скачать книгу бесплатно
Предложение было сделано, невеста хоть и не дала вслух согласие, но не стала возражать, когда Костя поцеловал её.
– Андрей Викторович, Альбина Петровна, ты Верочка, – проникновенно начал Костя, – знаете, как я уважаю вашу семью, как отношусь к вам. Верьте моему слову: вы для меня были и останетесь родными людьми, чтобы ни случилось в жизни. И обещаю вам, – он обнял Верочку, – ваша дочь не будет знать трудностей и забот, не станет жалеть, что согласилась выйти за меня замуж. – А потом без всякого перехода, – там, в машине отец сидит и брат с женой. Я позову?
– А как же! – хором ответили Изверовы.
Остаток дня семейство провело на открытой веранде позади дома, наслаждаясь шашлыком и свежеприготовленными салатами. Сергей Васильевич Кирпичов и старший брат Кости Кирилл с женой Люсей, хоть и не были знакомы с родителями Веры раньше, быстро освоились в незнакомой обстановке. Пили «Цинандали» и домашнее вино за здоровье присутствующих и состоявшуюся помолвку.
Через месяц сыграли свадьбу.
Ну, вот и пришла. Кажется все спокойно, значит, родители еще ничего не знают. Кирпичов, видать, не стал на ночь глядя беспокоить родственников. Интересно, где он сейчас: с секретаршей или еще кого-нибудь нашел?
Вероника открыла калитку, прошла по бетонной дорожке к двери дома. Над ступеньками горела лампочка. Женщина совсем уж собралась позвонить, но в последнюю минуту решила еще немного продлить своё одиночество. Попытаться окончательно успокоиться, «привести лицо в порядок», как говорил их режиссер в театре, когда видел озабоченное домашними проблемами лица артистов.
Она опустилась на верхнюю ступеньку, подперла щеку кулаком. Света лампочки хватало на четыре ступени и неширокую полоску дорожки. Остальное скрывалось в ночи. Правда, в гостиной горел свет, отбрасывая оранжевое пятно на кусты под окном. Все было ухожено, прибрано.
Красота и порядок около дома – заслуга Андрея Викторовича. Натрудившись весь день среди металла, стекла и бетона, отец с удовольствием копался в земле, тщательно взращивал редкие виды кустарников и цветов. Еще две-три недели назад глаз радовал ковер цветов на клумбах, но к сентябрю остались лишь астры, георгины, хризантемы. Из года в год Юлька приходила в школу первого сентября только с букетом, составленных под строгим надзором дедушки. Тот считал, что кое-как собранный букет выглядит так же, как небрежно одетый человек, пусть даже одежда у него дорогая.
– В букете должна быть гармония, – поучал Юльку Андрей Викторович. – Недаром, японцы возвели икебану в ранг государственно-важного дела. Если человек не может правильно составить цветочную композицию, сможет ли он грамотно спланировать свою деятельность? А для женщины, – он поднял палец вверх, – это еще важнее, потому что дом, семью можно рассматривать, как сложный букет. А кто главный в семье? – спрашивал он маленькую Юльку.
– Ты, деда?
– Я, конечно, тоже не последнее колесо в колеснице, но дом держится на женщине.
– Какой, деда?
– Как какой, внучка. В каждой семье своя: здесь, – он махнул головой в сторону дома, – бабушка Аля. Дома у вас – мама, а когда ты вырастешь и выйдешь замуж, главной в семье будешь ты. Даже если твой муж будет миллионер…
– А кто это миллионер? – перебила Юлька.
– Это значит, у него куры денег не клюют. Так вот, – продолжал дед, – семья на женщине держится, на её мудрости и душевной гармонии. Понятно?
– Ага.
Неизвестно, все ли Юлька поняла из слов деда, но результат был самым неожиданным: однажды её застали около птичьего сарая. Девочка уговаривала несушек и нарядного петуха по кличке Феликс «поклевать денежки». На вопрос, что она делает, Юлька ответила:
– Хочу знать, мы миллионеры или нет.
– Ну, и как? – спросила бабушка Аля.
– Мы миллионеры, потому что у нас курочки деньги не клюют.
Семейство захохотало.
Давно у Юльки не возникает желания проверить, миллионеры ли её дедушка или папа, но каждый год учителя обращают внимание на тщательно продуманный букет Юли Кирпичовой.
Вероника горько усмехнулась.
Когда она выходила за Костю замуж фамилию оставила свою, Изверова. Её не оставляла мечта увидеть афишу со своим именем, написанным крупным шрифтом: Ника Изверова, но никак не Вероника Кирпичова. Костя отнесся к желанию невесты с пониманием, не устроил скандала, но твердо сказал, что дети их будут Кирпичовы.
Чтобы как можно скорее увидеть свою фамилию на афишах, сразу же после медового месяца Вероника устроилась в местный театр. Её приняли радостно, тем более, что главный режиссер много лет был знаком с семейством Изверовых. Одновременно с ней в театре появилась еще Ксения Павловская, закончившая театральный институт где-то в Сибири и переехавшая к ним по семейным обстоятельствам. На двух молодых артисток возлагались большие надежды.
Репетировать с Верой было одно удовольствие: она с легкостью запоминала свои тексты, тексты коллег, при случае могла заменить на репетиции любого. Ксения ничем особым не выделялась. Новых спектаклей пока не ставилось, и девушки могли рассчитывать только на роли внезапно захворавших артистов, да на маленькие, незаметные рольки молоденьких служанок, безмолвных свидетелей или девочек на побегушках.
Несмотря на то, что Верочка вела себя достаточно благоразумно, мужчины помоложе пытались ухаживать за нею, но ничего серьезного или оскорбительно не предлагали. Они были наслышаны о муже молодой артистки, которого давно уже не за внешность звали Костя-кирпич. Начавшаяся перестройка выявила у него жесткий характер, умение добиваться своего во что бы то ни стало, давить всех, вставших на его пути.
Организовав свое собственное дело, Кирпичов был умен, изворотлив, но не гнушался применять в делах приемы, свойственные простому кирпичу, летящего с высоты пятиэтажного дома. Партнеры его уважали, враги побаивались. И только Верочка, его жена, не замечала перемен в своем Костике. Он был с ней предупредителен, нежен и ласков, одевал её во все фирменное, не ограничивал в средствах. После того, как она родила ему дочку, подарил машину «Жигули». Не успевала Вера о чем-то подумать, как Костя исполнял её желание. Как само собой разумеющееся молодая женщина принимала заботу мужа, дорогие подарки в праздники и просто так. Он выбирал для неё одежду и обувь, и цена никогда не играла для него роли. Вера счастливо улыбалась, благодарила поцелуем и верила в свое, как она считала, заслуженное счастье.
Три года, что Вера сидела в декретном отпуске, были, пожалуй, самыми счастливыми в их жизни. Это были медовые годы. Верочка успевала не только ухаживать за ребенком, но и готовить любимые блюда Костика, печь торты, стряпать пироги, украшать их квартиру. Её проснувшаяся сексуальность нашла горячий отклик у мужа, который упивался близостью со своей красавицей женой, которая и после родов сохранила удивительно стройную фигурку. Одеваясь на деньги мужа с большим вкусом, она строго следила, чтобы и Костя выглядел презентабельно, дипломатично предотвращала его попытки слиться внешним видом и манерами с массой «братков».
После декрета Верочка вновь вернулась в театр. С удивлением узнала, что Ксения Павловская добилась успеха, есть у неё и главные роли. Конечно, и Веронике представилась возможность в новом сезоне сыграть несколько небольших, но значимых ролей. Она с жаром начала репетировать, но первая же репетиция на большой сцене…
Вся труппа испытала шок. Стоило милой Верочке ступить в освещенный круг, как исчезла её живость, искренность, непосредственность. Она сделалась холодно закованной, сухо цедила текст и двигалась по сцене с грацией робота второго поколения.
Это была катастрофа. Кто-то хихикал, кто-то жалел Верочку, а заслуженный режиссер вынужден был забрать у неё роль, а потом продолжал менять ей роли с маленьких на еще меньшие, незначительные. Конечно, её такое отношение обижало.
– Мне не дают работать, – плакалась она в плечо Альбины Петровны. – Этой мымре Павловской опять роль дали, а мне три слова в конце второго акта: «Кажется, в ночь пойдет дождь». Что за несправедливость!
Альбина Петровна обняла дочь, погладила, как маленькую, по голове. У неё сжималось сердце, когда она видела Веронику в таком состоянии. Бедная девочка!
Вероника не подозревала, что Альбина Петровна уже разговаривала с режиссером театра, с которым была знакома с давних лет. При всем уважении к Альбине Петровне Борис Львович был категоричен: таланта у Вероники нет.
– Дорогая Альбина Петровна, поверье, если бы хоть искра тлела в Веронике, я бы сумел разжечь из неё пламя. Увы! Сам поражен до глубины души: вне сцены Вероника – само обаяние. Жесты, мимика, голос – лучше и не надо! Но видели бы вы её на сцене, – режиссер удрученно покачал головой. – Приходите на репетицию, сами увидите.
В ближайший свой свободный день Альбина Петровна, никем не замеченная, пробралась в репетиционный зал, выбрала самое затененное место в последних рядах партера.
Репетировали небольшую сцену, где Веронике по роли нужно пройти к столу, взять нужную бумагу, быстро прочесть её и бегом вернуться к двери, где её встречает хозяин дома, который крайне удивлен, застав свою племянницу в кабинете. Звучит несколько фраз, и девушка, вырываясь из рук дядюшки, убегает. Всё.
Но как это было сыграно! Альбина Петровна глазам своим не верила. Неужели это её Верочка?! Эта мумия с вытаращенными или наоборот невпопад прищуренными глазами, с раскачивающейся походкой мамы-утки и замогильным голосом?! Хорошо, что Вероника не видит себя со стороны, иначе она бы сгорела со стыда.
Мать сидела в темноте зала, схватив себя за пылающие щеки. Прекратить, нужно немедленно прекратить это! Сцена не для неё! Пусть потрачены шесть лет, это не страшно. Страшно будет, когда состоится премьера спектакля, и все увидят бедную Верочку на сцене.
Альбина Петровна не помнила, как выбралась из зала, как добралась до дома. Она с нетерпением ждала мужа, чтобы рассказать ему о страшной ошибке Вероники, выбравшей профессию артистки. А ведь муж предупреждал! Почему же она не прислушалась к его доводам? Она, мать, тоже виновата в том, что случилось. Это слепая материнская любовь сыграла с ней такую жестокую шутку.
Пока готовился ужин, Альбина Петровна вспоминала, как в течение выпускного года она, посвященная дочерью в планы поступать в театральный институт, тайком от Андрея Викторовича репетировала с Вероникой. Они разыгрывали целые куски из Грибоедова, Островского, Арбузова. Верочка была великолепна! Руку на отсечение! Что же произошло? Если бы сегодня в театре дочь сыграла так же, как тогда, в школьные годы, она бы первая зааплодировала ей. Верочка, её живая, как мотылек, доченька на сцене выглядела перемороженной говядиной.
Сокрушенная неудачей дочери, Альбина Петровна недожарила котлеты, пересолила салат. В чашку Андрея Викторовича бухнула столько сахара, что тот и глотка не смог сделать.
– Что с тобой сегодня, Аля? – наконец заметил её состояние муж. – Что-то произошло? Молодые поссорились, или у тебя кобылы перестали жеребиться?
– Тьфу, тьфу, – повернула голову налево Альбина Петровна. – Слава Богу, Веронике муж хороший, заботливый достался, хоть и не красавец, конечно.
– Да уж, конечно, – усмехнулся Андрей Викторович, разворачивая газету. – Им вечером и свет включать не надо – от Костиной шевелюры светло. Ха-ха!
– Не вижу ничего смешного, – обиделась за зятя женщина. – А вечерами, между прочим, он с Вероникой гулять ходит, интересуется её делами, а не прячется за газетой. Дома у них только и слышно: «Верочка, Веруня, красавица моя, хорошая моя…»
– Ну-у-у, опять.
Андрей Викторович очень уставал на работе, общаясь с широким кругом людей, поэтому дома искал тишины и покоя. Жена его, ветеринарный врач, тоже приходила домой чуть живая и обычно не настаивала на разговорах, не мешала дремать на диване, болеть за «Спартак» или возиться в саду за домом. Если у неё и случались приступы общительности, как сегодня, то он обычно настраивался перетерпеть час-полтора, выслушать жену и постараться угадать, что она хочет услышать от него, чтобы ответить впопад.
Вот и сейчас, он отложил газету, снял очки и, сложив руки перед грудью, сделал «внимательное» лицо.
– Аля, успокойся и расскажи, что случилось.
Альбина Петровна честно рассказала о своем визите в театр и своем впечатлении от игры Вероники. Муж молчал, но по появившейся между бровями складочке, Альбина Петровна поняла, что он расстроен не меньше её.
– Ты, наверное, ругаешь сейчас меня, – проговорила она, – но я не кривила душой, когда поддержала Веронику, решившую поступать в театральный. Она действительно замечательно играла. А потом, вспомни: она сдавала экзамены, и у комиссии не возникло сомнений в её одаренности. Иначе её бы и не приняли. Сколько человек после творческого конкурса забрали документы, а Вероника прошла его с легкостью. Что случилось Андрюша? – глаза жены вновь наполнились слезами.
– А я-то думал, что у девочки все хорошо, – Андрей Викторович усадил жену рядом, обнял за плечи.
Случилось то, чего он боялся все эти годы. Несмотря на годы учебы в известном театральном вузе, неординарную внешность, Веронике вход на сцену запрещен. А он мог бы привести множество примеров, когда невзрачный на вид человек на сцене преображался, гляделся гигантом, величайшим гением эпохи, хотя по жизни он самое что ни на есть тьфу! Взять того же Тимофея Кемерина: болван болваном, в жизни трех слов связать не может, производит самое жалкое впечатление. А как играл, пока на пенсию не ушел? Будто и ростом выше становился, и говорил как Цицерон, глаза молнии метали. Женщины после спектаклей цветами забрасывали, записочки слали. Что и говорить…
– Помнишь Кемерина? – вслух произнес Андрей Викторович. – Не смотри, что в жизни мозгляк, а как гремел! Одно время в Москву хотели забрать, да не дождались, когда просохнет от вина.
Жена согласно качала головой. Она тоже могла бы рассказать мужу о Павловской, которая сегодня тоже присутствовала на репетиции. Боже мой! Невзрачный воробышек, кикимора востроносая, прости Господи, а как играла?! Борис только что не подпрыгивал на месте от удовольствия, все нахваливал: «Молодец, девочка! Замечательно, девочка!». Что и говорить, если бы не Вероника, она, Альбина Петровна, тоже в восторге хлопала бы в ладоши.
Какая обида!
Изверовы сидели на просторной кухне, упрекая в душе самих себя, что не смогли предостеречь единственную дочь от неверного выбора.
– Ладно, мать, не переживай. Может, сама Вероника поймет, что не на своем месте. Не глупая она у нас. А если и поплачет, то не страшно – слезы душу очищают, – он похлопал жену по плечу. – А я, поговорю с Борисом. Может, у них там найдется должность при театре, кроме артистки. Все-таки у девочки высшее театральное образование…Как считаешь?
– Смотри сам, Андрюша, – ответила жена. – Но чтобы Вероника не узнала, что мы вмешиваемся.
На том разговор закончился. Но поговорить с режиссером Андрей Викторович так и не сумел. А вскоре ситуация разрешилась сама по себе.
…Вероника Андреевна зябко повела плечами. Надо идти домой, пока не подхватила простуду. Сколько можно прятаться? Все равно и родители, и Юлька узнают правду, не сегодня, так завтра. Вот только рассказывать им все, как происходило там, в квартире, она не будет. Надо все-таки пощадить их целомудрие.
Похлопав себя по озябшему телу, женщина решительно шагнула к двери. Чего себя обманывать? Она ждала, что Костя рванет за ней, объяснится, не заставит её брать на себя трудную миссию рассказать близким о том, что случилось. Она привыкла, что муж всегда брал на себя улаживание проблем, неприятные разговоры с кем бы то ни было. Он решал за себя, за неё, за всю семью. А теперь она должна что-то решать.
А что решать? Остаться без мужа в тридцать восемь лет? Пойти на раздел имущества, квартиры, а потом взять на себя все хозяйственные и бытовые заботы? Или вернуться к родителям, спрятаться под их надежное крыло и оставаться любимым чадом до седых волос?
Вероника снова отошла от двери, снова села на ступеньку, схватила себя за виски. Си-ту-а-ци-я!
Ночь вступала в свои права. Звезды безучастно смотрели на землю, красовались друг перед другом. В стороне кладбища пропел петух, за ним второй, потом уже нельзя было различить, сколько певцов вступило в соревнование, кто громче и продолжительнее прокукарекает. Почти в каждом дворе на Еремейке были куры. Некоторые держали кабанчиков, другие коз. Это был отголосок той жизни, когда еще существовала деревня Еремеевка, на месте которой строились кирпичные дома для работников ипподрома и принадлежащего ему совхоза. Сейчас о деревне напоминает лишь старое кладбище, да название их района.
У неё же за то время, как она отсюда уехала, многое в жизни изменилось.
Кого теперь винить в том, что произошло в их с Костей жизни? Себя, мужа? Ремонт?
Не будь этого треклятого ремонта, не было бы сегодняшней сцены на продавленном диване. Вот из-за такой ерунды и распадаются семьи. А может, она себя обманывает? Не сейчас, во время ремонта, так через месяц по его окончании Вероника могла застать своего мужа в объятиях секретарши. Допустим, не в квартире, а у него в офисе, куда она частенько заходила по надобности. Так что же во всем винить ремонт?
А ведь двенадцать лет назад они пережили первый свой совместный ремонт квартиры. Двухкомнатная небольшая квартирка на втором этаже кирпичного пятиэтажного дома после прежних жильцов требовала основательной реконструкции. Трудно было найти в ней хоть метр площади, не изуродованной взрослыми и порастающим поколением многодетной семьи: косяки дверей – в щепы, сантехник – в осколки, полы – в пробоины, обои на стенах – в лоскуты. Молодожены тогда потратили неделю только на то, чтобы очистить квартиру от следов варварского отношения к жилью. Чтобы не забивать единственный контейнер у дома, Константин пригнал трактор с тележкой, которую они и засыпали доверху остатками штукатурки, керамической плитки, линолеума, обоев, деревянных частей. Квартира напоминала место побоища, опорный пункт последнего защитника, который без боя не уступит и пяди земли. Закончив, наконец, с выносом мусора, Изверовы приступили собственно к ремонту.
Первый ремонт Изверовых стал для них вторым медовым месяцем. У них не было достаточно денег, чтобы нанять рабочих, зато была возможность взять одновременно отпуск и приступить к обустраиванию семейного гнезда. Выяснилось, что Костя вполне справляется со штукатурно-малярными работами, а Вероника удивительно аккуратно подгоняет обои и выкладывает рисунок из плитки. На кухне появилось красочное керамическое панно с яркохвостым петухом, хохломской посудой и деревенским набором овощей. Ванная встречала всяк входящего летящим на всех парусах кораблем, сопровождаемым игривыми дельфинами и белоснежными облаками.
Они просыпались рано утром, наскоро перекусывали бутербродами и чаем, обсуждали планы на предстоящий день. Их рабочий день длился до вечера с краткими перерывами. Закончив намеченное, они наскоро споласкивались под душем и при свете голой лампочки неторопливо ужинали отварными сардельками, рыбными консервами, холодным кефиром, принесенными Альбиной Петровной пирожками. За ужином они не уставали хвалить друг друга, восхищаться умением «делать красоту», находить выход в тупиковой ситуации. Они ели и целовались, целовались и кормили друг друга из рук кусочками хлеба, ломтиками огурца. А потом стелили на чистый пол матрас, кидали подушки и валились замертво, обхватив друг друга руками, переплетясь ногами. Намаявшись за день, им было не до любовных игр, но то чувство, что они испытывали тогда на полу, было сродни тому, что они испытали в период медового месяца. Засыпая в объятиях друг друга, они шептали: «Я люблю тебя», и этого было достаточно, чтобы по телу разлилась блаженная истома, а душа взлетела к небесам.
И вот через полтора десятка лет уже в новой квартире они затеяли ремонт, но пригласили бригаду отделочников из известной строительной фирмы. О том, чтобы делать ремонт своими силами, не было и речи: оба были заняты на работе, да и современные дизайнерские требования к жилью изменились кардинально. Теперь их бы самих не устроило то качество, которое они могли бы выдать. Петухи и парусники ушли в прошлое, изменилась технология наклеивания обоев, настил полового покрытия требовала специальных приспособлений.
Константин оставался в квартире, чтобы контролировать ситуацию с отделкой квартиры, Вероника с дочкой перебралась к родителям. В фирме пообещали ремонт закончить за месяц, и они вполне могли захватить бархатный сезон на море.
А что получилось?
Вероника вспомнила: когда они в тот, первый ремонт, начали сдирать старые обои со стен, то обнаружили под ними плохо заштукатуренные ямки, трещины, целые разломы. Пока Костя не затер стены раствором, они являли жуткую поверхность, истерзанную временем, поплывшим фундаментом и острыми предметами. Обнажилась изнанка другой, невидимой глазу жизни.
Как это похоже на сегодняшнюю ситуацию, пришло ей в голову. Ремонт обнажил тайную сторону их жизни. И её составляют не только трещины и царапины измены мужа, но и изломы скрываемых от Кости желаний и устремлений самой Вероники.
За несколько часов после сцены в квартире с участием мужа и его секретарши, Вера яснее ясного поняла, что прожила она свои тридцать с лишним лет, словно во сне. Ведь бывают же реалистические сны, когда даже запахи чувствуешь, и чувства настоящие испытываешь, и действуешь осознанно. Она могла припомнить несколько случаев, когда сама не могла точно сказать, это происходило с ней в действительности, или ей это приснилось. А бывало, что вначале она что-то видит во сне, а через какое-то время это же происходит наяву. Она вроде бы жила, двигалась, разговаривала, вроде бы любила, уважала и ненавидела, но все это как-то плоско что ли. Действительно, как во сне.
Может, в этом причина сегодняшнего? Возможно, она начала просыпаться и вдруг увидела то, чего раньше не замечала? Или судьбой так сложилось, что начавшийся процесс просыпания начал обнажать реальную картину её жизни и спровоцировал сегодняшнее происшествие?
Но когда она начала просыпаться? Не сегодня же?
– Верочка! – открылась дверь за спиной Вероник Андреевны. – А я не сплю, жду тебя. Начала беспокоиться. Дай, думаю, выйду к воротам, – Альбина Петровна в халате и накинутом на плече стареньком пальто осторожно притворила за собой дверь, присела рядом с дочерью.
Было достаточно темно, и Вероника не боялась, что мать заметит её заплаканное лицо. Так хотелось оттянуть момент объяснения.
– Вот решила посидеть немного, – голос Вероники был глухой, сырой от слез.
Альбина Петровна это заметила сразу.
– Вставай-ка, – потянула она дочь. – Пойдем в дом. Гляди, совсем околела. Разве можно в сентябре на крыльце сидеть, не одевшись. Вставай, вставай. Вот увидишь, – мать заметила, что дочь с трудом расправила затекшие ноги, – обязательно простуду подхватишь.
Они двинулись к двери. Переступив порог, Вероника постаралась встать так, чтобы лицо её было в тени, но Альбина Петровна решительно развернула её к себе лицом.
– Та-а-а-ак, – протянула она. – Раздевайся и быстро в ванную, тебе надо согреться.
– А-а-а-апчхи! – Вместо ответа Вероника оглушительно чихнула и испуганно прикрыла рот ладонью.
– Не волнуйся, спят, – успокоила её мать. – Отец наработался в саду, а Юлька сегодня полдня на ипподроме конюшню чистила. Умаялась, бедная. Давай, давай.
Она подталкивала дочь в спину, пока та не скрылась за дверью ванной.
– Халат и полотенце я тебе сейчас нагрею. А ты посиди подольше и соли добавь в воду.
Измученная усталостью и переживаниями, Вероника только головой качнула в знак того, что слышит. Оставшись одна, женщина тяжело опустилась на край ванны, повернула до упора кран горячей воды. Помещение быстро наполнялось белым паром, зеркало запотело, и теперь Вероника не видела своего распухшего от слез носа, заплывших глаз, обиженно скривившихся губ. Она разделась, добавила в воду холодной воды, насыпала горсть обыкновенной поваренной соли и погрузилась в прозрачную воду до самого подбородка.
Вероника обожала сидеть в ванной, любила всевозможные ароматические добавка и шампуни, но сегодня ничего этого ей не требовалось. Просто согреться, и чтобы ослабла пружина, закрученная внутри. Где-то под ложечкой возникло жжение и волной боли разошлось по телу. Голову стянуло обручем, а скулы натянулись так, словно она целый день, как канадский хоккеист жевала огромную порцию жевательной резинки. Пытаясь избавиться от мучительной головной боли, Вероника ушла с головой под воду, чувствуя, как намокают волосы, как маленькие шустрые ручейки пробиваются меж плотных прядей нераспущенных волос. Через минуту она вынырнула, нащупала заколки, вытащила и бросила на кафельный пол. Мотнув головой, она выпустила на свободу длинные волосы, которые тут же закрыли её до пояса.
– На-ка, возьми.
В ванную зашла Альбина Петровна. Повесила на крюк в стене длинный махровый халат, рядом полотенце и протянула дочери наполовину наполненный стакан.
– Выпей, это не валерианка, – сказала она, заметив, как скривилась дочь. – Водка.
Вероника удивленно задрала брови.
– С ума сошла! Да я такую порцию не осилю.
