Исповедь

– У тебя что?

– Тоже глухо.

– Леха, бежим дальше. Время уже истекло, черт. Где этот идиот? – слышался визжащий голос Артура, шаги которого приближались к нему всё ближе.

Резко забежав внутрь подъезда, тот сразу же очень громко, крикнул что-то непонятное в темноту и оттолкнув в сторону, посвятил своим фонариком на замок.

– Командир, сюда!

На этот раз начался звон в ушах, сопровождавшийся какой-то суетой, происходящей рядом с дверью. Оба подбежали довольно быстро и какое-то время лишь просто стояли, уставившись на странно отсвечивающий замок.

– Ты уверен, – спрашивал Серега.

– Да вы поглядите, какой новый. Отполированный. Елки палки, да надо его пробивать, командир. Точно не лоханемся, – волнительно, перешагивая с ноги на ногу, произносил говорун.

Тот ничего не отвечая высунул из кобуры свой пистолет и отойдя на пару шагов назад выстрелил прямо в то самое место. Снова небольшой звон в ушах, плавно угасающий и переходящий в какую-то легкую, но постоянную стадию. Леша внезапно распахнул дверь и все они трое резко забежали внутрь, начиная бегло светить по всем сторонам подвала. Зайдя следом, Рома увидел лишь мрачное помещение, лишь моментами немного освещаемое, давая понять границы этого пространства. Самое странное, что было сейчас здесь – небольшое тепло. Оно пугало его, давая вспомнить о том, где он ощущал это в последний раз?

После издавшегося, далеко знакомого щелчка где-то сбоку, помещение вдруг стало освещаться желтым фонарем, висевшим прямо над его головой.

– Опа, – улыбчиво сказал Артур, держа руку на том выключателе, что издал тот самый, старый звук. – А вот и свет.

Эта теплая, бетонная коробка оказалась самой настоящей жилой комнатой. Все они, удивленно и молчаливо осматривались по сторонам, лишь больше теряя какие-либо подходящие мысли или же слова. В одном из углов этого места стоял большой шкаф, забитый книгами и различными мелочами. Сразу за ним, вдоль стены, шел комод, на котором аккуратно стояли фотографии в рамках, а дальше была небольшая кровать с тумбой и своим светильником, ловко прибитым к стене. Под кроватью же лежал небольшой коврик, видимо, для большего комфорта. Развернувшись в сторону выхода, Рома увидел потрепанные и полуразбитые картины, заполняющие почти всю стену. А самое важно, что так сильно пугало его, ещё не забытое ощущение – печь. Она почему-то стояла в самом темном углу комнаты и её труба вела куда-то наверх, на этажи. Да, это было самое настоящее жилое помещение. Вот только, к кому они смогли пробраться, сейчас было никак не ясно.

– Эй, поп, смотри, кореш тут твой, походу, живёт, – резко крикнул Артур, оставляя в комнате эхо и тот, повернув голову, увидел стоящие в уголке иконы.

Что-то очень сильное сейчас пыталось выйти из него и он, застыв на одном месте, лишь только больше наполнялся каким-то странным чувством вины и немощи. Хотелось прямо здесь упасть и начать молиться, прося у Господа прощения за всё, но в тот самый момент, когда это вот вот должно было случиться, большая и теплая рука похлопала его сзади, мгновенно приведя в чувство. Стало ясно, что сейчас не самое подходящее время для этого.

В один миг все трое резко подбежали к двери и стали как можно лучше подпирать её. Пока Серега с Лешей держали этот кусок металла, Артур искал что-нибудь в комнате, чем, по всей видимости, можно было бы его закрыть. Под ноги ему попался какой-то небольшой виток проволоки и с небольшим усилием, он закрутил её вокруг дверных ушей. Аккуратно опустив дверь, они отошли немного назад и стали зачем то наблюдать. Звуки, появляющиеся снаружи, сильно удивляли Рому. Резкие порывы ветра сопровождались каким-то глухим грохотом, который издавался, как ощущалось, сразу со всех сторон. Нет, он не мог поверить, что гром может быть зимой, а точнее в такую погоду. Хоть сейчас и была весна, но очевидный минус на воздухе присутствовал всегда. Серега повернулся к нему и будто бы зная его удивление, лишь легкой улыбкой, посмотрел на него. Значит, скорее всего это и было тем, от чего они так усердно бежали, пытаясь найти подходящий подвал. Значит, это что-то, снаружи, на самом деле опасно. Даже через десять и двадцать минут оно не собиралось заканчиваться и ребята уже лишь просто занимались своими делами, пробуя растопить печку и спокойно готовясь ко сну.

Рома сел около тех икон и закрыв глаза, начал молиться. Иногда он резко засыпал, просыпаясь от небольшого холода, который всё же поглощал то небольшое тепло тлеющих поленьев. В один из таких моментов, когда он немного открывал глаза, на вид бросился сидящий рядом командир, который даже немного сумел его испугать. Он почти беззвучно дышал, держа перед собой какой-то старый, потрепанный лист бумаги. Неаккуратно порванные края этого этой вещицы и какие-то точки на ней, говорили, что скорее всего это была карта, а точнее, её часть.

Вдруг тот повернул свою голову и увидел его, смотрящего с немалым, сонным интересом.

– Это карта, – тихо прошептал командир. – Хочешь? – такой вопрос ещё быстрее заставил пробудиться его и он, сев поудобнее, протянул свою худую руку.

Действительно, это была часть карты. Примерно та, что показывает северо-западный, центральный и приволжский федеральные округа. Это он понял по еле заметным надписям. Из-за того, что она была нарисована от руки, ему казалось, что невозможно было найти такие города, как Москва, Санкт-Петербург, ведь по сути, они должны быть здесь. Ничего подобного не имелось. Были какие-то буквы, перемешанные с цифрами, находившиеся над большими, жирными точками, почти пробитыми насквозь и границы с дорогами. Грубые и плотные границы определенных участков этого потрепанного куска бумаги, нарисованных, по-видимому, с особым усердием.

– Это же наша, русская? – спросил он Серегу.

– Да. Но как… русская? Наша.

– А где Москва, Астрахань?

Тот отвернулся, смотря куда-то вдаль, даже немного меняясь в своем лице. Видимо, он снова не хотел говорить об этом, хоть и сначала казалось совсем другое.

– Ладно, – вздохнув, сказал Рома и опустил этот лист на холодный пол.

– Таких городов больше нет, – неожиданно, тихо и морозно прошел этот спокойный ответ. – Забудь эти названия. А лучше, вообще не бери себе всё это в голову.

– А что теперь вместо них?

– Ты, правда, хочешь знать? – спрашивал он, смотря прямо Роме в глаза.

– Да.

Снова было лишь молчание на несколько секунд, с небольшой натяжкой выпускающее пар из носа.

– Там теперь пустыри. Где-то большие котлованы. Есть даже места, где ещё стоят такие вот дома, но это теперь редкость.

– А границы эти? Что они значат?

Снова лишь редкий треск в печи оживлял их полусонный разговор. Кажется, все эти вопросы были для него чем-то более важным, нежели для этого новичка.

– Значит, всё таки, мировая война, – тихо пробурчал под себя он, пытаясь до какого-то не последнего конца представить ситуацию.

– Откуда ты взял, что мировая?

– В камере той слышал, да и так, всё похоже на последствия..

– Мировой? – прервал его грубый и тихий голос. – Нет, какая же это война? Мировая это ведь всегда конфликт между, как минимум, двумя странами, которые начинают как-то влиять друг на друга, а здесь…., поверь…, – Серега снова застопорился, о чем-то думая. – Здесь только одна сторона. И всё…

Нечего было ещё подумать ему, так как всё это снова заходило в непонятные домыслы, самостоятельно развивать которые никак не хотелось. Говорить дальше, по всей видимости, опять не очень то имело какой-то смысл, особенно когда голова уже наполнена достаточным количеством полнейшей неурядицы. Он больше ничего не спрашивал, лишь только мельком посматривая на лежащую карту. На ней прерывающимися линиями были странно нарисованы различные символы, похожие на радиацию и подписи – новые, сектанты, РФ, колония. Очень странны, сильно помятый кусок бумаги был таким же непонятным, как и слова друга его настоятеля, но очень интересующим и очень страшным, казавшимся теперь не таким невероятным, как ещё мог бы казаться пару дней назад.

– Ну и что с твоим здоровьем после всего, – неожиданно прошептал ему знакомый голос, который, как казалось, уже спит.

Никак не ожидая, он сначала даже запнулся, желая сразу выкинуть часть собравшихся эмоций прямо на него, но потом каким-то образом быстро пришел в себя и уже спокойно направлял свой взгляд куда-то в тень.

– А как ты думаешь?

– Думаю, что не очень. Здесь ведь не церковь. Здесь люди своих же убивают, – с небольшой злостью закончил Серега.

– Вот это меня и пугает больше всего. Не понимаю, как можно так поступать?

Тот сильно выдохнул и пытался что-то сказать, каждый раз закрывая рот на начале слога.

– Можно. Поверь. Если больше ничего не остается, то можно, – всё-таки решившись, сказал он в ту же темноту, куда глядел Рома.

Тема уже точно подходила к своему угасанию, как и тлеющие дрова в печи уже почти полностью догорали и он укладывался на знакомый, бетонный пол как можно удобнее. Теперь его лишь беспокоил звук небольшого дождя, который заносился ветром прямо на лестничную клетку и казалось, что кто-то хаотично поливает подъезд с лейки.

– А что это?

– Где? На улице? Даа… – снова его задумчивость, потом небольшое молчание, но после продолжение. – Бомбы. Всё дело в них.

– Из-за них идет дождь?

– Да, – просто ответил ему он.

Теперь уже Рома точно решил засыпать, никак не хотя продолжать этот полупустой разговор, набитый лишь грудами непонятной информации.

– Можешь спать долго. Нам ещё здесь как минимум часов двенадцать пережидать, – сказал, по всей видимости, последнее на сегодня Серега и тоже стал поудобнее укладываться рядом с ним, прямо под иконами.

* * *

В эту ночь ему никак не спалось. Дело было даже не в том, что слышалось за дверью, а в том, какой на душе был камень? Казалось, что он помолился за всех и попросил у Господа милости за всё, но что-то до конца так и не хотело отпускать. Примерно такое же ощущение было в подвале того заброшенного, деревянного дома, но только теперь, это ощущение становилось гораздо тяжелее. Он поднялся, закинув новых дров и послушав около двери более громкие звуки необычной погоды, которую раньше никогда не встречал. Он даже успел присмотреться на стеллажи шкафа. Посмотрев все стоящие там фотографии, было ясно, что на всех них есть один и тот же человек, которому скорее всего и принадлежала эта хижина или, быть может, принадлежит и сейчас. Догадок, кто мог бы ещё владеть этим погребом – не было, хоть и вариантов тоже. Смотреть всё это, казалось, небольшим глотком чистого воздуха в этом грязном и сером мире. Такая память теперь точно была на вес золота и всё же, внутри, задавался вопрос – где он? В какой-то момент он всё же уснул, держа в руках затертую, почти полностью потускневшую икону божьей матери. На этот раз, казалось, сон был куда более крепок. Но только казалось…

Когда вроде бы ничего не могло потревожить такой сон, он услышал скрип. Спокойно и не особо вникая в это, Рома продолжал его слушать, именно до того момента, пока не закончился. Тогда, в странной, подвешенной тишине, ледяной воздух стал затекать прямо под его замлевшее тело, заставляя открыть глаза. Даже ещё некоторое время, видя всё происходящее, он всё же не до конца понимал, что происходит. Его взгляд лишь смотрел на седоволосое лицо человека, выглядывающего из-за двери с заливающимися глазами. Он втягивался в его глаза, понимая, что именно от них он не мог уснуть так долго, а точнее от самого этого человека, хозяина подвальной комнаты. Этот пожилой старик, в резиновом плаще и с опущенным дряхлым респиратором на шее, медленно наступал своими большими и грязными сапогами прямо на территорию комнаты. После пары его таких шагов, он аккуратно поднялся, опершись на стоящий сзади шкаф. Ему казалось, что он полностью чувствует боль его боль по старым глазам и тяжелым выдохам забитых легких.

– Отойди от моих вещей, – сипло и тихо проговорил этот дед, хватаясь за висящее на спине ружье.

– Хорошо, хорошо. Я сделаю всё, как скажете. Извините нас, – стараясь так же тихо, чтобы не разбудить других, шептал ему он.

– Какое нахрен извините? Тебе тут что, прощальный дом? Кто такие? – спрашивал он, бегло и как можно внимательнее осматривая, лежащих в разных углах комнаты, ребят. – Какие…? За кого?

– Мы одиночки, – как можно увереннее сказал Рома, боясь, что за этим ответом последует ряд вытекающих вопросов, ответить на которые он будет не в силах.

– Я так и поверил, конечно. С такими-то стволами и одеждой только одиночки и ходят. Если сейчас не признаешься – всех на тот свет отправлю. О, Господи, за что мне всё это? – проговорил задыхающийся старик, тряся ружье.

– Я… Мы, правда, одни. Я вам честное слово даю. Я священник, отец. Помилуй. Не стреляй.

– Молчать, – резко и гораздо громче сказал он, ещё больше начиная трясти своими дряхлыми руками. – Про веру будет мне ещё тут что-то рассказывать. Сопляк.

Никогда ещё Роме не казалось раньше, что может наступить момент, где его слова о вере будут настолько ничтожными и неправдоподобными, что держа икону, в него будет целиться такой же христианин. На некоторое время даже хотелось сказать ему тогда – стреляй, но всё же трусость давала напомнить о себе. Направленное дуло трясущегося, недоверчивого деда сейчас выглядело очень даже опасно.

Он поднял выше трясущуюся и мокрую от потных рук икону, и стал молиться. Он старался без особого страха креститься, ощущая холод, который доносился вместе с тяжелым дыханием этого пожилого человека. Сейчас хотелось, чтобы Господь помог. И не ему, а этому человеку, ведь больше всего было жаль именно его. Вероятно, одинокого и оставленного теперь ещё без жилища старика, чей вид уже почти напоминал смерть.

– Что ты делаешь, идиот? Думаешь, меня так заманить можно? Думаешь, я поведусь на твои уловки? И не таких видал. Из трех лагерей сбежал. Тебе, сопляку, такие вещи даже и не снились, так что не возьмут меня такие штучки. Лучше не делай этого. Это моё, – громче сказал дед, лишь больше начиная волноваться и заводиться.

Ситуация становилась такая, что с каждой секундой ясность дальнейшей развязки событий становилась понятнее. Дыхание ощущалось лишь глубже, а пот тек с обоих тел всё быстрее.

Резкий звон, заставивший Рому упасть на пол и сжать свою голову как можно сильнее, прозвучал так неожиданно и так больно, что на какую-то долю секунды ему показалось, как стреляли в него. Лишь только когда сильный звон приобрел постоянное место и боль начала расходиться лишь по голове, стало ясно, что его не задело.

Пронизывающие всё тело боль в ушах иногда впускала в его мозг какие-то крики, очень похожие на голос Артура. Освободить свои уши от рук и поднять голову с пола сейчас как-то не особо представлялось возможным, поэтому эта мысль отходила на второй план, всё же давая боли преимущество.

Это продолжалось примерно секунд десять, пока его волосы не схватила чья-то рука и резким движением дернула, как можно выше. Только тогда его болезненное тело смогло встать и голова уже начинала быстро оглядывать все те лица, смотрящие на него. Артур стоял ближе всех и что-то кричал, донося до него лишь небольшие отрывки и свои слюни, часто долетающие прямо до его глаз.

Вдруг, он схватил их непутевого товарища за воротник и наклонив свой взгляд на его руку, сначала замер, а потом, всё же, спустя пару секунд, снова оживился и первым резким движением зарядил своим кулаком прямо в ту самую звенящую голову.

– Мудак! Лучше бы тебя нацыки грохнули, тварь, – это было первым, что услышал он после того, как слух, по всей видимости, вернулся.

Это случилось почти сразу после удара. То-ли от него, то-ли от бетона, об который голова ударилась довольно не слабо. Хотя, сейчас не это было столь важным.

Его полусидящее тело уже закрывал командир, а Леша пытался где-то там отвести того паникера как можно дальше. Оглянувшись назад он видел того самого деда, а точнее его бездыханно лежащее на входе тело, с которого немного струился ручей крови прямо в его сторону. Ничто не могло сейчас быть для него таким болезненным, как это. Особенно, грудную боль и ком в горле усиливал его крест, который сейчас висел наружу, немного отдавая своим серебренным блеском.

Там, сзади, Артур всё ещё что-то кричал в его сторону, но это уже не так сильно волновало. В какой-то степени он даже был готов к тому, чтобы с ним сделали тоже самое.

Большая, грубая рука подняла его с пола, поставив на ватные ноги. Во всех их взглядах было видно много чего, но одно имелось у всех них точно – понимание Роминой вины. У Артура, по-видимому, оно было своим, а у Сереги и Леши своим.

Какая-то суета ещё продолжалась минут десять, после чего весь этого балаган сменили бегающие и быстро собирающиеся фигуры тел, смотреть на которые ему всё ещё никак не хотелось. Того деда было жалко так, как никогда. По возрасту он примерно напоминал отца Михаила, но только более худой и почему-то не такой уверенный. Вторгнуться в его дом, а потом ещё и убить… Хуже и быть не может. Внутри всё казалось примерно тоже, что тогда, до сна, на улице. Что-то очень непонятное и неизведанное, ведь такого раньше никогда в его жизни не происходило. Самый страшный грех произошел прямо на его глазах и отчасти от самого него. Понимание, что теперь ему уже точно уготовлена дорога в самое страшное место, приходило лишь чаще, но всё же что-то в этом сознании было другим. Что-то, что во всяком случае держало его в руках или хотя бы на ногах. Раньше он и представить себе не мог, что такие вещи будут происходить с ним, а теперь, он не мог понять, как они могут быть именно такими? Такими, что-ли, простыми и легкими для кого-то.

– Командир, прошу тебя, давай оставим его. Ну что тебе стоит? Чего он тебе дался? Накой хрен он нам нужен? Это уже не первым раз. Мы так даже до следующей точки не дойдем, – слышились вопросы знакомого голоса откуда-то из другого угла, ответа на который не было.

Вдруг, остановившиеся прямо под его носом ботинки, заставили поднять свою голову. Там сверху стоял Серега, один, по всей видимости, ожидая именно его.

– Давай, вставай уже, – спокойным голосом сказал он полуживому телу и протянул свою большую и теплую руку.

Теперь почему-то других мыслей, кроме того, как просто идти за командиром, не было. Он шел на выход, упершись своим взглядом прямо в его спину. Возле выхода его мозг всё же дал ему команду остановиться и теперь, как бы не пытался он хоть что-то перебороть внутри себя, никакая часть тела, кроме глаз, не подчинялась ему.

Серега развернулся, подошел к нему и протяжно посмотрев в глаза, сказал – «забудь, он мертв», после чего развернулся и зашагал дальше, даже не собираясь ещё раз оборачиваться, по всей видимости, откуда-то зная дальнейших исход событий.

* * *

На улице оказалось очень мерзко. Ледяной воздух ещё никогда раньше не казался ему таким тяжелым, как сейчас. Никак не отпускающие болезненные чувства всего того, что было ещё некоторое время назад, усиливало свою тяжесть очень тяжелым и каким-то не таким воздухом. Дышать было почти не возможно. В нем чувствовалось что-то такое, что раньше ещё никогда не удавалось воспринимать. Оноимело необычный привкус, остававшийся на губах и отдающих какой-то кислотой, а глубже, почти сразу же, заполняющий легкие бетоном. Тут же он вспомнил, как старец всегда заставлял носить маску, реальную необходимость которой он смог понять лишь только сейчас. Теперь даже не нужны были очки, защищавшие глаза от острого, серого снега, который, кстати, сейчас тоже летал в каждом квадратном миллиметре. При такой погоде они очевидно были не самым нужным и не самым важным, что должно было иметься на лице.

Рома пытался успевать за Серегой, никак не отпуская своё предплечье от сухого рта. С каждой минутой еле заметный, темный силуэт командира отдалялся всё больше или, по крайней мере, так ему казалось. Глаза могли лишь на считанные доли секунды иногда открыться и взглянуть куда-нибудь вперед. А что касается тех двоих, так они пропали из его поля зрения сразу же после выхода из подъезда. Порой, в голову приходили сомнения на счет того, что тот самый слабый силуэт идет верно. Исключить вариант очередного «котла» он пока-что никак не мог, как бы даже не хотел. Кажется, теперь мир впивал в него свои серые корни, которые заметно отличались от тех, что питали его раньше и не давали засохнуть той самой спокойной и правильной жизни, которая тогда ощущалась лишь частью обыденности.

– Рома! – раздался прерывающийся, но довольно понятный голос командира.

Подняв голову и резко, но осторожно открыв глаза, он не увидел перед собой почти ничего, кроме как всё той же непогоды. Там, впереди, больше не было никаких ориентиров и надежд. Вот именно тут-то холод и смог пробраться прямо внутрь куртки, достаточно резко и жестоко обвивая своими холодными порами грудь и спину его самого. Стало по-настоящему тяжело, даже очень…

На ум сразу же стали бросаться множества идей, словить из которых хотя бы одну, сейчас казалось почему-то очень непостижимой задачей.

– Да, – сказал он, сразу же поняв, что таким писком он сможет, наверное, даже не расслышать самого себя. – Даа! – прокричал ещё раз, как можно громче, запнувшись от громадного камня в горле, который всё ещё сидел внутри него, хоть он даже не думал сейчас о всём том. Только после… После этого момента…

Резкая рука, ещё куда более резкий поворот слабого, полуживого тела и тяжелые, по всей видимости, такие же уставшие глаза смотрели прямиком на испуганную и заросшую физиономию.

– Ты куда пропал то? Елки палки, не видишь разве, какая погода? Это ещё хорошо, что я повернулся, – сказал он ему, как-то всё-таки жалко посматривая на его вид. – Давай, идем. Не отставай!

Теперь он шагал рядом с командиром, почти выкинув из головы этот острый, серый снег и насильно забыв о самом воздухе.

В какой-то момент в грудь что-то ударилось и опустив голову, его суженные глаза увидели перед собой респиратор, который ему протягивал тот самый человек, без чьей помощи, скорее всего его уже не было бы в живых.

– Спасибо, – уверенно сказал он, резко, словно на последнем издыхании, стал натягивать вещицу на свою голову.

– Ты, как я помню, ещё и болел раньше. Тебе-то эта штука на вес золота должна быть, не так?

– Наверное, да, – ответил ему кашляющий, по всей видимости, от непривычного и более спокойного воздуха, еле идущий парень.

– Наверное? – ухмыльнулся тот, резко направив свой взгляд прямо на своего собеседника. – Ты вообще знаешь, чем ты болел, тогда, в храме?

На такой вопрос у него, конечно же, не было никакого ответа, так как всё, что он знал об этой болезни, это то, как она забрала жизни почти всех обитателей храма, а точнее уже тогда их убежища.

– Вообще ничего не знаешь?

Он опять молчал, лишь только иногда поглядывая на командира. Правда, в какой-то момент чрезмерной тишины, что-то его внутреннее не выдержало и он всё же заговорил.

– Помню, что вроде как, по радио передав…

– Ой, радио. Гребанное радио, – взбудоражено прервал его Серега. – Вообще забудь всё то, что когда-то тебе приходилось выслушивать из этой херни. Хотя… ну ка! И что же оно по этому поводу говорило?

– Говорило, что это искусственный вирус, который, скорее всего, нам принесли с запада.

Тут раздался резкий смех, который не прекращался примерно минуту, но потом резко затих и сменился довольно тяжелым и непростым молчанием, за которым опять стояли глубокие и личные счеты командира.

– Значит, запад… Да уж. Ну, хотя, ничего удивительного. В принципе, ведь если так подумать, ничего другого они бы и не смогли придумать для их выжившей аудитории. Да, пожалуй, всё окей, – сказал он, и улыбнувшись стал пристально вглядываться вперед, пытаясь найти те самые два силуэта.

– А что на самом деле?

– На самом деле…? – быстро крикнул ему всё ещё оживленный командир и снова замолчал на некоторое мгновение. – Да хрен его знает, что там на самом деле… Ничего хорошо.

– Что тогда смешного, если сами не знаете, – ответил ему Рома, уже почти полностью обессилив от всех этих недосказанностей.

– О, мой друг, поверь, запад тут, скорее всего, не причем. Неа, в этом мире больше это не прокатывает. Кончилось то время, когда всё необъяснимое и невозможное можно было спирать на запад. Теперь же так могут думать лишь рабы, которые сами лично в этом умеют с легкостью признаться.

– Признаться в том, что они рабы?

– Да.

Опять что-то очень странное, но уже хотя бы более теплое и хоть на несколько процентов правдоподобное звучало из уст командира.

– Тебе лишь нужно ещё немного повидать и ты сам всё станешь понимать, – сказал он в задумчивое лицо сморщившегося, уставшего от всего человека.

Они шли дальше, заметно приближаясь к тем самым силуэтам и всё больше ощущая медленный спад непогоды. Теперь, глаза можно было держать открытыми куда больше, чем ещё некоторое время назад, а голова всё меньше устремлялась в землю и всё чаще старалась разглядеть те места, которые они проходили.