Цена власти

Марина Белинская

Цена власти

Тяжело любить мир, который тебя ненавидит.

Пролог

Это произошло в мире, который покинуло солнце. Было оно украдено или вернулось к законным владельцам, каждый решал для себя сам. Но точно и неизменно стало одно: вместо палящей звезды осталось лишь её отражение.

Однако гибриды, стоявшие на пустынной равнине под полной луной, понятия не имели, что рассвета больше не будет. Придя сюда по велению старейшин, они ждали ответов, объяснений, плана дальнейших действий или смерти. Они желали предвидеть, с чем придётся смириться, а за что умереть.

Все тревожились, пытались подбодрить или успокоить себя. Но последние события не могли оставить равнодушными, они вызывали вопросы. А ожидание ответов становилось пыткой. Раньше, когда люди знали, к чему готовиться, даже первородный ужас переносился легче, чем угнетающая неизвестность сейчас.

Будь у них в руках будущее, они бы давно приняли все нужные решения, начали готовиться к битве и грезили в ней победить. Но единственное, что они могли, – стоять и ждать, пока за ними придут. И время это ощущалось настолько длительным, что некоторые верили, будто мира вокруг больше нет.

Возможно, это и сообщит старейшина, явившийся, чтобы уничтожить? Может быть, он призовёт их в свои ряды? Или это всё кошмарная галлюцинация, спровоцированная талантливым млегом? Неизвестно, правду знал лишь создатель. Но даже в его существовании они начали сомневаться.

– Что ж, раз у вас смелости не хватает, – вырвалось у одного из стоявших, – спрошу я: Плансто уничтожен?

Взгляд неконтролируемо упал на место, где обычно стоял лидер этого города. Сегодня там было пусто, и, судя по коллективно опущенным головам, это уже не изменится. Но никто, даже самые древние люди, не осмеливались обсуждать произошедшее. Словно это древнее проклятие.

– И вы так спокойны? – не унимался говоривший. – Целый город, населённый такими же гибридами, как мы, стёрт с лица земли. Вас это не тревожит?

– Маркус, – спокойно произнёс стоявший рядом мужчина, положив руку ему на плечо. – Им уже не помочь…

– Поэтому стоим так, будто мы следующие? – оскалился Маркус, оттолкнув ладонь. – Старейшины стали нас истреблять…

Оборвавшись на полуфразе, Маркус резко закричал, схватившись за голову. Колени его подогнулись, будто переламываясь, и он рухнул на покрытую песком землю, извиваясь от боли. Словно тысяча мечей прознала сознание, а миллионы санглов разбивали кости, вырывая из горла крик.

Стоявшие рядом засуетились, подорвавшись помочь, но сразу были остановлены рукой старейшины, мирно идущего среди них. Он возвёл морщинистую ладонь вверх и склонил голову, покрытую седыми волосами, набок. Его стеклянные белые глаза наблюдали за Маркусом, лицо пугало равнодушием, а губы даже не дрогнули.

Несколько секунд, будто отсчитывая каждый перелом и вскрик, старейшина стоял и смотрел, пока остальные не могли оторвать взгляда от извивающегося в страданиях соратника. У них был шанс помочь, пойти против, напасть, но они замерли в ожидании. И эта картина лишь убеждала старца в правильности своего решения.

Здесь не было друзей, товарищей или врагов. Только соперники, причём настолько беспринципные, что страдать и упиваться его смертью будут с одинаковой охотой. Разница лишь в часах, прошедших с похорон.

Всё-таки танцевать на чужой могиле признак невоспитанности.

– Достаточно, – сказал старейшина.

Развернувшись, будто ничего не произошло, он двинулся в импровизированный центр равнины, откуда его было бы отлично слышно. Остальные же устремились к Маркусу, помогая тому встать. Все они делали вид, словно искренне хотели защитить, но просто не успели. Маркус подозревал ложь, но с охотой принимал доброту, отвергая картину их лиц во время собственной пытки.

– Где Плансто? – Маркус быстрыми шагами двинулся к старейшине, что обернулся к ним.

– Эмоции однажды погубят и вас, – равнодушно бросил тот, протягивая ладонь вперёд.

Земля затряслась, и Маркус рухнул назад, а перед ним выросла прозрачная стена, не позволяющая приблизиться к обидчику. Того звали Олден, он был почитаемым старейшиной, одним из древних, кто, если верить слухам, знаком с самим создателем. Именно его и нескольких других отправили на Землю для её совершенствования после сотворения.

– Нам нужны ответы! – выкрикнул Маркус, подавшись вперёд.

Злость, обида, желание отомстить и взять верх над старейшиной играли в нём с новой силой каждую минуту. И ни наказание, ни пытки или страдания не могли усмирить в сердце жажду крови. И Олден, видя это, продолжал молчать, что вызывало на лицах остальных недоумение. Ещё никогда старейшина не терпел подобную дерзость. Обычно смерть настигала говорившего в первые секунды.

– Если ты наконец замолчишь, то я обязательно их дам, – произнёс Олден, в упор смотря на Маркуса.

Всё с тем же равнодушием, словно нелепо сшитая игрушка, не знавшая ни любви, ни счастья, ни ненависти.

Остальные, стоявшие позади, опустили ладони на плечи Маркуса, убеждая его успокоиться и выслушать. Тот нехотя согласился, понимая, что другого выбора у него просто нет. Безрезультатно кричать в купол можно бесконечно, но так они не получат ответы на тревожащие вопросы.

Получив искомую тишину, Олден кивнул, взмахнув рукой. Следом, из недр тёмного неба, стали опускаться булыжники. Словно каменный дождь осыпался на землю в наказание неверным. Поначалу эпримы, млеги и блисы уворачивались, закрывая головы руками, а санглы пытались ловить каждый камень, складируя их рядом.

Олден наблюдал, следя взглядом за каждым опущенным кусочком, словно пересчитывал их в очередной раз. Спустя несколько минут дождь из камней закончился, и люди осмотрелись, осознавая, что уже видели нечто похожее. Маркус взял один из булыжников, и тот мгновенно обжог его, а следом наполнился тёмно-зелёным свечением.

– Проводника больше нет. Это его останки, – утвердил Олден, смотря перед собой.

Люди поочерёдно брали в руки камни, что наполнялись светом и возвращали их в далекое детство – в момент рождения, когда в Тодоре каждого из них опускали в огромный бассейн, наполненный тёмно-зелёной дымкой. Эта картина производила настолько впечатляющий эффект, что оставалась в памяти на протяжении всей жизни.

Старейшины называли всех людей гибридами, считая, что в них живут две сущности: азур, он же разум, и арум, он же магическая аура, определяющая, кем человек родится. Он мог быть санглом, чей вид обладал трёхкратной силой и быстрой регенерацией; блисом, способным создавать из собственных эмоций молнии; млегом, чей талант воздействовать на сознание, внушая остальным, что ему заблагорассудится, или эпримом, который касанием ладони усиливал чувства. Последних было мало, большинство не выдерживали общества и убивали себя, чтобы найти покой.

Но все они, независимо от вида, после рождения попадали в проводник. Бассейн подпитывался энергией солнца и луны и с их помощью подавлял в гибриде арума. Это была идеальная формула для жизни, стадия, где разум управлял магией, а не наоборот.

Факт, что проводник разрушен, должен был их напугать. Поначалу так и случилось. Все знали, что происходит с людьми, внутри которых арум возвышался над азуром. Они сходили с ума, а после рассыпались, подобно песку, становясь магическими предметами. А бассейн, в который их окунали после рождения, не позволял этому случиться до самой смерти.

Но мысли людей двигались дальше, и постепенно на их лицах появлялись улыбки. Они начинали воспринимать жест как извинение за смерть соратника. Раньше проводник хранился в Тодоре, вершине гор, где и жили охранявшие его старейшины. А теперь будущее буквально лежало в руках, и люди сами могли вершить судьбу, не завися от высшей силы.

– Мы передаем части проводника вам, старейшины не справились с доверенной ответственностью, – монотонно говорил Олден.

– Значит, мы новые…

– Значит, вам стоит забыть о нашем существовании, – оборвал вопрос Олден. – Больше нет старейшин, создателя или установленного порядка. Есть азур и арум внутри вас.

Слушая, люди слабо понимали, к чему вёл Олден. Вердикт звучал слишком утопично, потому они и не рискнули в это поверить. И, как оказалось, правильно. С каждой последующей минутой в разуме всплывали вопросы, строились теории и возникали прорехи в идеальном сценарии будущего.

Они быстро осознали: доверенные проводники не означали свободу, они становились отправной точкой в истории их неизбежной погибели.

– Вы не можете нас оставить, – донеслось с дальних рядов. – Мы не обладаем теми знаниями…

– Мы продолжим обучать юных гибридов, – объяснил Олден. – Но Тодор сам призовёт их, когда будет нужно, и отвергнет, когда им станет достаточно…

Олден продолжал говорить и дальше, но их взгляды устремились за его спину, в самую даль, не вершину гор, где и стоял Тодор. Но сейчас там было пусто, лишь песок и ветер, играющий с россыпью, подобно ребёнку.

Они хотели спросить ещё, узнать подробности и понять случившееся. Но Олден уже не отвечал. Он взмахнул рукой, и рядом появился пролом в воздухе, из краёв которого летели искры, словно от огня. Материя выглядела как складка протёртой мантии, откуда бил солнечный свет.

Люди осмотрелись, осознавая, что луна уже скрылась, а яркий диск ещё не показался на горизонте.

И в тот момент, когда Олден вошёл в складку и та исчезла, они поняли, что больше его не увидят. Вместе с ним исчезли старейшины, Тодор, проводник и солнце, оставляя за собой лишь отражение в небе. Лучи искрились светом, но понежиться в них уже невозможно. Это была плата за клубящуюся в руках свободу.

Май, 634 год с захода солнца, город Бишрем

За окном стояла ночь. Освещённая огнями, осквернённая смертью и наполненная душераздирающими криками. Реки крови омывали улицы, сгустки магии парили над зданиями, взрываясь искрами, а изнеможённые люди укрывались в своих домах. Они надеялись, что это всего лишь кошмар, который закончится рано или поздно. Но с каждым днём надежды становилось всё меньше, а смирение душило костлявой рукой настоящего.

Тринадцать человек сидели в самом высоком здании, зовущимся цитаделью. Они тяжело дышали, иногда переглядывались, но в основном сосредотачивались на часах, встроенных в потолок. Как только песок в них перетечёт из одной части в другую, силы вернутся и сражения продолжатся. Но не все были уверены, что готовы к очередному бою.

За изысканными витражами цитадели вот уже несколько месяцев шла гражданская война. Она уносила жизни, ломала судьбы и уничтожала исторические памятники. Все людские виды гибли, страдали и ненавидели друг друга, самих себя и собственных предводителей. Они шли бороться за власть, воодушевлённые идеями и планами. А оказались в центре кошмарного побоища, где стиралась грань между жизнью и смертью.

Слишком много душ уносились прочь, чтобы в вечный покой успевали закрывать дверь.

– Вы разрушите город, если продолжите, – произнёс собравший всех Эдгар, зажимая пальцами переносицу. – Это не может продолжаться до всеобщей погибели.

Но остальные молчали, описывая взглядами злополучные часы. Одни в надежде, что смогут победить, другие с верой, что получится защититься.

Происходящее в Бишреме давно перестало ассоциироваться со счастливой жизнью и превратилось в вечную погоню за желанной властью. Но именно её, вопреки всем попыткам и убийствам, получить не могли.

– Просто отдай проводник одному из нас, и это закончится, – фыркнул Фатад, один из зачинщиков происходящего. – Думаю, правильность выбора объяснять не нужно?

Услышав это, Эдгар с силой ударил по столу, отчего часы над ними замерли, а песчинки застыли на месте, не перекатываясь, как прежде. Фатад оскалился и подорвался со стула, но, против воли, опустился обратно. Эдгар внимательно глядел ему в глаза, заставляя сидеть смирно.

Как Эдгар сохранял силу при действии часов, для всех осталось загадкой.

– Здесь говорят, а не бьются на смерть, – едва сдерживаясь, отметил Эдгар. – И ты либо подчиняешься этому правилу, либо выходишь навсегда.

Фатад стиснул зубы. Казалось, они даже скрипнули.

Последствия неподчинения Эдгару были излишне радикальны для необдуманных действий. Оказаться за чертой власти, к которой почти все присутствующие стремились, не хотел никто. Слишком много жертв, тяжёлых решений и сил потрачено, чтобы даже оказаться в этой комнате. Где все желали безоговорочной победы, отказываясь понимать, что она невозможна.

– Вам нужно принять, что никто здесь не займёт место хранителя, – утвердил Эдгар. – Затеявший войну за власть не может обладать целым городом.

– Ты поэтому нас здесь собрал? – не унимался Фатад. – Чтобы сообщить, какие мы недостойные?

Эдгар поднял хмурый взгляд на Фатада, но промолчал. Обернувшись, он подошёл к одному из шкафов и достал оттуда шкатулку. Вернувшись, Эдгар опустил её на стол, привлекая внимание остальных. Предмет был необычайно красив.

Ларец представлял из себя изумрудный прямоугольник с золотой окантовкой по основаниям и углам. Его бугристые стенки переливались и отражали лица присутствующих. А между углублением и крышкой было небольшое отверстие, в которое могла поместиться верхушка пальца.

Все они внимательно смотрели на шкатулку, понимая, что там лежит проводник. Тот самый символ власти, за который они боролись насмерть вот уже пару месяцев. Он был причиной унесённых жизней, поломанных судеб, нещадной боли в теле и голода самолюбования. Каждый хотел схватить проводник и прижать к себе, заполучив желанный трофей. Но они сидели смирно, зная, что никто, кроме Эдгара, не сможет его открыть.

Перед смертью последний из рода хранителей завещал шкатулку именно ему. Но Эдгара власть не интересовала. Его устраивала роль человека за пределами добра и зла, правильного и неправильного, хорошего и плохого. Словно призрак самой силы, он лишь следил за проводником, пока ситуация не коснулась границ дозволенного.

Придвинув шкатулку, Эдгар протянул палец внутрь отверстия. Послышался щелчок, и Эдгар потёр место укола. Ларец открылся, взмыл в воздух, и из него выпало содержимое. Но не такое, каким его представляли сидевшие.

Двенадцать кусочков некогда священного камня небрежно коснулись крышки, отдалённо напоминая проводник.

– Он раскололся этим утром, – пояснил Эдгар. – И воедино больше не собирается.

Значило ли это, что силы их покинут? Что произойдёт в день обновления? Как распорядится луна и вернётся ли солнце? Они не знали, более того – Эдгар тоже.

Единственные, кто, возможно, могли ответить на их вопросы, были старейшины, но те не шли на диалог уже шестьсот лет. Став не более чем равнодушной теневой фигурой, призванной передавать информацию и забирать лучших в свои ряды.

Некогда высшая сила бросила людей.

Они стали свободны, но уязвимы. Метод проб и ошибок оказался не выбором, а единственной дорогой. И боль заключалась в невозможности предвидеть неудачи. Они возникнут, а чего будут стоить – страшно вообразить.

– Вы заключите соглашение, – наконец произнёс Эдгар. – И получите каждый по кусочку.

В его голове вторила легенда, как проводник раскололся на сотни камней. И если он смог разлететься, то и его фрагмент способен разделиться, выбрав нескольких хранителей. Так считал Эдгар, но в нём всё ещё бушевали сомнения.

Стоило изучить вопрос, обратиться к другим, более древним и знающим людям, но времени не было. Эдгар не понимал, в какой момент граница дозволенного будет пересечена и чем это окажется чревато.

– Никаких войн, убийств и попыток победить друг друга, – продолжал Эдгар. – Каждое тридцать первое декабря вы будете проводить обновление в цитадели, и именно по вашим родословным будет передаваться камень.

– Предлагаешь нам править альянсом? – рассмеялся Фатад, осматривая остальных.

– Кто сказал, что вы будете править? – уточнил Эдгар.

Он обратился всё к тому же шкафу, забирая оттуда листы пергамента и перья. Обойдя стол в считаные секунды, он опустил перед каждым экземпляр соглашения, где перечислялись фамилии и оставалось место для подписи.

– Править будет совет, главой которого стану я, – утвердил Эдгар. – И с подписания тысячелетнего соглашения, – их глаза бегали по сроку свитка, который они должны подписать, – вы обязуетесь подчиняться общим решениям.

Условий было немного, все они перечислялись в свитке, но каждое удручало больше предыдущего. Это было не положение о власти, законе или наказании, а список ограничений, которым они должны подчиниться.

1. Решение совета неоспоримо и принимается всеми его участниками.

2. Хранитель вправе вершить правосудие исключительно в своём клане.

3. Убийство одного члена совета другим карается изгнанием в пустоши.

4. Любые разногласия регулируются Э. Креттой и его потомками, как хранителями цитадели и самого совета.

5. Нарушение соглашения карается силой свитка.

Всего несколько строк, связывающие каждого из них по рукам и ногам, извращая желанную власть. Те фантазии, планы и мечты, игравшие в их головах, в мгновение превратились в ничто. Игру, слабо походившую на искомое правление.

– А если я не хочу этому подчиняться? – фыркнул Фатад, отталкивая от себя пергамент.

– Кусочек проводника достанется лишь тем, кто подпишет соглашение, – равнодушно ответил Эдгар, бродя взглядом по присутствующим. – К которому вы же и привели.

Надеяться, что их затронет совесть, было глупо, но Эдгар и не пытался. Он хотел показать, что они своими руками испортили всё, чего так отчаянно желали. И теперь они это получат, но далеко не в том виде, в котором хотели.

Всё или ничего, подчинение или смерть, нет золотой середины – простое правило, с которого стоило начать, не дожидаясь войны.

– Подайте чернила, – выдохнула Этель, одна из зачинщиков, смотря на фамилию «Балмот».

– Разумеется, – ухмыльнулся Эдгар.

Перо опустилось перед каждым на стол, а после, со своего края на середину, Эдгар толкнул кинжал. Утончённое лезвие с серебряной рукоятью и изумрудными винзелями будто смотрело в глаза каждому.

Никто не верил на слово, не собирался надеяться и не был уверен в беспринципности остальных. Нужно было подтверждение. Причём настолько сильное, чтобы в случае нарушения их покарала собственная сила. Её месть не забывалась теми, кто выживал.

– Кровью, – спокойно произнёс Эдгар.

Этель несколько секунд смотрела на кинжал, её грудь равномерно вздымалась, а губы подрагивали. Сглотнув ком, подступивший к горлу, она схватила лезвие и провела им по руке, макая в кровь перо и ставя подпись напротив своей фамилии.

Фатад недовольно фыркнул, отобрал у неё орудие и нажал на центр ладони острием, получив пару капель «чернил». Поставив подпись, он передал кинжал дальше, наблюдая, как его же рана медленно затягивается, в отличие от той, что была у Этель.

Свиток шёл по рукам, передаваясь от одного хранителя к другому. Раз за разом он окрашивался новой порцией крови, помогая выводить согласие.

Документ подписали и все остальные: и своенравный Демар, и тихий Пайтман, Нинетта, Гинеш и Нупир сделали это быстро и без лишних вопросов, когда Цибера и Вайнес несколько минут думали, прежде чем вывести нужные буквы. Последними оказались Вишал, Дорес и Кристад, как самые рассудительные и хладнокровные.

И только когда двенадцать фамилий дали согласие, тринадцатой строкой показалось короткое «Кретта». Эдгар взял кинжал, сжимая лезвие в ладони, и, окропив кровью стол, прежде чем окунуть в неё перо, поставил последнюю подпись.

Она завершала соглашение, план на следующую тысячу лет, и разрушала их надежду на всевластие, которого они так хотели. Было это надругательством над их желаниями или платой за десятки трупов на улицах, знал лишь Эдгар. Который о подобном не распространялся. Он лишь посвятил жизнь добавлению правил в существующее соглашение, заставляя хранителей жалеть о своей участи.

Он хотел, чтобы они запомнили.

Власть не подчинялась, не давалась легко и не шла на уступки. Она управляла жертвой для достижения собственных целей. Ломая, когда требуется, выстраивая новую личность, если придётся.

Глава 1 «Недостойные»

Июнь, 1215 год с захода солнца, Бишрем

Лёгкие дуновения ветра развевали полупрозрачные белые шторы, чьи края едва касались заправленной постели. С улицы доносился звук скрипки, а яркий, немного приторный аромат духов заполнял всё пространство у зеркала. Авира сделала шаг назад, смахнув волосы, и вытянула шею. Она придирчиво осмотрела себя с ног до головы, задерживая взгляд на каждом изъяне, способном привлечь ненужное внимание.

Но ничего, что ещё не обсуждалось в скудоумных кругах, на глаза не попадалось. Кожа оставалась всё такой же идеально бледной, напоминавшей больше изящный фарфор, чем живую материю. Алая помада идеально сочеталась с длинными бордовыми волосами, яркими зелёными глазами и слегка вытянутым лицом. Отчего изящная ухмылка не сразу отдавала откровенной насмешкой, а поначалу внушала едва ощутимое доверие.

Идеально, чтобы пустить пыль в глаза до момента, пока не получишь нужную информацию.

Взяв со стола небольшую сумку, Авира схватилась за ручку двери, дёрнув её на себя. Выйдя в галерею, она двинулась по направлению лестницы, уже слыша тяжёлые вздохи и удары. Они доносились из тренировочного зала, двери в который никогда не закрывались, отчего всё происходящее эхом отскакивало от стен холла.

Словно необходимо помнить о тренировках вопреки сну, еде, свободному времени и всему, что могло показаться отцу бессмысленным.

А таковым ему казалось практически всё. Личная жизнь? Отдых? Увлечённость вещами, помимо достижения невиданного всевластия? Сущий бред из головы слабохарактерной недоросли. Так считал Литан Демар – сангл, один из хранителей Бишрема и по совместительству ей отец. К счастью, последнюю неделю он отсутствовал, и это позволяло уйти без лишнего фырканья и молчаливого недовольства.

Хотя радоваться было рано.

Не успела Авира пройти мимо двери в зал, как оттуда со скоростью тока вылетел Миан. Спиной он разбил одну из любимых картин отца, висевшую на стене, и с грохотом упал на пол, сплёвывая сгусток крови. Он тяжело дышал, смотря вниз, пока его тело била мелкая дрожь от очередного удара. Раны постепенно затягивались.

– Развлекаешься? – скрестив руки на груди, усмехнулась Авира. – В такие моменты я всё меньше надеюсь на твои умственные способности.

Подняв на неё взгляд, он лишь надменно фыркнул, встав на ноги. От резкого движения Миан слегка качнулся, отчего опёрся рукой в стену. Попытки показать, будто он в порядке, терпели крах, но он этого не видел. Поэтому и был уверен, что Авира, стоявшая совсем рядом, замечала лишь его мнимое великолепие.

– Был бы рад обсудить с тобой взрослые развлечения, – наконец ответил Миан, переведя дух. – Но, в отличие от некоторых, мне нужно тренироваться.

Выпрямившись, он прошёл мимо неё, пытаясь задеть Авиру плечом, но она вовремя отшагнула, смерив его насмешливым взглядом. Через пару мгновений Миан скрылся в тренировочном зале, и оттуда вновь послышались звуки ударов.

Иногда Авира надеялась, что очередной из них даст осложнение и замедлит заживление ран. Возможно, это напомнит Миану, что он не всесилен, и сбавит спесь.

– Сильнее, Миан, – голос Кристиана звучал настолько громко, что резал слух. – Враг не будет стоять и ждать.

Удар. Вскрик.

– Вставай и продолжай, – требовательность, с которой это произносилось, отдавала характером отца.

С этими же словами тот тренировал её, заставляя подниматься и продолжать, пока сознание не покинет. Лишь это означало конец. Когда силы закончились и всё, на что ты способен, – рухнуть на пол.

«Смерть – единственное оправдание поражения, как и бессознательность одиночный билет к свободе», – фраза отца, звучащая из незабываемого прошлого.

В нём были тренировки до изнеможения, попытки доказать, будто Авира достойна, и напоминание, что всё равно слабее других. Вот оно – короткое описание детства. Детства, наполненного требовательностью, желанием достать недосягаемое и стать тем, кем не удалось родиться – правильным хранителем.

Она часто мечтала вернуться в прошлое и увидеть лицо отца, узнавшего, что родилась дочь-блис. Возможно, то разочарование смогло бы скрасить обиду, бьющуюся в груди сейчас, пока Миана истязали в зале.

Насколько извращённым должно быть сознание, если она хотела оказаться на его месте? Не быть избитой, изничтоженной и не умирать на полу собственного дома, а стать избранной, чьё рождение – награда создателя, а будущее раскрашено великими победами.