Секреты Марго

Ещё был день, но я знала, что такие мероприятия начинаются очень рано. На эти подпольные вечеринки, которые на самом деле были замаскированными тотализаторами, люди начинают стекаться с самого утра, чтобы посидеть, поговорить, выпить, как следует повеселиться, и только потом, когда воздух пропитается азартом и алкоголем, происходит сам заезд. Выйдя из дома, я оглядела улицу, вдыхая полной грудью ещё не отравленный выхлопными газами воздух. Днём она и дом не были такими мрачными и давящими, как ночью, когда каждый тёмный угол казался таящим угрозу. На улице даже играли ребятишки, их звонкий смех эхом разносился по узким проулкам. Конечно, это был самый бедный район на окраине, пыльный и неказистый, и контингент здесь был точно такой же – люди с тяжёлыми взглядами и судьбами. Но, посмотрев на детей, я увидела, что они достаточно счастливы в своей незатейливой игре, и, возможно, их родители не так часто пьют и бьют своих детей. По крайней мере, я на это очень надеялась, чувствуя укол какой-то невыносимой жалости и тоски.

Зайдя за дом, где царил полумрак и пахло сыростью, я достала из-под старого, обтрёпанного брезента своего железного коня, который ждал меня, словно верный друг. С радостью, едва ли не трепетом, я повернула ключ в замке зажигания, и мой мотоцикл, мой единственный настоящий компаньон, откликнулся знакомым, родным гремлением, словно просыпающийся хищник. А потом, как настоящий лев, зарычал, выпуская из выхлопной трубы клуб сизого дыма. Этот звук был лучшей музыкой для моих ушей, самой прекрасной симфонией, заглушающей все тревожные мысли. Тут же его оседлав, почувствовав под собой мощь металла и рёв двигателя, я нажала на газ и полееетееела, оставляя за спиной пыль и нищету.

Я проезжала бедные районы, где дома громоздились друг на друге, и люди бросали на меня любопытные, иногда завистливые взгляды. Постепенно, словно нить, ведущая из лабиринта, я приближалась к центру города, где здания становились выше, а машины дороже. Я была в шлеме, но ветер всё равно бил меня в лицо, обдувая кожу, и это было приятно, очищающе, словно он уносил с собой весь страх и сомнения. Конечно, без куртки было холодно и неприятно, прохладный воздух проникал под тонкую водолазку, но я надеялась, что смогу решить эту проблему у друга, или что кто-то даст мне что-то взаймы. Когда я была за рулём своего мотоцикла, я как будто бы с ним сливалась, становилась одним целым, моё тело и его стальной корпус пульсировали в унисон.В этот момент мир сужался до трассы передо мной, до рёва мотора и биения моего собственного сердца. Существовали только мы вдвоём: я и мой железный конь. И мне больше никто не нужен был. Это чувство абсолютного контроля, полной свободы и неразрывной связи не сравнить ни с одним другим. На данный период своей жизни мне казалось, что это лучше любви или секса, лучше любых человеческих отношений, ведь мой железный конь никогда меня не бросит и не предаст, не осудит и не отвергнет, или просто не откажет тебе в том, чтобы прокатить тебя сквозь ночь, навстречу ветру. Постепенно один пейзаж сменился другой окраинной, более ухоженной, но всё ещё несущей отпечаток городского пригорода, и наконец-то, после долгой, но такой необходимой поездки, я оказалась на месте.

Глава 4

Я въезжала в район заброшенного завода, место, где железо, пот и адреналин были единственной валютой, а каждый уголок хранил эхо прошлых побед и поражений. Это была постоянная сходка для байкеров, чьи хромированные мотоциклы сияли даже в скудном свете фонарей, издавая низкое, утробное рычание; для гонщиков, чьи глаза горели азартом и неутолимой жаждой скорости; и для просто красивых девчонок, которые стекались сюда, чтобы затусить с крутыми парнями, ища острых ощущений, мимолётных романов или просто надеясь встретить кого-то "своего"в этом безумном мире. Припарковав своего железного коня рядом с сотнями других, блестящих и ревущих машин, чьи силуэты темнели в сгущающихся сумерках, я заглушила двигатель. Глухой, окончательный щелчок зажигания разнёсся в воздухе, и я, почувствовав привычную свободу, слезла с мотоцикла.

Не успев даже снять шлем, который ещё хранил тепло моего лица, я тут же оказалась в чьих-то крепких, медвежьих объятиях, которые сдавили меня почти до хруста костей, выбивая остатки воздуха из лёгких. Конечно же, я сразу узнала этого человека по характерному запаху бензина, пота и какого-то дешёвого одеколона. Это был мой верный друг, товарищ и соратник по прозвищу Миха, человек, на которого я всегда могла положиться. Тот самый, кто всегда меня записывал на самые выгодные и прибыльные гонки. Я эти гонки называла "жирный жир", потому что именно там, на кону, можно было получить самые крутые деньги, которые могли решить любые, даже самые запущенные проблемы.

Миха был мужчиной лет тридцати пяти, высоким – примерно сто восемьдесят пять сантиметров роста, что делало его ещё более внушительным. У него были тёмные, коротко стриженные волосы, огромные, будто вытесанные из камня, руки, чьи пальцы были толстыми, как сосиски, и мощные ноги; на самом деле, он был настоящий качок, гора мышц, которая, казалось, состояла из одних стальных жил и непоколебимой воли. В обычные дни он работал вышибалой в ночном клубе, его огромная, внушительная фигура одним своим видом внушала уважение и страх, отсекая любые попытки конфликтов, а так его самый прибыльный бизнес – это были гонки. Гонки проходили в разных местах, порой в самых неожиданных уголках города, от заброшенных промзон до недостроенных автострад, но самые классные и денежные всегда проводились здесь, возле этого заброшенного завода, среди бетонных руин и обломков бывших цехов, которые служили идеальным фоном для наших безумных заездов, придавая им особую, мрачную эстетику.

Миха организовывал перед заездом целое передвижное кафе, сооружённое из старого фургона и нескольких разноцветных палаток, где горели тусклые лампочки, а его помощники деловито сновали туда-сюда. Здесь все гости, пришедшие посмотреть на зрелище, могли купить себе напитки, от крепкого пива до энергетиков, и перекусить, чтобы дождаться основных событий. Также он организовывал ставки на гонщиков, принимая деньги у всех желающих, его громкий, зычный голос разносился по всей площадке, объявляя коэффициенты и подстёгивая азарт толпы. Гоняли в основном одни и те же, проверенные бойцы, чьи лица были мне знакомы, а их мотоциклы – узнаваемы по рёву мотора. Конечно, бывали и "залётные", случайные смельчаки, которые вдруг поверили в себя и решили соревноваться с профи, часто заканчивая вечер с разбитыми головами, пустыми карманами и полным разочарованием. Ну и частенько на нашей арене появлялись очень сильные игроки, новые лица с блестящими, незнакомыми байками, способные по-настоящему потягаться за главный приз, внося свежую кровь и непредсказуемость в наши привычные баталии, поднимая градус азарта до предела.

– Марго, красавица, – пробубнил Миха, ещё крепче обнимая меня, так что я едва могла дышать, чувствуя, как его огромные руки буквально сдавливают грудь, но это было приятное давление, оберегающее. – А где твоя экипировка? А где твоя куртка? Как ты гонять собралась, без защиты, что ли? – Его голос звучал одновременно обеспокоенно и немного по-отечески строго.

Сняв шлем, я только посмотрела на него и беспомощно пожала плечами. Мои волосы выбились из хвоста, прилипли к лицу, а в глазах, наверное, читалась вся моя растерянность.

– Ооо, Марго! – Миха тут же стянул с себя куртку, подавая её мне со вздохом, словно она весила тонну. В его куртке я смотрелась как мышь в сарафане – огромная, мешковатая, совершенно не по размеру, её рукава свисали, закрывая пальцы. Но выхода у меня не было. Я знала, что Миха хороший, добрый и никогда не бросит меня в беде, единственный, на кого я могла рассчитывать в этом безумном мире.

– Миха, слушай, у меня нет ещё защиты, – произнесла я, чувствуя себя неловко, понимая, что снова создаю ему проблемы.

– Марго, Марго, – пробубнил мужчина, его голос звучал недовольно, но без злобы, скорее с усталым принятием. – И где тебе сейчас её найду, посреди поля, что ли?

– Ну, Миха, ну, пожалуйста, помоги, – протянула я, умоляюще глядя на него, сжав губы и надеясь, что он поддастся.

– Ладно, – цокнул языком мужчина, качая головой, но в его глазах уже не было прежнего недовольства, лишь привычная забота. – Но в следующий раз реши этот вопрос заранее, а не прыгай сломя голову в пекло.

– Спасибо, спасибо! – затараторила я, чувствуя огромное облегчение, будто с плеч упал неподъёмный груз, и чмокнула мужчину в щеку, от чего он слегка смутился, покраснев на миг.

– Ладно, пойду решу твой вопрос, а ты иди пока отдыхай на баре. Мой человек там, скажешь моё имя, тебе дадут бесплатный коктейль, – сказал Миха, разворачиваясь, уже на ходу доставая телефон и кому-то звоня.

– Спасибо, – протянула я, улыбаясь ему. Вдруг, словно молния, в голове мелькнул вопрос, который мучил меня с утра. – Слушай, тут вопрос… Ты не видел случайно Виталика?

– Да, тут где-то шлялся, – Миха пожал плечами, его голос был отстранённым, словно Виталик не стоил даже пары лишних слов.

– И последний вопросик, и я убегаю в закат, – быстро произнесла я, пытаясь задержать его, почувствовав, как мой шанс получить важную информацию ускользает. – Кто сегодня со мной будет гонять, есть кто-то интересный? Не хочу скучать на трассе.

– Слушай, в принципе всё как всегда, – протянул Миха, задумчиво почёсывая затылок, его взгляд скользнул по толпе, словно он взвешивал потенциальных соперников. – Но появился один человек. Кто он, что он – не знаю. Знаю только фамилию. Но он выглядит… серьёзно.

– И какая у него фамилия, если мне это, конечно, поможет? – с надеждой спросила я, внутренне напрягаясь, ожидая услышать что-то знакомое, что-то из мира "шишек".

– Не думаю, что тебе это поможет, – Миха усмехнулся, кривя губы. – Но фамилия его Хофман.

– Мне его фамилия ни о чём не говорит, – призналась я, чувствуя лёгкое разочарование. Очередной незнакомец, очередная переменная в и без того запутанной игре.

– Ну, значит, больше ничем не могу помочь, – махнул он рукой, уже отворачиваясь. – Всё, иди развлекайся, не мешай. Я пойду попытаюсь найти тебе защиту, пока не начались основные заезды.

И, развернувшись, мужчина быстро ушёл, растворяясь в клубах дыма и гуле толпы, оставив меня одну посреди гама и предвкушения предстоящих гонок. Фамилия Хофман вертелась в голове, не цепляясь ни за одно воспоминание, но оставляя после себя смутное, тревожное чувство.

Вечеринка уже начинала быть в самом разгаре, дыша горячим ветром предвкушения. Рядом с самим заброшенным заводом, чьи мрачные, изъеденные временем стены служили монументальным фоном, стояли сколоченные из грубого, пахнущего свежим деревом трибуны, готовые принять сотни жаждущих зрелища зрителей. Возле них располагались небольшие ларьки с напитками, источающие резкие запахи водки , сладкой газировки и чего-то для подымить. По всему огромному, вытоптанному пространству были понатыканы маленькие, но высокие барные столики с такими же высокими барными стульями, формируя импровизированные зоны отдыха, где собирались кучки людей. Людей было уже прилично, слышался неугомонный гул голосов, раскатистый смех и обрывки фраз, доносящиеся со всех сторон, но я понимала, что к вечеру соберутся все. Тогда это будет не просто сборище, а грандиозное, сумасшедшее шоу и самое крутое, незабываемое событие этой ночи, которое заставит кровь стыть в жилах.

Перед трибунами ещё не полностью установили огромный экран, чёрный прямоугольник который казался зловещим на нем должны были транслировать гонку. Ведь по всему пути нашего заезда, извиваясь между бетонными глыбами и покосившимися столбами, были установлены камеры, и через них шла прямая трансляция для зрителей, позволяя им следить за каждым поворотом, каждым рискованным манёвром, каждым столкновением. Но, по моим наблюдениям, подготовка шла полным ходом: люди суетились, как муравьи, проверяли аппаратуру, что-то налаживали, подтягивали провода, создавая атмосферу беспокойного ожидания.

Пройдя дальше к бару, который представлял собой длинную, грубо сколоченную деревянную стойку, заваленную бутылками и стаканами, я поздоровалась с барменом. Он был крупным, с татуировками, изображающими языки пламени, на предплечьях и широкой, добродушной физиономией. Я протянула ему руку, и мужчина крепко её пожал, его пальцы были шершавыми и тёплыми, мужчина широко улыбнувшись мне поздоровался.

– Привет, Маргоша, как жизнь молодая? – Его голос был громким, привыкшим перекрикивать толпу.

– Привет, дорогой! – улыбнулась я в ответ, стараясь выглядеть беззаботной. – Всё отлично, ну, а не тут ли мне коктейльчик бесплатный обещали, как постоянной и самой быстрой клиентке?

– Для тебя всё что угодно, красавица! – Его улыбка стала ещё шире, обнажая ряд крепких, слегка пожелтевших зубов. – Ты сегодня катаешься?

– Конечно, а ты как думал? – Я приподняла бровь, зная, что он всегда ставил на меня, и я не могла его подвести.

– Вот отлично! Значит, поставлю все деньги на тебя, без вариантов! – сказал он, энергично кивая, и в его глазах вспыхнул азарт.

– Ух ты! Какой! Значит, за это сделай мне подгон: вон ту картошечку жареную, что аппетитно шкворчит на сковороде, источая божественный аромат, и бутылку воды, – попросила я, указывая на поднос с закусками, чувствуя, как вновь разыгрывается аппетит.

– Я бы тебе просто так подгон сделал, без всяких гонок и ставок, – проворчал он, но уже потянулся за тарелкой с картошкой, ловко подцепляя её лопаткой, и бутылкой воды.

– Спасибо! – улыбнулась я самой широкой улыбкой, какую могла выдавить, чувствуя, как уголки губ начинают болеть от напряжения, и уселась на высокий барный стул прямо перед его барной стойкой, чувствуя, как начинают слегка гудеть ноги после дороги и от предвкушения предстоящего.

Мужчина поставил всё передо мной, и я принялась цедить коктейль, ощущая, как сладкая прохлада приятно обволакивает горло, и хрумкать свою жареную картошку, каждый хрустящий ломтик которой казался невероятно вкусным и необходимым. Я глазела по сторонам, пытаясь охватить взглядом всю эту шумную, кипящую суматоху вокруг. И буду лукавить, если скажу, что приехала только на гонку. Мне очень хотелось взглянуть в глаза этому подонку Виталику и спросить, правда ли он меня так подставил, подтвердить или опровергнуть слова Тихона, разорвать эту неопределённость. Но, как назло, Виталик никак не попадался мне на глаза, словно его и не было здесь.

Допив свой коктейль до последней капли, запивая остатки приторной сладости глотком пресной воды из бутылки, я взяла бутылку с водой с собой и направилась на поиски, чувствуя, как ноги сами несут меня вперёд сквозь толпу. Здороваясь с ребятами, которые устанавливали огромный экран для просмотра нашей гонки, перекидываясь парой фраз с другими знакомыми лицами, их улыбки и кивки казались почти нереальными на фоне моего внутреннего напряжения, я нигде его не находила. Моё терпение понемногу начинало иссякать, а злость нарастала.

Тут, пройдя чуть дальше, я встретила одну из девушек. Даже не помню, как её звали, как-то мы познакомились на прошлых гонках, её лицо было знакомо, но имя упорно не всплывало в памяти. Она была из тех "девочек", которые приезжали сюда "склеить"красивых парней и просто хорошо провести время, её короткое платье и яркий макияж говорили сами за себя. Но она меня сразу узнала, и её лицо расплылось в широкой улыбке.

– Ой, Маргоша! Как дела? Как давно тебя не видела! – её голос был визгливым и полным фальшивого восторга.

– Да, привет, – скупо ответила я, понимая, что совершенно не помню её имени, но пытаясь выглядеть приветливой, чтобы не спугнуть информацию.

– Слушай, а я тут Виталю видела. А вы чего не вместе? Вы расстались? – спросила она, и в её голосе проскользнула откровенная нотка любопытства, смешанная с плохо скрываемым злорадством.

Я не знала, что ответить, ведь я даже не помнила, откуда она знает про Виталю и как мы с ней пересекались. Но возможность наконец найти этого ублюдка, увидеть его собственными глазами, перевесила все мои сомнения и неловкость. Я решила подыграть, чтобы всё-таки встретиться с этой мразью.

– Нет, всё супер! А где он? – Мой голос прозвучал спокойнее, чем я ожидала, почти безэмоционально, скрывая бурю внутри.

– А ты что, не знаешь? Он с Люсиндой… уединился в комнате, – она хихикнула, прикрывая рот ладонью, её глаза блеснули, словно она делилась сплетней века.

Эта девушка говорила какими-то загадками. Я знать не знала, что это за баба Люсинда, да и имя такое дурацкое! Плюс я совершенно не понимала, о какой комнате идёт речь. Моё сердце сжалось от странного, неприятного предчувствия, от смеси ревности, ярости и осознания собственной наивности.

– Скажика мне крошка, какая именно комната? Направь меня, пожалуйста, – попросила я, стараясь не выдать своего замешательства, голос был почти умоляющим, хотя я ненавидела просить о чём-либо. – И что это за Люсинда?

– Ну, комната, где вы переодеваетесь и подготавливаетесь к заездам. Там всё равно никого нет, и свободна. Там диванчики удобно стоят, – она объяснила, словно это было само собой разумеющимся, её интонация выдавала, что она считает меня полной дурой. – Они уединились там. Кто такая Люсинда? Я думала ты знаешь, она из группы поддержки. Она из тех девочек, что танцуют на барных стойках перед заездом, такая яркая, с короткими белыми волосами, почти как у моей собачки хихи и фигурой, которую не скроешь даже под мешком.

– Не знала, – протянула я, пытаясь скрыть нарастающее напряжение. – Спасибо, милая, и я пойду. Хорошего тебе сегодня дня.

– А ты сегодня катаешься? – визгливо спросила девушка, не давая мне уйти, словно приклеившись ко мне.

– Естественно, я только ради этого и приехала, – ответила я, ощущая, как раздражение начинает закипать, но не позволяя ему вырваться наружу.

– Вау, супер! – протянула девушка, её голос тянулся, словно у неё жвачка приклеилась от рта до жопы. – Мы будем, девчонки, болеть, конечно же, за тебя, ведь женская солидарность!

Я еле смогла натянуть на лицо подобие улыбки, чувствуя, как мои губы противно растягиваются, будто сама становлюсь такой же тягучей, как её жвачка. Её слова о "женской солидарности"прозвучали для меня фальшиво и пусто, как дешёвая песня. В этот момент я чувствовала себя как никогда одинокой, и её болтовня только усиливала это ощущение, острым ножом царапая по нервам.

Махнув рукой на прощание, я направилась прямо к зданию старого завода, чтобы наконец-то встретиться с этой мразью, которая наверняка неплохо проводит время и без меня, совершенно не подозревая о надвигающейся буре, что вот-вот обрушится на его голову. Войдя в здание, внутри которого царил специфический запах застоявшегося бетона, пыли и старого машинного масла, я сразу повернула в ту самую комнату, о которой говорила та визгливая девица. Внутри, в полумраке, который лишь частично рассеивался тусклыми лампочками, стояли маленькие чёрные диванчики, покрытые слоем пыли, но всё равно такие привычные, на которых мы обычно переодевались, пили чай или кофе, пытаясь расслабиться перед заездом.

И сразу же моим глазам раскрылась "прекрасная"картина, от которой кровь застыла в жилах, а в голове зазвенело. Прямо на одном из диванчиков, совершенно не скрывая своих утех, веселились Виталик и та самая Люсинда. Парочка меня даже не замечала, поглощённая друг другом, словно вокруг никого не существовало, словно мир сузился до их грязного маленького мирка.

Мой парень сидел голым на этом чёрном диване, с широко, неприлично расставленными ногами и спущенными штанами комком у самых пяток. Его лицо было искажено животным удовольствием, а голова запрокинута назад, открывая потную шею и подрагивающий кадык. А симпатичная блондинка, которую я теперь знала как Люсинду сосала его стручок, её красивые короткие белые волосы тряслись в такт, устроилась между его бёдер, опустившись на колени, и насаживалась на его член. Она жадно, с причмокивающими, мерзкими до тошноты звуками, втягивала его в рот, то глубоко, то поверхностно, ритмично двигая головой. У Виталика были закрыты глаза, подёрнутые пеленой похоти, и он поднимал попу, извиваясь, как червь, насаживаясь на её голову, пытаясь засунуть свой член глубже, ещё глубже в глотку девушки, словно это было единственной, грязной целью его ничтожного существования. Эта картина вызвала у меня только чистое, неприкрытое, ледяное отвращение, смешанное с какой-то поглощающей, омерзительной пустотой. Подойдя на цыпочках, стараясь не издать ни единого звука, чтобы не нарушить их грязный ритуал, я присела на соседний диван. Глядя на это отвратительное шоу, на эти два тела, сплетённые в пошлой, унизительной пляске, я никак не могла понять только одно: как я вообще могла быть с ним? Как я могла так долго обманывать себя, не видя, какая он грязная, ничтожная, продажная мразь?

Его короткие белые волосы, которые теперь казались мне сальными, слишком женские черты лица, и полное отсутствие интеллекта. Я достала бутылку с водой, которую уже успела положить в карман куртки, открутила крышку и, глотнув, громко чмокнула, сделав звук, как будто получила неземной кайф от вкуса воды. Звук получился намеренно громок, чтобы пробить пелену их похоти.

– Мда, – протянула я, притворно блаженно закатив глаза. – Какая же вкусная вода, и фильм интересный. Прямо для любителей артхауса, да, Виталик?

Виталик вздрогнул, его тело напряглось, словно под ударом тока. Кожа мужчины, ещё несколько секунд назад покрытая каплями пота, вдруг резко побледнела, и он стал потеть ещё сильнее, ручейки пота стекали по вискам, образуя на его лице нелепые дорожки. Я усмехнулась про себя, чувствуя прилив ядовитого удовлетворения. Девушка отпрянула от его члена, её глаза дико заметались по комнате, пытаясь осознать происходящее, и закрыла рот руками, словно боялась, что её слова могут разрушить её и без того шаткий мир.

– Я… я… я… – замямлила девушка, её голос дрожал, а глаза были полны ужаса и растерянности. – Я не знала, что вы ещё вместе! Он мне сказал, что вы давно расстались!

– Беги, милая, беги отсюда, – сказала я девушке, ещё раз демонстративно отхлебнув воды из бутылки. Мой голос был холоден, как лёд, без тени угрозы, но с такой силой, что, казалось, мог пробить броню.

Девушка тут же вскочила и, не говоря ни слова, спотыкаясь и чуть не падая, бросилась прочь из комнаты, её шаги гулко отдавались в тишине, оставив нас с Виталиком наедине, в воздухе повисло густое, осязаемое напряжение.

А я, ожидая, что дальше игра будет идти по моим правилам, просто обомлела, словно меня ударили по голове. Виталик резко вскочил с дивана, натянул штаны одним рывком, и закричал нервозным голосом, переходя на тонкие, почти визгливые ноты, от которых звенело в ушах:

– Я мужчина! И мне нужны отношения! А ты пропала! Где ты была?! Я самец, я не могу быть долго без женщины! У меня потребности!

Я обомлела. Я ожидала, наверное, другого: извинений, каких-то жалких оправданий, может быть, попытки свалить всё на Люсинду. Но я и подумать не могла, что мужчина попытается выставить дурой меня, да ещё и так отвратительно. Но, как говорится, всё бывает в первый раз. И этот был особенно мерзким.

Виталик продолжил орать дурниной, бегая по комнате, его движения были резкими, дёргаными:

– Я мужчина! Здоровый, красивый! И меня хотят! – Он бил себя в грудь, как обезумевший орангутанг, его глаза дико сверкали, а пена выступала на губах. Его истерика была отвратительна и жалка одновременно.

Мне в какой-то момент стало даже смешно, и в итоге, не выдержав его душевных порывов, я рявкнула:

– Сел, сказала! Пёс!

Мужчина не ожидал от меня такого поведения и тут же рухнул обратно на диван, выпучив на меня свои маленькие поросячьи глазки, полные изумления и страха.

Я подошла к столу с закусками, приготовленными для мотоциклистов перед заездом, и, схватив нож со стола, резко бросилась к мужчине. Он хотел вскочить с дивана и убежать, но не ожидал такой моей прыти и не успел подняться. Я коленом нажала на его бубенчики, мужчина начал орать от боли, а рукой схватила за горло, приставила нож к его шее и процедила:

– Знаешь, мой любимый, кто такой Томас? Он был, наверное, неплохим человеком…

Мужчина округлил глаза и сглотнул, его кадык дёрнулся.

– Почему ты говоришь в этом предложении слово "был"? – прохрипел он, его голос был сдавленным.

– Потому что я его убила, а потом сожгла тело, – ответила я, каждое слово цедила сквозь зубы, как яд. – И это может случиться с тобой, если ты мне сейчас же не расскажешь: кто такой Томас, где товар и где деньги, которые я теперь должна всем подряд!

– Милая, успокойся, – нежно, как с душевнобольной, заговорил со мной Виталик, пытаясь выдавить из себя подобие спокойствия. – Товар ты мне дала, я продал, как и договаривались. А деньги… Милая, деньги – это мелочь. Мы же семья.