скачать книгу бесплатно
– Я её уложу, – зашептал муж, – а ты помойся и ложись на мое место, отдыхай. Думаю, она до утра проспит.
Вероника благодарно посмотрела на мужа, подождала, когда за ним закроется дверь, и только после этого осторожно, через ноги, стянула запачканную сорочку и бросила в таз. Потом налила полную ванну горячей воды и долго лежала, расслабленная, успокоенная. Костя оказался прав: дочка проспала до девяти часов, а утром от болезни не осталось и следа.
Вот и сейчас она опять стоит у окна и ощущает тепло в том месте на груди и животе, которые были испачканы маленькой Юлькой.
Упала за окном звезда. Может, опять загадать желание? Например, чтобы у Юльки все хорошо сложилось в жизни. А поможет? Не повредит ли девочке забота её родителей устроить ей все самое лучшее? Вспомни, что было в садике, в школе.
Вероника все помнила. В три года Юльку определили в престижный детский сад. Рисование, танцы, уроки хороших манер – это все на пользу ребенку, решили родители. Действительно, поначалу Юлька не вызывала у них беспокойства, приносила домой измалеванные красками листки, где с трудом можно было разглядеть, то птичку с лисьим хвостом, то домик с деревом на крыше. Забавы ради, Костя включал магнитофон и просил дочку станцевать. Строя уморительные рожицы, неуклюже подпрыгивая, Юлька старательно кружилась вокруг своей оси, падала на пол и сучила в воздухе ногами и руками, или, пригнув рыжую головку, как таран шла на родителей, упиралась им в живот и кричала что-то благим матом.
Костя хохотал, а Веронике было не смешно. Возможно, на чей-то взгляд это уморительно, а ей казалось происходящее ужасным и угрожающим. Тревогу забила Альбина Петровна, когда однажды пригляделась к рисункам внучки. Резкие черные и коричневые линии, центр рисунка помещался в самом углу листа, а остальное пространство просто перечеркивалось. Хорошо были заметны места, где карандаш прорывал бумагу, а, перевернув рисунок, можно было обнаружить темные линии, идущие от маленьких дырочек к краю листа.
– Это ненормально, – сказала Альбина Петровна. – Надо срочно проконсультироваться с детским психологом.
– Не выдумывайте, – возражал ей Костя. – Обычный рисунок трехлетнего ребенка. Вам бы, конечно, хотелось, чтобы она сразу как Репин рисовала.
Теща не стала спорить, но решила приложить все силы, чтобы найти специалиста для Юлечки. А Юлька тем временем стала капризной, часто не реагировала на тихие слова родителей, но стоило им чуть повысить голос, как она вскакивала, испуганно таращила глазенки и заливалась слезами. Стали они замечать, что и за столом девочка ведет себя не так, как раньше, до садика. Она загребала целые ложки, впихивала в рот, а потом долго пережевывала и с трудом проглатывала. Иногда её рвало сразу после обеда или ужина, и она пугалась собственной рвоты. В это момент ручки её холодели, а лицо, напротив, покрывалось капельками пота.
Стало понятно, что с девочкой что-то происходит. Костя с присущей ему горячностью пообещал пойти, как он сказал в «хваленый» детский сад и разобраться на месте. Альбина Петровна настаивала на консультации детского психолога, а Вероника просто пошла в детский сад и поставила заведующую в известность, что они переводят ребенка в другой, ближе к дому.
Заведующая была неприятно поражена, начала отговаривать от поспешного решения, но Вероника была непреклонна. Через неделю Юлька стала посещать обычный детский сад, который находился в двух минутах от их дома. В первые дни Вероника забирала дочку пораньше, тащила с собой в театр, где девочка быстро освоилась, но не мешала работе взрослых. В кулисах жила кошка Хлопка, которая уступила часть своего законного пространства маленькой девочке, и Вероника часто могла наблюдать, как кошка и Юлька, обнявшись, спали на пышных оборках пыльной кулисы.
Потом необходимость таскать с собой дочку отпала, так как она сама попросила мать не забирать её раньше других.
– Не хочу рано, хочу играть, – говорила Юлька, чем очень радовала Веронику.
Все наладилось, родители успокоились, но пару лет карандаши и листки для рисования в их доме были под запретом.
Потом Юлька пошла в школу, тоже рядом со своим домом. Школа была старенькая, тесная. Окна классов, что выходили на дорогу, нельзя было открывать из-за шума машин и летящей пыли.
Косте все это не нравилось. Он решил устроить дочку в специализированную английскую школу, но кто-то сказал ему, что мода на английский проходит, лучше заниматься немецким. Кирпичов не возражал и договорился, что в третий класс Юлька пойдет в немецкую гимназию, которая, кстати, находилась гораздо ближе к дому, чем английская спецшкола.
В гимназии требовалась специальная форма, дорогущие учебники, спортивная форма. Денег на образование дочери родители не жалели, экипировали её по высшему стандарту, накупили дополнительно кассет и видеофильмов на немецком. Юлька начала учиться с удовольствием. Дома вечерами просиживала за заданиями, старательно разукрашивала картинки из немецких сказок, пела им незатейливые немецкие песенки. Язык усваивала хорошо да и по остальным предметам проблем не было. Она, конечно, не была в числе отличников гимназии, но учителя отмечали её фонетическую память, её способность все схватывать все на лету, мгновенно запоминать. Девочка была живая, непосредственная, из всех предметов выделяла физкультуру, где можно было дать выход скопившейся энергии, занималась в хоре.
В шестом-седьмом классе мать застала её лежащей на диване и болтающей без умолку по телефону.
– Сходила бы, погуляла с подружками, – предложила Вероника Андреевна. – Целый день то в гимназии, то дома.
– Не с кем гулять, – лениво отвечала Юлька. – Кто учится хорошо, тот за уроками сидит, а с дураками мне неинтересно.
– Так уж и дураками?
– Ну, нет, конечно. Это я так сказала, – исправилась Юлька. – Ну, правда, мам, не с кем.
– А ты с кем вообще дружишь в гимназии? – забеспокоилась вдруг Вероника. – У вас, я знаю, в классе Галя есть, Катя, Оля, Света. На мой взгляд, умные и хорошие девочки.
– Не спорю, – Юлька вытянулась на диване, подложив руки за голову. – Но не забывай, что они живут далеко от нас. Ты же не хочешь, чтобы я за семь остановок от дома ходила гулять?
– Конечно, не хочу. А что, в нашем дворе нет никого твоего возраста?
Юлька промолчала. Мать видела, что разговор тяготит дочку.
– Юль, – Вероника присела рядом, – расскажи, как у тебя дела в гимназии.
Дочка привстала, удивленно глянула на мать.
– Почему ты вдруг спросила? Никогда не спрашивала, а тут…
Вероника покраснела. Действительно, последние три-четыре года она совсем мало уделяла времени дочери. Отделывалась дежурными вопросами: «Как дела? Что нового?», исправно ходила на школьные собрания, водила Юльку на спектакли в театр, иногда устраивала для неё шопинг. Вот, пожалуй, и все. Она вдруг со стыдом поняла, что совсем не знает, чем живет её подросшая дочь, о чем думает, о чем мечтает. Вот случайно выяснилось, что она никуда не ходит, не встречается с подружками, не играет во дворе. Она, Вероника Андреевна, повторила свою мать Альбину Петровну, которая больше времени уделяла лошадям, чем собственной дочери. Жуть. Надо что-то делать. Хотя бы поговорить.
– Юль, чаю не хочешь?
– Давай, – ответила дочь, вновь опрокинувшись на диван. – А ты сегодня уже не пойдешь на работу?
Вероника Андреевна забежала домой буквально на полчаса. Её ждали в театре, но она решила отложить дела и поговорить с Юлькой.
– Нет. Пойдем на кухню?
Они заварили чаю, сделали бутерброды с сыром и ветчиной, открыли банку с клубничным вареньем.
Вначале болтали о всяких пустяках, вспомнили смешные случаи. Потом Юлька начала рассказывать о забавных историях в гимназии. По мере того, как она рассказывала, в душе Вероники росла тревога. Школьные истории с большой натяжкой можно было назвать забавными. В их основе лежали жестокость подростков, стремление к лидерству любой ценой, бескомпромиссность и глубочайшее убеждение многих детей в своей избранности. Разумеется, гимназия была по карману не всем желающим. Учиться в ней стоило немалых денежных средств, да и отбор в классы был жесточайшим. Правда, учителя были первоклассные, предметы, судя по тетрадкам и оригинальным заданиям, велись на высоком уровне. Да и язык Юлька осваивала успешно, а это уже о многом говорит.
Только откуда эта печаль в зеленоватых глазах дочери, спросила себя Вероника Андреевна. Откуда циничные замечания в адрес учителей и одноклассников?
– Тебе не нравится учиться в гимназии? – напрямик спросила мать.
– Да нет, – вильнула глазами Юлька. – С чего ты взяла?
– Чувствую.
Дочка молча пила чай. Она съела уже два бутерброда, а сейчас отламывала маленькие кусочки батона, скатывала их в шарики и отправляла в рот. У Вероники было ощущение, что дочь заедает внутреннее беспокойство. Может поэтому девочка полнеет, пришло ей в голову. А муж еще удивлялся, как быстро исчезают конфеты из вазочки.
Теперь ей всё ясно. Сколько раз за вечер Юлька хлопнет дверцей холодильника? А постоянные крошки на письменном столе? А тарелки перед телевизором? Она-то думала, что это растущий молодой организм требует, а оказывается…
– Расскажи мне о гимназии, о своем классе, об учителях.
– Что рассказывать? Все нормально.
Видно было, что девочка не готова к серьезному разговору, возможно, сама еще до конца не разобралась в своих ощущениях. И Вероника решила отложить разговор.
– А давай, пойдем, погуляем! – предложила мать. – Погода, что надо, зайдем в магазин. Кстати, на бульваре новая выставка. Пойдем?!
– Лучше к деду, – вдруг заявила Юлька. – Мы так редко бываем у них. Бабуля обещала мне новых лошадей показать. Знаешь, у них там есть…
– Так в чем же дело? Поехали!
Вероника была готова на все, лишь бы не видеть печальных глаз дочери, не видеть её жующего рта.
Они отправились на Еремейку. В машине Вероника попыталась еще раз завести разговор о гимназии, но дочка отделалась ничего не значащими словами.
Дома никого не было, поэтому было решено отправиться на ипподром.
– Знаешь что, мам, ты не ходи, я одна. Ты ведь не любишь там бывать, правда? А ты побудь здесь, почитай.
С тем дочь и отправилась. А Вероника обошла дом, заглянула на кухню. Ужина не было и в помине. Тогда она решительно повязала фартук Альбины Петровны, достала картошку, капусту, свеклу, морковь, лук. Можно приготовить борщ! А на второе плов из курицы!
Пока варилось мясо, пока она чистила и крошила овощи, из головы не выходила Юлька. Её сегодняшние рассказы о гимназии чем-то напоминают рисунки в трехлетнем возрасте. Те же черные и коричневые тона, та же сдвинутость смыслов. Неужели опять? История повторяется? Престижный садик и престижная гимназия вызывают душевный дискомфорт у ребенка? Другим детям хорошо, а ей, Юльке, плохо? Что за странность? Если бы она училась плохо, комплексовала бы по этому поводу, тогда понятно. Но проблем с учебой нет. Насколько она знает от учителей гимназии, нет проблем в общении со сверстниками. Так в чем же дело?
…Еще одна звезда сорвалась и полетела за горизонт. Их на небе осталось совсем немного. Край неба зарозовел, заставив поблекнуть небесным светилам. Утро. Она так и не сомкнула глаз. А предстоящий день обещает быть трудным. Предстоящий разговор с мужем, необходимость решать что-то с работой, развод, разъезд, раздел…Бедная Юлька! Как она воспримет разлад в семье, как на ней отразится развод. Развод?
Недаром говорят, что утро вечера мудренее. Сейчас в свете наступающего дня Вероника отчетливо поняла, что её пробуждение толкает на поступки, которых она раньше ни за что бы не совершила. Если она поддастся слабости и позволит Косте вновь решать все за неё, то её пробуждение будет кратким, она вновь погрузится в сон, который лет через сорок плавно перейдет в вечный.
Неужели она позволит этому произойти?
Вероника прижалась лбом к оконному стеклу. Она ощутила в себе страх перед неведомым будущим и жажду нового, неизведанного. Позади оставалась спокойная обеспеченная жизнь за широкой спиной делового и так любившего её Кости Кирпичова. Впереди неясно маячило новое поприще, возможно, новая любовь, самостоятельные решения, победы и разочарования. Что предпочесть? Оставить все, как есть, или сделать решительный шаг и построить жизнь заново? Справится ли она с множеством проблем, которые обязательно встанут перед ней? Не испугается ли, не повернет назад?
В комнате становилось все светлее, а в душе Вероники все яростнее разгоралась борьба. Она в сотый раз задавала себе вопрос, неужели она сама по себе, без мужа, ничего не представляет из себя? Неужели она только приложение к мужу? Или за годы странного сна она привыкла к безмятежной жизни, отвыкла от самостоятельности, забыла, как сладка заслуженная победа? Ведь были же в её жизни моменты, когда усилиями её разума, воли, сердца свершалось задуманное. Почему же сейчас она сомневается в своих силах?
Прочь, сомнения! Долой, страхи! Ошибки, разочарования, недоуменные взгляды? Переживем! Трудности, потери, слезы? Преодолеем! Жить, а не спать!
…Юлька отправилась в гимназию, родители – на работу. Альбина Петровна хоть и была уже по возрасту на пенсии, но уходить на заслуженный отдых не собиралась. Да и замену ей на ипподроме не находили. Отец дорабатывал последний год и мечтал о том времени, когда все время посвятит рыбалке, саду и той хозяйственной работе, до которой был большой охотник.
Вероника убрала посуду после завтрака, налила себе кофе. Сегодня у неё важный день. Во-первых, надо подать заявление об уходе. Она представила, какими глазами будут на неё глядеть коллеги. Она даже объяснить никому не сможет, почему уходит из театра. Пока не будет полной ясности в плане сотрудничества с театрами, она решила молчать о своих пьесах. А что сказать Борису Львовичу? Он на сто процентов уверен, что Вероника Изверова заменит его со временем в театре. Может, рассказать ему все, показать пьесы? Надо подумать.
И еще! Следует устроить вечеринку для труппы, негоже уходить втихаря, словно провинившись в чем-то. Кафе на Набережной вполне подойдет, а можно и на сцене устроить прощание, только заказать необходимое…
Во-вторых, разговор с мужем. Вероника глянула на настенные часы – половина девятого. Самое время ему заявиться. Что будет? Сможет ли она устоять перед его напором? Недаром его зовут Костя-кирпич. Он всегда добивается того, чего хочет. Начнет настаивать, уговаривать, возможно, угрожать. Что в ответ скажет она?
На часах уже без четверти девять. Вероника прислушалась: кажется подъехала машина. Точно!
Она выскочила в коридор, накинула на плечи ветровку. На крыльце послышались чьи-то тяжелые шаги.
– Здравствуйте, Вероника Андреевна, – в проеме стоял один из охранников Кости. – Константин Сергеевич велел мне вашу машину пригнать. Вот ключи. Или может, во двор загнать?
– Спасибо, не надо. Все равно скоро на работу. А где сам Костя…Константин Сергеевич?
Секретарша сказала, что шеф звонил из дома, вроде задерживается.
Вероника понимающе покивала головой.
– Спасибо еще раз.
– Да не за что, Вероника Андреевна. Ну, я пойду. У вас здесь, – он покрутил головой, – такси можно поймать?
– Такси? А-а-а-а, такси…Надо выйти на параллельную улицу и пройти к трамвайному кольцу. Там и такси.
– Тогда до свидания, я пошел.
– До свидания.
Только когда за охранником закрылась дверь, Вероника почувствовала, как была напряжена. Руки дрожат, спину свело, ноги того и гляди подогнутся в коленях. Она без сил прислонилась к косяку. Ясно, что она не готова к встрече с мужем. Нужно срочно брать себя в руки, иначе все благие намерения разлетятся от одного слова, взгляда или прикосновения Кости.
Вероника решительно двинулась вглубь дома. Развязала пояс халата, стянула ночную сорочку. Оставшись голой, сделала десять отжиманий, потом тридцать раз качнула пресс, выполнила несколько махов ногами и под конец раз пятьдесят присела с вытянутыми вверх руками. Стало жарко, несмотря на наготу, а от резких движений слегка закружилась голова. Восстанавливая дыхание, пошла в ванную, где несколько раз переключала душ то на ледяную, то на горячую воду. Подобная экзекуция вкупе с физической нагрузкой дала результат. Сердце хоть и билось резко в груди, но уже не от волнения, вода смыла нервное напряжение, в голове прояснилось. Вот теперь другое дело.
Женщина до красноты растерла тело полотенцем, заново перекрутила волосы на затылке. Она видела себя в большом зеркале, словно со стороны: маленькая грудь, плоский живот, узкие плечи, длинная шея, тонкие руки. Голова чуть оттянута назад под тяжестью волос.
– Выстоишь? – спросила она свое отражение. – Ты такая маленькая, хрупкая, тебя сломать раз плюнуть. Подумай хорошенько, хватит ли у тебя сил пойти против Кости-кирпича, против житейских невзгод, против неизвестности и неопределенности.
Вероника повернулась боком.
– Красавицей тебя, конечно, не назовешь, но что-то в тебе есть. Может, тебе повезет, и встретится тебе тот, кто…
Тишину дома разорвал звонок. Вот теперь это, наверняка, Костя. Хотя у него имелся ключ от дома её родителей, но он всегда звонил, любил, чтобы его встречали, радушно приглашали пройти. Вероника вначале прошла в зал, надела халат, потом пошла открывать.
На пороге стоял Костя. Без цветов, без шампанского, без коробки конфет – символов примирения. Провинившийся муж посчитал, что разговор с женой о вчерашнем не требует праздничных атрибутов. Он молча прошел мимо Вероники на кухню, не раздеваясь, сел за стол. Она не пошла за ним, а шагнула в спальню переодеться. Для данного момента она выбрала брюки темно-горчичного цвета и рубашку цвета хаки.
Словно на войну собралась, усмехнулась она про себя. Что ж, повоюем. За самоуважение, за независимость, за достоинство. Кстати, «бьет, значит, любит», а «изменяет, значит…»?
На кухне она села напротив Кости. Бурно проведенная ночь ясно читалась на помятом лице мужа: не выспавшиеся глаза, темные круги сверху и снизу, опухшие губы. Правда, он был выбрит и наодеколонен, но впечатление от этого не менялось. К своему удивлению, Вероника поняла, что ей неинтересно, как закончилась прошлая ночь для её мужа. Но по всему видно, что алкоголя там было больше, чем любви. Ну, да Бог с ним. Главное…А что главное? Да, разговор о разводе.
– Ты решила развестись со мной? – угадал Костя. – Точно, решила. Из-за этой…ерунды.
Вероника молчала, лишь крепко сжимала под столом пальцы рук.
– Понимаю. Ты порядочная, а я свинья. Ты даже среди своих…артистов не баловалась, не испачкалась, а я …Все правильно, – он дотронулся до щеки женщины. – По твоему виду не скажешь, что ты сильно переживаешь.
– По-твоему, тоже, – она оперлась на спинку стула, сложила перед грудью руки. – Весело время провел?
– Весело, – повесил голову Костя.
Вероника с удивлением обнаружила, что каштановые волосы мужа сплошь перемежаются седыми. Почему-то раньше она этого не замечала. Или просто не хватало времени внимательно приглядеться к нему. У неё же в тридцать восемь не было ни одного седого волоска, чем она втайне гордилась. А сейчас она вдруг подумала, что наличие седины у Кости и отсутствие седины у неё закономерно: её жизнь, в общем-то, была безмятежной, а расстройства по пустякам не оставили следов. На долю же мужа выпало много всего, отсюда и седина.
Ей стало стыдно. Все эти годы она жила вначале под крылышком родителей, потом, как у Христа за пазухой, с Костей. Без бед, без печали. Были размолвки, ссоры, недоразумения. Костя был безукоризненным мужем. О таком мечтают многие женщины, и многие женщины спокойно закрыли бы глаза на шалости супруга. Так почему ей это не сделать, задалась вопросом Вероника. Конечно, её оскорбили как женщину, конечно, у неё появились большие сомнения в любви мужа, конечно, сцена на диване ударила по её самолюбию.
Но если быть честной? Если заглянуть в самый дальний угол сердца? Не отыщется ли там тайное желание испытать никогда не испытываемый ею восторг любви, бешеную страсть, все муки страстно влюбленной женщины? Именно то, что она не могла получить в браке.
Желание с каждым прожитым днем разрасталось, уже не довольствовалось маленьким уголком в груди, требовало исполнения. А она, Вероника, держала его за стальной дверью, не выпускала, тщательно охраняла. И только в редких снах она получала то, от чего отказывалась в жизни. Во сне она купалась в чистой любви, неописуемой нежности, изысканных или, напротив, примитивных ласках. А того, кто дарил ей это, звали то Ахмед, то Виктор, то Николай Владимирович, то еще как. Мужчины в снах имели разную внешность, действовали в разные ситуациях, любили её по-разному, но всегда у неё возникало одинаковое ощущение, что она находится в раю.
Часто Вероника просыпалась в слезах, но это были слезы счастья, умиления, наслаждения. Потом целый день она ходила под впечатлением сна и искала во всех встречаемых ею мужчинах черты того, кто приходил к ней ночью. А еще завидовала себе самой, той женщине, которая во сне имела то, чего она никогда не имела наяву. Чтобы избавиться от зависти, она все больше погружалась в работу, в заботы о дочери, штудировала толстые книги по искусству. Потом сон забывался, её вполне устраивал секс с собственным мужем, что избавлял её от поиска партнера на стороне.
Она была верной женой, если не считать измен во сне. Наверное, у врачей есть свои объяснения подобным снам, но они ей не требовались. Она жила с Костей и не видела возможности или необходимости что-то менять в своей жизни. Если бы вдруг ей явился принц на белом коне, то и тогда бы ничего не случилось. Как явился, так бы и исчез – спящая принцесса научилась жить в реальном мире, и никто не замечал, что она продолжает спать.
Однажды чары развеялись, она проснулась без всякого поцелуя принца-спасителя. И жизнь тут же начала преподносить ей сюрпризы, разгоняя остатки дремы. Первые шаги в новом состоянии выстроились так, что впервые ей приходилось делать выбор. Раньше такой возможности у неё не было – она подчинялась выбору других людей или обстоятельств.
Остаться в театре или уйти в свободное плавание, где только от твоего таланта и упорства зависит твое благополучие? Остаться при стабильном материальном достатке или рискнуть жить на скудные средства? Простить мужу измену, дав ему индульгенцию на последующие измены, или отыскать мужчину из её редких снов о любви?
Одно она знала точно: ничего в жизни не бывает случайно. Если ей довелось проснуться и изменить свою жизнь, то это правильно. Если сейчас сделать шаг назад, не станет ли она потом сокрушаться о нереализованном шансе? Если все оставить как есть, не пожалеет ли она о своей нерешительности?
К тому же от неё никто не требует, чтобы она взрывала мосты за собой. Строить новую жизнь не обязательно на пепелище.
