она, конечно, горячая, и ему было даже приятно с ней, но обещать ей что-либо у него в планах не было!.. Да и нельзя ему. Человек он подневольный.

Так что если женитьба будет ненастоящей, он поможет этой девице, Ксении – женится на ней. Понравилась она ему, хоть и молодая совсем – неполных восемнадцать. Даже жаль, что всё не по-настоящему. А по настоящему ему до окончания войны нельзя…

Бойчук убрал все бумаги в стол, постового предупредил, что ещё вернётся, и направился к местному старосте деду Захару, дом которого стоял рядом с сельсоветом. Списки для отправки в Германию составлялись по району при помощи сельских старост, значит, Захар подскажет ему, где живёт эта самая Яворская.

Вечером, когда сгустились сумерки, к дому Яворских прискакал галопом всадник. Во дворе спешился, коня привязал к старой груше и концом батога постучал в окно.

Поначалу все испугались нежданного гостя. Затем Александра, узнав, с чем он пожаловал, возмутилась и с негодованием набросилась на пришедшего:

– Хотя бы скажи, кто ты такой? Кто твои отец и мать? И если пришёл свататься, то где хлеб-соль, где сваты, почему один?! Будто к босякам каким в хату пришёл! Али думаешь, если война, так и людских законов нету?

Александра перевела дух и уже более спокойно продолжила:

– Ксюшка у меня девка с верхней полки! Будь в какие руки я её не отдам!

Мать стала загибать пальцы на руках, пересчитывая, кто к её дочери сватался, но она отказала.

– А всё потому, что мужики все неотёсанные! А мы, Яворские, из шляхетского рода!

Пришедший гость, это был Бойчук, попытался вклиниться в разговор:

– Погодите, мамаша! Будут и сваты, и хлеб. А пока хочу получить ваше согласие!

– Рано меня называть мамашей! Ты ещё мне не зять!

Ксюша сидела ни жива ни мертва. Потом, уверившись, что Бойчук действительно пришёл её сватать по её же просьбе, пошла ему на выручку:

– Мама, я его знаю. Он поможет нам. Посодействует, чтобы меня не отправили в Германию!

Александра пренебрежительно фыркнула и спросила:

– Это что ж он за шишка такая важная?

Вдруг оборвала себя на полуслове и уставилась на гостя. Потом протяжно с напрягом вымолвила, не отрывая от него цепкого взгляда:

– Погоди-погоди-и, так это ты…?

Все замолчали, воцарилась тишина. Ксения боялась вклиниться в разговор, ожидая, что ответит Бойчук. К её удивлению, парень смешался, покраснел, будто оправдываясь, ответил:

– Да, это я. Так получилось. Пришлось согласиться.

Александра совершенно невозможным, чужим тоном проговорила:

– Бог тебе судья! А от нас уходи с миром!

Тогда он ушёл. Но на следующий день пришёл опять.

* * *

В палате, где находилась Ксения Ивановна, был послеобеденный тихий час. В это время особенно остро вспоминалось прошлое. Женщина подумала, что о своём замужестве она может рассказать своим соседкам. Конечно, рассказывать не всё подряд, а выборочно. Когда все проснулись, Ксения торжественно объявила, что сегодня вечером её очередь рассказывать смешную историю.

– Я расскажу, как выходила замуж. Конечно, это было давно.

Спорить насчёт давности никто не стал, и рассказчица продолжала:

– Меня мой муж украл. Посадил на коня впереди себя и вечером увёз в соседнюю деревню в свой дом… А потому что мама у меня была строгая, не разрешала выходить за Алёшу. Упёрлась, и никак не упросить её было.

– Я извиняюсь, а ты, наверное, уже ребятёночка ждала? – утвердительно спросила Наталья Фёдоровна.

– Нет! Я девушкой вышла за Алёшу, – с робким достоинством возразила Ксения. На минуту задумалась, затем продолжила: – Мне очень надо было выйти за него замуж!

Она судорожно придумывала, как обойти в рассказе факт, что её муж служил у немцев. Решила сократить свою историю и заострить внимание на смешном случае:

– Очень понравился жених моему брату Коле. Ему тогда было, дай Бог памяти, лет двенадцать. На то время мой Алёша ездил на коне, машин-то тогда не было. Звали коня – Кочубей. А у брата моего была мечта – прокатиться на Кочубее. Конь действительно был необычный. Все люди, даже в соседних сёлах, знали Кочубея и гадали, откуда взялся такой красавец. Старые бабки шептались, будто Алексей заложил душу дьяволу за своего коня. Глупость, конечно, это, но то, что Кочубей не раз спасал жизнь своему хозяину – правда…

Валентина Петровна, считавшая себя автором посиделок, заметила:

– Интересно ты, Ксеня, рассказываешь, но давай смешное. Таков был уговор, а то наша Верка уже начала похрапывать.

Вера, любившая рассказывать про своих гусей, вздрогнула, протёрла глаза, оправдываясь:

– Нет, нет! Я не сплю! Это я от света глаза закрываю, чтобы не резало. Я всё слышу!

Ксения во время паузы продумала, что можно рассказать, и продолжила:

– Ну, значит, привёз меня мой Алёша в свой дом. Жил он с матерью и старшей сестрой Павлинкой, отца не было – умер давно. Меня представил честь по чести, мол, моя жена, не обижайте. Свадьба будет позже… Свекровь поняла, что что-то не то, стала выпытывать. Когда узнала правду, отправила Алёшу сразу же к моей маме просить прощения. Но меня не обижали, нет. На второй день Алексей поехал в наше село, по-тихому встретился с Колькой. Брат у меня смышлёный мальчишка был. Он-то и посоветовал Алёше преподнести в подарок будущей тёще… селёдку:

– Ты только, дядь Лёша, ищи селёдку потолще. Спинка у рыбины чтобы была широкая. Мама её, ну, очень любит! Тогда настроение у неё хорошее, и она со всем соглашается…

Мама моя, царство ей небесное, больше всего любила селёдку. Но где её в то время было взять? Алёша достал. Снарядила нас свекровь. В кошёлку положила подарки: хлеб-соль и главное – селёдку. И вот вечерком, оседлал Алёша Кочубея, меня посадил впереди себя и поскакали мы в Зорянское. Колька уже ждал во дворе, ему главное было поухаживать за Кочубеем.

Мы с Алёшей зашли в дом. Я сразу же на колени встала перед мамой, а муж сначала развернул подарки так, чтобы на виду была селёдка…

Простила нас, конечно, мама и благословила. Она же принимала всё по-настоящему. После сказала Алёше:

– Да отдала бы я Ксюшку уже и без селёдки. Ты же целую неделю с ней как с женой жил. Куда же мне её теперь пристроить? Бери! Но за селёдку спасибо, ублажил!..

После паузы рассказчица добавила: «Мудрая была у меня мама!»

– Ксюша, а свадьба всё-таки была? – заинтересованно спросила Кизлякова. – А то ведь я знаю, как раньше было строго! Раз уже была с мужчиной, так и никакой тебе свадьбы! Так, вечеринка только для самых близких.

Уставшая от воспоминаний Ксения Ивановна, уже жалеющая, что начала рассказывать сокровенное, коротко закончила:

– Да. Именно так и было. Вечеринка.

Все замолчали, чувствуя недосказанность. Рассказчица отвернулась к стенке, намереваясь отдыхать. Кизлякова скорбно высморкалась в громадный носовой платок.

Подошёл излюбленный Ксенией час, когда все засыпали. Она сама в последнее время мало спала, справедливо полагая, что на том свете скоро отоспится. И вот, когда в комнате воцарялась тишина, появлялось ощущение, что живёт она одна, в своём доме. Прошлое приобретало реальность, и её жизнь будто проживалась заново…

* * *

Её Алёшу все считали предателем. И она поначалу так думала. Как же – начальник полиции всего района, якшается постоянно с немецкими офицерами!

Особенно мать Ксении Александра в гневе выговаривала:

– Мои сыновья воюют против полицаев и предателей! Их, может, уже и в живых нет, не доведи Господи! – Александра широко крестилась на образ в углу, – а сестричка ляжет в постель под немецкого прихвостня!..

* * *

Когда Алёша привёз её к себе в дом, свекровь, покорившись обстоятельствам, скомандовала Павлинке постелить молодым в большой пустовавшей спальне. У Ксюши от стыда горели не только щёки, но и глаза. Минутами она даже впадала в беспамятство, потому что не помнила, как оказалась в спальне. На кровати лежала толстая перина, и девушка сидела, утонув в ней, не доставая ногами пола.

Алексей, чтобы занять себя, чистил фитиль в зажжённой на столе керосиновой лампе. Пытающийся придать обыденность ситуации, бодро говорил:

– Вот смеху было бы, узнай кто-нибудь, что мы с тобой не по-настоящему…

И замолчал. Что-то его заставляло беспокоиться и суетиться без меры. Именно это неизвестное «что-то» злило. Он никогда не испытывал недостатка в женщинах. Был беззаботен в обращении с ними. Разве что последняя Валька доставила ему некоторые хлопоты, но и их он решил легко, в два счёта. Сейчас бывшая его пассия живёт с хромым Пашкой. Как оказалось, и рожать от него будет. Чего же сейчас он волнуется?

Алексей положил на стол карманные часы. К часовой цепочке были прикреплены Ксюшины бусы.

– Наверное, понял, что дорогая вещь, ишь, как бережёт! – думая совершенно о другом, отметила Ксюша.

А он стал демонстративно раздеваться. По ходу своих действий, Алексей пояснил:

– Как решишь сама, так всё и будет. Я тебя склонять ни к чему такому не буду! Не в моих правилах!

Затем игриво добавил:

– Хотя мог бы. Всё-таки нас считают мужем и женой!

А Ксения к тому времени ничегошеньки не могла решать. Она любила. И ни о чём другом не думала. Забыла о войне, полицаях и предателях. Утонувшая в мягкой перине Ксюша, так, что видны были только голова и плечи, в панике придумывала, как повести себя с Алёшей, чтобы ему понравиться! У него вон какие красавицы были в подружках! У Ксении до сих пор и парня-то не было. Женихались многие, но чтобы остаться с каким наедине – и в голову не приходило! Девушка судорожно стала вспоминать Зинкин рассказ, как та завлекала Сашку Зимина. Зина тогда втихаря оторвала верхнюю пуговицу на блузке, и её груди открылись во всей красе! А у Зинки было чего показать! У Ксюши такого богатства и в помине нет. И одета она не в блузку, а в платье, и пуговицы сверху тоже нету…

Решила Ксюша делать всё так, как Алёша. Увидев, что он раздевается, она задрала платье на голову и, барахтаясь в перине, пыталась стянуть с себя одежду.

Алексей, увидев её действия, с облегчением подумал:

– Бойкая оказалась деваха! Раздевается даже при лампе. Нет, чтобы задуть огонь.

Но раздеться Ксения не смогла. После долгих манипуляций платье полностью опутало её голову, мягкая перина сводила на нет её усилия, и девушка, уже не думая о приличиях, взмолилась:

– Алёша, помоги снять платье! Хотя бы с рукавов, а дальше я сама.

Алексей, хмыкнув, быстро вытряхнул девушку из платья, и та моментально зарылась в спасительную перину. Лампу потушили. Молодые легли спать, как и положено мужу и жене.

Наверное, если бы Бойчук знал наперёд, что его ожидает, он бы открестился от этой девицы… Но как всегда говорит его мама: «планида твоя, сынок, такая!»

Он никогда ещё не был так зол, как в эту ночь. А Ксения своим неведением ещё больше подливала масла в огонь!

– У тебя что, никого не было до меня? – в гневе спрашивал молодой муж.