Сторож брата. Том 2

Максим Кантор

Сторож брата. Том 2

© М. Кантор, 2025

© ООО «Евразийское книжное агентство», 2025

© П. Лосев, оформление, 2025

Глава 26. Правила игры

Кухня с мокрыми от протечек стенами, с низким потолком, как во всяком английском домике, построенном на болоте. Горделивый Оксфорд воздвигли в низине, и всякий житель чихает; на простуду не обращают внимания. Мария так и не привыкла к сырости. Стены кухни покрыты черным грибком, Мария каждую неделю соскребает плесень со стен, красит стены белой краской, мальчики ей помогают. На каждый этаж приходится по комнате. Внизу – прихожая и кухня, на втором этаже спальня родителей и туалет, на верхнем, под скошенной крышей, две мансарды: одна – детская спальня, другая – кабинет Марка.

Все обитатели дома собрались вокруг стола на кухне. Лев Марк Уллис, крупный тяжелый лев с огромной гривой и внимательными глазами, сидит на том месте, где обычно сидел папа – но сегодня папы нет дома; впрочем, заметил старший мальчик, главного льва тоже зовут Марк.

– Это в честь папы?

– И в честь одного друга Иисуса. Который написал его биографию.

– Понятно.

Лев Аслан, второй лев, не менее значительный, наделенный даром прорицания, расположился на трехногом табурете, хвост свесил до полу. Мальчики сидели между львами, находясь под их защитой. Тут же были Винни Пух и Пятачок, а также три гнома: Тонте, Сигрид и Унсе; присутствовал медведь, которого звали Бьорн, он из страны Хоббитании, порой превращался в человека; подле Бьорна сидела Мария, на коленях у нее мудрая кошка Мурочка, доставшаяся Марии от ее татарской бабушки. Далее места занимали: орангутанг Дядюшка Френдли, оранжевый и косматый; затем Кролик в круглых очках и большой тигр по имени Ры. Стульев не хватило, Ры занимал один стул с Дядюшкой Френдли, Пух с Пятачком прижались друг к другу, Кролик сидел на столе, а гномы расположились прямо посреди карты, которую рисовал старший мальчик.

Лист бумаги огромный, чтобы весь мир поместился.

Мальчик рисовал и объяснял, как устроена вселенная. Слушали внимательно.

– Раньше многие думали, что карта страны Винни Пуха, карта страны Нарния и карта Хоббитании – это три разных пространства. Однако это неверное суждение, – сказал мальчик. – Там, где кончается Зачарованный Лес, страна Винни Пуха переходит в страну Хоббитанию, а затем, если двигаться к Мглистым горам и свернуть направо, то попадешь в страну Нарнию. Все эти страны соседствуют так же, как в мире людей соседствуют Англия и Франция или Испания с Португалией.

– Или Россия и Украина? – спросил младший мальчик.

– Да.

– А страны между собой не ссорятся? – спросил младший мальчик. – Скажи, мама?

– Ты должен спросить у льва Аслана или у Пуха.

– Зачем нашим странам ссориться? – удивился лев Аслан.

Старший мальчик, который хорошо знал историю, пояснил вопрос своего брата. Он сказал льву Аслану так:

– Ну, например, иногда ссорятся из-за того, что неверно проведена граница. Страна Виннипухия считает, что Зачарованное Место принадлежит ей, а Нарния считает, что это ее территория.

– Нарния так не считает, – уверил всех лев Аслан. – Земля не принадлежит никому.

– Как это – никому не принадлежит?

Сухие губы Марии почти не шевелились, когда она говорила за гнома Тонте. Гном медленно объяснял:

– Разве горы кому-то принадлежат? Мы живем в пещерах и добываем руду. То, что мы выкопаем в горах, мы меняем на хлеб. Но горы принадлежат всем.

– А как считает Хоббитания? – спросил важный Кролик, поправляя очки. – Хоббиты ценят свой край.

– Хоббиты ценят кексы и чай, – объяснил медведь Бьорн, – но никогда не думали о границах. Потому что чай и кексы должны быть везде. Мое не кончается там, где начинается твое. Твое не мешает моему. Есть общее.

– Что если у Винни Пуха иное мнение? – осведомился важный Кролик.

– Никакого мнения, – честно ответил Пух. – Как иметь мнение о том, что не нуждается в мнениях? Получится мнимое мнение. Мнимомнение.

– Не понял.

– Мнение нужно, чтобы мнение куда-то привело. Правильно? – сказал Пух. – Скажем, у меня нет меда, но есть мнение, что я хочу мед. Мнение ведет к меду, – сказал Пух. – А если мед есть, то зачем мнение?

– А когда твой мед закончится?

– Тогда я попрошу у Дядюшки Френдли. Или у Аслана.

– Но если они тебе не дадут свой мед? Если твой мед нужен льву Аслану? – спросил младший мальчик.

– Я скажу: угощайся, Аслан! И он мне скажет: на здоровье, Пух!

– Но вдруг меда на двоих не хватит? Вот Зачарованный Лес, – Мальчик обвел рукой место на карте. – Вдруг в лесу станет тесно?

– Тесно в лесу? – спросил Пух. – Так бывает?

– Один великий историк, – важно сказал Кролик, – рассказывал мне, что основное противоречие в политике состоит в том, что территории никогда не совпадают со странами, а страны не связаны с народами, их населяющими. Я знал, как зовут этого историка, только вдруг забыл.

– Вряд ли этот историк такой уж великий, – сказал Пух. – Что-то сомневаюсь.

Впервые заговорил мудрый лев Марк Уллис.

– Кролик рассуждал о людях и об их истории, – объяснил медвежонку Марк Уллис. – Мы трактуем вопрос иначе.

– Нам безразлично, к какому государству принадлежит лес, – резонно сказал лев Аслан, – потому что у нас нет государств. – Мы с Пухом оба любим лес и приходим на поляну помечтать. Нам все равно, кому это место принадлежит.

– И тебе не обидно, что ты, лев, лежишь рядом с чужим медведем?

– Как можно обижаться на Пуха? Он, конечно, громко поет. Но я в такие минуты засыпаю.

– Вот-вот! Если бы ты, лев Аслан, хотел спать, а Пух бы орал… тогда бы ты сказал: лес только мой! Не надо здесь пухов! Убрать с поляны следы пребывания Винни Пуха…

– Зачем делать такую глупость? – негодующе спросил Аслан и грозно шлепнул хвостом по табурету.

– Чтобы защитить свои права! – сказал гном Тонте.

– Разве у тебя есть права? – спросил мудрый Марк Уллис у гнома. – Какие у тебя права?

– На сокровища, которые я добыл.

– На камушки, которые ты откопал в горах?

– Тяжелым трудом!

– Откуда ты знаешь, что эти камушки – сокровища?

– Все вокруг говорят!

– Значит, тебе нужны все вокруг, чтобы понять, что камни, которые ты откопал, – это сокровища. Без них твои камушки – просто камни. Значит, без окружающих у тебя не будет сокровищ. Значит, защищать сокровища не от кого.

– Я запутался, – признался Тонте. – Получается, что своих прав у меня нет?

– Например, у меня нет прав, – рассудительно сказал Аслан. – Никаких прав, кроме права дружить с Пухом. Но это не право, а радость.

– Ты еще можешь дружить со мной, с Марком Уллисом или с кошкой Мурочкой. – Так сказал Кролик.

– Мур, – сказала Мурочка.

– Я и дружу с ними, – спокойно сказал Аслан.

– Представь, мы все тебе скажем: если хочешь дружить с нами, тогда не дружи с Пухом!

– Зачем вам так говорить?

– Ну просто так скажем, и все.

– Вы так не скажете.

– Но представь такой случай!

– Вы же не глупые.

– Можно выдвинуть такую гипотезу, – сказал Кролик. – Гипотетически можно выдвинуть ультиматум: мы или Пух.

Винни Пух переводил ошеломленные глаза с Кролика на льва Аслана, потом на гнома Тонте. Медвежонок был подавлен.

– Вы пошутили? – спросил Пух очень грустным голосом.

– У людей так бывает, – пояснил Кролик важно, – одни люди говорят другим людям: не дружите вот с теми людьми. А те люди тоже говорят этим другим: лучше с нами дружите, а на тех нападем. И тогда те другие начинают колебаться, с кем дружить и на кого нападать. И в конце концов все нападают на всех.

– А зачем они так делают? – пискнул Пятачок.

И Пух тоже спросил:

– Это зачем?

– Люди считают, что надо отнять у других людей деньги. И мед. И камни. А другие люди не хотят отдавать, – сказал мудрый Марк Уллис.

Тигр Ры зарычал, а Дядюшка Френдли заметил:

– Поэтому люди так недолго живут. И живут глупо: убивают друг друга и болеют от злости и зависти. Мы стараемся их учить, но не всегда получается. Пока люди маленькие и дружат с нами, еще все хорошо. Дети ведут себя прилично. Потом дети становятся взрослыми и глупыми.

Марк Уллис объяснил всем:

– Люди называют нас игрушками. Хотя мы ни во что не играем, мы просто живем, а играют они. В камушки и в деньги. Обманывают и убивают друг друга.

– Они становятся хуже, чем звери, – сказал лев Аслан.

– Смешно, что люди считают нас неживыми. Хотя наша жизнь, по моим расчетам, – Кролик важно поправил очки, – в пять раз длиннее их собственной жизни.

– Все так. Но надо людям помогать, – сказал лев Аслан.

– Наш долг – защитить человечность, – сказал Марк Уллис. – Человечность, которую взрослые забывают.

В разговор вмешался толстый медведь-панда, которого звали По. Это был тот самый новый медведь, которого Мария недавно встретила в магазине около школы. Оказалось, что бамбуковый медведь По сидел подле кошки Мурочки на коленях у Марии, просто его не сразу заметили.

– Человечность – это то, о чем писал Конфуций, – сказал панда По.

– И что именно он писал? – уточнил Кролик и снова поправил очки.

– Конфуций писал, что всем надо быть добрыми.

– Доброта – это мед, – сказал Пух. – Вот что такое человечность.

– Доброта – это когда ни у кого нет прав, потому что права ни к чему, – сказал Аслан.

– Доброта – это когда никого ни с кем не сравнивают, – сказал Марк Уллис. – Даже людей с нами нельзя сравнивать. Они нисколько не хуже нас. Просто другие.

– А люди нас сравнивают с собой и говорят, что мы не настоящие, – сказал дядюшка Френдли. – Верно, Ры?

Тигр Ры зарычал, но не сказал ничего. За него ответил гном Тонте.

– Про Пуха говорят, что у него опилки в голове. Про гномов рассказывают, что гномы жадные. А мы просто рудокопы.

– А еще говорят, что мы убегаем от хозяев, – сказал Пятачок. – И ссоримся с детьми.

– Мы не ссоримся, – заверил его Пух, – меда, желудей и чертополоха хватает на всех.

– А если не будет хватать, станем работать вместе с гномами, – добавил Пятачок, самый маленький, но упорный и храбрый.

Они бы еще долго беседовали, но раздался стук в дверь; электрический звонок давно не работал, в дверь стучали долго.

– Неприятный стук, – сообщил Кролик. – Кто-то барабанит в нашу дверь.

На пороге стояла соседка миссис Кингсли, ответственная по улочке Черч-роуд за соблюдение распорядка в выносе мусора, а за ее плечом – печатник Колин Хей, член добровольной дружины, и младший бурсар Камберденд-колледжа, Алекс Гормли, отставной майор со стеклянным глазом.

– Мы к вам, миссис Рихтер, – сказала Сюзен Кингсли. – Поскольку вы не ходите на наши собрания, принято решение вас навестить.

– Входите, – сказала Мария, – правда, муж в отъезде. Мы с детьми собираемся чай пить.

– Именно потому, что ваш муж Марк Рихтер в отъезде, мы и пришли, – сказала Сюзен Кингсли, неумолимо глядя в глаза эмигрантке. – Поступил сигнал, что Марк Рихтер уехал в Россию.

– Ну и решили проверить, – сказал Колин Хей. – Вдруг вы все уехали. – Колин не особенно любил допросы. Растащить драчунов на матче регби – это дело стоящее. А допросы жильцов он не любил.

– Что вам надо проверить? – спросила Мария. – Хотите поглядеть, как мы живем?

Сюзен Кингсли, настроенная на укрепление общежития во вверенной ей улице, отличалась (как многие британцы) простотой и резкостью в общении с нижестоящими и в особенности иностранцами.

– Подробностями вашего быта не интересуюсь. Но пару вопросов обязана задать. Если не ошибаюсь, вы русская?

– Да, – сказала Мария.

– Но выбрали для жизни Великобританию.

– Не выбирала.

– А как вы сюда попали?

– Мой муж здесь работает, – сказала Мария и поглядела на стеклянный глаз Гормли. Отставной майор, бурсар колледжа, распределявший жилье, кивнул.

Затем Гормли сказал:

– Ее муж больше не работает. Уехал.

– А дом, стало быть, остался за его женой, – уточнила Сюзен Кингсли. – Правильно я поняла?

– Дом выдан пожизненно, у Рихтера имеется контракт с Камберлендом.

– Что ж. Контракт – это всего лишь бумага.

– Что вы имеете в виду? Вы хотите отменить контракт?

– Именно об этом и речь, – с суровой простотой сказала миссис Кингсли, – ваш муж (вы ведь еще не в разводе?), насколько понимаю, выбрал режим Путина?

– Донос на вас написали, – сказал Колин Хей. – Ну этот, как его там, лысый такой. А мы ходим и проверяем каждый донос. Дурацкая работа, если честно.

– Наш долг, – сказала миссис Кингсли. – Итак, вы поддерживаете агрессию на Украине?

– Как я могу поддерживать? Я с детьми сижу.

– Важно, чтобы до вас дошло, в какую непростую ситуацию вы попали. Мы хотим вам добра. Я лично желаю вам разобраться в самой себе. Демократии брошен вызов. Английские законы меняются. Решено изымать имущество у преступных олигархов.

– При чем тут мы?

Сюзен Кингсли оглядела кухню и собрание игрушек.

– Допустим, вы не олигархи. Однако показательно игнорируете английское общество. Не посещаете наши собрания. Мы, знаете ли, по четвергам чай пьем все вместе. В чайной комнате Гусбери, около универмага «Маркс и Спенсер», мы пьем чай со скоунами. Весьма пристойное заведение.

– Там работает кассиром сестра моей супруги, – сообщил Гормли. – Отменные сэндвичи.

– Сэндвичи с огурцом и лососем. Мы пьем чай, обсуждаем вещи. (Discuss things.) Вы могли бы с нами обсуждать вещи. Но, судя по всему, вы не хотите обмениваться идеями. (Share ideas.) Вы желаете обсуждать вещи и обмениваться идеями с обществом?

– Обмениваться идеями? – спросила Мария.

– Да, обмениваться идеями.

– Но у меня нет идей.

– Но взгляды у вас есть? Вы должны ими поделиться.

– И взглядов нет.

– Я имею в виду мысли, – снисходительно пояснила миссис Кингсли. Надо быть терпеливой к иностранке, которая не освоила английский словарь. – Английский язык весьма трудный, понимаю. Взгляды – это мысли. Понимаете? Иметь взгляды – это значит иметь мысли; мы, англичане, имеем свое мнение и выражаем собственные взгляды. Так принято в нашей стране. Какие у вас имеются мысли?

– Я своих детей люблю. И люблю мужа. Других идей нет.

– Мужа любите? – Сюзен Кингсли осуждающе, участливо и скорбно смотрела на Марию. Да, можно наблюдать сумбурные, неосмысленные чувства; что ж, и это тоже эмигранту можно простить. Видимо, тощая женщина не лжет и действительно испытывает симпатию к своему супругу, к неверному и слабовольному человеку. Известно, что славянская женщина по натуре – рабыня. Трудно ожидать иной реакции. Сюзен Кингсли знала, что такое мужская неверность. Много лет назад у ее супруга, мистера Кингсли, была короткая связь с их дантистом, поляком Збышеком Кислевским, розовым блондином. Но мистер Кингсли сумел пройти испытание с достоинством. Семья не пострадала, мистер Кингсли раскаялся в содеянном, мистер Кислевский сменил практику; супруги Кингсли, примирившись, слетали на Майорку. Вряд ли их русский сосед Марк Рихтер способен на такое. Чтобы поступить так, необходимо внутреннее достоинство. Сомнительно, что славянам присуще бытовое благородство. Весьма маловероятно.

– Дети, понимаю. Да, дети. Наш сын уже вырос и работает в банке «Ллойд». Дети, бесспорно, занимают некое время. Но существуют иные вещи, помимо ваших детей. – О муже худой женщины Сюзен Кингсли тактично решила не упоминать. – Гражданский долг. Политика. Вы знаете, что это такое?

– Наверное, – сказала Мария.

– Вы не интересуетесь политикой?

– Нет, – сказала Мария. – Не интересуюсь.

– Вам ничего, кроме ваших детей, не интересно? – О муже опять не сказала, сдержалась. Пожалела тощую женщину.

– Нет, – сказала Мария.

– Позвольте спросить. Я обязана задать прямой вопрос. Вы любите свою родину? – миссис Кингсли отмахнулась от Колина Хея, тянувшего ее за рукав.

– Нет, – сказала Мария. – Я детей люблю.

– А мою родину вы любите? Мою родину, которая дала вам приют.

– Разве я должна любить?

– Все люди любят свою родину.

– Получается, я не как все.

– Значит, ни Великобритания, ни Россия вам не родина? Вы что же, совсем родины не имеете?

– Моя родина там, где мои дети.

– Стыдно за равнодушных. Стыдно наблюдать эгоизм. Особенно здесь, у нас, в Британии. Здесь, где права каждого человека являются первой ценностью. Вы помогаете украинским беженцам?

– Нет, – сказала Мария. – Никому не помогаем. У нас мало денег. Пусть украинские беженцы идут работать.

– Украинцы – отличные работники, – сказала миссис Кингсли сурово. – У нас на кухне плитку клали украинцы: великолепно справились и недорого взяли. Многие согласятся: взять на работу украинца – практично и выгодно. Но сейчас у украинцев беда!

– Сейчас их тоже взяли на работу. Платят хорошо. Правда, производство вредное.

– Что именно вредно? – Гормли сверкнул стекляшкой. – Осуждаете войну за демократию? Вредно воевать с Путиным?

– Воевать вредно, – сказала Мария.

– Вот как, – саркастически заметил отставной майор. – Значит, воевать с Россией – вредно? Я правильно понял?

Работа по выявлению врагов демократии шла безостановочно. В короткое время организовали штабы для слежки за гражданами. Украинская база данных под названием «Миротворец» прилежно выявляла каждого, кто хоть раз усомнился в величии Украины. Русские просочились повсюду – следовательно, надо найти и разъяснить, что за субъект проживает в свободной стране. Промолчать нельзя. Скрыться в эмиграции для человека русской национальности невозможно: искали, находили и разоблачали. Следовало публично откреститься от России, записаться в «хорошие русские», как то сделали правозащитники Плескунов и Шелепухин, Тохтамышев и Терминзабухова, Расторгуев и Шпильман – эти ярые противники режима давали интервью и клеймили былую родину. Инакомыслящим следовало громогласно отречься от государства-террориста и славить Украину в людных местах. Граждане прилежные, не желающие себе неприятностей, они заканчивали любое предложение словами «Слава Украине! Героям слава!». Те же, кто этого не делал, попадали на заметку вездесущему Шойхету, следившему за русской диаспорой. Беспощадный Шойхет (берлинский активист) вел строгий учет, выявлял скрытых путинистов, составлял проскрипционные списки, рассылал в полицейские участки. Именно с ним, с человеком принципиальным и мстительным, списался акварелист Феликс Клапан, предложил ему пакет сведений о семье Рихтеров. Шойхет изложил сведения, полученные от Клапана, в обычной своей, беспощадно обличительной манере, переслал в полицию Оксфорда, копию – в Камберленд-колледж.

Колледж, получив уведомление от полиции, обязан был разобраться.

Один из вопросов, обсуждаемых на очередном собрании fellowship, посвятили дому, где проживала Мария Рихтер с детьми.

Профессор Блекфилд с присущей ему сдержанностью не принимал участия в дебатах; он сидел на общем собрании ученых воронов, где обсуждали самые разные вопросы: от приема на работу нового тьютора античной истории до расходов на электричество; когда перешли к временному (подчеркнули: «временному») жилью семьи Рихтеров, профессор Блекфилд побледнел. Он понимал, что вопрос решен заранее, что любое громко сказанное им слово будет неуместным и скорее навредит семье Рихтеров, чем поможет. Более того, с годами Блекфилд усвоил урок, который мягко внедряют в сознание всю жизнь: все решено без тебя, силой вещей – старайся достойно встретить неизбежное. И однако мысль о том, что он не осмелится сказать, не осмелится защитить, была Блекфилду оскорбительна.

Профессор политической социологии встал, сухое бледное лицо его исказилось. Коллеги подумали, что черты Блекфилда исказил гнев, но причиной был стыд.

Кусая губы, профессор сказал так:

– Вероятно, впервые в истории Камберленд-колледжа решение совета выносится на основании доноса. Марк Рихтер наш коллега, а его семья находится под защитой колледжа. И если донос негодяя (профессор так и сказал: «негодяя») способен изменить отношение колледжа к своим обязанностям, это будет первый случай в нашей истории.

– Вы прекрасно сказали, мой друг, – мягко возразил мастер колледжа, адмирал Черч, – и я мысленно аплодировал вашему спичу. Как помните, я сам пошел навстречу Рихтеру, оформив его поездку в Россию как командировку от Камберленда. Одно обстоятельство изменило многое. Началась война. Наш бывший коллега Рихтер сегодня представляет (боюсь, по собственному выбору) сторону агрессора. Обязательства Камберленд-колледжа считаю аннулированными.

Младший бурсар Камберленд-колледжа Гормли, человек в прошлом военный, был делегирован в дом Рихтеров. Сегодня состоялся как бы предварительный разговор, неизбежное выселение семьи наметили, срок обсуждали; сегодня от Гормли требовалось четко артикулировать законные требования колледжа. И только. Никаких эмоций – справедливость и порядок.

Отставной майор Гормли, с желтым пергаментным лицом, соломенными волосами и желтым стеклянным глазом, вышел вперед. Он был похож на сказочного персонажа, и младший мальчик спросил:

– Мама, это тролль?

Потом спросил Винни Пуха и Аслана:

– Вы знаете этого тролля, он не очень злой?

Пух и лев Аслан промолчали.

Одноглазому троллю мальчик сказал так:

– Желтое одноглазое чудовище, ты пришел из леса, чтобы с нами жить?

Бурсар Гормли оскалился:

– Это ты живешь в моем доме, мальчик. Этот дом принадлежит колледжу Камберленд. Вам дом дали на время. Из милости. И мы всегда можем забрать дом обратно.

– Здесь будут жить украинские беженцы, которых бомбит твой папа, – отчеканила миссис Кингсли. – Будет жить добрая семья, которую вы обидели.

– Мы никого не обижали, – сказал маленький мальчик и собрался плакать.

– Не смей плакать, – сказала Мария. – Папа не любит, когда ты плачешь.

И мальчик не плакал.

– Дом нам дали не из милости, – сказала Мария. – Мы никогда милости не просили. Моего мужа пригласили на работу в университет и предоставили жилье. Причем стоимость этого жилья вычитали из зарплаты. Здесь нет милости.

– Милость состоит в том, что вас пустили в свободную страну, – сказал Гормли.

– Ваша страна поставила мир на грань войны. Попраны законы мирового сообщества. Такие двусмысленные персоны, как ваш муж… почему вы молчите? Возражайте, если можете!

Молчание Марии расстроило миссис Кингсли. Миссис Кингсли любила людей с позицией и презирала апатичных субъектов. Худая женщина не пробовала защищаться.

– Мне нечего сказать, – сказала Мария. – Мусор выносим аккуратно.

– Ответьте: как относитесь к Украине?

– Никак не отношусь.

– В письме, полученном нашим комитетом, сказано, что вы не одобряете борьбу украинского народа.

– Мне все равно.

– Не ходите на демонстрации на Брод-стрит?

– Плакаты видела. Не хожу.

– Остаетесь равнодушны? К борьбе, за которую миллионы платят кровью? – сказала миссис Кингсли.

Алекс Гормли, отставной майор, обличенный полномочиями в решении жилищных вопросов колледжа, расправил тощие плечи, стекляшка в глазнице блеснула.

– Потрудитесь ответить на поставленный вопрос, – сказал Гормли. – В Великобританию съехались пособники Путина. Сегодня мы желаем выяснить, кто именно пользуется гостеприимством колледжа. Что вам известно о пятой колонне?

– Ничего, – сказала Мария. – Что вам здесь нужно? Хотите, чтобы мы уехали? Мы уедем.

– Мама, почему мы должны уехать? Мы поедем за папой?

– Мама, скажи, куда мы поедем? Лев Аслан, ответь!

Но лев Аслан молчал.

– Это их игры, – сказала мама. – Они не знакомы с медведем По и с Мурочкой. Поэтому игры у них злые.

– Мама, мама, – спросил младший мальчик, – мы поедем к папе?

Мария ответила обычным твердым северным голосом:

– Конечно.

– Папа нас защитит?

– Да.

Глава 27. Игра без правил

Поезд шел на восток, и с каждым километром оксфордские путешественники углублялись в земли, где нет привычного им закона и нет известных правил игры.

Тех правил, по которым играет так называемый «цивилизованный человек» Запада, в снегах и степях не существует. Но ведь в какую-то общую игру Запад, Восток и Россия играют? Значит, у этой общей игры имеются внутренние правила. Просто мы их не знаем, думал Марк Рихтер. Каждый из обывателей применяет известные ему, локальные, правила к общей игре.

В этой общей игре Путин просчитал партию на три хода вперед, американцы на шесть. А ведь Путин играет хорошо. Но ошибся на несколько ходов. Или не ошибся? Вдруг это Запад думает, что Россия попала в ловушку, а в ловушке – сам Запад?

– Скажи, пожалуйста, – обратился Марк Рихтер к Жанне Рамбуйе, – зачем так грубо говоришь с Астольфом? Ты мужа не любишь, это видно. Но зачем унижать? Или это у вас игра такая? Договорились?