скачать книгу бесплатно
Юрочка махнул рукой и забрался на свою кровать. Обстоятельства непредолимой силы, оказывается, могли подействовать на его всепоглощающую привычку.
Медсестра с коридора укоряюще закричала:
– Я-то думаю, почему в надзорке так тихо, а это Юрочка опять в шестую бегал! Тебя опять привязывать что ли?
– Не надо, Петъовна! – в ответ прокричал Юрочка, но было видно, что он не особо верит в возможность “привязывания”.
Я заметил, что уже второй раз здесь слышу про эту непонятную процедуру. Куда привязывать то? Никаких приспособлений для этого не было видно, ни колец в стенах, ни крюков. В самом деле, не при Средневековье живем.
Хотя все может быть… По крайней мере, в смирительных рубашках я пока никого не видел. Может, они эти рубашки имеют в виду? В кино про психбольницы я видел такие рубашки, и вообще думал, что в палатах для “буйных” резиновые стены. Надзорка как раз вроде для буйных, а стены как в коридоре и столовой-штукатурка, до человеческого роста крашеная в зеленый цвет, и никакого намека на резину. Вообще все как в обыкновенной больнице, только в палатах нет дверей. Двери только у туалета, умывалки, буфета, процедурной и еще каких-то помещений. Все с замками. Еще три двери, ведущие из отделения: одна напротив столовой, в комнату охраны, еще две сбоку от поста, где заходит смена. Одна из них с широким стеклом-та, что скрывает “передачи”. Вторая непонятно от чего, но не крашеная как все двери в поблекший желтый, а покрытая коричневым дерматином.
Я мысленно повторил все, что запомнил в этом скудном ландшафте. Пригодится. Когда бывал в лесу, старался запоминать ориентиры, как наставлял нас учитель физкультуры Олег Владимирович. Он почему то все время говорил о том, что надо готовиться к какой-то войне и в том числе ему необходимо было зачем то научить нас “ориентироваться на местности”. Научил. Теперь с закрытыми глазами дойду куда надо в отделении, только зачем?
Побег устраивать? Нет уж, хватит глупостей.
Пока завтракала первая партия, я снова пялился в окно. Был погожий денек. Столбы с какими-то птицами на проводах, деревья, сарайки, сугробы, небо – объединились в довольно симпатичную картину. Не хватает здесь какого-нибудь провинциального художника, чтобы запечатлевать эти красоты. Милые, уютные картины, какие висели в той библиотеке возле дома.
Завтрак состоял из толстого диска сливочного масла, куска белого хлеба, пшенной каши и чая. Снова все было как в детском саду. Моя “Теория” начинала находить подтверждение. Вчерашние соседи по столу снова были степенны и задумчивы.
Я снова не решился познакомиться с “Герцогом”, как я окрестил похожего на известного артиста больного. Было лестно сидеть за одним столом с такой величественной особой, наблюдать великолепные манеры, печать долгих раздумий на благородном челе. Как-то даже не приходило в голову, что и он здесь за какое-то преступление. Другого моего соседа я назвал “Педагог”. Он не намазал ловко масло на горбушку как Герцог, а замешал его в кашу.
В целом, я посчитал здешнюю еду сносной, тем более что и дома мне было все равно, чем питаться. Еще я заметил, что некоторые больные перед тем как сесть за стол, получили у парня, который вчера усадил меня за стол с Герцогом, майонез в пакетиках. С майонезом каша, наверно, была вкуснее. А поев, отдавали майонез обратно в помещение с надписью “Буфет”, вероятно, там был холодильник.
После завтрака я расчитывал немного прогуляться с Герцогом по аллеям Версаля, чтобы обсудить новую пьесу Жана-Батиста Поклена, но дороги наши разминулись-я вынужден был повернуть к надзорке.
Немного погодя крикнули на “таблетки”. Снова выстроилась очередь. Снова Циркуль пытался выплюнуть порошок. Таблетки раздавала высокая полная медсестра лет сорока с очень черными пышными волосами, наверно это ее Юрочка назвал “Нона”. Нина или Нонна? Она была сильно накрашена и двигалась плавно и надменно, не так тщательно следила за проглатыванием таблеток как Георгич и Васильна. Всем своим видом “Нона” показывала, что она находится здесь исключительно из милости к присутствующим.
После “таблеток” туалет закрыла на уборку вчерашняя санитарка Семеновна. Я собрался вздремнуть, но меня кто-то позвал. Я вышел и увидел, что дерматиновая дверь открыта и в ней стоит незнакомка лет тридцати пяти, белый халат красиво облегал ее немного полную фигуру. Она подозвала меня рукой, ее светлые волосы красиво качнулись. Я подошел, за дверью оказался маленький коридор с двумя кабинетами, она провела меня в первый, на котором была табличка “Старшая сестра”. Тут было тесно от двух военного вида сейфов, стеллажа с какими-то папками. На столе грозились упасть несколько стопок бумаг.
– Меня зовут Светлана Вадимовна. Ты из Москвы прибыл?– она расчистила себе квадратик на столе и разложила мои документы.
– Да.
– Почему в нашу область прислали? -она настороженно улыбалась.
– Я прописан здесь в городе, после тети осталась квартира, родители прописали. Хотели в Институт Сербского или в Ганнушкина отправить, но потом сюда решили.
– Теперь к нам будут с Телевидения приезжать? – она недовольно прищурилась.
– Адвокат сказал, что лучше подальше от Москвы отправить, чтобы они не ездили-быстрее забудут,– пересказал я надежды Ашотыча.
Она помолчала.
– Ну, смотри…– она еще раздумывала, как ко мне отнестись, покусывая полные губы.– Нам тут не нужны никакие корреспонденты, прознают про наше отделение, а у нас тут: и маньяки, и убийцы, и насильники. Лучше для телевизора не придумаешь.
Я напрягся. Циркуль тоже маньяк? И Юрочка? А я так сладко спал сегодня…
– Все тут убийцы?
– Не все, конечно. А те, кто за тяжкие преступления здесь, давно уже находятся на лечении. Но все равно держись со всеми уважительно и не конфликтуй.
– Да я как-то и не собирался, я то не ругаюсь ни с кем.
Она насмешливо посмотрела:
– Миролюбивый какой. А в школе разгромил кабинет.– она в этот момент напомнила мне завуча в моей школе.
Та тоже была строга и очаровательна, когда отчитывала за плохие оценки. Светлана Вадимовна, видимо, уловила мое отношение, потому что снисходительно улыбнулась и подняла бровь.
– Ладно, паспорт и телефон твой будут у меня в кабинете. По четвергам после завтрака сможешь звонить в течение часа. В остальное время даже не проси-не положено.
– Понял.
– Группа инвалидности у тебя есть?
Я опешил. Меня точно считают сумасшедшим!
– Нет, нет никакой инвалидности!
Старшая сестра почему-то с облегчением восприняла это и поднялась:
– Теперь пойдем к доктору, он с тобой побеседует.
Мы вышли в коридорчик, Светлана Вадимовна заглянула в следующий кабинет:
– Алексей Николаевич, вот он.
Я оказался перед сидящим за столом здоровяком лет пятидесяти в белом халате. Небольшая седина, очки, крупный нос. Он внимательно глядел на меня, я спохватился и поздоровался. Он кивнул мне и пригласил присесть на облезлый стул, стоящий по его правую руку. Естественно, я помнил, что сегодня будет встреча с доктором, но все это время не думал, что именно говорить ему, какие каверзные вопросы он может задавать, что будет от этого зависеть.
Мне стало досадно, и я невольно поежился. Врач полистал какие-то бумаги и внезапно спросил:
– Как ночь прошла?
– Нормально, – поспешно ответил я,– спал хорошо.
Врач помолчал и принялся смотреть в окно. Пауза затягивалась, следующий ход был его, но неловкость почему-то ощущал я. В отместку я тоже стал смотреть в окно. Окно выходило на ту же сторону, что и столовая, вид был немного симпатичнее, потому что захватывал побольше елок слева. Между корпусами шла женщина в синем пуховике, из-под которого вылезали полы медицинского халата, за ней плелись двое в телогрейках с какими то надписями на груди. Еще один в телогрейке что-то крикнул им, проходя в отдалении, женщина махнула на него и повернула вправо к торцу нашего корпуса. Дорога была почищена трактором, а наваленный по краям дороги снег был притоптан лопатой и образовывал угловатые брустверы.
– Последний прием алкоголя когда был?– возобновил общение доктор.
Он как будто скучал.
– Вот, когда было это, тогда и последний раз был,– невпопад ответил я и снова поежился.
– Две недели не употребляли?– как будто вытянул из себя доктор и залез в ящик стола.
– Получается так.
Доктор достал авторучку и записал в небрежно собранный журнал сегодняшнее число-я догадался, что это моя “История болезни”. У доктора оказался красивый почерк, но смотреть на то, что он пишет, я посчитал неудобным. Пока он писал, я рассматривал кабинет. На стенах не было ни одного портрета Фрейда, чего я ожидал от кабинета психиатра. Висели кем-то намалеванные морские пейзажи, полка с учебниками. На одном я разобрал название- “Неврозы”. Сзади меня стоял продавленный красный диван, а сбоку несколько стульев, немногим лучше моего.
Доктору потребовался еше материал для записи, и он продолжил:
– Сколько дней или месяцев употребляли алкоголь до этого?
– Несколько дней… дней пять, наверно.– мне было неловко, что доктор принимает меня за алкоголика, которых он видел, наверное, тысячи. Оправдываться же я посчитал глупым, потому что именно алкоголики и оправдываются. Наверное.
– Сколько раз в неделю обычно принимаете алкоголь?
– Иногда один раз, иногда несколько.
– Какие именно напитки?
– Пиво, виски, текила, водка, коктейли.– я заметил на столе томик Чехова с цифрой 8. Захотелось схватить его и унести в надзорку.
– В пересчете на крепкий алкоголь типа водки, сколько максимально употребляли? – доктор, очевидно, проводил давно набивший ему оскомину опрос. Может, уже лет тридцать опрашивает алкоголиков по этой схеме.
Мне стало не по себе, когда я выдал:
– Наверно, около бутылки.
– В пересчете на водку пол литра? – уточнил доктор.
– Да,– я принял независимый вид, когда окончательно понял, что теперь я алкоголик не только для доктора, но и для Истории болезни.
– Бывало ли так, что после приема большого количества алкоголя Вы наутро не могли вспомнить некоторые события, происходившие во время опьянения?– продолжал он добивать меня.
– Да, бывало.– я посчитал, что терять уже особо нечего и решил побравировать. Принял декадентскую позу, то есть постарался расположиться на облезлом стуле как можно непринужденнее.
Доктор откинулся немного назад и оценил то, что он понаписал обо мне. Я рассмотрел его внимательнее. Лицо его в этот момент стало одухотвореннее, он мне напоминал теперь физика со старого плаката, который в тяжелых, модных на тот момент очках любуется на модель то ли атома, то ли Вселенной, крутящейся у него на раскрытой ладони. Только у того физика была короткая борода без усов, а Алексей Николаевич чисто выбрит. Черная челка, посеребренные бачки, глубокие характерные складки на щеках, волевой подбородок-доктор был весьма импозантен.
Доктор остался, по-видимому, доволен написанным и продолжил:
– С утра похмеляетесь?
Я обрадовался и выложил козырь:
– Ни разу не похмелялся. Или не опохмелялся, не знаю, как правильно.
– Почему не похмелялись?– все так же монотонно.
– Не видел необходимости,– продолжал я крыть карты доктора,– с утра чувствовал себя хоть и не очень хорошо, но довольствовался лишь минеральной водой.
– Хм, довольствовался, надо же!– Доктор впервые заинтересованно поглядел мне в глаза. Его, кажется, немного взбодрил этот устаревший глагол.
Я почуял, что ухватился за какую то ниточку и призвав свою память, начал импровизировать:
– Поутру maman посылала к лавочнику, и я довольствовался двумя бокалами сельтерской воды, после чего шел к завтраку. Завтрак в нашей семье был по-английски скромным, то бишь подавали яйца, сваренные всмятку, овсянку и гренки. После чего я одевался и ехал в Университет. Ехать приходилось на пролетке, потому что papa наш весьма строгих правил и не позволял брать экипаж.
Доктор расхохотался. Большое его тело упруго задвигалось. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и чуть распустил галстук. Наклонил голову и глядел теперь иронично на мою особу. Было видно, что его так и подмывает принять мою игру и сморозить что-либо в стиле: “Любезнейший, а после Университета Вы, я полагаю, приказывали ехать к “Яру”? ” Но Алексей Николаевич сдержался и вернулся к моей истории:
– Не похмелялись, то есть, непрерывно алкоголь не употребляли? Так, что не было периодов полного отрезвления?
– Нет, с утра был трезвым, и до вечера алкоголь не пил. Были как-то три дня на даче с друзьями, пили все эти дни, но и тогда как-то до послеобеденного времени не хотелось выпивать.
Доктор полистал какие-то отпечатанные листы и спросил:
– По результатам анализа крови у Вас были обнаружены каннабиоиды.
– Употреблял в тот день помимо алкоголя и “траву”, кто угостил, не помню.– выложил я уже не раз сказанное.
Доктор помрачнел:
– Меня не интересуют Ваши каналы снабжения. Это не моя компетенция.
Доктор снова глядел на меня свысока и холодно. Он задал еще несколько вопросов по поводу психического и физического здоровья моих близких и дальних родственников. Про школьные годы, травмы головного мозга, инфекционные заболевания. К счастью, на все эти вопросы я мог ответить, что ничего необычного и опасного не было.
– Страхи бывают? – он перешел, наконец, к самому, как мне подумалось, главному.
Я посчитал, что от этого будет зависеть мое лечение, и потому ответил:
– Нет, не бывают.
– Какое настроение обычно: повышенное, плохое, нейтральное?
– Чаще обычное настроение, иногда повышенное, если есть повод.
– Бывают ли такие дни, когда не хочется ничего, лучше лежать и ни с кем не общаться?
– Нет, я общительный, такого не бывает.
– В день, когда Вами было совершено правонарушение, сколько Вы выпили алкоголя?
– Около бутылки сухого вина, потом около бутылки пива, несколько рюмок водки.
– Это Ваше обычное количество алкоголя? – доктор был все так же бесстрастен.
– Мы отмечали День рождения друга, было весело, потому не следил за количеством.
Я был уверен, что доктор спросит, слежу ли я обычно за количеством. Но он не уточнил.
– Как Вы оказались в школе, помните?
– Нет, я помню, что мы гуляли-гуляли по улицам, потом провал, и очнулся я уже в камере в Милиции.
– Никаких воспоминаний, смутных даже, не приходило после этого?
– Нет, как отрезало все. Я потом пытался много раз вспоминать, что было, но ни секунды не могу припомнить.
Я не врал, у меня в памяти как будто произвели “монтаж” кинопленки-вырезали кусок, а оставшееся склеили. Так что у меня возникла картина того, как я гуляю с друзьями, а потом открываю глаза в незнакомом помещении, на потолке гудит длинная лампа, окно с решеткой, две кровати без белья, унитаз. И до сих пор отчетливо помню, как мне было омерзительно плохо.
