Хроники королевского Ассенизатора

– То есть, донн Хайми, вы увидели что-то такое, что позволило вам предположить…

– Да, донна Пилей, именно так! Сожалею, что не могу рассказать вам, что именно я увидел. Кодекс. Но одно неоспоримо: ни единого намёка, что это будет сделано не как у нас «обычно», то есть – не с помощью пищи и вина, а с помощью люстры – не было!

С другой стороны – моё огромное упущение налицо! Я… должен был предупредить об опасности личную Гвардию и охрану Его Величества. А вместо этого понадеялся на собственные силы. Не хотел создавать паники! И ненужных сплетен.

– Ну-ну-ну, донн Хайми! Никакой вашей, – донна выделяет тоном это слово, – вины тут нет! Ведь одно дело – узнать о готовящемся заговоре, и покушении, а совсем другое – увидеть что-то туманное – во сне! Сны, это… Вот именно – сны!

– Да в том-то и дело, уважаемая донна Пилей, что у меня уже случались такие прецеденты! Когда я видел как бы… Вещие сны Его Величества! Но вот, получается, всё же недоглядел! Вернее, неправильно понял и истолковал, откуда исходит опасность!

– Не думаю, что ваша вина тут действительно есть, донн Хайми, – это снова донн Шарпей, – Вы просто излишне самокритичны. И в вашей преданности Его Величеству, компетентности и педантичности, никто не сомневается! Но вы же не можете, в самом деле, отвечать и реагировать – на каждый намёк! Ведь сон – это, вот именно, всего лишь сон! Да и, кроме того, вот, скажем, последний случай на охоте – вы же не могли предугадать, что Его Величеству будет угрожать – кабан!

– Нет, конечно, донн Шарпей. Но выйти за стены замка, и приготовиться – на всякий случай! – я мог! И ведь что Светочу будет угрожать опасность – угадал! И с местом – угадал! Хотя… Кабана во сне не видел.

– Хм-м… Оно и верно. – донн Шарпей явно отрепетированным дома, перед зеркалом, движением оглаживает роскошно пышную кудрявую и ухоженную бороду, – Но сейчас, донн Хайми, думаю, вам абсолютно не в чем себя винить. Уж если бы про что и подумал кто-нибудь – так только не про люстру! Ведь у нас при Дворе, в основном, ваша правда, ориентируются – вы уж простите, милые дамы! – на всякие «пищевые отравления». И – «сердечные приступы». Ну, в крайнем случае – удавку на горло! Или арбалетный болт. Или… Да много чего, но! Простого! А тут…

«Милые дамы» – донна Пилей и донна Фулер, криво усмехаются: обеим – далеко за сорок, и они успели при Дворе всякого насмотреться! Донн Шарпей продолжает мысль:

– А ещё я думаю, что кто бы там, на чердаке, не «намудрил» с нашей люстрой – его всё равно найдут! Ведь невозможно сбросить на пол такую гигантскую конструкцию – и не наследить! И наверняка ему пришлось сидеть там какое-то время! Чтоб увидеть, когда Его Величество окажется в нужном месте! И следы должны остаться! Ну, или его видел кто-нибудь! Пока он поднимался, или сидел там!

– Значит, вы думаете, донн Шарпей, что это был одиночка?

– Исполнитель – вероятней всего – да. Ведь отсутствие какого-либо члена Двора на утреннем выходе мы все наверняка заметили бы! (Вы уж простите, донн Хайми, за откровенность – но ведь это вы почти никогда на утреннем выходе не присутствуете. Так что подозрение в первую очередь могло бы пасть – !..) Поэтому я думаю – почти наверняка! – чей-то доверенный и проверенный лакей или слуга! Абы кому такую миссию не доверишь! Ведь стоит этому исполнителю лишь заикнуться, и – конец! И ему, и его господину!

– Боюсь, тут придётся не то, что «заикаться», а и голосить благим матом! Если наши бравые капитаны применят способы, которыми они традиционно развязывают языки, многим, кто окажется под подозрением – не поздоровится!

– Ваша правда, донна Фулер. Единственное, что нужно теперь выяснить – у кого есть, так сказать, алиби. То есть – кто из господ и их слуг-лакеев был здесь, в Зале, ну, или сидел по своим комнатам, когда это случилось! – Хайми пожимает плечами, хмуря брови.

– Да, это верная мысль, донн Хайми! – донн Шарпей вскидывает брови, – ведь у нас нет, как у Предтеч, способов определить по отпечаткам пальцев, или «генетическому материалу», кто прикасался к подвесу люстры! Значит, приходится полагаться на старые добрые свидетельские показания… Улики, если найдутся. Ну, и на пытки!

– Да, показания свидетелей крайне важны… Боюсь, впрочем, что никакие соглядатаи и слухачи не смогут помочь с «алиби», например, слуг и лакеев! Ведь у них нет часов. То есть – о том, что происходит, например, в этом Зале, они узнают последними!

– Это-то, конечно, верно, донн Хайми, но! Ведь они могут слышать голоса, и представлять, кто с утра – выходил, а кто – оставался в покоях их господ!

– Тоже, конечно, верно.

– Погодите-ка, благородные донны! – это снова донна Фулер, – А что, если это как раз – кто-то из самих Гвардейцев?! Тогда и следов не найдут! Уж они – сами позаботятся!

– Не думаю, донна Фулер. – донн Шарпей снова пожимает плечами, – Им убивать одного короля, чтоб его сменил другой – смысла нет! Та же работа, те же жалования…

– Ой! Я кое-что вспомнила! – это донна Пилей, – Есть смысл! То есть, я хотела сказать – повод! Только… Не нужно, чтоб люди знали, что это я вам про это дело рассказала! Вот: слушайте! Дня четыре назад, возле наших дверей проходили два сменных гвардейца, и я услыхала кусочек их разговора! Один, смешливый такой, спросил, явно издеваясь: «Ну и как она в постели?» А другой ответил: «Ты знаешь, для Её Величества – неплохо. Но Гастон не слишком доволен: фригидная, говорит, всё же какая-то!»

То есть, я сразу поняла: у Её Величества – кто-то есть! И поэтому может быть и повод и мотив! Ведь если Светоч узнал бы – ей точно светило бы «пищевое отравление»! А так – будет при наследнике регентшей! И, может, и жалование кое-кому поднимет!

Некоторое время все присутствующие помалкивают: похоже, переваривают нежданную информацию. Затем донн Фулер качает головой:

– Слишком неопределённо, уважаемая донна Пилей. И без имён. А «Её Величество» – может быть и просто кличкой. Издевательским прозвищем какой-нибудь особо несговорчивой дамы! Или вообще – шлюхи в городском борделе!

– И тем не менее, я уверена в том, что слышала!

– Никто и не ставит под сомнение ваши слова, уважаемая донна Пилей! Но вы могли не совсем верно интерпретировать их смысл. Ведь простые гвардейцы вряд ли будут поставлены в известность, что какой-то их коллега, Гастон – любовник самой королевы! Нет, такие сведения разгласил бы только совсем уж – идиот! Зная Светоча…

– Да, зная Его Величество, никто не усомнится в том, что его супруга захотела бы наставить ему рогов – в последнюю очередь! Вернее, даже если б она и захотела – исполнить побоялась бы! Ведь жить хочется всем! – Хайми считает нужным встать на сторону донна Шарпея в споре, – Вероятно, речь действительно шла о какой-нибудь городской дамочке с большим гонором! И, тем не менее, считаю необходимым обязательно упомянуть об этом эпизоде, когда с вами, уважаемая донна, будет беседовать кто-нибудь из капитанов! Такую информацию обязательно нужно проверять! И, разумеется, учитывать!

Ведь если это всё же окажется правдой – мотив и повод – нешуточные!..

Все принимаются с глубокомысленно-сосредоточенным видом кивать головами, не зная, как возразить Хайми, но в этот момент его окликает вновь вышедший из дверей капитан Хутч:

– Донн Ассенизатор! Простите… Можно вас на минуту?

Хайми извиняется перед собеседниками, и быстрым шагом направляется к капитану. Тот говорит:

– Прошу вас пройти со мной, донн Хайми.

По служебному коридору, и лестницам, которыми Хайми сегодня уже два раза пользовался, они поднимаются снова на чердак – в служебное помещение над Залом. Здесь ещё остаются четыре солдата: похоже, по приказу сержанта. Но самого сержанта нет. Впрочем, нет здесь и капитана Гонсалеса – похоже, он занимается дознанием где-то в другом месте.

А, может, уже и допросы проводит! Хоть командир Гвардии, полковник Еспер Педерсен, проводящий сейчас инспекцию дальних пограничных постов, прибудет не раньше, чем через пару дней, даже если гонца к нему уже отправили. А тянуть с дознанием смысла нет: нужно всё сделать по горячим следам!

Капитан Хутч подводит Хайми к кронштейнам крепления упавшей люстры:

– Донн Хайми. Прошу вас: взгляните. Мне нужно знать ваше мнение!

Донн Хайми действительно внимательно осматривает всё то, что он не более часа назад «обустроил». Из своих проушин штифт люстры выскочил, оставив на одной – ближней! – весьма внушительный след: металл словно срезан! (Ещё бы! Две тонны!..)

Хайми кивает:

– Нет сомнения. Это – не случайность! А где сам штифт, ну, железяка, на которой она висела?

– Вот она. – капитан делает жест, и один из гвардейцев подаёт Хайми означенную деталь подвеса. Хайми внимательно изучает – в том числе и тот торец, что проехался по ушку, оставив след.

– В таком виде этот штифт и нашли? Здесь?

– Именно!

– Хм-м… – Хайми хмурит брови, и старается быть спокойным, – Метод действий преступника вполне понятен. Он снял один из шплинтов этого штифта, выдвинул почти до конца сам штифт из вот этого паза, оставив самый краешек. А затем – подождав нужного момента – выдернул! Одно мне непонятно: люстра должна была сильно давить на этот штифт. Так просто – не вынешь! Нужен или очень сильный человек, или…

Или какое-нибудь приспособление!

Механическое!

Вы не пробовали вынуть штифты из креплений остальных люстр, капитан?

– Пробовали, конечно. Мне нравится, донн Ассенизатор, что мысли наши движутся параллельно. Да, мы тоже думаем, что этот штифт преступник выдернул с помощью какого-нибудь приспособления! Скажем, рычага. Только…

Только где тогда этот рычаг? И те средства, с помощью которых его к штифту прикрепляли?!

Хайми пожимает плечами:

– Ха! Вот уж чего здесь, наверху, в избытке – как раз стальных штырей и планок, которые вполне можно было бы использовать, как раз – как рычаг… Они здесь буквально под ногами валяются! Ну а как закрепляли… – он указывает рукой, – Да хотя бы вот такой мягкой проволокой! За вот этот второй, оставшийся, шплинт! И проволоку потом можно просто выбросить: ведь это – улика!.. А точка опоры – вон тот кронштейн! И тогда даже один человек, пожалуй, смог бы… Хм-м… – Хайми делает вид, что ему в голову только что кое-что пришло:

– Но он, разумеется, должен был вначале проверить, в какое место упадёт люстра!

А для этого нужно было сбросить что-то на пол. От центра люстры. Разумеется, до того, как Его Величество придёт туда! То есть – проверку эту нужно делать тогда, когда в Зале не будет людей. И обозначить это место… Каким-нибудь знаком! Или отметкой!

– Не могу не подивиться вашей неоспоримой логике, донн Ассенизатор! Но!

Никаких «отметок» или знаков мы с донном Гонсалесом не обнаружили! Хотя… Их, конечно, могла смыть и кровь Его Величества! А вот что до проволоки… Мы, конечно, в первую очередь допросили тех слуг и техников, что обслуживают это помещение. Они клянутся, что ничего у них отсюда не пропало! И всё на месте!

Хайми чешет в затылке:

– Ну, тогда, значит, этот человек принёс всё нужное с собой! А закончив… э-э… преступление – унёс с собой! И найти его теперь куда легче: нужно выяснить, кто в последнее время запасался проволокой и рычагом!

– Мы думали и над этим, донн Хайми. И людей на склады и в кузницу послали. Впрочем, думаю, это мало что даст. Ведь такой человек явно не захотел бы привлекать к себе внимание столь странными действиями, как приобретение рычага (А он наверняка – немаленький!) и проволоки. И запасся он всем этим – давно!

Хайми кивает. Ему, разумеется, понятно, что «доверительная беседа», как и лапша о том, что капитанам нужна его консультация в том, в чём разберётся и ребёнок, просто вежливая – пока! – форма допроса! И ему нельзя ни на миг ослаблять внимание!

– Жаль, что во сне Его Величества я не видел, кто конкретно ему угрожает. Потому что если исключить всех тех, кто находился в Зале, в ожидании, и их слуг и лакеев, которые точно сидели в комнатах господ, наверняка подозреваемых окажется всё равно – несколько десятков. А что самое обидное – то, что ну вот ни намёка не было – на люстру!

– Вот об этом самом сне, уважаемый донн Хайми, нам и хотелось бы с вами поговорить.

– Разумеется, донн Хутч. Только… – Хайми с неодобрением косится на свидетелей: солдат. А те с большим удовольствием «греют уши». Поскольку заняться им больше фактически нечем!

– Разумеется, донн Хайми. Идёмте в нашу кордегардию. Там мы организовали… Временный штаб!

Кордегардия, просторное и высокое, но насквозь провонявшее ядрёным потом, конской упряжью, сапогами, и вином помещение рядом с казармами и конюшней, занята скамьями, столами для еды, и капитаном Гонсалесом, тоже сидящим за одним из столов. Сам капитан как раз закончил давать какое-то поручение одному из своих сержантов, и тот с озабоченным видом выбегает в дверь, пропустив вначале Хутча и Хайми.

Капитан Хутч почти с порога спрашивает:

– Ну, как?

Гонсалес, дёрнув иссиня выбритой с утра щекой, мрачно отзывается:

– Да никак! Боюсь, придётся всех этих казённых дармоедов допрашивать лично! И с пристрастием. Большим!

– Это вы, капитан, простите, про штатных слухачей и подсматривающих?

– Про них, донн Хайми, про кого же ещё. Обидно: люди ни …рена больше не делают, только просиживают жирные зады на своих табуретах! И единственная их обязанность, чтоб отработать казённые харчи и житьё – следить и слушать! А когда встала необходимость в их услугах – так «никто ничего подозрительного!..» Тьфу! – капитан в сердцах сплёвывает прямо в угол комнаты, туда, где в углу стоят метла с совком.

Хайми криво усмехается, капитан Хутч пожимает плечами:

– Ладно. Давайте тогда разберёмся хотя бы с теми, кто точно присутствовал в Зале. И в комнатах господ.

– Ну, тут лучше всего обстоят дела у донна – вы уж простите нас, что с вас начинаем! – Хайми. Сам – в Зале, и это видели все. Жена – из спальни так и не выходила никуда, кроме ванны. В том, что это была она – сомнений нет. Человек, сидящий на посту там, видел её, когда она… э-э… мылась.

У Хайми кровь бросается в лицо – одно дело, когда знаешь, что слушают, а совсем другое – узнать, что кто-то жадным похотливым взором рассматривает его жену неглиже! Когда та – моется!

Но он считает разумным в данном случае промолчать о своих чувствах. Тем более, что пока его «алиби» подтверждается.

– Лакея Котера и прислужницу донны Хайми, Еву, тоже – и видели и слышали. До того момента, как туда вбежал донн Хайми. Сообщивший о покушении. А вот дальше начинаются странности. Лакей что-то нашептал на ухо этой… Еве. Ну а та кинулась в спальню, к донне Хайми. И тоже – шептала. И это – видели. Но, ясное дело, не слышали!

Ну а догадаться всё равно не трудно! Потому что после этого вся троица, даже не одеваясь, буквально кинулась на выход, и – в конюшню!

К сожалению, наше распоряжение, донн Хутч, о том, чтоб стража заперла ворота, и никого не выпускала, несколько запоздало. Они забрали у коменданта трёх коней и отправились выполнять (Ну, по их словам!) какое-то важнейшее поручение донна Хайми!

Вот я и хотел выяснить, раз уж вы здесь, донн Хайми. – на лице капитана Гонсалеса промелькнуло нечто вроде хищного оскала: сразу становилось ясно, что сейчас Хайми – главный подозреваемый! Иначе с чего бы это ему пытаться спасти жену и слуг?! – Что же это за поручение такое? «Сверхважное, и не терпящее отлагательств»?!

Хайми подходит к столу. Жестом указывает на стоящую на этой его стороне табуретку:

– Позволите, донн Гонсалес?

– Разумеется, донн Хайми. Потому что думаю, беседа с вами у нас… Затянется!

– Возможно. Впрочем – всё на ваше, уважаемые господа, усмотрение!

Но сейчас, когда кроме нас троих (Надеюсь!) нас никто не слышит, хочу сразу «признаться»! В своём «преступлении». – Хайми садится напротив Гонсалеса, Хутч пристраивается сбоку, на ещё одной табуретке. Лицом к Хайми. За дверью кордегардии Хайми слышит топот десятка сапог – подстраховались, стало быть, капитаны. «Запечатали» единственный выход.

– Так вот. Когда упала люстра, у меня буквально сердце сжалось. Оправдались мои подозрения насчёт того сна, в котором… Да, опасность я видел! Но когда это произошло, я в первую очередь подумал о том, что лопухнулся, как никогда! И меня арестуют.

Потому что кто будет назван главным раззявой, виновным в том, что не предотвратил случившегося?!

Разумеется, тот, кто считывает и расшифровывает чёртовы сны Его Величества!

То есть – я.

И, разумеется, меня если и не арестуют сразу, арестуют и допросят потом. Хотя бы для того, чтоб узнать – видел ли я готовящееся преступление, и если видел – почему не сообщил личной охране Светоча?!

И если под пытками у меня не удастся – а я прекрасно знаю возможности наших заплечных дел мастеров: у них заговорит и деревянная скамейка! – вырвать какое-нибудь признание, репрессиям и пыткам подвергнутся мои люди! И в данном случае не важно, что я даже не успел с утра зайти, как обычно, в свою комнату, и что-то кому-то рассказать о сне Его Величества, и своих смутных подозрениях.

А важно то, что пытая, например, несчастную униженную донну Хайми, удалось бы вырвать признание – любое! – у меня! Ведь я очень… Мягкотелый и чувствительный!

Капитаны переглядываются. И не сговариваясь, начинают ржать, да так, что в комнате трясутся стёкла в оконных переплётах.

Стряхнув несуществующую слезу с края глаза, капитан Хутч говорит:

– Вот уж спасибо, донн Хайми! Насмешили так насмешили! Это вы, значит, «мягкотелый и чувствительный»?! Да скорее табурет подо мною – чувствительный! И то, что вы крепки, как кремень и способны сохранять присутствие духа в самых страшных обстоятельствах – вы неоднократно доказали. Делом. Взять хотя бы последнего вашего спрута – как вы его!.. Кое-кого из ребят от отхожего места оторвать было невозможно: так их выворачивало наизнанку!..

Нет, мы понимаем: вам не до брезгливости: работа такая. И то, что вы неверно истолковали источник опасности, но честно и оперативно попытались угрозу предотвратить, так сказать, своими силами, говорит только о самонадеянности. И, вот именно – уверенности в своих силах! А вовсе не, действительно – о вине за смерть вашего подопечного. Но!

Вы не имели права вот так, без согласования с нами, отправлять своих жену и слуг – куда бы то ни было!

И вам всё равно придётся вернуть их. Мы должны допросить буквально – всех! Даже тех, у кого бесспорное алиби!

– Как главный Ассенизатор и первый, пусть и косвенно, виноватый в случившемся, я понимаю справедливость вашего требования, капитан. Разумеется, я прикажу им вернуться. Когда страсти и проблемы хоть немного улягутся. И когда они дадут знать о том месте, в котором скрылись. А ещё желательней, чтоб к этому моменту мы с вами нашли подлинного виновника. И заказчика!

– Вы правы, донн Хайми. Главное – найти заказчика!

Потому что если мы выявим его, выйти на непосредственных исполнителей – пара пустяков!

Тут не так уж много истинно преданных лакеев и слуг! То есть – готовых за своих господ и убить. И вытерпеть… Пытки!

Я уж не говорю, что из самих-то господ их мало кто вытерпит…

Боюсь, что вообще – никто! Что, собственно, и показала практика.

И, спрашивается, как нам быть с такими «показаниями», пусть и добытыми в ходе пыток, но абсолютно никакого реального отношения к покушению не имеющими?!

– Прошу прощения, капитан. А что – уже действительно есть такие допрошенные? И – признавшиеся?!

– Вы будете смеяться, донн Хайми. Да, есть. Причём – сразу трое!

– Иголки под ногти?

– Да. Для начала. Ну, и пытка водой. Как самое простое и эффективное!

И вот у нас на руках сразу три сидящих в разных камерах подземелья идиота, разумеется, утверждающие, что всё это сделали они, но явно – только бы сохранить в целости остальные ногти!

И эти тупицы даже понятия не имеют, как именно была подвешена люстра! Вам бы их послушать, донн Хайми – вы бы живот со смеху надорвали! Дремучее невежество! Один вообще задвинул, что он сам снял люстру – с крюка! Какого крюка, идиот?!..

Хайми не думает, разумеется, что «надорвал» бы живот, но вежливо усмехается в ответ на ухмылку капитана.

19. Допросы-разговоры-допросы

Затем говорит:

– Так вы уже арестовали тех, кто не присутствовал на утреннем выходе?

– Да. Разумеется, лишь тех, чьё абсолютное алиби не подтвердили слухачи за стенами их покоев. Впрочем, думаю, нам придётся так и так повторно допрашивать всех, потому что – грош цена их показаниям! Они или действительно боятся и не выносят боли…

Или просто – глупы.

Хайми раздумчиво кивает. Смотрит прямо капитану Гонсалесу в глаза:

– Если честно, уважаемые господа, не завидую я вашему положению. Потому что, если исходить из мотива покушения, так готов поспорить на свой берет, он есть – у почти каждого вельможи нашего так называемого Двора! Ведь за эти годы, пока он на троне, унизить и обидеть Светоч успел, насколько я наслушался, практически каждого! И делал это в последнее время не «тонко» и изобретательно, как в начале, а – открыто и грубо!

– Это безусловно верно. Но если исключить тех, кого он обидел и унизил давно, остаётся не так уж много тех, кто мог бы быть настолько уязвлён и унижен, чтоб придумать и воплотить столь странный способ покушения. И донн Август, и донн Лочин в их числе. А донн Рэнниш просто, скажем так, некстати подвернул ногу, и сидел в своих покоях. Естественно, с них мы и начали. Тем более, что слуг у каждого хватает.

Но к чему мы пришли – вы знаете.

– К сожалению, да. И, боюсь, хоть мои обязанности и закончены, мне придётся по мере моих скромных возможностей помочь вам! Ведь я, как никто, понимаю, что чем быстрее найдём виновного, тем быстрее я смогу… Хм. Воссоединиться со своими.

– Вполне понимаю ваши чувства, донн Хайми, – капитан Хутч, снова переглянувшись с Гонсалесом, криво усмехается, – Будем честны хотя бы между собой: донна Хайми – поистине чертовски соблазнительна! И желанна!

– О, да.

– И, уж если на то пошло, у неё был самый веский повод разделаться с Его Величеством! Вот уж, наверное, она злилась на него! Унизил, унизил девушку. При всех!

Но! Отомстить, да ещё так, у неё не имелось – чисто физической возможности.

И я ни за что не поверю, что она за три часа сумела так запудрить мозги вам, донн Хайми, чтоб вы, плюнув на карьеру и жизнь, решились покуситься на Светоча! Тем более, что и слухачи подтверждают: ни о чем вы во время… м-м… брачной ночи – не переговаривались. Да и то: вам было не до переговоров!

Хайми краснеет, но быстро соображает: действительно, иногда хорошо, что их – прослушивают! Пусть косвенное, но – подтверждение его невиновности!

– Ну хорошо, донн Хайми. У нас к вам остался, собственно, только один вопрос.

Что именно вы увидели такого во сне Его Величества, что кинулись и к мэтру Кротту, и к Якову. И в Зал пришли.

– Да. Сон… – Хайми хмурит брови, и закусывает губу, – Не совсем, конечно, он был внятным. И «пророческим»… Но кое-что сразу меня насторожило! Вот, слушайте!

Вначале – ничего необычного. Дело происходит в Алезире.

Прошёл Его Величество по парадному коридору и лестнице – словно только что прибыл откуда-то. Может, с посольством ездил – не знаю. Но с ним были и премьер, и казначей, и другие вельможи. Что всегда участвуют в каких-то политических переговорах. Потом без всякого перехода, как это во сне и бывает, оказались мы с Его Величеством и остальными в Большой Столовой.

И там как раз проходит один из торжественных приёмов. Для высоких гостей.

И видел я по правую руку от Его Величества уважаемого герцога Фердинанда Восьмого. Что думал Его Величество, не знаю, но я подумал, что этот э-э… уважаемый герцог привёз своего малолетнего деби… извините – старшего сына, для того, чтоб посвататься к старшей дочери Его Величества – во всяком случае означенный молодой человек сидел рядом со своим папочкой. И молчал. Но уж на принцессу пялился. Словно мартовский кот. До оно и понятно – Её Высочество и статна, и красива.

Ну, какое-то время пир шёл своим чередом, главы государств обменивались любезностями… Её Величество и старшая принцесса сидели как раз – по другую сторону от Его Величества… Хм. А потом, очевидно, Светоч отвлёкся, повернувшись надолго к королеве. Она как раз протестовала против такого союза – дескать, их девочка ещё слишком молода! А когда Его Величество повернулся снова к Фердинанду, я увидел, как герцог быстро убирает руку от кубка Его Величества! И я как-то сразу предположил самое худшее. Тут всё, знаете, как в поговорке: «Бережённого – Бог бережёт!»