скачать книгу бесплатно
– Значит, отберем у всех майонез.– заключила Нонна.
Мама спохватилась:
– Не надо ни у кого отбирать, а-а-а как Вас по имени-отчеству?
– Нонна Алексеевна,– представилась та.
Ага, все-таки Нонна, значит.
– Нонна Алексеевна, Вы, пожалуйста не отбирайте ни у кого майонез, – просила мама,– ну, это же не наркотик, или тут ваши больные что-то из него?..
– СЭС не позволяет,– ровным голосом пояснила Нонна,– Санитарно-Эпидемиологическая Служба! Список разрешенных продуктов для передач висит вон там,– указала она на стену за мной.
Потом подумала и закончила неожиданным:
– Да привозите, только в тетрадку его заносить не будем.
“Это как-то не по-кафкиански, это вообще “Анти-Кафка” получается”,– недоумевал я не от неумолимости предписаний и инструкций, а от того, как легко монументальная Нонна отказалась от одного из них!
– Спасибо, Нонна Алексеевна!– благодарно прижала руки к груди мама и снова обратилась ко мне,– Ну, рассказывай, что тут? Кто с тобой в палате? Туалет в палате есть? Или вас открывают ночью, если в туалет захочется?
– Да тут и дверей нет в палатах, в туалет когда хочешь идешь.
– Туалет один на всех как в больнице? Ты там долго не сиди с книжкой, как дома,– при Нонне мне стало немного не по себе от таких подробностей.
– Да тут не засидишься, кабинок нет, просто унитазы в ряд.
Мама возмущенно оборотилась к Нонне:
– Как же это? Они на виду у всех так и сидят?
Нонна привычно парировала:
– В армии сидят в рядок и ничего, а тут иначе нельзя: больной не должен оставаться без присмотра. Нарушение безопасности.
– Да что за нарушение то?
– Без присмотра могут быть попытки самоубийства, драки,– Нонна хотела еще что-то добавить, но пощадила маму,– в общем, все ради безопасности больных.
Мама согласно покивала головой и продолжила:
– Илья, а как тут санитары-не слишком строгие?
Я усмехнулся:
– Да я не видел пока никаких санитаров, одни бабушки как наша соседка Раиса Петровна. Санитарки.
Мама вопросительно посмотрела на Нонну.
– Нет у нас никаких санитаров, это только в кино их показывают. Может, только у вас в Москве есть санитары в психбольницах. А у нас иногда в других отделениях бывают санитары, да и то-это местные алкаши, поработают две недели-и в запой. И их увольняют.
Мне все больше казалось, что мы собрались здесь, чтобы поговорить втроем, и мама с Нонной как старые подруги по работе обсуждают мое поведение и условия проживания в детском лагере отдыха. Нонне, видимо, подумалось то же, потому что она немного отвернулась, показывая, что не намерена более участвовать в общей беседе. Мама спохватилась:
– Илья, а больные здесь как себя ведут? Наверно, с утра до вечера кричат и дерутся?
– Нет, мам. Все спокойно, все занимаются своими делами, мне доктор разрешил книги брать-тут отличная библиотека, книг много, почти как у нас дома.
Мама обрадовалась:
– Илья, ты читай побольше, ты раньше так много читал, пока не связался с твоими Венькой и Левой,– мама снова обратилась к Нонне, стараясь представить ей меня в лучшем свете как старой школьной подруге,– ведь он такой домашний был, в школе никогда не хулиганил, не дерзил, с отцом только отношения натянутые. Даже не знаю, как он мог…
Нонна снова смягчилась:
– Да читает пусть на здоровье сколько хочет, мы только “за”! Вот из надзорки выпустят, тогда и телевизор сможет смотреть. В положенное время, конечно.
– Надзорка-это где буйные что ли?– встревожилась мама.
– Буйных у нас нет, мы больных лечим при возбуждении-они успокаиваются. В надзорке,..– видимо, она решила, что “надзорка” звучит слишком пугающе,– в наблюдательной палате лежат больные с обострением и за нарушение режима.
Мама как будто успокоилась и снова оглядывала меня.
– А доктор тут тебя осмотрел? Что сказал? Долго тебе тут придется находиться?
– Алексей Николаевич сказал, что пока экспертиза будет идти, потом скорее всего придется полежать несколько месяцев.
Мама глубоко вздохнула:
– Ну, все как Сурен Ашотович нам сказал, все так.– она обреченно повесила голову.
– Ну, мам, все быстро пройдет, полежу, начитаюсь на десять лет вперед, ну, что ты? – мне снова было стыдно перед мамой и перед “ее школьной подругой” Нонной, которая теперь укоризненно смотрела на меня.
Мама как будто что-то вспомнила:
– А с этим Алексеем… Николаевичем, да? Можно поговорить? – обратилась она к Нонне.
– Можно, я его приглашу, тем более, посещение скоро закончится, сегодня долго не можем, в отделении без меня только одна медсестра, санитарка и буфетчица. Скоро телефоны будем выдавать, надо наблюдать за больными.
– А они у вас без телефонов?
– Да, выдаем только на один час по четвергам. Требования безопасности.
Мама не решилась требовать объяснений по поводу безопасности телефонов. Нонна оценила это и миролюбиво предложила:
– А Вы приезжайте по выходным-если больной хорошо себя ведет, можно и полчаса, и больше посидеть тут. Только приезжайте не в “тихий час”, а до обеда. И перепишите себе разрешенные продукты из списка.
– Спасибо, Нонна Алексеевна,– мама благодарно поглядывала на нее и на список надо мной.
– Давайте я запишу, что Вы привезли в передаче,– Нонна встала и подняла с подоконника тетрадку с разноцветной обложкой.
Мама вытаскивала из пакета вареную колбасу, сало, кусок копченого мяса, упаковку нарезанного сыра, окорочков куриных копченых, палку копченой колбасы и батон в нарезке. Я застыл от удивления: именно этот список мне постоянно цитировал старик из надзорки. Он что-ясновидящий? Я отогнал эту безумную мысль, а Нонна принялась фиксировать все продукты в столбик напротив моей фамилии и сегодняшнего числа. Записывала также их примерный вес и количество. Еще мама привезла чай в пакетиках, печенье и конфеты. И пластиковую кружку! Красота! Наверно, Ашотыч надоумил.
– Хлеб не привозите в следующий раз-у нас его полно.– посоветовала она маме, закрыв тетрадку, – а теперь давайте я позову доктора, а ты, Илья, простись с мамой и иди в отделение.
Мы с мамой обнялись и я, взяв пакеты с передачей, не оборачиваясь вышел из комнаты. В комнате охраны охранник щелкнул чем-то на столе и замок на двери в отделение загудел.
– Чо встал то, открывай, замок сгорит!– резко подогнал меня охранник, и я дернул дверь на себя.
За мной в отделение зашла Нонна, обогнала меня и на ходу бросила:
– Пакеты на пост,– и ушла через дерматиновую дверь.
Больные оживленно кучковались у поста. Я отдал пакеты сидящей в кресле Петровне, та оторвалась от какого-то журнала и показала кивком головы, чтобы я их поставил на стол. Взял только кружку, пачку чая и пошел в надзорку, а Петровна с оханьем воздвиглась из кресла и по-утиному заторопилась с моим пакетом за стеклянную дверь. Потом показалась Нонна, за ней вышел доктор и скрылся в направлении комнаты охраны. Минуты через три он зашел обратно. Я забеспокоился, что мама, наверно, теперь выйдет на улицу и будет ждать, что я покажусь в окне, как в детстве, что я помашу ей из окна больницы, где я лежал с отитом, а я ей даже не сказал, что окно моей палаты на другой стороне. Я подошел к выходу из надзорки и попросил разрешения подойти к окнам напротив поста, где стоял тропический лес.
– Да иди, только растения не повреди, аккуратнее, а то тебя Вероника потом проклянет,– отпустила меня Нонна.
Тут же забыв про невероятную Веронику, я осторожно пробрался через маленькие джунгли и встал перед широким окном, как и все окна здесь, зарешеченным. Было почти одиннадцать утра, ясный денек бил прямо в лицо, между корпусами Больницы проходило оживленное движение: в сопровождении женщин-медиков различной комплекции по натоптанным дорожкам туда-сюда скользили больные обоих полов, утепленные в бушлаты и ушастые цыгейковые шапки. Некоторые покрикивали, остальные шли молча, уставившись под ноги. Никто не любовался на по-праздничному украшенные снегом ели и сосны. В гору взобрался длинный автобус.
Мама показалась из-за правого торца нашего корпуса, остановилась и принялась высматривать меня. Я уже хотел еще раз просить медсестер отпустить меня к тем окнам за столовой, но мама решила пойти поискать меня как раз туда, где надо. Я облегченно перевел дыхание и принялся махать ей. Она подошла ближе и заметив, очевидно, какое-то движение в моем окне, остановилась и, приложив руку к шапке, увидела меня. Тоже замахала, тревожно улыбаясь. Мы махали еще некоторое время, потом опомнились и просто смотрели друг на друга. Почему-то комок подкатил к горлу, я не мог понять, жалко ли мне маму и то, что она необоснованно тревожится за меня, или мне жалко себя. Потом я показал маме на свое левое запястье, мол, уже пора идти и замахал ей. Она замахала и закивала. Я показал ей, чтобы она первая отвернулась и уходила. Она махнула еще раз и пошла, оглядываясь. Я повернулся и уже раздвинул широкие листья, как уловил какое то движение: справа от меня между большим горшком и окном притаился коренастый больной с широким лицом, который пытался тихонько оторвать кусочек от разлапистого листа. Он тоже заметил меня и бешено задвигал бровями. Я выбрался из зарослей и ушел в надзорку. Лег на кровать и ощутил давно забытое чувство: как будто уже всех забрали родители, а я сижу одиноко за столом в каким-то конструктором и поглядываю на дальнюю дверь раздевалки, через которую все никак не идет мама. Я останусь навсегда в этом хорошо натопленном, ярко освещенном помещении, в общей спальне возится воспитательница Светлана Сергеевна, которая, это понятно, живет здесь-в детском саду. Она добрая, но она не мама. И даже папа не заберет меня. И бабушка.
Из грустного оцепенения вырвал крик Петровны:
– Телефо-о-оны-ы! Телефо-о-оны-ы!
Я вскочил, потом решил сначала понаблюдать за процессом получения телефонов, чтобы не попасть впросак. Больные, видимо, жаждали телефонов не в пример больше, чем таблеток, потому что сразу же организовали толчею у поста. Жанна и Петровна принялись кричать на них, призывая к порядку. Потом, когда наиболее рьяные получили от них обещание вовсе остаться без телефонов до следующей недели, организовалось подобие очереди и Жанна начала заносить в листок фамилии, а Петровна рыться в большой коробке на столе. Валера и его татуированный спутник первыми обзавелись черными трубками и быстро ушли. Мое внимание привлек коренастый мужчина лет сорока, немного выше среднего роста, с тусклым взглядом и глубокими вертикальными морщинами на щеках, который обошел очередь и негромко сказал Петровне:
– День добрый, Анна Петровна!
Та оторвалась от коробки с телефонами:
– Здравствуй, Гриша!
– Как здоровье?
– Спасибо, ничего. Какой у тебя?
– Эриксон, вон в левом углу.
Петровна выдала ему телефон, сказала Нонне:
– Моргунов-телефон, симка.
Та записала. Мужчина поблагодарил и, скользнув по мне взглядом, ушел за Валерой.
Больные потихоньку расходились, получив телефоны, включали их и звонили. Отделение наполнилось радостными голосами:
– Мама, мама, батя, бабушка, мама, папочка, мама, дочка, мама! Это я! Как делишки, как здоровье, как вы?
Губастый, пока стояла очередь, приплясывал сзади и со всеми о чем-то пытался договориться. В основном от него равнодушно отмахивались. Получив свой телефон, Губошлеп ворвался в надзорку, чуть не сбив меня, и затараторил в трубку:
– Папа, здравствуй! Привези мне колбасы! И тушенки еще, ну не свиной, а говяжьей, я суп буду делать.
Циркуль, который никак не мог до кого-то дозвониться, мрачно бросил ему с кровати:
– Дебил, какой суп?
Я подошел последним:
– Тоже звонить будешь?– Петровна, видимо, устала от гомона и была немного раздражена.
Выдала мне мой телефон, в коробке остались один аппарат и какие-то пластмассовые кусочки. Я позвонил маме:
– Мама, ты не успела на автобус? Я видел, как он уезжал, когда ты выходила.
– Да, Илья, уехал. Ну, ничего, мне тут женщина такая хорошая встретилась, она наоборот только приехала к сыну сюда. Говорит, что они каждый час от Города до Поселка ходят. Подожду, тут в первом здании у ворот есть диванчики, вот еще внутри часовня есть, написано. Вот она, только сейчас закрыто. Я запишу расписание, в следующий раз приеду, не пропущу.
– Мама, ты устала?
– Нет, немного не выспалась просто. В семь утра электричка, три часа ехали, потом от города на такси полчаса. Теперь хоть знаю, куда ехать, а мы с папой потом приедем на машине.
– Мама, прости, что… Ты теперь из-за меня будешь мучаться, ездить сюда… И папа…
– Ну, что уж теперь. Поездим, только ты не устраивай ничего больше. Доктор ваш хороший такой, все мне рассказал, я его номер взяла, Ашотыч, Сурен Ашотович просил узнать, будет ему звонить.
Я хотел проговорить с мамой все оставшееся время, чтобы как-то занять ее время до автобуса, но заряд был почти на исходе, а я еще должен был позвонить Веньке. От того, как ответит мне Венька, будет зависеть очень много. Даже слишком много. Зависело то, будет ли у Веньки и Левы в будущем общее важное дело со мной. Или они пойдут дальше без меня.
– Мам, батарея кончается, ты привези мне в следующий раз зарядку, пожалуйста.
– Да, Илья, забыла совсем, я же видела ее вчера. Привезу с папой. Ну, давай, пока. Держись.
– Да, мам, пока, – промямлил я и добавил непривычное,– целую.
Тут же перезвонил Веньке. Тот ответил не сразу.
– Илюха, привет, старик!– Венька взял это старорежимное обращение от своего отца-известного журналиста,– как ты там?
– Да нормально, обживаюсь.– Я так был рад его услышать!
– Где ты находишься? Мама твоя не хочет сообщать адрес, говорит, что по нашей с Левой милости ты “оказался в окружении криминальных психов”. Мы то думали, что ты после суда на штраф попадешь только и на возмещение ущерба. Ты там действительно в какой то психушке?
Я замялся.
– Ну, это в общем такая большая психбольница, а я в одном отделении тут, которое для больных на принудительном лечении.
– Это как?
– Ну, я сам еще не понял точно, это вроде преступники, которые психически больные,– я понизил голос, чтобы усатый и старик, которые сейчас никому не звонили, не услышали, что они психически больные,– Они тут лечатся или вроде того.
– А, ну потом разузнаем. Что ты там делаешь? В смирительной рубашке ходишь?– Венька изо всех сил пытался то ли развеселить меня, то ли не знал, как теперь со мной, психом, держаться. Мы не виделись с ним с того самого вечера. Потом только перезванивались, пока я был на домашнем аресте.
