Стрела времени

***

22 июня 1941 года, Брест, Обком.

Первая бомба, упавшая на территорию Советского союза поделила жизнь на до и после. Мир перевернулся. Сразу и без предисловий. Все смешалось в едином тяжелом гуле: звуки летящих самолетов, звуки взметнувшихся в воздух артиллерийских снарядов.

Один из первых же снарядов ударил в здание обкома партии. От попадания вылетели стекла вместе с рамами в кабинете первого секретаря, с потолка и стен посыпалась штукатурка. В один миг здание превратилось частично в руины.

События развивались стремительно. В первые минуты войны, в здании обкома партии находились начальник областного управления НКГБ А.А. Сергеев вместе с начальником областного управления НКВД В.Г. Овчинниковым, поскольку первым секретарем обкома партии Тупицыным они были направлены на свои места с приказом поднять по тревоге личный состав и организовать охрану здания.

С залпами орудий противника  раздались и первые выстрелы по Управлению: перед зданием, а также за зданием суда по ул. Леваневского, заняли позиции немецкие диверсанты Гюнтера, который к началу операции вернулся из Пугачево и возглавил взвод «Бранденбург». Завязалась ожесточенная перестрелка.

Тупицын, чудом не оказавшийся под обрушенной стеной, подбежал к столу и судорожно набрал внутренний номер Сергеева. Связь работала.

– Сергеев. Алло. Сергеев. Выясни обстановку в штабе 28-го стрелкового корпуса и военной комендатуре. Если связи нет, готовь эвакуацию.

– Есть, товарищ первый, – сквозь щелчки прохрипел голос Сергеева.

Зазвонил городской телефон. Тупицын бросил трубку внутреннего телефона и схватил другую.

– Да, это Тупицын. Что? Кто это? Повторите? – пытаясь перекричать шум взрывов переспросил он.

– Это Мухин, Мухин. На станции вагон с вещами стоит, не отправляют. Что делать? – спросил голос.

– Что? Вы с ума сошли, Мухин. Какие вещи. Вы, идиот, Мухин. Что хотите, то и делайте, – Тупицын бросил трубку.

Он огляделся в кабинете.

– «Ч-черт. Архив. Не вывезли. И ключей нет. Ч-черт. Документы из сейфа убрать. Сейчас же».

Тупицын сделал пару шагов к своему сейфу и в это время раздался грохот, здание задрожало, и пол под ногами первого секретаря рухнул вниз.

– Мих – а – ил Ни – ко – ла – иииич, – где-то далеко, очень далеко звал голос. Виски пульсировали дробью.

– Михаил Николаевич, – ближе и четче услышал первый секретарь. Он попытался открыть глаза, но сразу закрыл их из-за облака пыли, которое горячим и грязным пеплом ужалило глаза.

Через некоторое время, ему удалось приоткрыть их и осмотреться. Он лежал на груде бетонных обломков, с торчащей в разные стороны арматурой. Вокруг полыхало пламя и клубился черный едкий дым. Насколько хватало взора Тупицын видел только глыбы искореженных перекрытий, куски кирпичной кладки и разнесенную в щепы мебель.

– Михаил Николаевич, вы меня слышите, – повторил голос.

Тупицын перевел взгляд и увидел, склонившегося над ним, капитана госбезопасности Сергеева. У того по щеке стекала струйка крови, сам он был в перепачканной гимнастерке, которая в нескольких местах походила на изорванную ветошь.

– Слышу, Алексей, слышу.

– Мои ребята обнаружили немцев на подходе. Сейчас минометный обстрел прекратится, начнется штурм.

– Сколько у тебя людей? – спросил Тупицын.

– Около 30 человек.

– Здание удержим?

– Нет. Наблюдатель насчитал, как минимум, 200 атакующих.

– Давай, Алексей, в подвал. Там примем решение.

В подвале находились семьи руководства облисполкома и командного состава УНКВД и УНКГБ. Тупицын и Сергеев спустились под канонаду снарядов и мин в подвальное помещение, перебираясь по образовавшимся местами завалам.

В подвале на скамьях вдоль стен расположились несколько женщин и дети. Всего человек 20. И малые и подростки скучились около матерей, кто прижимался всем телом, кто держал за руку. Ужаса и беспомощности в их глазах не было. Да, эти женщины и дети ничего не могли сейчас противопоставить подающему с неба металлическому урагану смерти, но они сидели в относительно безопасном месте и спокойно ожидали спасения. Они были уверены, спасение придет. Не может не придти.

Уверенность женщин передалась и первому секретарю, который после контузии, не мог никак взять себя в руки. Тупицын взглянул на жену и детей.

– Надо выехать из города в район Кобрина, а там видно будет. Где Яша? – сказал он.

– Я здесь, – ответил голос из-за спин сотрудников в форме.

К счастью, автомашины «ЗИС-101» и «ЗИС-5», как сообщил шофёр Яша, были на ходу. И хотя в стену гаража попал снаряд и взрывом сорвало крышу со сто первого, его осколки пробили только в нескольких местах кузов, а ходовая часть и мотор были целы. Оказывается, это был тот второй снаряд, взрыв которого застал первого секретаря в кабинете. Он немножко не долетел до здания обкома, разорвавшись в гараже прямо напротив его окон.

– Сто первый не подходит. Выводи скорее пятерку, – распорядился Тупицын.

По существу, женщины и дети не были толком одеты. При начале обстрела, они кто в чем были вбежали в помещение подвала, разыскивать что-то нужное и ценное не было времени. Тупицын приказал взять с доступных кроватей одеяла, подушки и положить их в кузов ЗИСа.

– Яша, едь по Пушкинской улице по направлению на станцию Брест-5, а там и на Кобрин; только едь сначала по просёлочным дорогам, так как Варшавское шоссе, наверняка уже загружено и обстреливается. В Кобрине если обстановка, позволит, ждите.

Тупицын не посмотрел в глаза жене. Он знал, что в этих любимых ему глазах сейчас написано: несогласие, возражение решению мужа. Но он, в этот трудный момент, не принадлежал своей семье, не принадлежал себе. Сейчас он – государственник, партиец, защитник Родины. И решения должны быть государственными.

Пока шли сборы и погрузка в автомобиль во дворе здания обкома, Тупицын поручил Сергееву организовать выезд автомашины с территории обкома. Сергеев, учитывая опасность, отдать такой приказ кому-то из своих подчиненных не смог. И пошел сам, взяв с десяток бойцов.

Через 20 минут, женщины и дети были погружены на подушки и одеяла, туда же пошло все, удалось найти из одежды.

– Товарищ первый, – услышал сзади голос Тупицын.

– Сергеев вернулся? – спросил первый секретарь.

– Капитан Сергеев ранен.

– Тяжело?

– В голову и плечо. Со стороны Леваневского приближаются немцы. Численность до роты.

– Все. Больше ждать нельзя. Отправляйте машину, – приказал Тупицын. – Я найду вас, когда прогоним…этих. Наши войска город Брест не сдадут, – последнее, что сказал жене и детям первый секретарь.

Глядя на удаляющийся ЗИС – 5, Тупицын подумал:

– «Меня убьют не на их глазах, а их убьют не на моих».

И у него как-то немного отлегло от сердца.

***

Директива № 2 Главного Военного Совета:

"Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО

Копия нар. ком. Воен. мор. флота.

22 июня 1941 года в 04 часа утра немецкая авиация-без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.

Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением Германии на Советский Союз приказываю:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. До особого распоряжения наземными войсками границу не переходить.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск. Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100- 150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель. На территории Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать.

Тимошенко, Жуков, Маленков

№ 2

22.6.41 г. 7.15

***

22 июня 1941 года, ОПАБ 18.

После захвата в 01.00 немецкого перебежчика, который сообщил о начале наступления утром 22 июня, майор Бирюков отдал приказ вывести личный состав на оборонительные позиции. Срочно организовали выдачу боеприпасов и транспортировку их в помещения ДОТов. Время убегало сквозь пальцы.

Слова капитана Мамина уже не выглядели такими уж неправдоподобными. Да, и Бирюков, положа руку на сердце, думал в том же направлении. Только не мог он, офицер, пострадавший от репрессий 37-го, в присутствии командиров иначе отреагировать на слова капитана. Собственно, молчаливое согласие майора с доводами Мамина уберегло последнего от неминуемого расстрела, как паникера и предателя.

Командир батальона небезосновательно рассчитывал на 22-й танковую дивизию, которая тоже входила в первый эшелон войск 4-й армии, но располагалась за рекой Мухавец, южнее Бреста, в трех-четырех километрах от границы. Штатным предписанием полагалось, что в случае нападения противника стальной клин генерала Пуганова нанесет контрудар и опрокинет врага.

Наблюдательный пункт майора помещался на самой опушке леса. Отсюда было хорошо видно поле, спускавшееся к Бугу и такое же поле, поднимающееся к лесу, уже на немецкой стороне. На переднем краю у комбата располагались ДОТы лейтенанта Сокола.

 Без десяти минут четвертого солдаты лейтенанта Сокола, занимавшие позиции вблизи ДОТов увидели, как небо заволокло черной и гудящей, как рой пчел, тучей. Большие серебристые «птицы» Люфтваффе держали курс в сторону Минска. Бойцы, задрав головы, провожали их взглядами. Все они думали об одном и том же, страшась поверить своей догадке. Самолеты пролетели высоко стройными рядами в шахматном порядке, пока не исчезли за облаками.

Через несколько минут с немецкой стороны начался артиллерийский обстрел. Бойцы мгновенно попрятались в бетонных коробках ДОТов.

– Дай первого, – скомандовал Сокол связисту.

– Первый на связи.

– Товарищ майор, ведется массированный обстрел наших позиций. Жду сигнала для начала отражения.

– Погоди лейтенант. Слышишь, ты погоди. Произошла какая-то неувязка с началом учений. Разбираемся. Огня без приказа не открывать, – Бирюков действительно в первые минуты войны пытался связаться со штабом армии и выяснить, каким решением он должен руководствоваться.

Сокол увидел, как со стороны командного пункта взмыли в воздух три сигнальные ракеты, обозначающие стрелявшим, что бьют по расположению своих частей. Лейтенант, выглядывая из амбразуры, осмотрел позицию.

– Сигналы эти никем не воспринимаются, и огонь по полигону не прекращается, – обратился он к самому себе.

– Наоборот, все усиливается, – согласился связист.

– Танки, – раздалось откуда-то слева.

Сокол поднял бинокль. Точно. Через Буг по целому, не подорванному мосту, колонной двигались немецкие танки. А по самой речке на резиновых лодках, деловито махая веслами, переправлялись пехотинцы.

– К бою, – скомандовал лейтенант.

Впереди над немецким лесом в разных местах взлетали зеленые, красные ракеты и полыхали взрывы. На пограничных заставах пулеметная и винтовочная стрельба теперь была уже не такой интенсивной и приближалась. Стрельба шла примерно в пятистах метрах, там, где проходила вторая линия наших окопов.

Соколу передалось волнение, которое было у его солдат. Он вновь приказал связаться с Бирюковым. Связист еще не успел покрутить ручку, как раздался встречный звонок. Это был комбат.

– Что вы там видите? Докладывайте!

Сокол доложил, что видит ракеты и вспышки разрывов, что в заставах идет бой и что от наблюдательного пункта до места боя восемьсот или девятьсот метров. Что на ДОТы движется колонна немецких танков, в основном PZ-2 и PZ-3.

– Ваши соседи справа сообщают то же самое. Но бой идет левее от него, следовательно, все происходит прямо перед вами. Как оцениваете обстановку и думаете поступать?

Сокол ответил то, что думал он сам и что думали все люди в ОПАБе. Что на их участке через пограничную передовую с боем прорывается немецкая часть. Он просил разрешения открыть огонь всеми имеющимися средствами при появлении противника на расстоянии выстрела.

   В трубке снова наступило молчание. Сокол слышал голоса, но не разбирал слов; наверное, комбат тут же, у трубки, говорил с начальником штаба.

– Действуй, – наконец услышал Сокол. – Доклад каждые полчаса.

Сокол положил трубку и, не теряя времени, стал готовиться. Бой впереди все гремел и гремел, передвигаясь то влево, то вправо, то подаваясь вперед. Сокол в эту минуту, так же, как и комбат, вспомнил про слова Мамина.

– Нет, это не может быть провокацией, – сказал он себе.

Сокол всматривался в неровную цепочку танков, змейкой ползущих через мост. Там, за мостом восьмистах метрах отсюда, на пограничных позициях, боролись и умирали пограничники. Возможно, находились в кольце и прорывались с боем. Словно, в ответ на его мысли из-за перелеска выскочила группа солдат. Сокол приложился к биноклю. Это были красноармейцы, человек двадцать. Трое или четверо были перебинтованы, одного тащили на сделанных из стволов и веток березы носилках. Они двигались натруженным бегом, впереди бежал командир.

– Кажется, лейтенант, – сказал вслух Сокол.

Группа выскочила на опушку и оказалась на открытой площадке. Командир остановился и повернул голову налево в сторону танков. Оттуда тоже заметили красноармейцев, потому что башня головного танка неторопливо начала поворачиваться дулом к солдатам. Командир что-то крикнул бойцам и те, насколько могли, ускорили бег к позициям ОПАБа. Раздался выстрел. Это из головного танка открыли огонь по бегущим солдатам. Снаряд пролетел над головами бойцов и рванул метрах в ста от них.

– Быстрее, быстрее, – шептал Сокол.

Танк извергнул еще два выстрела. Снаряды также пролетели далеко за спины бегущих. Группа благополучно добралась до линии ДОТов.

– Лейтенант Купченко, – представился командир группы, откашливаясь. – Политрук 37 заставы. У меня приказ отступить к штабу 18 ОПАБа. Это все, кого удалось вывести.

– Так, вы к Бирюкову?

– К нему.

– У меня есть связь. Могу вас соединить, – предложил Сокол.

– Не нужно. Помогите лучше с транспортом, со мной раненые.

Вид у бойцов был потрепанный, но больше походило на то, что красноармейцы валялись где-то усиленно, а вышли из боя. Оружие чистое. А форма, хоть и грязная, но без дыр. Перевязанные бойцы корчили гримасы от боли, но крови на бинтах не было. Все это бросилось в глаза Соколу, и в другое время он бы ни за что не пропустил бы такую группу. Но ползущие через мост танки не позволили сосредоточиться. Сокол больше для порядка посмотрел документы Купченко и ничего подозрительного не нашел.

– Раненых мы поможем отправить к штабу на полуторке, а вы с целыми можете остаться здесь. Лишние бойцы не помешают, – сказал Сокол.

– Я же сказал вам, лейтенант. У меня приказ отступить. В полном составе. А то, что вы предлагаете, это самоуправство и нарушение приказа. Под трибунал захотели? Между прочим, к вам приказ тоже отношение имеет. Чем вы собираетесь останавливать танки? Пулеметами из ДОТов. Только людей зря угробите. Бросайте все и с нами к Бирюкову. Ваши силы там больше пользы принесут.

– Вы мне что, предлагаете оставить позиции. Вот так, без приказа?

– Я же сказал, приказ есть.

– У меня такого приказа нет, – отрезал Сокол.

Группа Купченко влезла на полуторку и двинулась к штабу. На прощание Купченко вылез наполовину из кабины, обернулся к лейтенанту, недобро улыбнулся и что-то прошептал губами.

Сразу после ухода группы Купченко на позиции Сокола вышли гражданские лица: три женщины и шестеро детей. Одну из женщин подвели к лейтенанту.

– Товарищ лейтенант, это Пелагея, жена комвзвода Федорова, – доложил рядовой Ваня Барсук, писарь роты.

Женщина держала за руку девочки лет трех, а в другой руке запеленатого младенца.

– «Этого мне еще не хватало», – подумал Сокол, но вымолвить смог только:

– Почему вы здесь, вам здесь нельзя.

– А куды мене? – закричала молодая женщина. – Куды с дитем? Деревню разбомбили. От хаты головешки стались. Хараше ешо малюток вытянула.

– Да что я с вами делать-то буду, – повысил голос лейтенант, глядя как за спиной женщины, выстраиваются в боевой порядок немецкие танки. – У меня здесь не детский лагерь, пионерской зорьки не будет.

– Я до мужа пришла. С мужем останусь. Или здесь стреляй, ирод.

Никогда еще в жизни не жалел Сокол о сделанном, как в этот момент об отданной Купченко последней полуторке. Больше транспорта на позициях не было.

– Барсук, женщин и детей в каземат. Дайте что-нибудь теплое из одежды и покормите, – распорядился Сокол и переключился на немцев.

Между тем, танки противника преодолели мост и, выстроившись в шеренгу, начали движение к ДОТам. За танками цепью шла пехота. Начался бой. Немцы то наваливались волной, то откатывались назад. Бойцы саперно-маскировочной роты, со всех сторон сжатые все уплотнявшимся кольцом немецкого огня, несли потери, но держались. Противотанковыми ружьями удавалось сдерживать натиск PZ, пехоту отрезали перекрестным огнем ДОТов. Бетонные корабли со всех сторон осыпали вспышками выстрелов, дробно стучали по бетону пулеметные очереди, разрывали арматурную стяжку минометными попаданиями.

В пылу сражения Сокол не потерял самообладания и не забывал командовать вверенной ему ротой.

– Дай мне седьмого, – пытаясь перекричать грохот, крикнул Сокол.

– Седьмой на связи.

– Седьмой, седьмой. Что у тебя, докладывай.

– Товарищ лейтенант, ДОТ занимали уже под обстрелом. Боеприпасы перетаскивали. Понесли большие потери. Из 18 бойцов в ДОТ пробралось пять человек. Ротный склад уничтожен от попадания снаряда, – доложили в трубке.

Если бы сейчас Бирюков направил на помощь этим бойцам Сокола, умиравшим в двух шагах от своего командира. Лейтенант гнал от себя эти мысли. Но все возвращались. Если бы ему заранее предсказали, что, возглавив роту, он сам непременно погибнет, он все равно бы пошел в этот бой, не колеблясь.

– Товарищ лейтенант, первый на связи.

– Слушаю, товарищ первый. Да. Положение тяжелое. Приказ? Какой приказ? – переспросил Сокол.

– Из ДОТов не выходить! Сейчас к тебе подойдут танки Пуганова. Держаться!  – грозно прозвучало на другом конце.

От этих слов израненное, изуродованное потерями своих солдат сердце возликовало. Немцы стягивались к ДОТам, грозя живой пробкой заткнуть узкое горло бетонных коробок. Но, услышав с двух сторон рев танковых моторов, они стали вновь поспешно откатываться под защиту брони.

В 4 часа утра, как только открыла огонь вражеская артиллерия, командир 22 танковой дивизии генерал Пуганов, не дожидаясь распоряжений сверху, самостоятельно объявил боевую тревогу и направил к Бугу для прикрытия границы дежурные танковые подразделения. Танки и артиллерия, не выведенные из парков, в результате бомбардировки с воздуха оказались под развалинами. Автомобили и автоцистерны, сосредоточенные на открытых площадках, уничтожены артогнем. Попытки вывести технику из-под обстрела стоили жизни многим командирам и красноармейцам. В числе других погибли при этом заместитель командира дивизии по политической части полковник Алексей Алексеевич Илларионов и помощник по технической части военинженер 2 ранга Ефим Григорьевич Чертов. Но по сравнению с другими соединениями первого эшелона потери в личном составе здесь были гораздо меньше. Подразделения, не имевшие техники, и новобранцы, не научившиеся обращаться с ней, а также члены семей командного состава укрылись за каменными строениями и за старым крепостным фортом. Сам же Пуганов в составе дежурных подразделений выдвинулся к ДОТам лейтенанта Сокола.

– Иванов, экипажи к танкам! – приказал Пуганов, наблюдая отчаянное положение Сокола.

– Есть экипажи к танкам! – сказал Иванов и не удержался от вопроса: – Ударим навстречу?

– Решим по обстановке, вперед!

Бой прекратился через полчаса. Он еще вспыхивал то здесь, то там, потом совсем затихал. Стучали запоздалые автоматные очереди, винтовочные выстрелы и пулеметная трель. Пуганов, ворвавшись в бой, имел четыре БТ-7 и два Т-38. Дежурные подразделения пришлось делить на части, отправляя на помощь ОПАБам. При генерале осталось то, что осталось. Он потерял два танка, не успев дать залп. Танки были подбиты немецкой артиллерией, шквальный огонь которой вызвал корректировщик. Остальные машины пали в бою с немецкими PZ.

Сокол опустошенно смотрел на догорающие БТ, в одном из которых погиб целый генерал, пришедший на помощь лейтенанту. Захар спустился в блиндаж и приказал телефонисту связаться со штабом.

   Трубка несколько секунд молчала, потом майор Бирюков сказал, что запрещает лейтенанту выходить из ДОТов, поскольку противник этого и добивается, чтобы затем опрокинуть его и на плечах ворваться в расположение.

– Считаюсь с такой возможностью, товарищ майор. Принимаю меры предосторожности, – сказал Сокол.

– Сколько у тебя сейчас в строю? – спросил комбат.

– Одиннадцать, – с трудом выговорил лейтенант.

– Одиннадцать? – переспросил Бирюков. – Почему одиннадцать. Пуганов до тебя дошел?

– Танки уничтожены, генерал погиб.

– Ты точно это видел? Погиб?

– Так точно, на моих глазах.

– Ты там не кисни, Сокол, не кисни. По-любому один не останешься. Держаться до последнего. Помощь …

– Алло, алло, товарищ майор, – кричал в трубку Сокол.

Связь прервалась, и больше услышать голос комбата Соколу не пришлось. Комбат Бирюков сидел на стуле, запрокинув голову. На груди растекалось темное пятно. Лейтенант Купченко опустил еще дымящееся дуло пистолета. Потом развернулся и сказал по-немецки:

– Уходим. В казематы не спускаться, с солдатами в окопах в бой не вступать. Мы свое дело сделали, у нас другая задача. Уходим.

Защитники железобетонных сооружений лейтенанта Сокола держались стойко. Упорно обороняясь, раз за разом они отбрасывали огнем наступавшие цепи гитлеровских солдат. Бой продолжался до исхода снарядов, патронов и гранат. Немцы подошли вплотную к сооружениям и начали расстреливать их прямой наводкой из орудий. ДОТы уже не могли прикрыть друг друга огнем, чем и воспользовались вражеские саперы. Приблизившись вплотную к железобетонным сооружениям, они начали забрасывать их связками гранат, заливать горючими веществами.

Левый каземат был пробит снарядом. Сокол приказал оставшимся в живых перебраться в правый каземат. Лейтенант и писарь роты Ваня Барсук помогали перетаскивать боеприпасы.

ДОТ был блокирован. Под плотным пулеметным огнем к нему слева ползли солдаты штурмовой группы противника. Их перепачканные землей маскхалаты, как одеяния привидений, осторожно перемещались от укрытия к укрытию. У двоих штурмовиков Сокол распознал огнеметы.

– Приготовить гранаты, – голос Захара дрогнул. Здесь в правом каземате укрылись женщины с детьми, в том числе жена комвзвода Федорова Пелагея с трехлетней дочерью и трехнедельным младенцем на руках. Сам Федоров был уже убит, но ни Сокол, ни Пелагея об этом еще не знали, так как комвзвода находился в другом ДОТе.

Первые разрывы брошенных гранат приостановили немцев. Но это не могло серьезно переломить ситуацию. Боеприпасы были на исходе. Конец становился неизбежным. Сокол приказал отойти по ходу вглубь каземата. Уцелевшие бойцы спускались в подземный этаж, закрывая люки.

Несколько минут были слышны только разрывы снарядов на соседних ДОТах. Вокруг ДОТа «Сокол», как его уже окрестили бойцы, казалось, ничего не происходит.

– Может, ушли? – спросила Пелагея, умоляюще глядя куда-то вверх.

Лейтенант вздохнул. Он знал, что «эти» не уйдут.

– Нет, готовят заряд. Сейчас подрывать будут.

– Мамочки… – прошептала жена комвзвода.

Внизу становилось нестерпимо душно. Дым по переговорным трубам, в которые не успели вставить газонепроницаемые мембраны, вползал в каземат и оседал, не давая дышать. Бойцы попытались заткнуть отверстия шинелями и одеялами…

Поздно… Стало тошнить.

– Всем одеть противогазные маски, – приказал Сокол и, закрывая одной рукой рот, достал противогаз.

Надел. Кхх, кхх.

Пробита трубка. Захар начал задыхаться. Огляделся. У стены, привалившись спиной, сидел рядовой Сенькин, гимнастерка его была вся в крови. Он дотянулся до его шеи, пощупал пульс. Мертв. Сокол снял противогазный шлем с убитого и надел. Маска была полна крови. Чуть не захлебнулся… Выплеснул кровь, сколько смог, на бетон и только тогда задышал.

Вокруг лейтенанта на узком пятачке сидели пятнадцать человек. Шесть бойцов, три женщины, шесть детей. Взрослые и дети тяжело дышали. Лейтенант обратил внимание, что все в подвале смотрят в одну точку. Все смотрели на одного малыша. Это был Олежка, трехнедельный младенец, сынок комвзвода Федорова. Надеть на него маску было невозможно, поэтому Пелагея прикрыла его нос и рот платком, надеясь таким образом спасти ребенка. Сокол подтянулся на руках, подсел к Пелагее и смочил платок водой из фляжки.