Сахар со стеклом

В гардеробе Алексей сам забрал наши вещи, а потом почти швыряет мне в руки пальто. Я не смотрела на него, не смела глаза поднять. Только они продолжают предательски слезиться, а губы дрожать. Хотелось скорее оказаться в кровати, унять дрожь в пальцах, засунув ладони под подушку. Но нужно успокоиться, привести себя в порядок – нельзя в таком виде, в растрёпанных чувствах на глаза маме и Виктору показываться. Осталось только пережить поездку в машине вдвоём с Шевцовым.

Мы вышли на улицу в молчании. Вдруг я заметила, что за нами из клуба вышел Антон, а с ним трое парней. Они смотрели в нашу сторону, что-то друг другу негромко говоря, но что именно, я уже не слышала, потому что мы отошли слишком далеко.

Внутри от ужаса всё похолодело. Их четверо, а Алексей один. Я не в счёт. Теперь эти «через десять минут» стали понятны. Они же убить его могут или покалечат так, что потом до кучи всё не соберёшь. А что потом со мной могут сделать, мне и думать было страшно.

– Лёша… – я застыла на месте, кивнув на парней сзади, чувствовала, что дышать от страха стало трудно.

– Пошла, – небрежно толкнул он меня, – чего стала.

Я не успела ничего ответить на эту грубость, как из-за угла клуба нам навстречу вырулили трое. Сначала я испугалась ещё сильнее, но потом облегчённо выдохнула, узнав в них Должанова и Ларинцева. Третий парень был мне незнаком.

– Здорово! – Должанов протянул руку Шевцову, тот ответил ему и другим двоим.

– Привет, мисс Ледышка, – Максим Ларинцев ослепительно улыбнулся, будто он сюда не на стычку приехал, а на светский приём.

Должанов просто кивнул мне. Без привычной ухмылочки или пошлых шуточек. Он выглядел сосредоточенным и серьёзным.

Шевцов посмотрел на Макса, тот, перехватив взгляд друга, взял меня под руку.

– Пойдём, Ледышка, маленьким девочкам пора домой в тёплую постельку. А мальчикам надо поболтать немного.

Он увёл меня за угол клуба, а я подчинилась, словно в ступоре, даже слова не сказала, пока мы не подходили к стоянке такси.

– Максим, я не могу уехать. Что я скажу родителям? Мне страшно за вас.

Развесила сопли как маленькая, и самой стыдно. А парень лишь ухмыльнулся, приобняв меня за плечи.

– Можешь. И уедешь. Не волнуйся, родители особо не удивятся, что Лёха домой не торопится. А за нас не беспокойся, мы просто чуток поболтаем с Ермолаем. О том, о сём.

Макс натянул мне на голову капюшон и легонько щёлкнул по носу.

– Карим! – окликнул он таксиста.

– Привет, Макс, – к нам подошёл улыбчивый чернявый парнишка.

– Эту леди нужно отвезти домой к Лексу. И не лихач там по дороге.

– Понял.

Мне совершенно не понравился взгляд этого Карима, которым он окатил меня после того, как Ларинцев сказал отвезти меня в дом Шевцова. Мерзко стало как-то.

– И не пялься так, – Максим тоже заметил. – Пока тебе кое-кто зад на уши не натянул.

Лицо таксиста вытянулось, а в глазах отразилось понимание. Он сразу стал серьёзен, дурацкое выражение сошло с лица.

– Всё сделаю, Макс, мог бы и не уточнять.

– Давай, Ледышка, – ладонь Максима опустилась мне на плечо и легонько надавила, вынуждая сесть в машину. – Всё будет хорошо. А ты поторопись: сны о розовых пони сами себя не посмотрят.

Карим завёл мотор и тронулся с места, а я наблюдала, как Ларинцев, почти бегом, направился обратно. В груди колыхнулась тревога, и не отпускало ощущение, что это моя вина. Если бы послушалась, если бы не поехала. Хотя, думаю, повод бы они нашли, ведь видно же, что давно это между ними. Да и для Шевцова я так себе повод.

Мы ещё до коттеджного посёлка не доехали, как я почувствовала вибрацию телефона.

«Дочь, как клуб? Мы с Виктором уехали к Николаю Борисовичу смотреть лошадей. Будем под утро. Обязательно сделаю фотки с этими красотулями!»

Я отправила маме в ответ пару весёлых смайлов и засунула телефон обратно в карман. Даже не знала, радоваться мне, что не придётся объясняться, почему я вернулась из клуба одна, или ужасаться того, что я останусь одна на ночь в этом огромном доме. И когда вернётся Шевцов?

Глава 19

Я проснулась как от толчка. Терпеть не могу это жуткое ощущение, когда во сне будто падаешь с высоты лицом в землю. Сердце стучало, словно с цепи сорвалось, ладони вспотели. Электронные часы на огромном экране плазмы показывали 3:27.

Сейчас глубокая ночь. Когда я приехала, и речи не было идти спать в свою комнату. Внутри всё дрожало от напряжения и страха. Чтобы хоть как-то отвлечься, я включила какое-то глупое кино. Наверное, на телевизоре стоит таймер, иначе бы он не выключился, когда я задремала.

В коридорах и на кухне горели ночные светильники, отбрасывая косые полосы света на паркет пола. Тишина давила и душила. Алексей так и не вернулся, потому что из холла на второй этаж можно попасть только через гостиную, и я бы услышала. Вряд ли бы он тихонько крался на цыпочках, боясь разбудить меня.

Не хотелось бы беспокоить маму, но, наверное, придётся. Я в растерянности, не знаю, что делать. А вдруг драка плохо закончилась? Вдруг Алексей в больнице? Или…? Нет! Даже думать страшно. А возможно он просто где-то завис с какой-нибудь красоткой. Например, с той, что так млела в его руках вчера возле бара. А я тут Виктору в трубку истерить начну. Глупо будет, да и Шевцов по голове за такое не погладит. Мне ещё, думаю, не избежать разговора за то, что произошло.

Горло пересохло, губы спеклись. Надо выпить воды.

Я выбралась из пледа, в который закуталась как в кокон, и побрела в кухню. Дом красивый, уютный, но находится в нём одной как-то было жутко.

Я припала прямо к крану. Не принцесса, обойдусь без стакана.

Вода была прохладная, она оживляла, наполняла свежестью, и мне стало лучше.

Сначала я узнала запах. И тут прямо на столешнице возле мойки увидела скомканную ткань. Это была рубашка Лекса. Он дома. Или был.

Облегчение вздохом вырвалось из груди. Он, конечно, тот ещё засранец, подпортивший мне жизнь, но я рада, что с ним всё в порядке.

Но тут я замечаю на рубашке какие-то пятна. Судорожно схватив её, ударила ладонью по выключателю локального света. Пятна красные, уже немного потемневшие. Кровь! И много. Господи, а где же сам Шевцов? Вдруг, ему плохо, а я тут стою и пялюсь на его рубашку?

Я торопливо поднимаюсь на второй этаж, почти бегу к его комнате. Грудь сдавливает от страха, он противно ворочается внутри, заставляя челюсти сжаться, а дыхание шумно вырываться наружу.

Дверь в комнату Шевцова приоткрыта. Совсем немного, но этого хватает, чтобы в коридор едва отсвечивала слабая полоса серебристого света. С бьющимся сердцем я открыла её шире и, словно вор, проскользнула в комнату. Я была тут только однажды – в первый день. Хотела подружиться, но Лекс быстро и чётко указал мне на моё место.

Жалюзи были открыты, и комнату заливал лунный свет, проникая через высокое окно. Луна сегодня была необычайно яркая.

Алексей лежал на кровати лицом вниз, свесив с кровати одну руку. Спина парня размеренно вздымалась. Шевцов спал. Он даже постель не расстелил, так и уснул поверх одеяла в одних джинсах.

Всё. Он дома. Жив и здоров, вроде бы. Пьян, если судить по густому запаху алкоголя в комнате. Так чего я стояла и смотрела на полуголого сводного брата? На человека, превратившего мою жизнь в кошмар. Но я должна была убедиться, что он и правда в порядке, раз уж пришла, что не пострадал. Потому что если судить по рубашке, то всё не так радужно, как могло показаться.

Я тихо подошла ближе к спящему парню. Его тёмные волосы разметались, а веки едва заметно подрагивали. Костяшки кистей были сбиты в кровь, которая бурой коркой запеклась на коже. Губа припухла. На ней тоже кровь, но всё ещё свежая, не свернувшаяся. Алексей даже во сне не выглядел слабым и беспомощным, как все нормальные люди. Широкие, уже по-мужски крепкие плечи, узкая спина и… дальше не буду смотреть.

Наверное, я сошла с ума, спятила, тронулась умом или отправила адекватность далеко в космос. Но я протянула руку и прикоснулась кончиком пальца к капле крови на губе сводного брата.

Прошла секунда. А потом боль хрустнувшего запястья ослепила и заставила вскрикнуть. Я попыталась выдернуть руку, но попытка оказалась тщетной. Лекс был пьян, а глаза его заволокло туманом. И не успела я и ойкнуть, как он дёрнул меня, и в одно мгновение подмял под себя, навалившись всем весом.

Он тяжёлый, от него пахло алкоголем, смешанным с парфюмом. Едко, пугающе. Мне стало нечем дышать. Я едва не задыхалась, но крик так и застрял в горле, не вырвавшись. Попыталась отчаянно бороться, оттолкнуть парня. Но разве это мне под силу? Моё кошачье сопротивление он даже не почувствовал.

– Рад, что ты пришла, – прохрипел он мне куда-то в шею.

А потом прижался губами к плечу и больно прикусил, отчего я вскрикнула.

– Обалденно сегодня пахнешь.

Лекс провёл носом по моей шее, заставляя страх, боль и унижение смешаться в жуткий коктейль, приправленный каким-то странным жгучим ощущением. Тело было будто оголённый электрический провод.

Когда ладонь Шевцова сжала мой подбородок, я зажмурилась и замерла. С ужасом осознала, что бороться бесполезно. Мы были одни в огромном доме, сейчас ночь, а намерения Шевцова вполне прозрачны. Если стану бороться, будет только хуже.

Моё тело словно окаменело. Пусть так. Я просто сожму зубы и буду терпеть, пока всё не закончится. Пока он меня не отпустит. А что делать завтра – придумаю потом.

Но я себя переоценила. Когда его ладонь скользнула на мою талию, не выдержала и выдохнула:

– Лёша, пожалуйста, – голос сорвался, – я не хочу. Не надо, Лёша…

Шевцов вдруг замер, поднял затуманенный взгляд, пытаясь разглядеть что-то в моём лице при неверном свете луны. Во взгляде проступил шок.

– Бестолочь? – его голос всё ещё был хриплым, но в глазах появилось осознание, и Лекс поднялся на вытянутые руки. – Какого чёрта ты тут забыла?

– Хотела убедиться, что ты целый и невредимый, – ответила тихо, боясь даже пошевелиться, вдруг он разозлиться и продолжит.

– Чокнутая. Убирайся! – Алексей отстранился и, не дав мне даже возможности выползти из-под него, столкнул к кровати.

Я скатилась и упала, неуклюже приземлившись на четвереньки, едва не взвыв от боли в недавно ушибленном колене. А потом едва ли не с низкого старта сделала ноги.

Расстояние до комнаты показалось длинным и непреодолимым. За мной никто не гнался, но я всё же стремглав бросилась к двери. Момент, когда я судорожно закрывала замок в своей комнате, становился уже регулярным. Но в этот раз получилось далеко не с первого раза, потому что руки просто ходили ходуном. До кровати я тоже добралась не сразу. Просто осела на полу посреди спальни в полной темноте, чувствуя подступающую истерику.

Какого чёрта, Шевцов? Что такого я сделала тебе? За что ты превратил мою мечту жить с матерью в ад?

Глава 20

Лекс

Память.

– Знаешь, Лёха, – как-то сказал Должанов, – это стрёмно – помнить всегда, что творил по синьке. Бухой он на то и бухой, чтобы забыться.

И я с ним вполне согласен, потому что моя память, наверное, уникальна. Как бы я не надирался, хоть до поросячьего визга, я всегда всё помню.

После вчерашнего «разговора» с Ермолаем и его миньонами мы с парнями хорошо накидались. Тому дерьму, что бурлило внутри меня, нужно было дать выход.

Я понял, что подо мной не Ирка ещё до того, как она начала умолять. За пару секунд. Ирка пахнет совсем иначе – ярче, развратнее, слащавее как-то. А ведь дура бестолковая с огнём играла, едва не доигралась.

Бестолочь хоть и бесит меня, но ведь я не хотел ничего такого. Подобные вещи – табу.

И всё же, в душе гадко как-то. Испугал девчонку. А она только по началу сопротивляться пыталась, а потом одеревенела вся, застыла, словно сдалась. Просила не трогать. «Не надо, Лёша, пожалуйста…»

– Мать твою! – остервенело ударил кулаком в дверцу шкафа. – Дебил!

Подсохшие раны на костяшках лопнули, измазывая белое дерево. Боли я не чувствовал сейчас.

Ей же вчера и от Ермолая досталось. Хреново всё это.

Я пошёл в ванную. Нужно засунуть было голову под кран, может хоть тогда в ней перестанет стучать набат. Но воды в кране, почему-то, не оказалось. Что за фигня такая? Пришлось тащиться в общую на первом этаже.

Я забрал свой шампунь и полотенце, натянул футболку и вышел из комнаты. Отец со своей Наташей, видимо, так ещё и не вернулись. В доме было тихо, а дверь в комнату девчонки плотно закрыта.

На пару секунд я замер перед её комнатой. Вчерашнее не давало покоя, точило и маячило. Наверное, нужно что-то сказать. Но лучше это сделать после душа. Смыть с себя сначала въедливый запах клуба и его атмосферы.

Но едва я подошёл к двери ванной, как она распахнулась, и девчонка носом уткнулась в мою грудь.

Мелкая, взъерошенная, в растянутых домашних шортах и майке. Бестолочь отшатнулась и замерла, хлопая ресницами. В глазах страх, в теле дрожь. Дурочка, я не кусаюсь.

«Хватит пялиться на её голую шею» – отдал отчёт мой похмельный мозг.

Он прав. Потому что малявка сейчас чувств лишится от страха, пока я стою и пялюсь на неё.

– П-привет, – прошептала она, сглотнув.

Я немного отошёл в сторону, и «сестрёнку» будто ветром снесло. Будто я чудовище, монстр какой-то.

«А ты и есть монстр» – снова прошептал мозг, и мне захотелось стукнуть кулаком себе по лбу.

Контрастный душ вернул порядок в мысли и бодрость в тело. Под правой лопаткой тянуло мышцу – видимо Ермолаю больше доставалось правой. Придётся терпеть, чтобы тренер не заметил, иначе его разорвёт от злости: до соревнований четыре дня.

Энергично растёршись полотенцем, я решил, что теперь нужно плотно поесть, и тогда грёбаное похмелье канет в лету. И с девчонкой поговорить… И именно это напрягало больше всего.

Когда я зашёл на кухню, она домывала за собой посуду. Бросила на меня затравленный взгляд и уронила в раковине кружку.

– Слушай… – я почесал затылок, хрен знает, что сказать ей. – По поводу вчерашнего…

Яна развернулась и приросла спиной к столешнице. Господи, у меня рога выросли, что ли? Смотрит так, словно задохнётся сейчас от ужаса. Глазищи свои голубые распахнула. Это бесит.

– Знаешь, – зло взяло верх. Хотела видеть зверя, девочка, получи. – Ты сама виновата. Тебе раньше никто не говорил, что от пьяных нужно держаться подальше?

Охренеть, извинился. Твою мать, Шевцов.

Лицо у бестолочи вспыхнуло, а нижняя губа оттопырилась и задрожала. Неужели собралась слякоть разводить?

Она дёрнулась с места, намереваясь сбежать, но я ей не дал. Заметил на бедре на границе шорт и кожи тёмные разводы.

Поймав девчонку поперёк талии, поднял и усадил прямо на столешницу. Она ойкнула, вздрогнула всем телом и задержала дыхание.

Я сдвинул ткань шорт вверх, открывая синяки. Вот чёрт. Сглотнул, понимая, почему она с таким страхом смотрит на меня.

– Это я? – голос охрип, будто я скурил подряд половину пачки.

Бестолочь отрицательно мотнула головой, а я заметил, как побелели костяшки её пальцев, которыми она намертво вцепилась в столешницу.

– Ермолай?

Кивок.

Конец ему. Мало я ему вчера втащил, придётся добавить.

– А это? – перехватил её руку, уставившись на запястье.

Яна высвободила руку и слабо кивает. Немая, что ли?

Хреново. Ощущаю себя долбанным насильником. Боль в постели интересна и уместна лишь тогда, когда этого хотят двое. Но не так. И не с ней. С ней о таком даже думать нечего.

Девочка напряжена, в глаза мне не смотрела. Дай ей секунду, и она сбежит, а я потом так и не решусь сказать.

– Слушай, – поставил ладони на столешницу с боков от её бёдер, – что бы там ни было, но я никогда не… Яна, – она всё же подняла на меня глаза, – я никогда не заставил бы девушку. Понимаешь? Мне это не интересно. А вчера я просто был пьян. Перепутал. Да и вообще, я предупреждал, чтобы не лезла ко мне. Вообще никогда.

Теперь она смотрела открыто. Ещё не верила, что в безопасности, но уже и не тряслась как осиновый лист.

И тут это произошло. Я поймал её запах. Нежный, чуть сладковатый, одуряюще приятный. Шумно сглотнул, пытаясь заполнить образовавшуюся паузу.

Так не пойдёт. Нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя! Нельзя хотеть ненавистную сводную сестру. Долбанную бестолковую дурочку из Мухосранска. И почему мозг управляет всеми органами, кроме одного?

А она молчала. Только смотрела и дышала глубоко. Нет, дорогая, Ермолай прав – я тебя пережую и выплюну. Сломаю. Я слышал, когда он тебе втирал это, потому что ты, умница, набрала повтором мой номер за спиной.

– Надень что-нибудь подлиннее – скоро родители приедут, – я отпустил её из плена моих рук. – И вообще, – бросил невзначай, когда она уже почти улизнула из кухни, – лучше не носи эти шорты по дому.

Глава 21

Яна

Я вернулась по подъезду и почувствовала, как болят щёки от бесконечных улыбок и смеха. Я, Алёнка, её Эльф и Сашка Терентьев – вот наша сегодняшняя компания. И мне так весело не было уже давно. Рукавицы промокли насквозь, хоть выжимай – результат игры в снежки. Да что там рукавицы! У меня за воротником целая тонна снега, а штаны стали сырые и тяжёлые. Это же надо – в десять вечера четверо великовозрастных детишек с дикими визгами с горки катаются!

Аня поехать со мной не смогла, сказала, что с младшими некому сидеть, а у матери с отцом график скользящий на заводе, и общегосударственных праздничных и выходных нет. Я же уехала в последний день занятий, водитель Виктора прямо из лицея отвёз меня на вокзал. Это произошло через четыре дня после той злосчастной пятницы, когда я согласилась с Шевцовым и Ермолаевым поехать в клуб. В эти четыре дня с Шевцовым мы почти не пересекались, к тому же рядом постоянно была мама. Она немного приболела, и Виктор запретил ей появляться на работе.

Я открыла своим ключом дверь и зашла в квартиру. Услышала, как на кухне тётя с кем-то разговаривает. А отвечал ей мужской голос. Интересно, я никогда у нас в гостях не видела ни одного мужчину, если не считать дядю Ваню из соседнего подъезда. Но тот приходил лишь тогда, когда его жена Елена слишком долго засиживалась за чашкой чая у тёти Сони. И это басил уж точно не дядя Ваня.

– Сонечка, ты точно не сможешь ничего поделать?

Сонечка? Это уже интересно.

– Коль, до десятого января я не могу. Может, в другой раз слетаем?

– Женщина, ты разбиваешь мне сердце.

А потом тихое воркование. И мой ступор. Моя тётя Соня и мужчина? Необычно, непривычно и… ну наконец-то! Стоп. Что? Она не может полететь с этим Николаем до десятого января? Как раз, когда у меня билеты обратно. Вот почему она отказалась. Но так не годится. Тётя и так всю молодость отдала мне и маме, не оставила нас в угоду своих интересов. Может, у неё сложились бы отношения, не будь дома маленькой девочки. Но в этот раз я не позволю ей проворонить своё счастье.

Я тихонько разулась и повесила пальто на вешалку. Потом, глубоко вздохнув, подошла к двери кухни и потянула ручку.

– Привет! – улыбнулась на все двадцать восемь (зубы мудрости у меня ещё не выросли).

Щёки тёти вспыхнули, а Николай растянулся в улыбке.

– Яна, познакомься, – залепетала смущённая тётя Соня, словно она тут подросток, а я тётя. – Это Николай, мой… мой друг.

– Здравствуйте, Николай.

Я просканировала взглядом мужчину и осталась вполне довольна. Высокий, немного за сорок. Чуток лысоват и с небольшим животиком. Но его это не портило. Зато глаза какие добрые, так и лучатся.

– Здравствуй, Яночка. Наслышан, – кивнул с улыбкой мужчина.

Николай легонько пожал мою ладонь. Тётин «друг» мне однозначно понравился, а значит, что никаких «не могу до десятого» быть не должно.

– Извините, что прерываю, – я сделала печальные глаза, чтобы было убедительнее. – Тётя, помнишь, я тебе говорила, что меня приняли в лицейскую команду пловчих? Так вот звонила тренер и сказала, что в конце января соревнования, и мне необходимо посещать тренировки. Поэтому восьмого мне уже нужно быть там.

Врать, конечно, некрасиво. И теперь у меня точно выскочит прыщ на языке. Но я должна сделать так, чтобы тётя начала позволять себе жить своей жизнью. Важно подтолкнуть, а там дальше пусть уж этот Николай разбирается.

– Как же так, – пролепетала тётя Соня. – Ты же до десятого побыть хотела.

Больших усилий мне стоило не прыснуть от того, как пытался изображать сочувствие и дружеское участие Николай, но скрыть радостные огоньки предвкушения ему, всё же, не удалось.

– Ничего, – я обняла тётю и поцеловала в щёку, – Я же на весенние ещё приеду.

– Да куда там, экзамены же, поступление…

Ещё раз улыбнувшись тёте, я кивнула Николаю и удалилась в свою комнату, оставляя взрослых обсуждать свои планы. А мне пора было собирать сумки, потому что Рождество придётся провести в дороге.

В этот раз слёзное прощание на перроне уже не было приправлено такой чёрной тоской, как когда мы уезжали с матерью. Сегодня тётя провожала меня не одна, и я очень рада этому. Когда поезд тронулся, и провожающих стало не видно, я почувствовала, как в груди защемило. Да, мне нравилось, что теперь мама рядом, но… Слишком много этих самих «но». Я, конечно, и не думала, что мы с матерью будем не разлей вода, но я её и правда почти не вижу. Зато вот сводного брата в моей жизни слишком много. И он не устаёт мне напоминать, что я лишняя в его доме. Его классе. В его жизни.

На вокзале меня ждал Степан. Он забросил мои вещи в багажник и пригласил в салон. Водитель Виктора мне нравился, он хороший человек, это сразу видно.

– Виктор Андреевич и Наталья Романовна ещё не вернулись из Греции, – сообщил водитель, выводя машину с привокзального проспекта на трассу. – В связи с погодными условиями, перелёт отложили на двое суток.

Вот так вернулась пораньше. И что же мне, куковать одной теперь? Но и остаться у тёти я не могла.

– Но Алексей Викторович дома, так что скучно вам не будет, Яна.

Сердце пропустило удар, а потом сжалось. Два дня наедине с Шевцовым. Тут не соскучишься. И как бы я не пыталась успокоиться, внутри ворочалась тревога. Рядом с Алексеем я не чувствовала себя в безопасности.

Алексей определённо был дома, если судить по доносившейся со второго этажа музыке. И как же мне сообщить, что я теперь тоже в доме? И нужно ли? А то вдруг испугается моему неожиданному присутствию.

Самой стало смешно: Лекс и испугается. Скорее обозлится. И хоть этого избежать не получится, но испытывать судьбу я не хотела.

А можно ведь просто самой включить музыку, как свою вырубит – услышит мою и всё поймёт. Не тащиться же мне в его комнату с приветствиями. Предыдущие разы ничем хорошим не заканчивались.

Сумку свою я попросила Степана оставить в прихожей: она у меня совсем небольшая. Смысл было на две недели брать много вещей? Там же на вешалке оставила куртку и шапку.

В гостиной раскинулась красавица-елка, сверкая разноцветными шарами. Мы с тётей обычно ставили натуральную сосну, когда я была маленькой, потом просто покупали несколько раскидистых веток, украшали игрушками и моими поделками. Помню свой детский восторг, когда по квартире разливался свежий аромат хвои и мандаринок. Ожидание чуда в детской душе пело нежным разноголосьем, подталкивая загадывать самые заветные желания. Моим была семья. Чтобы мама и папа рядом. Колючая щека и нежная ладонь, и чтобы подбрасывали до потолка и нежно пели колыбельные на ушко.

И вот я смотрела на шикарную искусственную ёлку со стильными шарами и думала о том, что желания мои исполняются как-то уж искажённо.

Но ёлочка-то эта ни при чём, и я могу просто ей порадоваться.

Прежде чем подняться к себе в комнату, я решила перекусить и выпить чаю.

Я поставила на плиту чайник, а пока он закипал, намазала шоколадной пастой тост. Ещё один вкус детства. Прямо день ностальгии. И когда решила забрать всё это вкусное добро с собой в комнату, развернувшись, столкнулась в дверях кухни нос к носу с Ириной Ряполовой.

Волосы немного растрёпаны, джинсы, а на плечах мужская рубашка. Взгляд же не предвещал ничего хорошего.

– Ты! – скривила губы Ирина. – Что тут забыла?

Во мне вскинула голову гордость. Это она мне задаёт такой вопрос?

– Вообще-то, я здесь живу. А ты тут что забыла? Это частная собственность, если что.

Ну а что? Она просто достала меня уже, кожа на груди аж пылать начала, как только я вспомнила её выходку в столовой.

– Твоя, что ли?

Демонстративно хмыкнув, Ирина медленно прошла к холодильнику и распахнула дверцу. А потом достала оттуда банку с шоколадной пастой. С моей, блин, шоколадной пастой. Я знаю, мама купила её для меня, она говорила по телефону. А теперь эта стерва нагло залезла туда своей облизанной ложкой и прямо из банки стала есть моё любимое лакомство. Дома, видимо, такое от неё прячут, чтобы зад не отъела.