Поцелуй под звездами

Маргарита Дзюина

Поцелуй под звездами

Часть

I

. – Прыгать в воду легко. Жить под ней – другое дело.

Я был на втором курсе магистратуры в Нью-Йоркском университете. Мне было двадцать четыре. Молодой, самоуверенный, временно свободный от бремени своей фамилии. Я жил в Америке – стране, где никто не знал моего отца. Бегал по Центральному парку, заходил на выставки, появлялся в ночных клубах, хотя сам тусовщиком не был. В таких местах легче всего находить полезные связи – и держать лицо.

Я всё ещё был сыном своего отца, где бы ни оказался. Образование – это да. Но и работа шла своим чередом. Благодаря Касперу моё пребывание в Штатах не казалось изгнанием. Мы прилетели вместе. Дружили с рождения – наши семьи связаны так давно, что, наверное, ещё динозавры знали их по имени. Только не говорите об этом отцу – не оценит. (Шучу. Или нет.)

Я мог быть мужем. Без иллюзий. Без красивых жестов. Но настоящим. Сухим, как документ. И, может быть, в этом был бы смысл.

Договорной брак не казался мне трагедией. Скорее – формальностью. Назначенная невеста, ужины с родителями, дети по расписанию. Не любовь – но и не война. Я мог бы быть хорошим мужем. Верным, вежливым, сдержанным. Мы бы стали друзьями. Возможно, со временем – ближе.

Я не особо верил в любовь. Не так, как в неё верят в кино. Меня не тянуло писать стихи или стоять под балконом с гитарой. Я любил по-другому. Семью – да. Брата, мать, отца. Каспера – как часть себя, неотъемлемую и вечную. Любил свои книги. Свои утренние прогулки. Я знал, что такое привязанность, благодарность, нежность. Просто никто из девушек не пробуждал этого во мне – ещё.

Они казались мне красивыми, сложными, умными. Но далекими. Будто, между нами, всегда было стекло. И сколько бы ни говорил, ни слушал, ни трогал – всё равно не касался по-настоящему. Может, просто не пришло время. Может, я сам держал дистанцию. Может… я не хотел, чтобы любовь стала моей слабостью.

Брат остался в Англии. Он уступил – только при условии, что меня отпустят в Штаты. Уступки – не его стиль. С ним невозможно договориться. Он упрям, как чёрт. Отец часто срывался на нём, требуя подчинения. Мама – всегда была на нашей стороне. Особенно когда речь шла о женитьбе. Джоно отказался. Жёстко, с вызовом. Отец пригрозил вычеркнуть его из семьи. Джоно лишь пожал плечами.

Иногда я думаю: если бы не Джоно, меня бы здесь не было. Он выторговал для меня право уехать. Себе – остаться под контролем. Мне – иллюзию свободы. Это было не в его характере, но он знал, как мне нужно вырваться. Своим отказом он сдвинул плиту, под которой мы оба лежали. Подарил мне кислород. И я благодарен. Хотя и не говорил об этом вслух.

Отец не верил в полумеры. Всё – либо по правилам, либо против семьи. У Джоно с ним всегда была война. У меня – перемирие. Но даже при этом, он всё равно представил Джоно невесту.

Она была из “достойной” семьи. Мы с ней немного общались. Ни искры, ни злости – пустота. Мама, с надеждой в голосе, упомянула Джессику. Мол, может, она? Но вариант отпал сам собой. Джессика исчезла.

Она уехала в Австралию. И впервые, похоже, задышала. Мы знали её с детства – красивая, тонкая, с усталыми глазами. Потом выяснилось: её отец был чудовищем. На людях – улыбка, деловые костюмы. Дома – кулаки. Однажды летом, когда мы купались в бассейне, она сидела рядом в длинной кофте и джинсах. Прятала не стыд – синяки.

Джоно решился. Поговорил с её отцом. После этого её избили так, что она попала в больницу. Мать срочно отправила её в Австралию, подальше от него. Через месяц пришло письмо – одно. Она писала, что сожалеет, что больше не сможет общаться, но, если мы когда-нибудь будем в тех краях – будем желанными гостями. Джоно хранил этот листок как реликвию.

Он долго переживал. Писал ей письма, но ответа больше не было. Мы даже попросили отца Каспера разузнать, как она. Он подтвердил – жива, здорова, живёт одна, счастлива. Своё прошлое она оставила за океаном. Правильно сделала.

Отец был вне себя. Он не хотел, чтобы я летел в Нью-Йорк. Считал это опасным. На нейтральной территории можно убрать любого без шума. И всё же я поехал. Не один – с Каспером. Мой лучший друг, мой брат. Он был моим щитом, но и чем-то большим. Умный, амбициозный, с характером. Он не хотел быть просто охранником. Мы учились вместе. Поддерживали друг друга. И мечтали, что однажды всё изменится.

Каспер переехал с отцом с Кубы в детстве. Его брат, Серхио, остался на острове с матерью. Родители разошлись, но братья сохранили близость. Мы ездили к его матери каждый год – в тот самый дом, где пахло ромом, сигарами и жареным луком, где смеялись, не прикрывая рот рукой, и где не было ни охраны, ни прислуги, только кухня и океан. Я мог сидеть на берегу часами, просто смотря вдаль.

Семья Каспера уважаема на Кубе. Достаточно назвать его фамилию – и тебе откроются любые двери. Их бизнес кормит половину острова. Потерять их расположение —значит потерять всё. И в этом доме, где нас всегда встречали с объятиями, а не с инструкциями, я впервые почувствовал себя обычным. Живым.

Я люблю Кубу. За запахи. За музыку улиц. За то, что там всё настоящее. Может, когда-нибудь я вернусь туда – с женой, с детьми. Забавно, что я об этом подумал. Просто… этот год многое изменил. Точнее, его финал. Я впервые влюбился. По-настоящему. В ту, с кем хотел бы прожить жизнь. Я поверил в любовь. Но судьба распорядилась иначе. И, чтобы вы поняли, как всё было – надо вернуться к началу.

Наша семья была известна в Лондоне задолго до моего рождения. И не из-за щедрых пожертвований в университетские фонды. Мы не были аристократами в галстуках с гербами. Мы были из тех, кого называют по имени, когда хотят внушить страх.

Мой дед был боссом. Жёстким, бескомпромиссным, в какой-то мере даже харизматичным. Его застрелили, когда мне было пять. Я помню только костюм, запах сигар и похороны, где никто не плакал. Тогда я не понимал, кто он. Просто дед. Теперь знаю – он построил империю.

Отец унаследовал всё: людей, власть, территорию, влияние. Он расширил бизнес. Сделал его изящнее, чисто внешне – респектабельным. Утром – светские встречи, банковские счета, акции, благотворительность. Ночью – другое. Ничего личного. Только правила.

Грязной работой он не занимался. Для этого были капо, подручные, те, кто умел молчать и убивать. Он играл в шахматы, а не в драки. Двигал фигуры. И очень не любил, когда одна из них думала самостоятельно. Я видел, как он ломает людей.

Не всегда кулаками. Иногда – фразой. Молчанием. Когда-то это был партнёр, который “перешёл черту”. Отец просто сидел в кресле, положив ногу на ногу, и наблюдал, как двое подручных ведут того в подвал. Потом спокойно сказал: – Никогда не бойся делать больно. Страх вредит бизнесу.

Я тогда вытер пот со лба. Мне было семнадцать. И с того дня я знал: я не смогу быть им. Но скажи это вслух – и ты вычеркнут. Позже, когда он сказал: – Ты был в шаге, чтобы стать мной, я сжал зубы.

Я хотел бросить в ответ: «Я не ты». Это было на кончике языка. Почти вырвалось. Но я промолчал. Потому что его мир – это не спор. Это казнь. И даже любовь в нём звучала как приговор.

Наш бизнес – это алкоголь, табак, ювелирные изделия, текстиль. Легально. Почти. Через острова, через фирмы, через нужные лица. Связи были везде – от Лондона до Штатов, от Палермо до Гаваны. Наркотики, проституция, торговля людьми – были, да. Но ещё до нас. Отец всё это закрыл. Слишком грязно, слишком рискованно. Он хотел играть по-крупному. Быть не мафиози – а хозяином наций. Как он любил говорить: «Мы не преступники. Мы корректируем правила».

Когда нам с Джоно исполнилось по восемнадцать, нас начали подпускать ближе. Раньше мы просто слушали. Теперь – участвовали. По чуть-чуть. На собраниях, на встречах с «партнёрами». Не делали, а присутствовали. Просто чтобы привыкли. Просто чтобы поняли, кто мы есть. Джоно остался в Англии. Он не просто уступил отцу – он сделал это на своих условиях. В обмен на мою свободу.

Я до сих пор помню их разговор. Или, скорее, крик.

– Я не буду жениться на ней», – сказал Джоно. Спокойно. Почти шёпотом.

– Ты подведёшь семью, – рявкнул отец.

– Я подведу себя, если соглашусь.

Тогда я впервые увидел, как отец ударил кулаком по столу.

– Тебе двадцать с небольшим! Ты должен думать головой, а не чувствами.

– А ты, когда последний раз думал сердцем?

Мама пыталась вмешаться. Отец кричал о долге. Джоно молчал. Потом, уходя, бросил: – Я хочу строить свой бизнес. Не твой.

– Это предательство.

– Это взросление, отец.

После этого неделю никто не говорил вслух его имя. Но я знал, что отец сдался. Впервые. И тогда он разрешил мне поехать в Нью-Йорк. В обмен на молчание Джоно. Именно это молчание я считал своим даром. Но мы были разные. Джоно с юности шёл напролом. Он бросался в дискуссии, спорил с отцом, уходил в глухую оборону, как только ему что-то навязывали. Он не любил власть. Или, скорее, не хотел, чтобы ею распоряжались за него. Я был другим. Спокойным. Осторожным. Смотрел, слушал, анализировал. Я умел молчать. Умел ждать. Умел терпеть. И потому отец делал ставку на меня. Не на Джоно. На меня.

Это пугало.

Я видел, как он смотрел на меня за ужином. Словно примерял мне свою тень. Видел, как говорил обо мне с другими донами – как о чём-то уже решённом. Как будто я уже согласился.

А я не был уверен.

Я не хотел быть против системы – просто хотел передышку. Не быть наследником. Не быть пешкой. Не быть тем, кому всё заранее решили. Я хотел проверить, существует ли жизнь вне этой фамилии. Хотел выдохнуть.

Нью-Йорк стал для меня окном. Шансом выйти, прежде чем дверь захлопнется. Я не знал, что жду. Любви? Тишины? Вдохновения? Просто…я чувствовал, что, если не попробую сейчас – не выберусь уже никогда.

Конечно, я продолжал помогать. Связи. Письма. Рекомендации. Мы вели переговоры об открытии филиала компании в Штатах – формальный повод, за которым прятался мой личный план: задержаться здесь.

Пока я был полезен – мне позволяли. Я не шумел. Не спорил. Но жил, как хотел. Учился. Дышал. Говорил "нет" тогда, когда раньше молчал. И с каждым днём чувствовал: я наконец становлюсь собой. Не сыном. Не инструментом. Человеком.

Каспер выдохнул, как только мы вырвались из-под опеки. Ни охраны, ни контроля, ни вечного слежения. Только мы. Только Нью-Йорк.

Три спальни, три ванных, гардеробные. Балкон, на котором Каспер любил курить, а я – стоять с кофе в тишине. У нас было два дивана. Один – мой. Второй – для девушек Каспера. Они не оставались до утра. Иногда даже не знали, как меня зовут. Его это устраивало. Он не искал отношений. Он ждал свою невесту. Ту, что появится однажды – без лишних разговоров, без компромиссов. В нужный день. В нужный час.

Он часто одалживал мою одежду. Не потому, что у него не было своей – а потому что не знал, где она. Каспер и порядок – антонимы. Его полки – как поле после шторма. Мои – выверены до сантиметра. Мы не конфликтовали. Мы дополняли друг друга.

Утром он вставал раньше. Делал кофе. Включал латиноамериканские подкасты или реггетон. Я закрывался в комнате, потому что не выносил шума. Он смеялся и говорил, что я похож на старика. Я злился. Но всё равно выходил. Мы завтракали вместе. Молчали вместе. Жили вместе.

Он был горячим, экспрессивным, слишком ярким для этого города. Я – холоднее. Сдержаннее. Но мы сработались. Без лишних слов. Без “навсегда”. Просто были рядом – день за днём.

Куба – это другое время. Другой воздух. Когда мы туда приезжали, всё в нас становилось тише. Там не было охранников, дорогих машин, встречающих в чёрном. Только мама Каспера, старый дом, палящее солнце и океан, который звучал, как сердце.

Мы ездили туда каждый год. Каспер, я, иногда даже Джоно. Дом его матери был простым, но тёплым. На кухне всегда пахло выпечкой, ромом и специями. Там никто не прятал пистолеты под подушками. Никто не проверял окна на уровень тонировки. Там смеялись, громко, по-настоящему. А в комнате всегда играл старый проигрыватель. Я мог сидеть на берегу часами. Слушать шум волн. Слушать себя.

Серхио, старший брат Каспера, остался жить с матерью. Он был похож на младшего брата внешне – но в нём было больше молчания. Больше твёрдости. Он редко говорил, но всегда делал. Не искал одобрения. Не нуждался в доказательствах. Он был опорой. И Каспер это знал. Я однажды спросил его:

– Почему ты всё ещё с нами? С нашей семьёй, с этим клубком долга, крови, лояльности? Он ответил после паузы:

– Потому что, если все грязные – должен быть хотя бы один, кто чистыми руками удержит мост. Я не святой. Но если ты падаешь – я должен стоять рядом.

Это был Серхио. Он не говорил «я с тобой». Он просто стоял рядом, когда ты шёл ко дну. Без пафоса. Без условий. Он был не голосом совести. Он был её молчанием.

Мы часто мечтали. Говорили, что однажды всё изменим. Выведем бизнес из тени. Уйдём от мафии. Сделаем всё прозрачным. Законным. Без вымогательств, рэкета, похищений, крови. Это было по-детски, наивно, но по-настоящему. Мы верили. Хотя бы на Кубе.

Однажды отец Каспера устроил нам встречу с Раулем Кастро. Мы были ещё мальчишками – юные, глупые, в лучших рубашках. Он принял нас спокойно, как будто давно знал. Без охраны, без официоза. Просто в доме с гулкими потолками, с сигарами на подносе и лёгким смехом, который будто пробивался сквозь бетон.

Никакой политики. Только чай с ромом, старая музыка на фоне и его голос – глухой, властный, как океан перед бурей. Мы слушали, не перебивая. Он не спрашивал, кто наш отец. Он и так знал. А нам этого было достаточно.

Я никогда не чувствовал себя ближе к жизни, чем там. Не в Лондоне, не в Нью-Йорке – а именно на этом острове, в тени деревьев, с солью на губах. Там я впервые подумал: а что, если можно по-другому?

Учёба в Нью-Йорке стала для меня шагом в эту сторону. Я действительно хотел понять, как работает современный бизнес. Мне было интересно. Я не играл роль. Я впитывал. Читал больше, чем когда-либо. И впервые не чувствовал, что должен.

И главное – я мог просто жить. Ездить на велосипеде. Гулять в одиночку. Спать спокойно. Я мог быть человеком, а не наследником.

Я до сих пор помню наш первый день в этой квартире. Мы только вошли, и Каспер сказал:

– Тот диван – для моих утех. Если тебе не нравится – купи себе другой. Но трахаться я буду здесь.

Что я мог возразить? Друг сразу расставил границы. Так у нас появилось два дивана. Кухня была современной и удобной: барная стойка, три высоких стула, огромный холодильник, полный еды. Мы обходились без прислуги. Каспер готовил. Я убирался. Мы прекрасно ладили. Знали друг друга с пелёнок, недопонимания между нами не было.

Мы ни в чём не нуждались. Возможно, брать помощь от родителей было глупо – но почему бы и нет? Трудно жить под постоянным присмотром. Возможно, здесь мы были на некой свободе, но может я и сомневаюсь.

Мне нравился Каспер – своей лёгкостью, обаянием. Он был полной противоположностью мне: не угрюмый, не вечно задумчивый. Он жил на полную катушку. В Англии он был обручен с дочерью семьи Джаванни. По возвращении домой – пышная свадьба по всем законам итальянской мафии. А пока – учёба. И только учёба.

Прошло две недели с начала семестра. Сентябрьский день выдался тёплым, +17, ни облачка. Я сидел на диване, уставившись в телевизор, когда в квартиру вошёл Каспер. Он скинул рюкзак прямо на пол, подошёл к своему дивану, с размаху перепрыгнул через спинку и плюхнулся всем телом.

– Бро, давай выпьем. Я сегодня чуть не сдох на тренировке, – потянулся он, усаживаясь. – Тренер Браун решил, что мы прохлаждались в выходные. Всё из-за того, что услышал, как мы обсуждали, как Джонсон трахал какую-то девчонку на столике для пив-понга. Я так устал. Зачем я вообще записался на этот американский футбол?

– Потому что твой отец его ненавидит. Ну и юбки у чирлидерш короткие – ты такое любишь, брат, – ответил я, не отрываясь от экрана.

– Ага. Кто знал, что американский футбол – это не по-кубински. Но ты представь: я бегаю половину игры с эрекцией, просто зная, что у неё под этими шортиками.

– Думаю, ты перестанешь этим заниматься, когда встретишь ту самую.

– Да я уже встретил. Мерилл, моя преподша по бизнес-информатике. Она что-то со мной делает… И это тело. Я бы не дал ей тридцать семь.

– Тебя в Англии невеста ждёт, – вздохнул я.

– Ты же знаешь, я хорошо к Ванессе отношусь, – начал Каспер, чуть сбивчиво. – Она красивая. Возможно, я даже люблю её. По-своему. Но между нами – только дружба. Если не считать, конечно, подарков на день рождения.

Каспер закатил глаза и театрально выгнул брови. Я тут же пожалел, что вообще заговорил об этом. Даже не хочу знать, что он ей подарил на её восемнадцатилетние.

– Ванесса умная, – добавил я, глядя в окно. Чёртов гений. Иногда, когда она рядом, я чувствую себя идиотом. Слишком правильно говорит, слишком быстро думает. С американками проще. У них нет этой итальянской…норовистости.

Каспер вздохнул, потёр шею и, будто сдавшись, продолжил: – Да она просто другого калибра. С ней не расслабишься. Даже когда она молчит – у тебя ощущение, будто тебя проверяют на профпригодность.

– Ты неисправим. Надеюсь, ты когда-нибудь повзрослеешь.

– Конечно, Соло. Вот ты влюбишься, и я изменюсь ради любви, единорогов и сладкой ваты.

– Уже влюблён. Меня тоже ждёт невеста. Я влюблён по уши.

– Не ври. Я тебя знаю. Я бы лучше на её сестру посмотрел, чем на Кристин. Плоская она, хоть и итальянка. А мне надо формы, бро.

– Её сестра, если ты не в курсе, тоже обручена.

– Печально. Ты потерял шанс.

– Всё, давай уже выпьем. Задолбал со своей сладкой ватой, – закатил я глаза.

– Я как раз пополнил запасы. Отметим этот чёртов понедельник.

Я пошёл на кухню, открыл холодильник. Там стояла Havana Club – но внимание моё привлекло другое.

– Каспер, ты идиот. Зачем презервативы в холодильнике? Для какой горячей штучки они охлаждаются?

– Бро, я торопился. Дама, что лежала сегодня ночью на моём диване, очень хотела маленького Каспера.

– А как же Мерилл?

– Она по пятницам. А вчера было воскресенье. – Он подмигнул.

Я сбился со счёта, сколько девушек побывало у нас в квартире. Я был не как Каспер. Не афишировал свои победы. В семье Стоунов всё всегда было тише – и глубже.

Я взял два стакана, налил ром, бросил лёд – он приятно зазвенел. Вернулся в гостиную. На диван Каспера я не садился. Знал, что там происходило – и слишком часто.

– Держи, – протянул я ему стакан.

Первый вечер, когда мы только заехали, я пришёл домой поздно. Каспер сидел на своём диване, а мой преподаватель математики делала ему минет. После этого у нас всегда были зачёты по предмету. Я не спрашивал, как он затащил её к себе. У неё был муж – наш ректор. И двое детей. Но Каспера это не остановило. Да и не она проявила инициативу – она сама полезла, когда узнала, чей он сын. Может, она на что-то рассчитывала. Но он не стал объяснять. Просто взял то, что предлагали.

Второй раз я вернулся с пробежки, а у Каспера был секс втроём. Девушки старались изо всех сил, ублажая друг друга. Он сидел и смотрел. Я тут же вышел и ушёл в кофейню. С тех пор он всегда предупреждал, когда мне лучше «погулять».

– Бро, как думаешь, этот год будет интересным?

– Надеюсь, Кас. Мы живём здесь уже три года, пошёл четвёртый. Скоро свобода от нас улетит. Последний курс – и мы прощаемся с учёбой, но не с нашими семьями.

– Да…, пожалуй, ты прав. Пойду спать, устал. Отвезти тебя завтра на пары?

– Нет уж. После того, как весь первый курс считал нас гей-парочкой, я не мог подцепить ни одной девушки.

– Потому что ты дурак. Надо было всем говорить, что у нас ссора. Они бы включили спасительниц и делали бы с тобой всё, что ты захочешь.

– Понятно, почему я так долго не мог "перейти в натуралы". Ты сам поддерживал эти слухи.

– Да, малышка, у тебя такая красивая задница, что я не мог тебя отпустить.

В Каспера летит подушка с моего дивана. Он увернулся, как Нео из «Матрицы», подпрыгивает, роняет бокал с ромом, диван медленно наклоняется назад. Мы оба смеёмся.

Жить с Каспером – весело. Он странный, шумный, нелепый, но мой друг. Я бы прикрыл его собой, не задумываясь. Раньше так близко я общался только с Джоно.

Мой младший брат…Я скучаю по нему. Мы почти не виделись в последние годы. Мама не отпускает его в Америку – считает, что здесь опасно. Она помешалась на его безопасности после того случая, когда нас похитили люди из враждующей семьи. Мама тогда была как раненая львица. Бегала по дому, не зная, куда бежать и у кого просить помощи.

Отец отдал огромный выкуп. Нас не пытали – просто держали в тёмной комнате. Конкурентам нужны были деньги. Джоно сильно испугался. Я держался. Хотя он и выглядит старше меня, ему сейчас всего двадцать один. Самые сладкие годы его безмятежной жизни.

Отец рано объяснил мне, кто мы и чем занимаемся. Мне было пять. Я принял это. Был ли у меня выбор? Нет. Его просто не было. С тех пор за нами постоянно ходили охранники. Забирали из школы. Мы не играли с другими детьми во дворе. У нас был свой двор. Собаки. Люди с оружием.

Я беру телефон, открываю. Проверяю страницу Джоно. Он особо не скрывается – видно, где он сейчас. «Старая Ива». Паб. Он обнимает блондинку. Кто не в курсе – подумает, что это его девушка. Но это Бьянка, подруга с университета. Классная. Весёлая. Ей не важно, кто мы и откуда. Она просто Бьянка.

Она возникла ниоткуда. Просто пришла. Сначала Джоно ей не доверял. В нашем мире люди не появляются без причины. В школе с нами хотели дружить все. Мы были королями. Нас звали на все вечеринки. Девочки предлагали себя в раздевалке. Но из-за охраны мы редко могли улизнуть, и потому оставались загадочными. Это нравилось всем вокруг. Но не мне.

Я всегда искал честности. Настоящих друзей. Каспер же кайфовал – ему нравилось внимание. Джоно был нелюдим. Почти ни с кем не разговаривал, кроме Джессики. У неё был псориаз. Дети издевались над ней. Мы всегда защищали её.

Она бывала у нас дома. Мы устраивали ночные просмотры «Звёздных войн» и «Стар Трека». Её родители были известными психологами, но она никогда о них не говорила. Джоно мало с кем дружил. Это всегда было загадкой. Я однажды спросил его. Он сказал: «Мне сложно. Я вижу людей насквозь. Их намерения. Их грязные мысли. Я не могу с ними быть рядом».

Я ставлю лайк под фотографией и пишу комментарий: «Когда дети, братец?» Кладу телефон на столик, раскидываюсь на диване, смотрю в потолок. Мне нравится эта жизнь. Без мафии. Без охраны. Без контроля. Но я знаю: это ненадолго.

Мне противно всё это – но это моя судьба. У Каспера есть выбор. Он будет продолжать дело отца по собственному желанию. И может выйти – если ему позволят. Но честно у меня на него были другие планы, мне нужна была моя правая рука в нашем бизнесе, я давно его приметил, кому я мог так доверять?

А я?

Я заменю отца. А Джоно – будет моей правой рукой. Так будет. Так должно быть. Мы с братом договорились: если уж вести дело семьи, то по нашим правилам.

Недавно мы вернулись из Лондона. Каспер снова пустился во все тяжкие. А я…?

Я думал о Ванессе. С самого дня, когда мы познакомились. Я остался на диване, пил ром, вспоминал то дерево. Тот день. Начало нашей дружбы. Мне было приятно ее снова увидеть, она расцвела, была очень красивая и умная, с ней всегда можно было все обсудить, быть собой. Я сидел ещё минут десять, пока не допил ром. В голове шумело, в теле разливалась усталость. Я раскинулся на диване, смотрел в потолок. Мне нравилась эта жизнь – без мафии, без охраны. Я знал, что это иллюзия. Но мне всё равно было хорошо. По-настоящему хорошо.

И вот – глаза сами собой закрылись.

Мне снова снился тот вечер. Тот, что я старался забыть, но который возвращался ко мне из глубин памяти, когда я был особенно уставшим или одиноким.

Мы с Джоно стояли на краю виноградника. Был закат. Воздух был тёплый, пахло сиренью, влажной землёй и сигарами. Мы молчали. Внутри всё сжималось.

Отец шагал впереди – в сером костюме, с тем самым лицом, где не угадаешь ни гнева, ни сожаления. Рядом шёл Эмилио – отец Каспера. Сигара в зубах, белая рубашка, медленные, опасные движения. Он был другим. Хищным. Молчаливым. Но страшно умным.

– Ты должен видеть это, – сказал отец. Его голос был резким, будто бил по воздуху.

Перед нами, на коленях, стоял человек. Лео. Из отдела логистики. Его руки были связаны, глаза бегали. Он дрожал. Бормотал что-то – молитвы или мольбы. Неважно.

– Он крал у семьи. У тебя, Соло. У Джоно. У всех нас, – отец даже не смотрел на него. Только на нас. – И ты должен понять: за это есть цена.