Тельма

Мистер Дайсуорси как-то двусмысленно улыбнулся.

– Есть здесь одно семейство, члены которого являются настоящими знатоками в этом вопросе, – ответил он. – Но они нечестивцы, и благонамеренные люди справедливо избегают общения с ними. По этой причине я полагаю, что мне не следует называть их имен.

– Вот как? Вы серьезно? – удивился Эррингтон, и в душе его внезапно вспыхнуло возмущение. Кровь буквально закипела в его жилах, и лицо его покраснело. – А могу я поинтересоваться …

Тут, однако, Лоример, стоявший рядом с сэром Филипом, незаметно ткнул его локтем в ребра и едва слышно произнес:

– Остыньте, старина. А что, если он как раз говорит о семье Гулдмара! Спокойнее – вам совершенно ни к чему, чтобы всем стало известно о ваших планах.

Получив это предупреждение, Филип не стал задавать никаких вопросов, а вместо этого выпил большой глоток вина, чтобы взять себя в руки, и сделал вид, что его заинтересовал разговор о повадках и капризах пчел – в разговор именно на эту тему как раз в этот момент мистер Дайсуорси вовлек Дюпре и Макфарлейна.

– Пойдемте посмотрим на моих пчелок, – с торжественными нотками в голосе сказал преподобный Чарльз. – Они – прекрасный пример трудолюбия и терпения. Ведь они собирают мед для того, чтобы им пользовались другие.

– Возможно, они не стали бы так делать, кабы знали, чем все заканчивается, – со значением заметил Сэнди.

Услышав это, мистер Дайсуорси буквально просиял.

– В том-то и дело, сэр, что они все равно стали бы собирать мед, даже если бы все знали! Потому что на то есть воля Божия. Именно ею они руководствуются, демонстрируя нам образец бескорыстия. Они работают, перелетая с цветка на цветок, чтобы затем разделить результаты своего кропотливого труда с другими, совершенно непохожими на них существами. Это прекрасный урок. Пчелы учат нас, что сладкий мед, собираемый ими, они с радостью готовы разделить с неверующими, и сама эта идея слаще любого меда.

И священник с набожным видом несколько раз покачал головой. При этом поры на его лице продолжали источать пот. Дюпре сдавленно хихикнул. Что же касается Макфарлейна, то он принял самый торжественный и благочестивый вид.

– Пойдемте же, – повторил свое приглашение преподобный, приторно улыбаясь. – Поглядите на моих пчелок – и на клубнику тоже! Буду очень рад послать на яхту корзинку ягод – сэр Филип, надеюсь, вы позволите?

Эррингтон в приличествующих случаю выражениях выразил священнику свою благодарность и тут же ухватился за представившуюся возможность откланяться.

– Надеюсь, вы извините нас, если мы отлучимся минут на двадцать или около того, – сказал он. – Но дело в том, что мы с Лоримером хотим проконсультироваться с одним человеком, живущим здесь, в Боссекопе, насчет новых рыболовных снастей. Мы ненадолго сходим к нему. Мак, вы с Дюпре подождите нас, пожалуйста, здесь. И смотрите не съешьте всю клубнику мистера Дайсуорси.

Причина отлучки сэра Филипа и Лоримера была объяснена так просто и естественно, что ее приняли без каких-либо возражений. Дюпре предвкушал возможность подразнить преподобного Чарльза атеистическими заявлениями. Макфарлейн же, который любил споры даже больше, чем виски, надеялся устроить острую дискуссию по поводу морального и физического превосходства Джона Нокса над Мартином Лютером. Поэтому, когда Эррингтон и Лоример ушли, это не вызвало у их приятелей ни малейшего подозрения. Тем более не возникли они у мистера Дайсуорси, который, если бы узнал, куда именно они отправились, не стал бы с тихой радостью рассказывать о повадках пчел, хотя всегда с огромной увлеченностью рассуждал на темы, которые были ему интересны. Идя впереди Дюпре и Макфарлейна по росистой траве, которой густо зарос сад, он первым делом отвел гостей в место, которое с мягким юмором называл «Пчелиным Метрополисом». Тем временем Эррингтон и Лоример вернулись на берег фьорда, где оставили лодку, пришвартовав ее к маленькому пирсу, корявому и неказистому. Отвязав лодку, они сели на весла и повели ее вдоль побережья, посылая суденышко вперед длинными, мощными гребками, техника которых была разработана и распространена студентами Оксфорда и Кембриджа и которой владели многие выпускники этих двух университетов. Минут через двадцать активной работы веслами Лоример взглянул на Эррингтона и, в очередной раз рассекая лопастью ярко-зеленые воды фьорда, заговорил:

– Я чувствую себя так, словно одновременно вам помогаю и подстрекаю вас к какому-то преступлению, Фил. Знаете, мое отношение ко всему этому остается прежним. Я считаю, что вам лучше отказаться от своих планов.

– Почему? – холодно поинтересовался Эррингтон.

– Клянусь жизнью, я не знаю, почему. Просто я на своем немалом опыте испытал, что бегать за женщиной – значит навлечь на себя неприятности, а то и опасности. Пусть она за вами бегает – при желании вы рано или поздно сможете этого добиться.

– Вам сначала следует взглянуть на нее. Кроме того, я вовсе не бегаю ни за какой женщиной, – с жаром возразил Филип.

– О, прошу прощения, я и забыл. Она не женщина – она солнечный ангел. Да, вы не бегаете за этим солнечным ангелом, вы гребете изо всех сил. Это верно, по крайней мере? Прекратите так дергать веслами – вы того и гляди лодку перевернете.

Эррингтон чуть сбавил темп, а затем, на секунду перестав грести, рассмеялся.

– Мною движет всего лишь любопытство, – заявил он, приподняв шляпу и откидывая назад темно-каштановые пряди волос, облепившие вспотевший лоб. – Готов побиться об заклад, что этот жирный тип Дайсуорси, говоря о нечестивцах, с которыми избегают общаться порядочные люди, имел в виду старого фермера и его дочь. Чтобы жители Боссекопа были настолько разборчивы – что за абсурд!

– Мой дорогой друг, не притворяйтесь таким ужасающе несведущим! Вы ведь прекрасно знаете, что захолустные деревеньки и крохотные городки и поселки в этом вопросе как раз куда более разборчивы, чем большие города, верно? Я бы ни за что на свете не хотел жить в такой глухой провинции. Здесь каждый житель до мельчайших деталей знал бы покрой моей одежды и был в курсе, какое количество пуговиц у меня на жилетке. Местный зеленщик стал бы копировать мои брюки, а мясник носил бы такую же трость, как у меня. Это было бы просто невыносимо. А теперь, чтобы сменить тему разговора, я хотел бы спросить у вас, знаете ли вы, куда именно мы направляемся? Мне лично кажется, что мы вот-вот налетим на ту отвратительную скалу и разобьемся. Там наверняка некуда причалить.

Эррингтон снова опустил весло в воду и, встав, принялся с интересом осматривать окрестный берег. Они с Лоримером находились вблизи скального выступа, по форме напоминавшего «шлем великана», на который им указывал Вальдемар Свенсен. Он поднимался из воды почти вертикально. С одной стороны на него налипли красивые разноцветные морские анемоны в форме звезд. Мелкие волны с приятным для слуха шумом разбивались о его ребра и выступы, превращаясь в белоснежную пену, в которой разноцветными бликами искрились солнечные лучи. Изумрудные воды фьорда под днищем лодки были настолько прозрачны, что удавалось разглядеть белое песчаное дно, усеянное ракушками, между которыми ползали другие морские обитатели разных форм и размеров. Время от времени можно было видеть проплывающих на глубине нескольких метров ярко окрашенных медуз с ритмично колеблющимися длинными щупальцами, похожими на шелковые нити пурпурного и лазурного цветов.

Стояла удивительная тишина, нарушаемая лишь криками чаек, которые кружили над водой и над массивным утесом. Время от времени некоторые из них пикировали, чтобы схватить замеченную зоркими глазами птиц вблизи поверхности неосторожную рыбу, а затем снова взмывали вверх. Грациозно взмахивая крыльями, они то и дело издавали резкие звуки, которые в таком уединенном месте звучали очень тоскливо. Эррингтон в течение нескольких минут в сомнении оглядывался по сторонам, а затем просиял. Он снова уселся на банку и взялся за весло.

– Гребите осторожно, Джордж, – сказал он. – Сильно не наваливайтесь – нам надо обойти скалу слева.

Весла погрузились в воду почти бесшумно, и суденышко двинулось вперед параллельно берегу, затем резко повернулось носом к линии прибоя – и перед друзьями открылась небольшая бухточка с пляжем из белого, сверкающего, словно серебряная пыль, песка. От пляжа в море тянулся небольшой, но крепкий на вид деревянный пирс. Он был украшен резьбой в виде фигур каких-то фантастических существ. На равных расстояниях друг от друга к пристани были приделаны металлические кольца для безопасной швартовки лодок. Одна уже находилась у пирса, и Эррингтон с восторгом узнал ее – это оказалось то самое суденышко, на котором уплыла от него вдаль таинственная девушка. Аккуратная парусная шлюпка стояла на песке, вне досягаемости волн – прилив еще не начался. На корме было написано ее название – «Валькирия».

Когда двое друзей подвели лодку к берегу и причалили, привязав ее к самому дальнему от берега кольцу пирса, они услышали доносящееся откуда-то воркование горлиц.

– Что ж, вам на этот раз все удалось, мой друг, – шепотом произнес Лоример, хотя не понимал, что заставило его понизить голос. – По всей видимости, это частная пристань старого фермера. А вот и тропинка, которая ведет куда-то. Следует ли нам пойти по ней?

Филип решительно кивнул, и друзья, двигаясь осторожно и стараясь производить как можно меньше шума, поскольку казались самим себе нарушителями, незаконно проникнувшими в чужие владения, стали подниматься по узенькой тропке, которая вела вверх по склону. Их путь лежал через густой сосновый лес. Бесшумно ступая по мягкому зеленому ковру из шелковистого зеленого мха, они миновали несколько полян, испещренных красными точками спелой земляники. Вокруг царили тишина и покой, и нигде не было видно никаких следов человеческого присутствия. Внезапно друзья услышали тихое жужжание. Эррингтон, который шел чуть впереди Лоримера, резко остановился, издал приглушенный возглас удивления, на цыпочках попятился и схватил приятели за руку.

– Господи боже! – возбужденно прошептал он. – Мы вышли прямо к окнам дома. Взгляните!

Лоример посмотрел туда, куда указывал Филип, и шутка, которую он собирался произнести, замерла у него на губах. Удивление и восхищение не дали ему сказать ни слова.

Глава 5

Она пряла и улыбалась – и мне показалось, что она опутала своей нитью мое сердце.

Генрих Гейне

Перед ними буквально на расстоянии вытянутой руки находилось нечто такое, что, казалось, вполне могло быть заключено в рамку, и в этом случае предстало бы в виде прекрасной картины с тщательно подобранной палитрой цветов и безукоризненно выписанными деталями. Однако на самом деле это было самое настоящее окно, защищенное решетками, но в данный момент широко распахнутое, чтобы дать свободный доступ свежему воздуху. Друзья стояли прямо перед притаившимся в тени величественных сосен длинным невысоким бревенчатым домом, неказистым на вид, но крепким. Строение густо заросло вьющимися растениями. Впрочем, молодые люди почти не обратили внимания на сам дом. Их взоры приковало то, что они увидели в окне. Оно было окаймлено непривычно массивными ставнями, покрытыми резьбой, и такими темными, словно они сделаны из черного дерева. Ставни тоже были густо оплетены растениями – цветами душистого горошка, резеды и крупными, яркими анютиными глазками. Широкий неструганый подоконник усеивали белые и красные бутоны плетистой розы. Над окном, на крыше, была установлена большая, причудливой формы голубятня. В ней на жердочках сидели несколько птиц с веерообразными хвостами и, выпятив белоснежные грудки, о чем-то меланхолично ворковали. Рядом с голубятней прямо на крыше устроились еще три или четыре вяхиря. На них падал луч солнца, и птицы радостно растопыривали свои крылья, словно паруса, наслаждаясь теплом и светом.

В противоположном от окна конце комнаты, в затененном дверном проеме, словно драгоценный камень, уложенный на темный бархат, сидела за прялкой девушка. Это была та самая таинственная красавица, которую видел рядом с выложенной ракушками пещерой Эррингтон. На ней красовалось простое шерстяное белое платье без декольте, открывавшее лишь шею. Ее изящные руки были частично обнажены. Наблюдая за тем, как вертится колесо прялки, и придерживая кудель, она улыбалась, словно думая о чем-то приятном. Ее улыбка как будто освещала погруженную в тень комнату – настолько она выглядела искренней и доброй. Такую можно увидеть разве что на губах счастливого ребенка. Однако темные синие глаза девушки при этом оставались серьезными и задумчивыми. Вскоре ее улыбка тоже погасла, но мечтательное выражение на прекрасном лице осталось. Жужжание колеса прялки, которое вращалось все медленнее, затихало. Наконец колесо остановилось. Девушка встрепенулась и прислушалась, словно ее ухо уловило какой-то незнакомый звук. Затем она одной рукой отбросила со лба золотистую прядь волос, медленно встала и подошла к окну. Одной рукой она осторожно отвела в сторону бутоны роз и выглянула в сад, посмотрев сначала в одну сторону, а затем – в другую. Тем самым она дала молодым людям возможность в полной мере оценить ее красоту.

Лоример медленно выдохнул, до этого долго сдерживаясь.

– Вот это да, старина, – прошептал он. Эррингтон в ответ сдавил его руку, словно в тисках. Оба молодых человека, опасаясь быть замеченными, отступили еще дальше под сень сосен. Девушка между тем задержалась у окна, словно в ожидании чего-то. Несколько голубей, сидевших на крыше, слетели вниз и опустились на землю перед ней, громко и гордо воркуя, будто пытались привлечь ее внимание. Один из них взлетел на подоконник. Красавица задумчиво поглядела на него и тихонько погладила его молочно-белые крылья и головку, стараясь не напугать. Голубь, казалось, испытывал восторг от того, что его заметили, и чуть ли не разлегся на подоконнике, чтобы его удобнее было ласкать. Продолжая осторожно поглаживать его оперение, девушка высунулась подальше в заросшее цветами окно и довольно низким грудным голосом выкрикнула:

– Отец! Отец! Это вы?

Ответа не последовало. Через минуту-другую она вернулась на свое место и снова села за прялку, колесо снова завертелось с монотонным жужжанием. Голуби же принялись прогуливаться по крыше.

– Вот что я вам скажу, Фил, – шепотом произнес Лоример, решив, что на этот раз не даст себя перебить. – Я чувствую себя просто ужасно! Мы ведем себя недостойно, словно двое воришек, которые вознамерились украсть пару голубей, чтобы испечь себе пирог с птичьим мясом. Давайте уйдем отсюда! Вы ее увидели? Ну, и довольно с вас.

Эррингтон молчал и не двигался с места. Придерживая рукой отведенную назад сосновую ветку, он с пристальным вниманием наблюдал за движениями девушки, сидевшей за прялкой.

Внезапно ее прекрасные губы разомкнулись, и она запела, выводя необычную мелодию. Она чем-то походила на стремительно бегущий по камням горного склона поток, шум которого отражался эхом от холмов и смешивался с печальными завываниями ветра.

Голос у девушки был звонким, словно хрусталь, и то же время глубоким и нежным. В нем звучала сдерживаемая страсть, которую всем сердцем ощутил Эррингтон и которая вызвала в его душе беспокойство и тоску – непривычные для него эмоции. Осознав это, он вдруг испытал странное нетерпение, которое заставило его самого смутиться. Теперь он тоже с радостью бы покинул свой наблюдательный пункт, но только по той причине, что ему захотелось избавиться от нахлынувших на него чувств. Он невольно попятился на пару шагов, но на этот раз уже Лоример заставил его остановиться, положив руку ему на плечо.

– Ради всего святого, давайте дослушаем песню до конца, – сказал он негромко. – Что за голос! Просто какая-то золотая флейта, право слово!

Лицо Лоримера выражало истинное наслаждение, и Эррингтон не стал ему возражать. Глядя сквозь оконный проем, обрамленный цветами, он буквально впился взглядом в изящный силуэт в глубине комнаты. Фигура девушки в такт ритму песни и вращению колеса прялки слегка покачивалась. Время от времени солнечные блики вспыхивали на золотистых прядях ее волос и освещали покрытые нежным румянцем щеки и прекрасную шею, которая казалась белее платья. Песня лилась из ее губ, словно из горлышка соловья. Слова были норвежские, поэтому содержания двое ее слушателей не понимали. Но мелодия, чу́дная мелодия была такова, какой должна быть настоящая музыка, и она трогала самые глубокие струны в сердцах молодых людей, уводя их в царство сладких грез.

– А вы говорите «Гретхен» Ари Шеффера, – пробормотал со вздохом Лоример. – Насколько жалко и беспомощно она выглядит на фоне этой великолепной, невероятной красавицы! Я сдаюсь, Фил. Вынужден отдать должное вашему вкусу. И готов признать, если хотите, что она в самом деле солнечный ангел. Ее голос окончательно убедил меня в этом.

В этот момент пение оборвалось. Эррингтон повернулся и пристально уставился на приятеля.

– Что, и вас зацепило, Джордж? – поинтересовался он, несколько принужденно улыбаясь.

Лоример покраснел, но не отвел взгляда.

– Я не браконьер, который охотится на чужих землях, – ответил он, стараясь говорить как можно хладнокровнее. – Думаю, вам это известно. Так что, если душа этой девушки так же прекрасна, как ее лицо – вперед, и желаю вам успеха!

Сэр Филип улыбнулся. Мрачная гримаса на его лице уступила место выражению облегчения. Это произошло неосознанно, но Лоример сразу же заметил перемену.

– Какая чушь! – радостно воскликнул Эррингтон. – Мне здесь ловить нечего. Что, по-вашему, мне остается делать в такой ситуации? Если я подойду к окну и заговорю с ней, она вполне может принять меня за вора.

– Вы и выглядите как вор, – заявил Лоример, оглядывая атлетическую фигуру своего друга, облаченную в свободный, но прекрасно скроенный белый фланелевый костюм, сшитый специально для путешествий на яхте, с серебряными пуговицами с эмблемой в виде якоря. Он также отметил про себя гордо посаженную голову, красивое породистое лицо, а затем, посмотрев вниз, обозрел изящные ступни с высоким подъемом. – Ну да, прямо-таки вылитый грабитель, так ведь? Странно, что я не замечал этого раньше. По идее, любой лондонский полисмен должен был бы арестовать вас прямо на улице из-за того, что вы очень подозрительно выглядите.

Эррингтон тихо рассмеялся.

– Что же, мой друг, о чем бы ни свидетельствовала моя внешность, сейчас я в любом случае нарушитель права чужой собственности, незаконно забравшийся в частные владения – и вы, кстати, тоже. Что будем делать?

– Найдем входную дверь и позвоним в звонок, – тут же предложил Джордж. – Скажем, что мы несчастные заблудившиеся путешественники. Надеюсь, этот самый бонд всего лишь сдерет с нас кожу живьем. Наверное, это будет больно, но вряд ли затянется надолго.

– Джордж, вы неисправимы! Предположим, что мы пройдем через эту сосновую чащу где-нибудь в другом месте. Возможно, в этом случае мы выйдем к фасадной части дома.

– Я не вижу причин, по которым мы не могли бы просто обогнуть дом с другой стороны, пройдя мимо окна. А если нас из комнаты увидит эта красавица, мы можем сказать, что пришли повидать бонда.

Молодые люди, сами того не замечая, перестали сдерживаться и, споря, заговорили громче, чем прежде. Внезапно после последней фразы Лоримера на их плечи легли тяжелые ладони. Чьи-то мощные руки развернули их в противоположную сторону от окна, в направлении которого они продолжали смотреть.

– Бонда? – услышали они низкий мощный голос. – Ну что же, молодые люди, можете больше не искать – я и есть Олаф Гулдмар!

В этих словах прозвучала такая же гордость, как если бы незнакомец заявил: «Я – император!»

Эррингтон и его друг на какой-то момент потеряли дар речи – отчасти из-за бесцеремонности, с которой их ухватили за плечи и развернули, словно каких-то безродных молокососов, отчасти от изумления и даже безотчетного восхищения, которые вызывал у них человек, который безо всякого внешнего усилия подверг их такому неучтивому обращению. Перед ними стоял мужчина выше среднего роста, который мог бы стать прекрасной моделью для честолюбивого скульптора, решившего вылепить статую предводителя войска древних галлов или бесстрашных викингов. Он был крепкого, даже могучего сложения, мускулистым и явно обладающим исключительной физической силой. В то же время в его осанке и движениях чувствовалась неуловимая грация, что делало его внешность еще более колоритной. У него были широкие плечи и мощная грудь. Его крупное лицо покрывал румянец. Но наибольшее внимание привлекала его голова. Ее украшала густая шевелюра белоснежных седых волос, которые сверкали на солнце, словно серебро. Густая борода незнакомца была коротко подстрижена – как у воинов Древнего Рима. Из-под густых седых бровей смотрели на мир пронзительные глаза. Взгляд их был острым и смелым, словно у орла или другой хищной птицы, и на редкость пристальным – казалось, что от такого взгляда не укроется даже самая незначительная ложь. Мужчина выглядел лет на пятьдесят восемь – шестьдесят. На самом же деле ему минуло семьдесят два, но он был сильнее, энергичнее и решительнее многих из тех, кому еще не исполнилось тридцати. Его необычный наряд напоминал одновременно традиционные костюмы шотландских горцев и древних греков: что-то вроде нательной фуфайки, а поверх нее – куртка из шкуры северного оленя, обшитая непонятными значками и украшениями из суровой нитки и разноцветного бисера. На плечи его был небрежно накинут и завязан узлом у пояса широкий шарф из белой шерстяной ткани, на вид очень теплой и мягкой. На поясе висел огромный охотничий нож. Говоря с незваными гостями, мужчина небрежным жестом положил одну ладонь на увесистый сосновый посох, который был испещрен причудливыми письменами и резными фигурками и на одном конце имел чуть изогнутую рукоятку. Хозяин явно ждал, что пришельцы заговорят, но, видя, что они хранят молчание, сердито сверкнул глазами и повторил:

– Я бонд – Олаф Гулдмар. Говорите, зачем явились, и уходите. У меня мало времени!

Лоример посмотрел на него, и на лице молодого человека возникло обычное слегка небрежное выражение, а на губах – легкая улыбка. Он сразу понял, что со старым фермером лучше не шутить, а потому, перед тем как заговорить, вежливо приподнял шляпу.

– Случилось так, – честно сказал он, – что мы забрели сюда без всякого дела – просто так, без каких-либо причин. И мы прекрасно это осознаем! Мы нарушили границы чужих владений, и это тоже понимаем. Умоляю вас, не будьте к нам слишком строги, мистер … мистер Гулдмар!

Бонд бросил на него пристальный взгляд, словно молнию метнул, и где-то в зарослях его бороды зародилось нечто вроде подобия улыбки. Он повернулся к Эррингтону.

– Это правда? Вы пришли сюда намеренно, зная, что эта земля является частной собственностью?

Эррингтон, в свою очередь, также приподнял шляпу, скрывавшую его густые каштановые волосы, с небрежным изяществом, но при этом выказывая уважение к собеседнику, – манера, давно ставшая частью его натуры.

– Да, так и есть, – признался он, решив следовать примеру Лоримера и видя, что в сложившейся ситуации лучше не вилять. – Мы слышали, как люди в Боссекопе говорят о вас, и пришли сюда, чтобы выяснить, не окажете ли вы нам честь и не позволите ли познакомиться с вами.

Старик сильно ударил сосновым посохом о землю, и лицо его покраснело от гнева.

– Боссекоп! – воскликнул он. – Вот уж осиное гнездо! Боссекоп! Там вы могли узнать обо мне достаточно, чтобы ваш аппетит к новостям был удовлетворен. Боссекоп! В те времена, когда мой род правил в этих местах, таким людишкам, как те, что живут сейчас там, дозволялось бы только править мой клинок на точильном камне. Эти ничтожества стояли бы, голодные, в очереди, дожидаясь, когда им бросят объедки с моего стола!

Пожилой фермер говорил с такой горячностью и страстью, что его явно требовалось как-то успокоить. Лоример исподтишка бросил взгляд на зарешеченное окно и увидел, что девушка, сидевшая у прялки, куда-то исчезла.

– Мой дорогой мистер Гулдмар, – с вежливой настойчивостью заговорил Джордж, – заверяю вас, что, по моему мнению, жители Боссекопа не заслуживают чести точить ваш клинок и питаться объедками с вашего стола! Лично я их презираю! И мой друг, сэр Филип Эррингтон, тоже относится к ним с презрением – верно ведь, Фил?

Эррингтон с притворной скромностью молча кивнул.

– То, что сказал мой друг – совершеннейшая правда, – продолжил Лоример. – Мы действительно очень хотим, чтобы вы оказали нам честь, познакомившись с нами. Для нас это величайшая радость. Мы были бы просто в восторге, если бы это произошло.

При этих словах лицо Филипа озарилось искренней мальчишеской улыбкой, которая была на редкость заразительной и, похоже, подействовала на старого бонда, потому что его тон стал намного мягче.

– Никто и никогда, молодые люди, не ищет знакомства со мной, – проворчал он. – Те, кто поумнее, стараются держаться от меня подальше. Я не люблю незнакомцев, зарубите это себе на носу. Но я готов простить вам то, что вы забрались в мои владения. Я вас отпускаю – идите себе с миром.