Агата

– Давай я тебя отпрошу, мне твоя мама не откажет – предложил Игорь, и я усмотрела в этом добрый знак: он хочет, чтобы я была рядом.

– Давай вместе, нам двоим точно не откажет – добавил Леший, бросив на меня быстрый настороженный и просящий взгляд одновременно. Мы сидели во дворе, март уже наливался запахом цветущих вишен и миндаля, которых много росло в палисадниках перед домом.

Леший и Игорь остались на пороге нашей квартиры, я позвала маму.

– Седа Муратовна, – начал Игорь – меня скоро в армию забирают.

– Погуляем на проводах, Игорёк. Каждый мужчина должен пройти этот путь. Ты что-то хотел мне в связи с этим сказать?

– Да, Седа Муратовна, мы бы хотели напоследок нашей компанией сходить в горы. Вот пришли Агату отпросить с нами.

– Хм, целая делегация. А она сама, что, не смогла бы?

– Тётя Седа, – вступил Леший – отпустите её под мою ответственность, обещаю вернуть в целости и сохранности. Ну мы же не раз уже все вместе ходили, всё было в порядке.

Мама, задумавшись, оперлась на стену и скрестила руки на груди. Потом посмотрела на меня, спрашивая глазами: «Мне точно не стоит ожидать сюрпризов?»

– Мам, правда, всё будет в порядке, все свои ребята, никого лишнего. – Я зыркнула на Игоря, не потащит ли он с нами Королеву Марго? Он широко открыл честные-пречестные глаза и закивал, подтверждая мои слова.

– Ладно. Рома, Игорь, под вашу личную ответственность. Пылинки с неё сдувайте.

Глава 3. В горах

Мне хотелось бежать, мчаться по тропе, ведущей к реке с трассы, где мы вышли из автобуса, и, если бы не тяжёлый рюкзак, я бы ни секунды не промедлила. Кажется, я сделана из гор. Горы моя плоть и кровь. Я радовалась каждому камешку под ногами, приближающемуся шуму реки, мысленно гладила рукой склоны ущелья, здоровалась со знакомыми вершинами. Казалось, вместе с воздухом я вдыхаю то, что делает меня по-настоящему живой, любящей, чувствующей. С каждым вдохом я как-будто все больше и больше сплавлялась с горами, камнями, рекой. Не в силах вместить этот неописуемый восторг, я сбросила рюкзак и помчалась вниз по тропе, раскинув руки. Мои ноги сами решали куда ступать, тело легко балансировало на крутых поворотах без малейшего моего участия, я каким-то образом знала каждую песчинку, каждую травинку, слышала шорох лапок каждого жука. Каждый малейший пузырик в реке как будто взрывался маленькой бомбочкой в моих ушах.

«…отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?» – В голове прокрутился заученный в школе наизусть монолог Катерины из «Грозы». Так что же ты, Катя, не разбежалась, не подняла руки? Летела бы сейчас со мной. Ведь люди летают. Летают…

Я добежала до реки и остановилась, обняв старую чинару. Оглянулась. Как я и думала, Майкл, который шёл за мной по тропе, подобрал рюкзак. Они шли цепочкой друг за другом, мои лучшие друзья: Майкл, Леший, Игорь, Ниссо, Муха. В груди ухнуло – что-то подсказывало мне, что возможно в последний раз мы все вместе, и эта картина, как они спускаются к реке с горбиками рюкзаков на спинах, черно-белой фотографией отпечаталась у меня в памяти. Я знала, что навсегда.

– Агатка, бешенная, что ли? – Майкл бросил рюкзак у моих ног. – А если бы сорвалась?

– Майкл, ты деревяшка. Ну, разве не чувствуешь, сколько тут красоты, восторга? Как можно удержаться?

– Майкл, фигня. Нам, деревяшкам, не понять пламенную Агаткину душу. Не убилась и ладно. – Игорь поднял мой рюкзак за лямки, приглашая его надеть. – Всё, двинули дальше.

Конечной точкой похода была облюбованная нами полянка недалеко от водопада Гусгарф примерно в 10 километрах отсюда. Там мы собирались разбить лагерь и провести пару дней в вылазках к окрестным природным достопримечательностям. Игорь шёл впереди по тропе вдоль реки. За ним мы все гуськом, Муха замыкающим, потому что по версии Игоря «такого крепыша Черный Альпинист замучается похищать». Ну, вы знаете эти байки про дух альпиниста, которого бросил умирать в горах друг-предатель, и теперь он мстит: незаметно хватает и сбрасывает с обрыва последнего в цепочке. А если серьёзно, такой порядок у нас был заведён давно. Впереди обычно идёт сильный ходок, прёт как танк, и своей энергией как бы тащит всю группу. Сзади всегда кто-то из мальчиков, следит, чтобы никто не отстал.

Первый привал возле геологоразведки. Несколько кирпичных белёных домиков устроились на ровной площадке под склоном горы примерно в трёх километрах от трассы. На высоком столбе – большая антенна, видимо для связи по рации. Под навесом шишига – грузовой вездеход ГАЗ-66 – и его легковой младший брат неубиваемый ГАЗ-69. На таких я часто езжу с дядей Герой по заповедникам.

Добродушный бородач-геолог помахал нам рукой издалека. Я скинула рюкзак и спустилась с тропы к речке – напиться. Как я скучала по этому сладковатому вкусу ледниковой воды, напитанной солнцем. Но, много пить не стоит, иначе идти будет тяжело. Я набрала воды в алюминиевую фляжку и сунула её обратно в чехол на поясе.

Дальше первым пошёл Майкл. Несмотря на свой щеголеватый вид беззаботного мальчика-мажора, тощую фигуру и небольшой рост, Майкл был неутомим. Он шёл, насвистывая знакомую мелодию Цоя, и скоро все мы дружно пели:

Здравствуйте, девочки!

Здравствуйте, мальчики!

Смотрите на меня в окно

И мне кидайте свои пальчики, да-а

Ведь я сажаю алюминиевые огурцы, а-а

На брезентовом поле

Я сажаю алюминиевые огурцы, а-а

На брезентовом поле

Три чукотских мудреца

Твердят-твердят мне без конца

Металл не принесет плода

Игра не стоит свеч, а результат – труда

Но я сажаю алюминиевые огурцы, а-а…

Тропа уперлась в грунтовую дорогу, которая всё это время шла выше по склону, а теперь брала круто вниз, к кишлаку. Белобородый аксакал мирно подрёмывал на таком же старом седом ослике, который мелко перебирал копытами в нужном направлении без всяких понуканий, грустно свесив длинные уши.

– Ассалам алейкум, бободжон, – поздоровались мы. А Майкл ещё добавил несколько вежливых фраз на таджикском, никогда не упуская возможности попрактиковаться в языке. Дедушка так же вежливо поинтересовался, кто мы, откуда, куда идём и пожелал нам доброго пути.

Пока шли через кишлак, к нам то и дело подбегала босоногая детвора, и мы раздавали им конфетки-барбариски, которые специально брали с собой для этого случая. Встречные мужчины и женщины здоровались, мы отвечали: «Ваалейкум ассалам». некоторые приглашали зайти, выпить чаю – обычное гостеприимство, но мы вежливо отказывались. В конце кишлака женщины пекли лепешки в тандыре и угостили нас горяченькой с пылу-жару. Мы быстро раздербанили её между собой и слопали с превеликим удовольствием. Почему на природе еда в сто раз вкуснее?

За кишлаком ущелье сужалось, дорога постепенно стала тропой, речка, стесненная близко подступившими склонами, расшумелась ещё больше. Примерно полпути одолели. Впереди на противоположном склоне показался причудливый кусок скалы, который мы и поколения туристов до нас называли «Странствующий дервиш». Он правда был похож на длинную тощую фигуру в высоком колпаке и широком плаще. Непонятно откуда взявшаяся легенда гласила, что дервиш охраняет эти места от злых духов, и если однажды его не станет, сюда придёт большая беда. Трудно было бы представить, куда может вдруг деться кусок скалы, поэтому насчет злых духов мы были спокойны. Тем не менее, чтобы задобрить дервиша, поздоровались с ним и поклонились в пояс – дурацкий обряд, но здесь, среди каменных вершин, где остро ощущаешь свою малость и незначительность пред лицом природы, он не казался лишним.

Возле дервиша сделали привал. Хоть мы с Лешим и заключили перемирие, некоторая неловкость и настороженность всё-таки осталась. Мы уже не сидели на лавочке во дворе спиной к спине, как делали с самого детства, не ели одну булку на двоих после школы, по очереди от неё откусывая. Между нами появилась дистанция, и ребята это заметили, но с расспросами пока никто не лез, потому что не в первый раз мы с Лешим поссорились, и все думали, что, как обычно, быстро помиримся. Однако в этот раз всё было по-другому.

На привале Леший сделал приглашающий жест сесть рядом с ним, но я кивнула на Ниссо и пошла в её сторону, показывая, что у меня есть к ней какое-то дело, хотя это было враньё. Я пока не понимала, как вести себя с Лешим, чтобы не переходить ту грань, где братские объятья превращаются в не братские.

– Дружите с умными, ведь друг-дурак порой опаснее, чем умный враг – прокомментировал мой манёвр Муха, когда я к ним подошла. Хорошо, что река шумела, и Леший вряд ли мог его слышать.

– Ты это о ком? – спросила Ниссо.

– Я о том, что мы с тобой умные.

– А дурак кто?

– Ну мало ли дураков на свете, – Муха глянул в сторону Лешего. – Агата вот поближе к умным, молодец.

Мне не нравились эти странные намёки. Неужели Ниссо всё-таки рассказала Мухе про сцену в школе и прочие наши с Лешим дела? Я глянула на неё вопросительно, но она только пожала плечами.

– А чьи это стихи? Хайяма? – спросила я, чтобы сменить тему.

– Нет, Руми.

– Руми? Ты знаешь наизусть Руми? – трудно было предположить, что под этой горой мышц хранится такой интеллектуальный багаж. Тем более, что Муха раньше не демонстрировал любви к персидской поэзии.

– Наизусть не знаю, но кое что запомнил из его маснави́.

– Что такое маснави?

– Маснави – это двустишия. Две стихотворные строчки, имеющие законченный смысл: «Что делать, с одного цветка берет Змея свой горький яд, пчела – свой мед.» – пафосно продекламировал он. – Мы тут с Ниссо решили просвещаться в области таджикской литературы. Вернее она просвещается – ей же поступать на филфак, – а я так, рядом сижу, бицу качаю. – Он продемонстрировал свой внушительный бицепс. Ниссо нежно посмотрела на него и потрепала по затылку. Я залюбовалась этой счастливой парочкой с толикой даже зависти и подумала, что хочу таких же простых искренних отношений для нас с Игорем. Нашла его глазами, он дремал на траве, подложив руки под голову.

– И почему ты сейчас вспомнил Руми?

– Да вот смотрю на дервиша, и вспомнил. Ты знаешь, что Руми был основателем одного из самых больших орденов дервишей?

– Нет. Это которые в сказках про Ходжу Насреддина?

– Ну, и в сказках тоже. И кто они по-твоему?

– Странствующие нищие, которые живут подаянием. Иногда что-нибудь мудрое султанам говорят. Нахватаются в своих странствиях и говорят.

– Балда, Агатка.

Ниссо обняла меня, мол не обращай внимания, сам он балда.

– Дервиши – это члены суфийского братства, – не успокаивался Муха. – А суфизм – это что?

– Что?

– А суфизм это мистическое и аскетическое направление в Исламе. Дервиши живут подаянием не потому что они нищие, а потому что отказались от всего материального, ради познания бога.

– А раз бога нет, значит, они зря от всего отказались. Жили бы как нормальные люди, – резюмировала я, и Муха не успел ничего ответить, потому что Майкл объявил подъем.

Через час мы уже были на нашей полянке. В этом месте склоны гор отступали от реки подальше, освобождая довольно большое открытое пространство, где можно было удобно встать лагерем. Парни взялись за одну на всех восьмиместную палатку, а мы с Ниссо пошли по берегу, высматривая среди камней сухие коряги для костра. Все уже сильно проголодались, хотелось поскорее приготовить что-нибудь горячее.

– Ты правда думаешь, что бога нет? – вдруг спросила Ниссо.

– Я не думаю, я знаю. А ты?

– Мои родители говорят, что если бога нет, то и смысла в жизни тоже нет.

– Как это?

– Ну зачем быть хорошим, стремиться делать добрые дела, если всё равно умрешь. Какая разница, как жить, если после смерти ничего нет.

– Делать добрые дела всяко лучше, чем плохие, хоть в тюрьму не загремишь. Есть же разница, на свободе жить или в тюрьме. – Я хотела отшутиться, но Ниссо, похоже, было не до шуток.

– Как ты относишься к верующим?

О, господи, как я к ним отношусь? Хм, да никак. Для меня верующие – это аксакалы в белых чалмах, которые наводняли по пятницам автобусную остановку на Путовском базаре, разъезжаясь после молитвы из единственной в Душанбе мечети. Невежественные старики цепляются за свои заблуждения, хотя никто из них бога своими глазами не видел. Их уже не переубедить, а молодёжь не верит во все эти сказки. Или Ниссо всё таки верит? Отчего бы тогда и в Деда Мороза не верить, взятки гладки, его тоже никто не видел. Дед Мороз, по крайней мере, добрый и никого не отправляет в ад за плохое поведение. Просто подарки на Новый год не принесёт. И вообще меня бесит слово “верить” в отношении таких серьёзных вещей в наш век технического прогресса, когда все можно проверить. Где доказательства, где логика? Где он, этот бог? Разве может современный образованный человек верить, что кто-то там на небе управляет всем на Земле. Космонавты вон уже в космос летали, никакого бога там не нашли. Но, глядя на серьёзное лицо Ниссо, я не решилась произнести это вслух.

– Не знаю, не общалась никогда с верующими, – ушла я от прямого ответа и сделала вид, что очень заинтересовалась большой корягой в паре метров от меня, потому что разговор заходил куда-то, где я, на самом деле, не чувствовала никакой уверенности и боялась ненароком обидеть Ниссо своей прямолинейностью.

– Помоги, – коряга и правда оказалась огромной.

Мы подхватили её вдвоем и потащили к лагерю. Хватит, чтобы приготовить обед, а позже ребята нарубят дров из сухостоя в лесочке на ближайшем склоне. Пока Муха крошил топориком корягу, мы с Ниссо установили треногу над кострищем, повесили котелок с водой и сложили под ним шалашик из тонких веток, чтобы запалить костёр.

– Ребята, а кто-нибудь взял газет? – я вдруг поняла, что у меня нет никакой бумаги. Оказалось, что бумаги нет ни у кого. Леший извлёк из кармана ветровки прокомпостированный троллейбусный билетик. Все конечно поржали, но делать было нечего, придется разжигать с билетика. Леший положил его в шалашик, сверху присыпал сухой травой, на траву уложил тоненькие палочки, чиркнул спичкой… Мы затаили дыхание. Костерок потихоньку разгорался. Ура!

Когда вода закипела мы с Ниссо засыпали туда быстрые супчики из пакетов. В них были малюсенькие макарошки в виде цветочков. Я всегда жалела, что такие макарошки не продают отдельно, варила бы их дома на гарнир, как рис. Через пять минут закинули еще пару банок кильки в томате, варево наше закипело, и вот самый вкусный на свете суп готов.

Нет, ну правда, почему на природе за милую душу съедается то, на что дома даже не посмотришь? Вот сидят все вокруг костра, дуют в ложки и хлюпают, с наслаждением всасывая горячий супец. Справа от меня и чуть впереди – Игорь. Я наблюдаю за ним, пока не видит. Лохматая, вовремя не стриженая шевелюра темных чуть волнистых волос. На затылке короткий “подшерсток” вьется смешными колечками. Крепкая спина обтянута ветровкой. Сидит по турецки, макает хлеб в суп, дует, смешно вытягивая губы, смачно откусывает, снова макает. Повернулся, наверное, почувствовал мой взгляд. Улыбается, протягивает мне только что вынутый из супа кусок хлеба, я откусываю у него с руки, смеюсь с полным ртом. Он тоже смеётся. Как хорошо! Всё будет у нас хорошо.

Леший сидит напротив, смотрит на меня грустно и понимающе. И смех мой обрывается. Ну как мне себя вести? Ромка. Как. Мне. Себя. Вести. Чтобы ты не смотрел на меня вот так, срезая мою радость на взлёте.

Игорь потянулся к моему уху, я подалась вперед.

– Какая муха вас с Лешим укусила? Что опять не поделили? – спросил он тихо.

– Да так, не сошлись во мнениях. Пройдёт.

– Точно? Может мне с ним поговорить?

Я покачала головой.

– Так ребята, – продолжил Игорь, обращаясь ко всем, – предлагаю сегодня сгонять на водопад, как раз успеем до заката, а завтра с утреца на Папулю.

Папулей мы называли высокий пик, выделявшийся даже на фоне окружающих трёхтысячников. Папочка местных гор выглядел сурово и неприступно, но опытные походники знали вполне приличную тропу, ведущую к самой вершине. Переть туда было часа четыре налегке, но оно того стоило – с вершины открывался фантастический вид на ущелье и далеко вокруг – на бесконечные горные массивы, тянущиеся до самых Гималаев, которыми никогда не наскучивает любоваться.

***

Вечером на небо выкатил сказочный молодой месяц. После похода к водопаду мы поужинали и теперь умиротворённые сидели вокруг костра. Гитара переходила то к одному, то к другому. Светлую бардовскую акварель сменяла хулиганская вседозволенность шансона; тяжёлый рок вколачивал сваи куда-то в податливые потёмки сознания; надежда взмывала на крыльях отваги и роковой неизбежности в суровых песнях Афгана; и все бежали, бежали, бежали, бежали, пока он светит.

– Агатик, ну давай напоследок «Виноградную косточку», да и пойдём баиньки. Завтра с рассветом на Папулю, так что не засиживаемся, ребятки. – сказал Игорь.

Гитара перешла ко мне, я тихонько тронула струны:

– Виноградную косточку в тёплую землю зарою,

И лозу поцелую и спелые гроздья сорву.

И друзей позову, на любовь своё сердце настрою,

А иначе зачем на земле этой грешной живу?

Куплет за куплетом я пропевала в конце: «А иначе зачем на земле этой грешной живу?» Четыре куплета. Четыре раза заданный вопрос. И правда, зачем? Я смотрела в потухающий костёр. Угли жили своей огненной жизнью, то пульсируя красным жаром, то покрываясь серым блёклым пеплом. Захотелось дунуть на них, чтобы выпустить запертое пламя, которое, казалось, билось изнутри в поисках выхода.

– А правда, зачем мы живём? – вдруг озвучил мои мысли Майкл.

Игорь дунул на угли. Маленькие ладошки последних сполохов всплеснули, как-будто в прощальном благодарном жесте. Странное чувство: стоило мне только подумать, как уже сделано.

– Чтобы добиться, чего хочешь. – в ответ на вопрос Майкла сказала Ниссо. – Ребята, а давайте, каждый расскажет, чего он хочет добиться в жизни, кем стать лет через десять, например. Я пойду на таджикскую филологию. Хочу изучать древние рукописи, переводить их на современный таджикский и на русский. Я чувствую, что наши предки знали что-то такое за пределами обычного мира. Что-то волшебное, сверхъестественное, до которого можно дотронуться, если хорошо их понять.

– Фантазёрка, – снисходительно сказал Муха, – будешь нашим детям древние персидские сказки рассказывать на языке оригинала.

В его планы явно не входила научная работа Ниссо, хотя жена с высшим образованием – это хорошая партия в понимании столичных таджикских женихов. Мы хохотнули, а он продолжил:

– Я хочу все золотые медали собрать: республику, Союз, чемпионат мира, олимпиаду. И не по одному разу.

– А если не получится? – спросила Ниссо.

– У меня – получится, – припечатал Муха так уверенно, что на несколько секунд повисла задумчивая пауза.

– Майкл? – нарушила тишину Ниссо, которая, похоже, взяла на себя роль ведущей.

– Ну, вы знаете, я в МГИМО, с прицелом в сторону арабов. Дед говорит, это самое перспективное направление на ближайшие тридцать лет. Ну и шанс мотаться за границу.

– Игорёк, – распорядилась Ниссо.

– А просто жить не считается? Обязательно мир завоёвывать? Я закончу вуз, буду работать инженером, женюсь, – и он посмотрел на меня, – да вот на Агатке, хотя бы. Пойдёшь за меня?

Все краски мира хлынули к моим щекам, стало жарко. Шутит? Или не шутит? Делает вид, что шутит, а сам почву зондирует, вот что. Все смотрели на меня выжидательно. Кроме Лешего. Он смотрел так, будто от моего ответа зависит его жизнь. Меня начинали бесить эти взгляды.

– Ну-у, если дашь за меня хороший калым… – попробовала отшутиться я.

– Эх, и почему девушки такие меркантильные? Вот вернусь из армии и буду копить калым.

Все засмеялись. А на меня накатило какое-то дикое смущение, но в душе было приятно, я верила, что это была не просто шутка, а признание, о котором знали только мы с Игорем. Ну, ещё Леший. Перестал хоть на меня пялиться.

– Леший, а ты? – продолжила Ниссо.

– А я изобрету новый способ связи, – оживился Леший. – Представьте, каждому человеку под кожу на виске вошьют маленький чип, который соединит всех людей в единую информационную сеть через спутник. Когда ты решишь со мной связаться, – он показал на Ниссо, – просто положишь палец на висок, подумаешь обо мне и вуаля, мы можем обмениваться мыслями.

– Это будет ужасное изобретение, откажись от этой идеи. Люди поубивают друг-друга, если смогут читать мысли. – захохотала Ниссо.

– А что это за мысли в твоей голове, которые мне лучше не читать?

– Противные, злобные, невоспитанные мысли. Они покусают тебя, если сунешся, – и она клацнула зубами, демонстрируя, как это будет.

– Ой-ёй, уже боюсь, – он засмеялся. – Ну, а если серьезно, я хочу создавать вычислительные машины, компьютеры. За рубежом уже есть даже персональные компьютеры, которые можно поставить дома. Я видел статью в журнале «Радио», там подробно описано, как самому собрать компьютер. Я бы попробовал, но нужны микросхемы, а их у нас тут не достать. Когда-нибудь изобрету такой компьютер, который помещается в дипломат, чтобы можно было везде носить с собой.

– Закатай губу. На Западе это всё изобретут гораздо раньше, пока ты тут микросхемы доставать будешь, – приземлил его Игорь.

– Игорёк, не мешай человеку мечтать. – заступился Майкл.

Я понятия не имела, что это за компьютеры такие и какой от них толк. У мамы на работе есть ЭВМ – здоровый агрегат с лампочками и кнопочками на полкомнаты. Трудно представить себе такое дома. Да и зачем?

– Агата, ты осталась. Давай, расскажи, чем ты удивишь этот мир? – Ниссо невозможно было сбить с пути.

– Не знаю. Школу закончу, а там решу.

– Я думала ты художницей хочешь стать.

– Я тоже так думала, но мне кажется, у меня нет настоящего таланта живописца. А расписывать гжель я не хочу.

– Брось, Агатка, – подбодрил Леший. – Ты нарисуешь картины, которые попадут в коллекции крупнейших музеев мира.

– Картины пишут, а не рисуют. – мне почему-то хотелось уязвить Лешего, хотя он явно старался меня поддержать и был недалёк от истины. Я правда мечтала писать настоящие картины. Но мама говорила, что живопись – это занятие для души, а для жизни надо что-то более практичное, например, стать инженером. Дядя Гера с ней тоже был согласен. Папа говорил, что видит меня юристом, как они с мамой: «В стране критически не хватает честных следаков, Агатик. Если пойдёшь на юридический, у нас уже будет целая династия.» И что им самим с того юридического? Поработали следаками несколько лет и разбежались кто-куда. Мама на завод, а папа, вообще вон, спекулянт – джинсами с подпольных цехов на черном рынке торгует. Честный следак! Бабушка Наринэ обнимала, целовала в макушку и говорила: «Ахчи, ты девочка, можешь стать кем хочешь, главное мужа хорошего найди!» В общем, я ни в чем не была уверена, но точно знала, что ни инженером, ни следователем я быть не хочу. Возможно, бабушкин совет не так уж плох: стану художницей, а о чем-то практичном для жизни пусть муж думает? Я посмотрела на Игоря – муж-инженер. Такой расклад и маме, наверное, понравится.

– Всё, народ, по койкам. Завтра на рассвете выдвигаемся на Папулю. – Игорь встал и первым направился к палатке.

– Я залью костер, – сказал Леший и пошёл к реке с котелком. Я смотрела на его темный силуэт, очень контрастный на фоне светового пятна от фонарика, подумала, что надо это нарисовать, и неожиданно вновь промелькнуло чувство тоски, будто всё как в последний раз.

В палатке я прошла вслед за Ниссо в самую глубь, на «женскую половину», отгороженную тентом, и уютно свернулась калачиком в толстом ватном спальнике.

Глава 4. Папуля

Вторую половину пути на Папулю шли молча, – подустали, потому что тропа была довольно крутой, местами переходила в скальные стенки, по которым приходилось карабкаться, опираясь на толстые металлические костыли, вбитые альпинистами-первопроходцами. Вышли из лагеря, когда рассвет едва наметился светлой полоской на контурах гор. Сейчас солнце уже встало, заливая радостью этот мир, и я блаженно впитывала сияющую свежесть утра всей кожей. Казалось, ещё немного, и меня не хватит, чтобы пережить клокочущий где-то в груди и горле восторг.

Живописная и одновременно суровая тропа настраивала на философский лад. Я думала о вчерашнем разговоре у костра. Почему так трудно понять чего по-настоящему хочешь? Перебирая все свои немудрёные планы: закончить школу, поступить в институт, выйти замуж за Игоря, родить детей, жить как все – я не находила успокоения, уверенности, что всё именно так и должно со мною быть. Да, какая-то часть меня очень хотела стандартной счастливой жизни, какой её понимали мои родители, да и все вокруг. И в целом меня это устраивало и грело. Но наступали моменты, как сейчас, когда на фоне храмового величия гор, другая часть меня говорила: «Неужели это и всё, ради чего стоит жить? Разве ты не способна на что-то большее, настоящее, такое же грандиозное, что сейчас наполняет твоё сердце?» Выходит, все мои мечты были не о чем-то настоящем?