Стрела времени

Что будут пытаться бежать…и те, кому удастся, месяцами будут выходить к своим. А те, кто выйдет к своим, пройдет фильтрацию. И очень многих ждет штрафной батальон или рота. В лучшем случае!

Знал!

Что большая часть из пленных умрет от голода, жажды и ран. Что не допустят представителей Красного Креста к измученным солдатам, потому что руководство страны Советов не подписало Женевскую конвенцию о военнопленных от 1929 года. Впрочем, вряд ли подписание что-либо изменило. Например, в августе 1941 года СССР предпринимал попытки общения с международной организацией, передав ей списки военнопленных немцев. От немцев последовала тишина. В Конвенции черным по белому: «Если на случай войны одна из воюющих сторон окажется не участвующей в конвенции, тем не менее, положения таковой остаются обязательными для всех воюющих, конвенцию подписавших». Германия конвенцию подписала, но обязательств не выполнила.

Знал!

Знал, что в полевых лагерях ковром расцветет предательство. Командиров и коммунистов будут сдавать. Знал, что человеческая подлость не имеет границ.

Знал!

Но знал и другое. Что не имеет горизонта человеческая…преданность. Сострадание и дружба. Что женщина отдаст свой кров на бревна, чтобы Армия переправлялась через реку, а сама проживет до конца войны в землянке; как сто пятьдесят служебных пограничных собак под Киевом бросятся на позиции врага и выбьют немцев, а потом не отойдут ни на шаг от своих погибших в полном составе хозяев-пограничников, гитлеровцы псов конечно расстреляют, но похоронят с почестями вместе с пограничниками, потому что преданность и доблесть на любом языке почетна.

Знал!

Что, кроме тех, кого он сейчас видел, с грязными, отупевшими лицами, растерянными и брошенными, в ситуации, когда все социальное, не успевшее закрепиться на коже, слетело, и осталась только биологическая потребность: выжить!; прожить еще чуть-чуть, не сто, не даже с десяток лет, когда время человеческой жизни исчислялось не годами, часами, минутами… Что есть и другие. Которые, в роковую минуту, в Брестской крепости, в ДОТах (бетонных кораблях – как красиво сказал Пиллипенко) в одиночку, без шансов на спасение держат оборону. И это беспримерное мужество перечеркивает слабость и трусость, столь свойственную человеку.

Алексея мутило. Сказывались последствия контузии. Он не мог сосредоточиться, чтобы обдумать сложившееся положение. По обрывкам известных ему немецких слов он догадался, что его везут в Брест, где будет допрос. Мамин стал рассматривать сидящих в одном с ним кузове солдат, пытаясь сравнить взглядом из будущего соотношение экипировки советского и немецкого солдата.

Все эсесовцы одеты были одинаково. Поверх стандартного серого шерстяного кителя сидел камуфляж коричнево-зеленого цвета, в такой камуфляж была обшита каска. Наши солдаты носили хлопчатобумажную гимнастерку. В условиях лета, последняя, проветривалась лучше. Поэтому сейчас все гитлеровцы закатали рукава до локтей. У всех эсесовцев поверх камуфляжа были отворочены воротники кителя с черными петлицами. У всех, кроме командира.

– Хрррррм, – громко высморкался в белый платок с вышитым вензелем долговязый верзила, напротив Мамина.

– «Надо же. Прям граф какой-то. Платок даже с вензелем», – подумал Алексей.

Но тут же вновь переключился на амуницию врага. В разгрузочную систему немцев входило:

– Y-образные плечевые лямки

– Кожаные черные подсумки для патронов (Каждое отделение вмешало две обоймы из пяти патронов калибра 7,92 мм, всего 30 патронов в каждом подсумке)

– Саперная лопата Schanzzeug

– Газбак с противогазом М-38

– Камуфлированная тканевая палатка

– Алюминиевая фляга М-31 с кружкой

– Подсумок образца 1931 года (Сухарка)

– Котелок

– Сумка с химнакидкой.

Стоило признать, разгрузка энергомичная, удобная. В нашей армии, подумал Мамин, комплект примерно такой же. Но, как говорил, преподаватель боевой и специальной подготовки в институте МВД Солодовник, снять советскую разгрузку образца 41 года сложновато. А немецкую. раз плюнуть, это очевидно. Стоит только бляху на ремне дернуть и лямки с плеч скинуть.

Взгляд упал на штык Seitengewehr 84/98 образца 1915 года. Похож на тот, которым проткнули бедра девочки. Мамин стиснул зубы. Золингеновская сталь. Впервые Мамин мог рассмотреть раритет вблизи. Подумалось: смахивает на штык-нож к АК-47. В отличие от нашего штык-ножа, предусмотренного только для нанесения колящих ударов, этот мог наносить и рубящие. Поэтому он перерубил артерию. Нашим штык-ножом этого не сделать. Мамина снова замутило.

Алексей взглянул на спину командира. Тот за всю дорогу, ни разу не повернулся. Алексей рассмотрел всех бойцов, даже лицо механика-водителя увидел, когда тот обратился к Вааку. Командир же сидел четко спиной, делая минимум движений.

Но даже этих движений хватило Мамину, чтобы испытать жгучий интерес и одновременно неприязнь к командиру. Это было трудно объяснить, да и не задумывал объяснять сейчас себе Мамин, почему так.

Такое необъяснимое чувство он испытывал уже в своей жизни. Жаль, что этого человека теперь нет рядом.

При приближении к Бресту разрывы снарядов и стрельба становились громче. В крепости по-настоящему разворачивалась битва. Из-за крепостных валов растекался черный дым. Казалось, вся крепость объята огнем. Орудийные залпы не прекращались ни на минуту.

Командир что-то подробно обсуждал по радиостанции. Странное дело, Алексею казался знакомым его голос. Даже осанка и жестикуляция кого-то напоминали. Но ведь он видел его в лицо. Это лицо незнакомого человека. Мамин отбросил мысли, списав на последствия контузии. Действительно, откуда ему, человеку из 21 века, мог быть известен эсесовец из 1941 года. Опять же, оставил в живых. Хотя только по дороге Мамин видел с десяток расстрелянных командиров Красной Армии.

Мамин взглянул на кисть Ваака. Наручные часы показывали 15.30. Уже более десяти часов шла война. Ваак заметил пристальный взгляд Мамина и, вдруг, левой рукой ударил капитана в лицо.

– Ваак! – командир впервые повернулся всем телом и пристально посмотрел на Мамина.

Алексей поймал взгляд. Они впились глазами друг в друга.

Первым спохватился эсесовец. Он перевел взгляд на Ваака и дал ему распоряжение. На чистом немецком языке. Отдав приказ, видимо, не трогать капитана, командир, принял прежнее положение, и, казалось, потерял всякий интерес к Мамину. Дальнейший текст был по-немецки, но Алексей смог догадаться о смысле услышанного.

– Спутер, ответьте Берте, – прозвучало в радиостанции.

– Спутер на связи,– отозвался командир.

– Направляйтесь к железнодорожному вокзалу, возьмете на борт пленных.

– Принято.

***

22 июня 1941 года, дорога в районе Пугачево, 02.00.

Славка проснулся от звуков работающего двигателя. Где-то неподалеку от стога, где они заночевали с Лизой, тарахтел автомобиль. Слава растребушил колосья, и увидел на дороге фары. Вокруг темнота, поэтому свет фар был хорошо виден. Он, как прожектор, разрезал утренние сумерки надвое. Славка толкнул Лизу. Они выглянули оба. Автомобиль стоял на месте, неровно работая, чертыхаясь и кашляя. Потом совсем заглох.

Из кабины появились две темные фигуры: один – высокий и худой, второй – пониже и потолще. На дороге раздались мужские голоса, но о чем они говорили было совершенно не понятно.

– Полуторка, кажись, за намы, – прошептал Славка.

– Прям, – ответила Лиза.

Высокий худой открыл крышку капота, начал там ковыряться, попутно отвечая тому, кто пониже. Суда по тону голосов, тот, что потолще ругался на худого, а тот оправдывался.

Вдруг Лиза радостно прошептала:

– Это же Семен.

Она выскочила из своего укрытия.

– Семен.

Обе фигуры у машины обернулись.

– Лиза? – крикнул высокий.

Через минуту Лиза и Славка стояли на дороге у «старичка» ГАЗика. Лиза, растроганная до слез, жала руку Стебунцову и Пилипенко, Славка хмуро стоял поодаль, как волчонок, присматриваясь к чужакам.

Оказалось, что выехав из ОПАБа, Стебунцов с Пилипенко дважды останавливались для ремонта. Поэтому за все это время, они только добрались до Пугачево. И вот опять – поломка. Сестра с братом напоминали Гавроша, что удивило военных. Лиза рассказала вкратце, что произошло, опустив подробности связи отца с немцами. Славка деликатно молчал.

– Вы знаете, что, Лизавета, – пробасил Пилипенко. – По-хорошему, надо вас сопроводить к председателю и разобраться что к чему. Но видите, у нас тут невыполненных поручений по гланды. Поэтому, как только этот…шофер…починит машину, я предлагаю доехать с нами до Бреста и сообщить о произошедшем в милицию. В любом случаем, оставить вас здесь на улице мы не можем. Вы согласны?

Лиза и Славка закивали головами в унисон. Им и самим оставаться в Пугачево совсем не хотелось.

– Ну, а ты что рот раскрыл, бисов сын, чинить собираешься? Я из-за тебя под трибунал попаду, – заворчал Пилипенко.

– Да я чо?! – Стебунцов полез под капот. Лиза недолго думая, присоединилась к нему, удивив Пилипенко.

– Во, девка, дает, – усмехнулся он. – Ну, что, пострелыш. Пойдем, сухарем тебя угощу. С салом, – обратился интендант к Славке.

– Ни, дяде. Огоньком поможе, – Славка вынул из кармана табаку.

– Экий ты, сурьезный. Пойдем, перекусим, а потом перекурим, – Пилипенко сгреб пацана в охапку, и увлек к кабине.

Славка считал, что после произошедшего, он – спаситель сестры, и это давало ему право считать себя взрослым. Он изо всех сил хотел произвести такое впечатление на интенданта, но когда оказался в медвежьих лапах усатого тыловика, подумал, что пацаном быть тоже неплохо, если оказываешься под защитой такого дядьки. Да и кушать, если честно, хотелось.

Когда Лиза оказалась рядом, Стебунцов чуть не задохнулся от счастья. Последнее расставание не сулило встречи, и это приводило Семена в отчаяние. Он думал о Лизе всю дорогу. Может быть, чуткий древесно-жестяной «старичок» услышал страдания хозяина, и это стало причиной поломки… Как бы там ни было, поломку устранили минут за пятнадцать. Причем, неисправность нашла именно Лиза. Выяснилось, что девушка неплохо разбирается в технике.

Мотор ровно заурчал. Пилипенко забросил Славку в кузов и влез туда сам, отправив Лизу в кабину с Семеном. «Старичок» кряхтя и переваливаясь на ухабах, поскакал к Бресту.

В этот час в ГАЗике стучали четыре счастливых сердца.

Семен на кочках наклонялся чуть больше, чем было необходимо, и, как бы невзначай, касался рукавом гимнастерки руки Лизы. Когда ему это удавалось, он покрывался гусиной кожей и краснел. Сердце его билось со скоростью света, но таким счастливым он еще не был.

Лиза сразу заметила волнение Стебунцова и это взволновало ее саму. Она испытывала радость, оказавшись снова рядом с Семой, как она про себя его называла, и даже подсела ближе, чтобы при наклонах, он всегда доставал ее своим рукавом, а не только иногда. От Семена пахло бензином и потом, но этот запах был девушке приятен. Лиза даже думала о том, как здорово было бы сейчас уткнуться в Семину гимнастерку, пропитавшуюся запахами горючего и его тела. Ей казалось, что тогда она была бы в полной безопасности и была бы счастлива.

У Пилипенко семья была далеко, под Смоленском. Он не видел жены и детей два года. Посадив Славку на брезент, и, укрыв его шинелью, он соорудил ему огромный бутерброд из сухаря и сала и пока тот жевал, гладил пацана по головке своей мозолистой крестьянской рукой. А потом, помешкав немного, дал Славке цыгарку и они задымили вдвоем. Пилипенко мечтательно думал о доме, о том, как подросли двое его сыновей, вот таких же пострелыша. Добрая тоска разлилась по его могучему телу.

Славка был счастливее всех. За один день он пережил столько, сколько не случилось с ним за весь год. В последнее время он все больше чувствовал себя одиноким, преданным и никому не нужным. Приходилось бороться за жизнь, спасать себя и не только себя. Наконец, он оказался в компании человека, которого не нужно опасаться. Славка растекся по брезенту и блаженно глядел на синеющее утреннее небо, на исчезающие звезды. Под шинелью интенданта было тепло и уютно, как дома. Которого теперь нет.

Славка первым услышал медленно-медленно нарастающий гул. Пилипенко уснул. Славка запрокинул голову и обомлел. Высоко над головой, поверх утреннего тумана по небу плыли сотни больших черных птиц, издававших плотный, тяжелый звук.

– «Самолеты. Так много», – подумал Славка.

Он никогда не видел такого количества летательных аппаратов. Словно рой переростков-пчел они надвигались на синее пространство своим грязно-черных брюхом. У мальчика екнуло под ложечкой от предчувствия чего-то неизбежного и страшного. Он растолкал интенданта.

Пилипенко поднял голову. Тучи немецких бомбардировщиков строем проплыли высоко в небе. Опытный взгляд военного определил, что бомбардировщики идут не сплошной волной, а группами по девять-десять самолетов. А по краям их прикрывают истребители.

Пилипенко постучал кулаком по крыше кабины. Из окошка высунулась растерянная голова Семена.

– Не спи. Давай-ка прибавь ходу, – хмуро пробасил Пилипенко.

– Есть, – отозвался Семен.

– Смотрите, – внезапно все услышали голос Лизы и увидели ее руку, устремленную вправо вверх.

Прямо над дорогой, на сравнительно небольшой высоте, на запад шел советский ТБ-3. После исчезнувшей только что в облаках эскадры в две сотни самолетов, появление в небе одинокого советского бомбардировщика выглядело, как появление тореадора против стада быков. Сидящие в ГАЗике с острым предчувствием несчастья наблюдали полетом бомбардировщика, который в отличие от его немецких «коллег» был без прикрытия.

Словно отвечая на тревогу ехавших в полуторке откуда-то сверху, из-за редких облаков, выпрыгнул маленький, быстрый, как оса, "Ме-108" и с пугающей скоростью стал догонять бомбардировщик. Славка, молча, вцепился в руку Пилипенко, забыв о себе и собственном страхе, забыв обо всем на свете, с ужасным ожиданием смотря в небо. "Ме-108" пристроился в хвост ТБ-3. Время отбивало секунды, которые сидящими в ГАЗике воспринимались часами, но немецкий самолет не стрелял. Показалось, что он и не собирается этого делать и Пилипенко даже успел вздохнуть облегченно. И тут немец открыл огонь. Бомбардировщик задымился так мгновенно, словно он был заранее облит горючим и к нему поднесли спичку. Он продолжал еще идти, снижаясь и все сильнее дымя, потом повис на месте и, молчаливо постелив над лесом длинной черной полосой, опрокинулся в лес. Через мгновение раздался далекий грохот взрыва.

«Ме-108» взмыл высоко в небо. А на синем пятне возникла черная точка, почти незаметная, которая стремительно падала вниз.

– Летчик, – прокричал зоркий Славка.

Действительно на землю камнем падал пилот сбитого ТБ-3.

– Почему он не раскрывает парашют? – спросила Лиза.

– Боится, что немец его заметит и посечет пулеметом, – объяснил Пилипенко.

– Он же разобьется, – взмолилась девушка.

– Погоди, не голоси, – сказал интендант и в этот момент над черной точкой взметнулся вверх белый купол. – Затяжным прыгал.

Парашют раскрылся над самой землей, и летчик опустился на опушке леса.

– Стебунцов, давай к нему, – зарычал Пилипенко.

Полуторка, прыгая по набухшему кочками полю, рванула к месту приземления. Все в машине мысленно подгоняли и шофера и «старичка». Уже среди редкого кустарника показался белый шелк купола, как в небе вновь возник «Ме-108». Пилот заметил мчащийся по полю грузовик и, сделав петлю, начал заходить на боевой курс.

– Жми, Стебунцов, жми, – орал в кабину интендант.

Семен выдавал из машины все, что мог. Он летел, не разбирая пути, грозя перевернуть «старичка». «Ме-108» с оглушительным ревом пронесся над полуторкой, обдав сидящих в кузове горячим воздухом и запахом солярки. Одновременно справа и слева от машины взвились фонтанчики земли от пулеметной очереди. Первый заход обошелся благополучно. «Ме-108» натужно выходил из пике, набирая высоту.

– Сейчас снова зайдет, – крикнул интендант. Но Стебунцов уже подкатил к белому пятну на поросли ольхи.

Пилипенко с невероятной подвижностью спрыгнул с кузова и кинулся в кустарник.

– Товарищ, ты где? Мы – свои, – кричал он, продираясь в кустах. В ответ тишина, только нарастающий гул штурмовика напоминал о том, что нужно поспешать.

Наконец, он увидел лежащего на земле летчика в шлеме. «Ме-108» опустился на предельно низкую высоту и пилот нажал на гашетку. Земля вздыбилась от ударов свинца, вокруг Пилипенко, который закрыл летчика собой, срезало мелкие деревья ольхи. Несколько пуль прошили кузов полуторки. Славка осторожно сунул палец в дырку в брезенте. Пуля прошла совсем рядом. Металлическая птица, махая крестовыми крыльями, потянулась вверх, намереваясь повторить свой смертельный набег.

– Семен, давай, – прохрипел Пилипенко, разрезая стропы. Стебунцов схватил летчика за ноги, интендант за руки и как мешок муки закинули его в кузов.

– Гони в лес, – сказал Пилипенко.

– Знаю, – отозвался Стебунцов и надавил на газ. «Старичок» нехотя тронулся с места и, ломая мелкие деревца, покатился прямиков в чащу.

Интендант был уверен, что немец не решится штурмовать полуторку вблизи от леса. Он попросту не успеет выйти из пике. Но Пилипенко ошибся. То ли немца задело, что с двух попыток он не поразил цель, то ли попался чересчур самоуверенный ас Люфтваффе, но «Ме-108» непреклонно шел на полуторку, которая уже практически въезжала в лес. Из-под крыльев самолета ударили сразу оба пулемета. Пули застучали по кузову и обшивке кабины, пробив и то, и другое. Машина с треском влетела между двух берез и остановилась. Над головами сидящих раздался оглушающий удар. На полуторку посыпались ветки, листья. Через секунду чудовищный удар о землю и взрыв, от которого машину поверх веток и листьев забросало комьями земли и накрыло дымом.

Дым развеялся нескоро. Опушка леса интенсивно горела. Повсюду валялись обломки «Ме-108». Славка с трудом выбрался из-под завала и первым делом бросился к кабине. Водительскую дверь оторвало взрывной волной, переднего ветрового стекла не было. Сзади на обшивке зияли пулевые отверстия. На сидении он увидел два тела. Лиза лежала внизу, Семен, сверху, накрыв ее собой. Гимнастерка Стебунцова была осыпана стеклом, ветками и землей.

– Эй, эй, вы шо, – Славка влез в кабину и начал теребить Стебунцова за рукав. Он никак не мог его отодвинуть от Лизы. Наконец, Семен очнулся. Поднялся сам, помог Лизе. Осмотрелись. Чудом никого не ранило.

– Где Пилипенко? – спросил Стебунцов.

Интенданту две пули пробили грудь. Пока Лиза его перевязывала, Пилипенко ее успокаивал, мол, не тревожься, все будет хорошо. А та, не удержалась, спросила:

– Товарищ Пилипенко, это что? Война?

– Боюсь, что да, дочка. Боюсь, что да. Как там наш летчик?

Летчик пришел в себя и пугливо озирался по сторонам.

– Контузило, наверное. Не понимает, где находится, – сказал Стебунцов.

– Ну добре. Не зря рисковали, – Пилипенко тяжело задышал. Потом у него горлом пошла кровь, и он потерял сознание.

Им повезло. Машина оказалась еще на ходу. Сдав назад, Семен повел «старичка» прямиком на железнодорожный вокзал Бреста.

А позади все громче и громче раздавались взрывы и стрельба.

***

22 июня 1941 года, Брест, комендатура, 15.00.

Новое учреждение оккупационной власти в Бресте было размещено в уцелевшем здании театра драмы, располагавшемся на ул. Люблинской Унии, 21. В ведении комендатуры находились «все связи с гражданским населением и все управленческие задачи». Городская комендатура имела в своем распоряжении 3 легковых автомобиля, 1 мотоцикл и 1 пишущую машинку.

Приказом начальника немецкого гарнизона города, командира 130-го пехотного полка полковника Гельмута Гиппа, с 23 июня 1941 года временным городским комендантом назначался майор Ширмбахер, поэтому пока эту функцию с неудовольствием исполнял сам Гипп – боевой офицер вермахта.

В здание драматического театра, приспособленного под Брестскую комендатуру вошел господин средних лет в сером твитовом костюме, с рыжеватой бородкой и копной золотистых вьющихся волос. Возраст с трудом угадывался на его веснушчатом лице.

– Капитан Кранц, – представился господин, обращаясь к дежурному офицеру с медной бляхой на груди, отличительным знаком войск охраны СС.

Хмурый эсесовец приветственно бросил вперед правую руку: «Хайль».

Капитан поднялся по центральной лестнице, на которой еще только укрепляли красную дорожку. В коридорах сновали люди в форме и в рабочей одежде. Устанавливались по стенам нацистские флаги, откуда-то появлялись вазы с цветами, в вестибюле висел большой портрет Гитлера. В общем, здание постепенно превращалось в резиденцию руководителя Брестской области Великого Рейха.

Кранц остановился у двери с надписью «Управление Восток III». В кабинете его встретил старый знакомый Мартин Кубе, оберштурбанфюрер СС, возглавлявший один из отделов «штаба Валли». Расползающееся из-под френча грузное тело Мартина при виде подтянутой фигуры главы «штаба» задрожало. Он вскочил и со словами: «Бог мой, Вильгельм. Как я ждал вас» бросился с раскинутыми руками к последнему. Капитан сухо пожал руку и прошел к столу.

– Присаживайтесь, мой друг, сюда. Здесь очень удобно, – заискивающе предложил Мартин, указывая на большое мягкое кресло, парно стоящее у столика с резными ножками.

Кранц взглянул на кресло. Оно и впрямь выглядело привлекательно. Спинка была отделана черных бархатом. Ручки его из мореного дуба были причудливым образом изрезаны столярным мастером недюжинного таланта и играли бликами солнца на отполированных гранях. Само сидение, глубокое и мягкое, верно, доставило бы удовольствие некоторой части тела даже самому взыскательному седоку. Но доктор огляделся и придвинул к столику деревянный стул, на который и сел. Мартин, хоть и привыкший к странностям шефа, замер, не зная, что ему делать. Другого деревянного стула в кабинете не было, а садиться при таких обстоятельствах в кресло, значит оскорбить начальство. Кранц выдержал паузу, потом неторопливо поднял глаза на Кубе и показал взглядом, что тот может сесть поудобнее. Кубе, молча, всплеснул руками и с понимающим видом сел в кресло, напротив доктора.

– Знаю, все знаю, – первым произнес Кубе. – Операция проведена успешно. Многие, поистине бесценные, материалы достались нашим специалистам. И Абвер искренне благодарит своих советских коллег за такие подарки. Я предлагаю смочить этот успех рюмочкой хорошего коньяка, который я привез с берегов Шампани, – Кубе зашелся в широкой улыбке.

Кранц не проронил ни слова, и улыбаться даже не думал. Но на предложение выпить кивнул головой в знак согласия.

Кубе достал из шкафчика стеклянный сосуд с янтарным напитком и, разливая в хрустальные рюмочки, продолжил:

– В секретном донесении Вы указали на уникальные материалы, найденные в здании Управления. Мне не терпится взглянуть.

– Всему свое время, Мартин. Лучше расскажите, как чувствует себя на новом месте Гельмут. Представляю его за стопками бумаг, – доктор отхлебнул от рюмки.

– О да, герр капитан, этот старый солдафон ежеминутно чертыхается и посылает все к той же матери. Он совершенно выбился из сил и деморализован. Если бы ему предложили силами его полка взять Москву в одиночку, он бы, не задумываясь, отправился, – оценил шутку доктора Кубе.

– И поверьте, Мартин, он бы ее взял. Я Гельмута знаю.

– Надеюсь, ему не придется пылиться на своем «хорхе» по русским дорогам. Великий вермахт скоро будет в Москве и без нашего бравого полковника.

Доктор не разделял шапкозакидательского настроения Кубе, но разочаровывать штурбанфюрера СС не стал. Его связывали давние отношения с Мартином, поэтому несоответствие званий, несмотря на то, что Кранц был руководителем Кубе, его не смущало. Доктор целенаправленно не обзаводился большими погонами, поскольку мундир носить не любил. Кроме того, не без основания считал он, что девиз настоящего разведчика: все видеть, оставаясь при этом незаметным.

Начало войны доктор встретил на запасном адресе. После убийства «боксера» безумием было бы возвращаться в гостиницу. На адрес ему ранним утром 22 июня «Виктор» принес ключи от сейфа с обкомовскими документами. Кранц равнодушно выслушал доклад агента, что Короткова и его жену с дочерью пришлось ликвидировать в доме.

Непосредственно после воздушного налета сотрудники коммандо III фронтовой разведки под командованием майора Тиммельса и бойцы «Бранденбург 800» под командованием Гюнтера Штольца, того, что занимался диверсией в Пугачево, вошли в город в передовых порядках наступающих войск и заняли после непродолжительного боя здание обкома. Когда доктор вошел в здание и произвел осмотр, то нашел все так, как если бы служащие только что покинули свою контору. Письменные столы, сейфы, стулья – все стояло на своих местах. Он установил, что междугородная телефонная связь через коммутатор, расположенный в подвале, была не отключена. Телефонные штекеры еще воткнуты в коммутационные гнезда, и коммутационные лампочки продолжали гореть. В сейфах, вскрытых ключами Короткова, сверх ожидания, были обнаружены секретные материалы.