Королев. Главный конструктор

– Чудо!

И удивление деда, повторившего:

– Чудо.

Все эмоциональные краски этой грохочущей, гудящей, рукоплещущей удивительной картины слились в нечто необыкновенное. А сам полет поразил так сильно, что у Сережи сразу появилась новая игра – он залезал в пустую бочку, приготовленную для огурцов, и представлял себя пилотом. Поразило его и то, что летчика, вызвавшего людской восторг, звали Сергеем. Он знал, что он тоже Сергей.

Имя человека, потрясшего наше воображение, совпадающее с нашим собственным, может стать тайным сигналом, определяющим не только отдельные события нашей жизни, но в некоторых случаях – линию судьбы. Тем более в детстве, когда личность еще не до конца сформирована, не отделена от окружающих четкими границами, сливается с ними, – тезка воспринимается ребенком как часть собственного «я». И, став взрослыми, мы нередко принимаем решения, не отдавая себе отчета в обусловленности выбора вещами, нами на сознательном уровне не замечаемыми, – об этом феномене психики догадывается каждый склонный к самоанализу

Сережа, слыша восторженные слова о Сергее Уточкине, невольно соотносил их с собой, и, возможно, ему на миг приоткрылся туманный образ будущего, тихий голос интуиции шепнул: и его, Сергея Королева, ждет что-то необыкновенное, что-то подобное полету Уточкина.

* * *

Составляя психологический пазл «Королев», пытаясь разгадать тайну его личности, никак нельзя оставить в стороне, так сказать, «наземный стартовый комплекс»: обоюдное и очень мощное стремление двух родов, отцовского и материнского, – вырваться за пределы своего социального статуса, за пределы ограничений происхождения. Оно передалось Сергею Королеву и, утратив чисто социальный акцент, стало мощным стремлением распахнуть «запертую калитку» Земли – выйдя за пределы, устремиться в небо.

Хемингуэй как-то отметил, что для возникновения феномена настоящего писателя нужны два условия: талант и несчастливое детство. Вполне возможно, что высказывание справедливо не только для мастеров слова, но и для других выдающихся людей. Одинокое, не очень счастливое детство иногда приводит к усиленному развитию воображения, вызывает взрыв интеллектуальных способностей. Разумеется, далеко не всегда, но в случае с Королевым это несомненно так. И, конечно, основа «стартового комплекса» – воспитание и генетика. Организаторский дар Марии Матвеевны шагнул через поколение, развившись поистине до космического уровня!

Замечали, что молодой Сергей Королев любил стоять, держа руки на бедрах: «руки в боки». Ну точно как его бабушка Мария Матвеевна во время руководства казачками, прибывшими для засолки огурцов.

Глава 3

Баланин

Ах, Одесса, жемчужина у моря…

В 1916 году Мария Николаевна, получив развод, вышла замуж по любви за Григория Михайловича Баланина, сына другого унтер-офицера: такие тонкие параллели похожи на исправления текста, когда автор задумчиво стирает одни слова, заменяя их более подходящими стилистически. Баланин, видимо, в чем-то удачно совпал с мужским идеальным образом девочки-гимназистки.

Мария Матвеевна, отчаявшись помирить дочь и бывшего зятя, решила сделать все, чтобы любимый внук воспринял отчима как отца.

– Сергунечка, – говорила она, – мама выходит замуж за Григория Михайловича Баланина, у тебя теперь есть папа. Ты будешь жить с ним и с мамой.

– Настоящий папа? – спрашивал внук.

Бабушка немного терялась от такого прямого вопроса, но быстро находила ответ:

– Мама твоя не могла найти для тебя не настоящего!

Сереже, как всем мальчишкам, очень хотелось иметь отца. Н.С. Королева приводит его письма и открытки, в которых он называет Баланина «папой», в том числе пасхальную от 7 апреля 1917 года:

«Милые папа и мама! Я здоров, выхожу, 30 марта я исповедовался. Поздравляю вас с праздником Св. Пасхи и шлю “Христос Воскресе”. Целую крепко, крепко. Ваш Сережа К.Б. (Королев Баланин)»[4].

Сереже десять лет. Он еще соблюдает все православные обряды, как вся семья Москаленко.

Г.М. Баланин (отчим С.П. Королева). 1920-е годы

[РГАНТД. Ф. 211. Оп. 7. Д. 120]

Увы, отчим Сергея не усыновил. Мальчик остался пасынком. Почему так произошло, можно только гадать. Когда Григорий Михайлович по инженерному назначению перевез семью в Одессу, где вскоре стал работать начальником портовой электростанции, получив очень неплохую квартиру, сначала съемную – на Канатной, потом более комфортную – на Платоновском молу с видом на море, Сережу определили в гимназию. Чтобы не платить за учебу сына, Мария Николаевна написала Павлу Яковлевичу: дети преподавателей освобождались от платы за обучение. Родной отец тут же прислал нужный документ для предоставления в педагогический совет 3-й Одесской гимназии.

* * *

3-я Одесская гимназия вскоре закрывается.

Одессу трясет от революционных событий. Какая утром власть – никто толком понять не может. В городе возникает Румчерод (комитет Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одессы). Большинство в первом его созыве эсеры и меньшевики. Румчерод, не поддержав большевистское восстание в Петрограде, не признает и верховной власти Центральной рады. В январе 1918 года Одесский Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов принимает решение о самоопределении Одессы как «вольного города» со своим собственным правительством. Во втором созыве Румчерода уже большой процент большевиков.

Все решения тех лет лопаются мгновенно. В городе – хаос.

– Господи, какие публикуют обращения в газетах! – поражается Мария Николаевна. – Просят преступный мир 16 февраля 1918 года, когда состоится праздничный вечер моряков в драматическом театре, не проводить налетов. Мир сошел с ума.

Склады с оружием захвачены бандами, фактически они правят в городе. Писатель К. Паустовский вспоминал: «В предместьях – на Молдаванке, Бугаевке, в Слободке-Романовке, на дальних и Ближних Мельницах – жило, по скромным подсчетам, около двух тысяч бандитов, налетчиков, воров, наводчиков, фальшивомонетчиков, скупщиков краденого и прочего темного люда»[5].

– Мишка Япончик со своей бандой сжег архив сыскной полиции – шестнадцать тысяч уголовных дел с фотографиями и отпечатками пальцев. – Григорий Михайлович отрывается от чертежей. – Говорят, он и его головорезы теперь в Одесской Красной армии.

Срок Мишки Япончика уже отмерян – он будет убит и станет Беней Криком в рассказах Исаака Бабеля.

А Румынским фронтом командует некто М.А. Муравьев, о ком отнюдь не миролюбец Ф.Э. Дзержинский скажет, что худший враг не смог бы принести столько вреда, сколько принес он своими «кошмарными расправами и расстрелами» и разрешенным грабежом. Успех Муравьеву сопутствует: его войска окончательно отбивают попытки румын закрепиться в Приднестровье. Ленин первое время высоко ценит Муравьева, и тот отправляет большевистскому вождю телеграмму:

«Одесский пролетариат дезорганизован и политически неграмотный. Не обращая внимания на то, что враг приближается к Одессе, они не думают волноваться. Отношение к делу очень холодное – специфически одесское»[6].

Можно было бы не упоминать об этом человеке, если бы не один факт его биографии, косвенно относящийся к судьбе главного героя: 10 июля 1918 года Муравьев поднимает мятеж, получив соответствующий приказ от руководства левых эсеров; прибыв с огромным отрядом на пароходе «Мезень» в Симбирск, захватив стратегические посты города, он арестует и едва не расстреляет (видимо, не успел) командующего 1-й армией Михаила Тухачевского, который в 30-е годы окажет служебное покровительство Сергею Павловичу Королеву.

* * *

– Гри, почему по Одессе, как хозяева, расхаживают немцы, англичане, сербы, французы? Почему мы вынуждены это терпеть?! – Мария Николаевна смотрит в окно и чуть не плачет.

– Что поделать. Интервенция.

– Если бы не революция, мы бы так хорошо жили!

Во многих домах нет света. Хлеб и масло подскакивают в цене в сотни раз, потом исчезают вместе с другими продуктами.

– На толкучках уже выменивают драгоценности и вещи на крупу и соль!

– Возьми мой пиджак, – предлагает Григорий Михайлович.

В городе перебои с водой. Вода в трубах появляется только в близких к морю переулках, туда несут люди со всей Одессы любые емкости, куда можно ее налить. Самые предприимчивые воду продают стаканами.

Положение семьи Баланиных тяжелое. Особенно трудной выдалась зима 1920 года. Мария Николаевна преподавала французский и украинский языки и получала за работу бидон ячневой каши.

– Принесла! Каша соленая! – это всех радовало. Как жить без соли?

Сережа часами лежит на полу, расставляя своих оловянных солдатиков: игра отражает реальность. Везде стреляют. Гулять выходить опасно.

Журналист А.П. Романов, автор книги, вышедшей в серии «ЖЗЛ», писал, что Мария Николаевна отпускала сына из дома только с Опанасом Черноусом, рано повзрослевшим парнишкой из революционной семьи: его отец участвовал в восстании на броненосце «Потемкин», был ранен солдатами на знаменитой лестнице, поднимающейся от моря.

К несчастью, прошлое отца отозвалось в судьбе сына: Опанаса убили. Мир вокруг Сергея сразу стал зыбким: за гулом и красками жизни обнаружилась затаившаяся страшная черная тень, приоткрылся провал в бездонную пустоту. Совсем недавно они бродили по Одессе, касаясь друг друга горячими локтями, смотрели на ритмичные сизые волны, слушали крик голодных чаек… А сегодня Опанаса нет. Как такое может быть?! Сергей пережил настоящее горе. Такие острые переживания не забываются.

У других авторов Опанас не упомянут. Был ли мальчик? Даже если первый друг – художественный образ, дань героической романтике, – погибших опанасов в те годы было в Одессе немало.

Смерть не раз подступала очень близко и к самому Королеву – зигзаги его жизненного пути остриями нередко упирались в ту стену, за которой открывалось небытие. Случалось это и в Одессе. Взрослел Сергей быстро. Однажды, уплыв далеко с мальчишками в шлюпке, он внезапно увидел рядом с кормой темные рожки мины. И хотя смутные тяжелые годы ежедневно грозили гибелью каждому, холодный металл мины, адресованной лично ему, и спасительные маневры его шлюпки навсегда впечатались в память как предупреждение и надежда. Жизнь – очень хрупкая субстанция, но ему удастся от смерти сбежать!

Здание второй женской гимназии. Здесь в 1922 году открылась строительная профессиональная школа № 1, где учился Сергей Павлович Королев. Одесса, 1 октября 1987 года

* * *

– Может быть, кончится, наконец, это кошмарное время? – спрашивала Мария Николаевна мужа.

– Надеюсь.

– Если бы не революция!..

– Мирная жизнь в Одессе понемногу налаживается.

Сергей второй год учится в Одесской стройпрофшколе № 1, занявшей здание бывшей 2-й Мариинской женской гимназии на углу Старопортофранковской и Торговой улиц. Правда, занимает его гораздо больше другое: уже не раз он видел «летающие лодки» – небольшие самолеты, способные садиться на воду, вылетающие из Хлебной гавани.

Когда гидросамолет, набрав высоту, проходит над морем, касаясь крыльями кудрявых облаков, душа Сергея поет!

– Как тебе школа? – спросил в один из вечеров Григорий Михайлович.

– Само здание красивое! – улыбнулась Мария Николаевна. – Напоминает мне нежинский институт – такая же классическая архитектура.

Вспомнив об институте, где учился родной отец сына, она чуть загрустила: как была она тогда молода и наивна!

– Нравится школа, – ответил Сергей, – и преподаватели все занятные.

– Не занятные, – строго поправил Баланин, – а культурные и знающие. Завуч Александр Георгиевич Александров – эрудит и прекрасный руководитель.

– Зато заведующий Бортневский – пьяница, – усмехнулся Сергей.

– Так он фактически не руководит школой, все на завуче. Благодаря ему вас, одесских мальчишек и девчонок, учат точным наукам институтские светила!

– Благодаря не ему, а советской власти, – хмуро глянув на отчима, возразил Сергей.

Мария Николаевна замечала, что в сыне начал выкристаллизовываться независимый характер: он уже не боялся сказать то, что могло Баланину не понравиться, хотя по-прежнему опасался его критики.

– У вас и литературовед Борис Александрович Лупанов – тоже личность известная, – сказала она, стараясь загасить чувство сыновнего протеста против авторитета Гри. – Ты же очень любишь читать… Александр Николаевич Стилиануди ведет у вас живопись и черчение, между прочим, он ученик Репина и Костанди. Все прекрасные преподаватели.

– Не говоря уж о Готлибе Карловиче Аве, – улыбнулся, глянув на красивую свою жену, Баланин, – немецкий его родной язык.

Все это было так. Сергей посещал кружки, в том числе астрономический, очень охотно работал в столярной мастерской Константина Гавриловича Вавизеля, старого опытного столяра, искренне привязавшегося к трудолюбивому способному подростку, заглядывал в драматическую секцию, где ставились спектакли, иногда удивлял одноклассников неожиданными умными и точными ответами на уроках, а то срывал веселые аплодисменты за долгое хождение на руках по коридорам – он соорудил сам деревяшки-опоры для рук, – и устраивал такой опасный цирк порой на самом краю крыши, пугая прохожих!

Ему вообще нравилось чувство риска, причем риска, который мог бы поразить зрителей. То потрясение, которое испытала толпа на ярмарочной площади в Нежине и он, ребенок, сидящий на плечах у деда, теперь хотелось вызывать ему самому.

И уже в стройпрофшколе впервые проявилось очень важное его свойство – ориентация на коллективную работу и умение не просто работать в команде, но точно направлять созданную группу к нужной цели: это ему принадлежала идея готовиться к зачетам вместе с Валей Божко и Жоркой Калашниковым.

– Каждый знает что-то больше других о каком-то предмете, совместная подготовка улучшит результаты!

И все-таки гораздо сильнее школы влекли его два места в Одессе: дом № 66 по улице Островидова и Хлебная гавань.

* * *

Григорий Михайлович, Гри, как звала его Мария Николаевна, а вслед за ней стал называть отчима и Сергей, похоронив теплое «папа» где-то в глубине души, сыграл очень большую роль в самый сложный период взросления ее сына – когда чертеж личности начинает воплощаться в реальные черты и очень нужен образец для подражания в качестве опоры для формирующегося «я». Профессия Григория Михайловича Баланина – он был инженером-конструктором, имел три диплома, в том числе германский и аналогичный – Киевского политехнического института, – оказала несомненное влияние на подростка: филологический уклон Павла Яковлевича Королева, проявлявшийся у Сергея в любви к литературе, заменив техническим – что совпадало и с зовом эпохи.

Отцовское филологическое наследство проявится много позже: в 1935 году инженер Сергей Павлович Королев, еще до рождения дочери, твердо решит назвать девочку Наташей – он очень любил толстовскую героиню Наташу Ростову, возможно, связывая ее образ с живостью и обаянием своей молодой матери. Лучшие фотографии Марии Николаевны передают ее изящество, почти правильные черты лица и очень выразительные черные глаза. Если бы в юности она стала актрисой, лучшей роли, чем роль Наташи Ростовой, режиссер бы ей не подобрал.

Гри сразу стал для Марии Николаевны всем – любимым мужем, единственным мужчиной, непререкаемым авторитетом, главным управителем ее мира. И желание не только походить на героя сердца своей мамы, но и доказать, что и он, Сергей, не хуже, было одним из сильнейших, вряд ли в ту пору осознаваемых его устремлений. Соперничество с авторитетным человеком (отцом, отчимом, учителем) для многих подростков типично.

Дома Гри постоянно что-то конструирует, на его столе чертежи изобретений. И Сергей решит не только летать, но и создавать свои самолеты. Наступит момент, когда в отсутствие отчима он займет его стол, и с верным другом Валей Божко они создадут чертеж планера К-5.

– Планер, Валя, это безмоторный самолет, в полете его поддерживает подъемная сила воздуха. Ее создает поток, набегающий на крыло. Оттого очень важны проектируемые длина и форма крыла.

– А нельзя на планер поставить небольшой мотор?

– Я тоже об этом подумываю!

Гри читает лекции в четырех техникумах – проводит с рабочими занятия по электротехнике. И Сергей в семнадцать лет станет лектором по планеризму.

Баланин записывается в члены ОАВУК – возникшего Общества авиации и воздухоплавания Украины и Крыма. И Сергей вступит в ряды ОАВУК, весьма уже широкие, и дополнительно начнет посещать курсы пропагандистов авиации, а в ноябре 1923 года – курсы теории и практики проектирования летательных аппаратов.

Было в Баланине, кроме очевидных достоинств, технической образованности, сдержанной силы характера, еще и нечто, поистине судьбоносное для его воспитанника: движение баланинской карьеры стало ковровой дорожкой для Сергея. Все сошлось, точно по приказу Парок, богинь судьбы: работа привела Григория Михайловича именно в Одессу. В город, где героем в то время был потрясший маленького Сережу в Нежине Сергей Уточкин, одессит по происхождению, полеты которого оказали огромное впечатление и на других будущих конструкторов: П.О. Сухого, А.А. Микулина, И.И. Сикорского, П.Н. Нестерова… Александр Куприн писал: «Если есть в Одессе два популярных имени, то это имена бронзового Дюка, стоящего над бульварной лестницей, и Сергея Уточкина – кумира рыбаков, велосипедистов всех званий и возрастов, женщин, жадных до зрелищ, и уличных мальчишек»[7].

В Одессе с 1909 года строились самолеты, в 1913 году был образован самолетостроительный завод. А в 20-е годы пропаганда молодой авиационной отрасли велась на всех уровнях: от выступлений Л.Д. Троцкого (Бронштейна), завлекавшего народ ради взносов на строительство авиазаводов и самолетов, до ярких агиток областных и районных кружков.

Сейчас иногда пишут о том, что «демон революции» Троцкий увлекался «тайным знанием» – эзотерикой и предложил как символ СССР пятиконечную красную звезду, назвав ее «марсовой звездой с плугом и молотом». И поскольку Марс – бог войны, в символе некоторые подозрительные антитроцкисты находят «тайный смысл»: призыв не к содружеству, а к войне «с плугом и молотом», то есть с простым народом. Это, конечно, конспирология, зерно правды в другом: именно Троцкому принадлежала идея красного террора: «Мы не занимались кантиански-оповской, вегетариански-квакерской болтовней о “святости человеческой жизни”, – утверждал он в работе “Терроризм и коммунизм”. – …Кто признает революционное историческое значение за самым фактом существования советской системы, тот должен санкционировать и красный террор»[8].

Пережив тяжелые годы и потеряв активный экономический класс, страна отставала по всем промышленным показателям от западных держав. По уровню авиационной промышленности тоже. Отката к дореволюционной России Троцкий категорически не желал, потому начал срочно способствовать усилению и количественному увеличению Красной армии. О том, что он считал все созидательное, как военное, так и гражданское, вынужденной временной мерой перед наступлением эпохи тотального разрушения российского государства, знал лишь узкий круг его соратников. Агитатором Троцкий был сильным. И, конечно, его призывы строить Красный воздушный флот нашли бурную поддержку у молодежи. Следом покатила все возрастающая волна общего энтузиазма.

Авиационным бумом была захвачена и Одесса.

Глава 4

Первые полеты и первый проект

Даешь

небо!

В. Маяковский

Первая влюбленность – это ведь тоже полет. И Сергей бывал в доме № 66 по улице Островидова все чаще. Ради золотистой косы и небесно-голубых глаз одноклассницы Ксаны. Итальянская ее фамилия – Винцентини – ему тоже нравилась. Правда, в Одессе иностранных имен и фамилий было тогда уйма, половину из них придумывали и вписывали в метрики сами изобретательные одесситы.

– Моим прадедом был приехавший в Россию итальянец-винодел, – рассказывала Ксана. Это звучало как романтическая музыка. Сергей стал сочинять стихи и записывать их в альбом, который вскоре, усомнившись в своем поэтическом даровании, уничтожил.

В доме Винцентини любили бывать все одноклассники-друзья Ксаны. Здесь «всегда было тепло, уютно и весело, – пишет Н.С. Королева. – Такую обстановку создавали прежде всего Максимилиан Николаевич и Софья Федоровна.

Здесь пели, танцевали, разгадывали шарады, читали стихи, обсуждали новинки театральной жизни и… ели мамалыгу, которую лучше всех умел готовить Юрий Винцентини. Максимилиан Николаевич пел и играл на пианино. Он отличался большим чувством юмора и всегда был душой общества». Брата Ксаны звали так же, как родного дядю Сергея, – Юрий, ее отец, Максимилиан Николаевич, разрешал называть его просто Максом, и, возможно, веселая и дружная атмосфера, царившая у Винцентини, напоминала Сергею те праздничные теплые дни детства, когда приезжала из Киева мама и в нежинском доме Москаленко собиралась молодежь.

Вскоре у Сергея обнаружились два сильных соперника: театрал и школьный острослов Жорж Назарковский и самый ловкий гимнаст их класса, близкий приятель Сергея, Жора Калашников. Они оставались в доме Винцентини до глубокого вечера, раздражая соседей по коммуналке смехом и разговорами, а после, уйдя вместе с Сергеем, по одному возвращались. Возвращался и он.

– Ты опять здесь! – досадовал Назарковский, видя, что его опередил Королев.

– Черт, оба тутоньки! – негодовал Калашников.

У лучшего друга Сергея, Валериана Божко, во время Гражданской войны оторвало часть правой руки ниже локтя, он был высок, худ и столь застенчив, что если и был влюблен в Ксану, об этом никто не знал. Валя отлично писал, великолепно чертил левой рукой. О влюбленности Сергея в Ксану догадывался не только он, но и весь класс.

* * *

И все-таки, несмотря на первую любовь, а возможно, и благодаря ей, именно в те ранние его годы в Одессе уже проявится у Королева одна черта, ставшая впоследствии ведущей в личной жизни: любовь к женщине никогда не будет для него выше Дела. С прописной буквы писал слово «дело» Голованов – и в отношении Королева он прав.

Многие годы спустя своей второй жене, верной помощнице, преданному другу Нине Ивановне Королевой Сергей Павлович покаянно напишет с космодрома Байконур: «Как жаль, что мы так мало хорошего с тобой видим и берем в жизни. Это, конечно, я все и во всем виноват. В погоне за своими “достижениями” не вижу и не слышу света и голоса окружающей нас с тобой жизни…»[9]

…А тогда, летом 1923 года, во время каникул Ксана, ее брат Юра и группа одноклассников, в том числе сильный соперник Жорка Калашников, вместе отправились трудиться на строительстве железнодорожной линии, чтобы заработать немного денег. Договорился о работе школьников начальник стройки – отец Ксаны и Юрия.

– Поработаете, ребята, и что-то заработаете!

– Ура! – закричали все.

– Маэстро, туш! – Назарковский кинулся к пианино и сыграл марш.

– А теперь – чай, – улыбнулась Ксана, помогая своей маме, Софье Федоровне, накрывать на стол. Тарелка горячих ароматных крендельков сразу притянула голодные взоры.

– Надеюсь, все поедут, Макс? – спросил Жорка Калашников, ухвативший сдобный крендель первым.

Не поехал Сергей.

Несмотря на разлуку с Ксаной и несмотря на приятеля-соперника, к которому ее ревновал и которого в доме № 66 всегда пытался пересидеть. Не смог расстаться с Хлебной гаванью, где базировались гидросамолеты конструкции Григоровича – небольшой отряд Шляпникова.

Те самые «летающие лодки», от полета которых над синими волнами пела его душа!

Отношение Королева к деньгам сформировалось тогда же, в годы юности. Никакого капитала он за жизнь не наживет. Будучи руководителем, станет относиться к личным расчетам щепетильно, как относились его бабушка и дед, полагавшие, что один недоданный рубль может сделать людей врагами, а большие финансовые суммы будет воспринимать как необходимые средства для Дела. Многих людей его поколения воспитал пример подчеркнуто аскетичного образа Сталина.

* * *

В Хлебную гавань Сергей приводил одноклассников. Постепенно все они отпали – и летчики отряда гидроавиации Черноморского флота – ГИДРО-3, которым руководил Александр Васильевич Шляпников, стали замечать только одного крепкого парнишку: он не отрываясь часами смотрел на гидросамолеты через проволочное ограждение. И не мог придумать, как попасть на территорию ГИДРО-3. Самолеты считались военными, посторонних к ним не пускали.

– Смотрите, он опять здесь! – посмеивался механик Василий Долганов.

– Точно будущий пилот! – известный всей Одессе летчик Александр Алатырцев произносил это серьезно и предлагал: – Давайте возьмем пацана к нам.