Сторож брата. Том 2

– Жаль вас разочаровывать.

– Ну-у, барышня, свидание придется отложить. У полковника имеется долг перед Родиной, – сказал тяжелый человек, выходя из квартиры. – Ты уже в курсе, вижу. Догонишь меня?

– Я на аэродром. Ты на машине. Встретимся.

– Хорошо. Можешь пройти в квартиру. Если потребуется спальня, не стесняйся. Полчаса у тебя есть. До встречи.

– Спальня не нужна.

Варфоламеев спустился по лестнице. Полковник с Жанной прошли в огромную темную прихожую варфоламеевской квартиры.

– Вы ничего не должны Родине, полковник!

– Так, по мелочи, – сказал Оврагов, улыбаясь.

– Но мне вы должны так много.

Оврагов поглядел на нее единственным глазом.

– Где же вас так? – спросила Жанна.

– В Чечне. Двадцать лет назад.

Полифем пугал, но красивее мужчины Жанна в своей жизни не видела.

– Разрешите постоять здесь.

– Полагаю, вам пора к гостям.

– Разрешите постоять рядом с вами.

– Развлечь вас нечем. Любовью не интересуюсь.

– Только войной?

– Всегда найдется где воевать.

– Вы мне расскажете?

Полковник мог сказать многое. Он всегда думал о войне.

Нет таких племен в мире, между которыми не зрел бы конфликт. Не существует в природе таких народов, что любили бы друг друга. Тутси и хуту, шотландцы и англичане, ирландцы и англичане, португальцы и испанцы, грузины и абхазы, курды и турки, евреи и палестинцы, англичане и французы, армяне и азербайджанцы, немцы и французы, русские и украинцы. Весь так называемый «Европейский союз» собран из народов, затаивших обиду друг на друга. Война даже не спит, война дремлет.

Ну и здесь. У нас, в России. Чечены и русские. Украинцы и русские. Два брата всегда рады стрелять друг в друга.

Злое начало существует в любом. Вопрос в том, кому потребовалось воспользоваться гнилым зерном. Убийство всегда рождает убийство, через час после начала войны «человек» перестает существовать, остается лишь «свободное» животное. Только солдат не свободен.

Он много думал про это, с тех пор так выкопал яму на лице.

– Мне вам нечего сказать. Ступайте к гостям. Пора.

Жанна Рамбуйе всю свою жизнь покоряла новые рубежи. Трудность заключалась в том, чтобы шагнуть от обеспеченного партнера к еще более обеспеченному. Так менеджер компании переходит в более крупную компанию, а затем в еще более крупную, если его приглашают. Мужчины отличались мимикой и физическими данными, но способы заработка были схожи. Персонажа, подобного одноглазому военному, она не встречала.

Она не знала, как с такими людьми говорят.

– На что же вы надеетесь?

Зачем она это спросила? Спросить следовало другое: женат ли он, есть ли дети, не против ли полковник провести уик-энд в Сен-Тропе. Полковник, конечно, на работе; но и у военных бывает отпуск. Или как у них называется: увольнительная? Впрочем, зачем ей это? Удовольствия с монстром не получишь. Разумнее перейти лестничную площадку и отправиться к гостям: там все просто, там родные люди.

– Я хотела спросить вот о чем: зачем вы этим занимаетесь?

– Чем?

– Войной.

– Мадам, – сказал полковник Оврагов, – вы когда-нибудь вызывали водопроводчика? Если засор в трубе. Или потоп на кухне.

– Эти невыносимые plombier. Приходят, когда хотят. Знаете, во Франции говорят, что у нас республикой правят водопроводчики.

– Неужели правят?

– Только потому, что могут починить трубу.

– Но ведь не водопроводчики трубу сломали. Они чинят.

– Но как чинят! Вы бы видели их работу!

– Как умеют.

– Вы правы, уж лучше пусть чинят.

– Вот и русский офицер так же.

Глава 34. Разговоры с народом

Чиновник Варфоламеев раскинул тяжелое тело на заднем сиденье; машина вырвалась из города на автостраду, и злой водитель Василий дал волю разнузданной езде. Номера у автомобиля были такие, что полицейские шарахались, как коты, вздрагивали, как пешеходы.

– Почему ты, Андрей Андреевич, на самолете не полетел? – спросил Василий. – И охота в машине двадцать часов трястись? Не по чину тебе, Андрей Андреевич, такие вояжи на личном автомобиле совершать. И шофера личного пожалей.

– Ну-у-у. Шофера, допустим, нового найдут. Много вас таких на Руси.

– Василия не жалко, так себя пожалей, – злой Василий хотел сказать неприятное и сказал. – Мужчина вы крупный. Вес лишний имеется. Устанете, понервничаете, – Василий прибавил скорость, потом вильнул, обгоняя фуру. Едва справился с рулем. – Видите, как оно бывает. Вот вам и инфаркт. Раз – и сердечко в лоскуты.

– И самолеты падают, – сказал Варфоламеев. – Доедем, потерпишь. И с народом поговорим.

Автомобиль обогнал колонну бурятов: крытые брезентом грузовики старого образца, не похожие на машины, потребные для третьей мировой. Варфоламеев подумал, что дела обстоят не столь лучезарно, если в ход пошли грузовики тридцатилетней давности. Лица новобранцев, которые он и его водитель успевали рассмотреть, были плоские, с косыми глазами.

Если бы Андрей Андреевич Варфоламеев был знаком с изысканной дамой Жанной Рамбуйе, он бы обнаружил этническое сходство в чертах. Жанна Рамбуйе родом была из тех самых – крайне бесперспективных с точки зрения цивилизации – мест, но она поднялась высоко. Прочим же бурятам повезло не так явно: быт их был убог, а сейчас многие получили повестки, они ехали сейчас на фронт в холодных грузовиках, ехали, кутаясь в шинели; брезент плохо греет. Буряты ехали на херсонские земли – и скоро их должны были убить. Буряты ехали умирать за Россию, которая дала им все, что они имели в жизни, то есть дала ничтожно мало, но сейчас потребовала долг вернуть. Никто из них лично ничего в долг не брал, но выяснилось, что долг огромен. А поскольку у них не было ничего, кроме жизни, требовалось отдать эту самую жизнь. Они ехали умирать за Крым, которого никогда в своей бурятской жизни не видели и никогда не увидят. Ехали умирать за президента, который был спортивен и поджар, сметлив и остроумен. Президент избегал алкоголя и не имел того, что называют «вредными привычками»: он не курил, не ел вредной пищи, занимался спортом – и это было разумно: следовало себя беречь для России.

Время от времени президент выезжал на природу, он уважал Алтай, Байкал и тайгу, любил побродить вдоль монгольской границы. Чуйский тракт, непролазные чащи – для спортивного президента прорубали просеки, и он шел, задумчивый следопыт, исследуя потаенные уголки родины. Правда, в отличие от бурятов, которые жили там постоянно, президент проводил в тайге не более трех дней и был окружен охраной, одет в специальное термобелье и питался исключительной пищей. Но места эти, первозданно прекрасные, президент России ценил более, чем старые камни Европы. С некоторых пор, подражая вкусу президента, его близкое окружение, а следом за ним и окружение дальнее, пересмотрело европейские вкусы и всецело отдалось байкальским и таежным красотам: вот где надобно строить виллы, а заодно рыть бомбоубежища. Главное сокровище – Байкал, величайшее пресное озеро мира, вдоль берегов его строили теперь дворцы, забыв про Côte d'Azur и пошловатый Сен-Тропе.

Из таежных мест президент и призвал на подмогу России тамошний народ, аборигенов; не обошел вниманием жителей приглянувшихся красот. Ехали буряты умирать, и, если вдуматься, этот факт должен был убедить украинцев в том, что покоренные народы не всегда протестуют против метрополии. Вот и чеченцы идут в бой. Вот и татарский батальон сформирован.

Потом проехали колонну бронированных автомобилей с экипажами из Иркутска, как явствовало из надписей на броне. Перегон для сибиряков был долгим: лиц солдат не разглядеть через узкие щели на броне, а водители в кабинах были серыми и усталыми.

Затем шли колонны самоходных орудий, по лафетам которых писали «Газпром»; иной западный журналист мог бы решить, что менеджеры газовой компании решили отдать жизнь за Родину: тем более, что вопрос с поставкой газа через трубы «Северного потока» был ключевым для начала войны. Не исключена вероятность, подумал бы журналист, что менеджеры среднего звена едут мстить украинцам (а через них – англосаксам) за то, что контракт сорвали. Однако менеджеры на убой не поехали – отправили письмоводителей и вахтеров. Тридцать тысяч человек должен был поставить в армию «Газпром» и двадцать тысяч человек обязан был рекрутировать из своих сотрудников Сбербанк; ну и почистили ряды охранников, уборщиков, водителей и прочих дармоедов. Зачем держать на парадном подъезде десять мордоворотов, если пятерых достаточно? Бравые бритые парни ехали умирать, чтобы отдать долг «Газпрому». Война решала щекотливый вопрос: что делать с личными армиями олигархов? Россию наводнили десятки тысяч бывших спортсменов, служивших в личной охране богачей, – их следовало утилизировать. «Газпром» так и поступил. Закупили (помимо бритых парней) также бронемашины и гаубицы.

– Повезло тебе, Василий. Пошел бы шоферить в «Газпром», так сейчас бы на броне катался.

– А я что. Куда пошлют. Мне, Андрей Андреич, жизнь ни к чему. Телевизор я уже посмотрел. Водку попил. Можно и помирать.

– Верно.

Ехали дальше – попутно изучали войска.

– За что воюем, Андрей Андреич?

Варфоламеев не отвечал. Привычки разговаривать с шофером не завел. Но путь длинный, через час Василий опять спросил:

– Ежели мне помирать, так я ведь интересуюсь: за что помирать?

– А тебе не все равно?

– Вообще-то, без разницы. А ты сам, начальник, знаешь?

– Приблизительно.

– Хорошо, Андрей Андреич, что ты своему шоферу не врешь. А то сказал бы: «За Родину». А я, дурак, еще поверю.

– Ну-у-у. Как тебе, Василий, объяснишь? Ты ж не поймешь ничего.

– И то верно.

Долго ехали молча.

– Но ты, Андрей Андреич, рискни. Объясни. Вдруг пойму.

– Страна большая. В одном месте приклеишь, в другом отвалится. Если царь дурной, сразу в пяти местах отвалится. А нам что делать? Всякий новый царь за другим прибирается. Понял?

– Потому и война?

– Как всегда.

Василий помолчал, раздумывал.

– Понял. Чего тут не понять? Все знают. Пьющий был старый царь. Принимал на грудь много. Россию пропил.

Варфоламеев глядел в окно на колонну танков; шли гулко и ровно, тяжелое стадо слонов.

Василий продолжал:

– Хватился новый царь, а поздно. Проснулся, кофий выпил, глядь по сторонам: и того нет, и сего нет. Зовет, допустим, свою секретутку любимую. Ох, в народе говорят, он до баб охоч. Ну, приходит такая. А он ей грит: «Где, – грит, – наша Прибалтика?» – «А нетути, вашество, Прибалтики. Пропили». – «А Одесса-то хоть есть?» – «Так ведь и Одессы нет!» – «Ладно, – грит, – а Ташкент – город хлебный?» – «Так и Ташкент пропили. И ладно бы просто пропили! Так ведь русских людей там оставили, крепостными у баев. Везде русских бросили». Верно говорю, Андрей Андреич?

– Своих не бросаем, – с неожиданной злостью процедил Варфоламеев, цитируя кого-то.

– То-то и оно, что бросаем. Везде бросили. Вот, интересуюсь я, Андрей Андреич. А сколько русских мы бросили в чужих странах? Ну, когда этот пьяный дурак бумажки подписывал? Просто любопытно.

– Миллионов тридцать.

– Много.

И опять ехали молча.

– А вот говорят, Сталин народы переселял, – сказал Василий. – Правда или нет?

– Ну-у-у, куда ему до Ельцина, – ответил Варфоламеев. – Масштаб не тот.

– Столько не каждый выпьет, – согласился Василий. – Тридцать миллионов?

– Двадцать восемь.

– Много.

И опять молчали.

– А если пожаловаться? – спросил наивный шофер. – Ну, как оно делается. Поднять вопрос на заседании. Ну, где там заседают. ООН, допустим. Дескать, тридцать миллионов наших бросили.