Пророческий этюд

Кир мог бы ей рассказать про вира на побегушках у Бо, но, конечно же, не стал этого делать.

– К сожалению, бывают проблемы, от которых невозможно так просто убежать. Но я обязательно с ними справлюсь.

– Обещаешь?

– Даю слово!

– Хорошо! – голос Лисс потеплел, и нотки беспокойства выпорхнули из него, как оперившиеся птенцы из родительского гнезда. Птенец всегда старался выполнить данное им обещание. – Есть хочешь? Мелкие сегодня снова принесли рыбу.

– Откуда? – тут же нахмурился Кир.

– Тётушка Рина передала. И денег им ещё добавила. Почти целый грэнт! – Лисс увидела, что её друг сжал кулаки и обняла его ещё крепче. – Эй, ты чего? Она больше не просила их не о чём. Даже извинилась.

– Откупилась, старая стерва! Ладно, пусть живёт пока, раз остатки совести ещё не растеряла.

– Вот и Старик так же сказал, – кивнула Лисичка. – Только в своей манере. Он в последнее время жутко сквернословит.

– Будто раньше было иначе! – фыркнул Кир. – Как он?

– Почти не выходит из своей кельи. Сидит там, как сыч, и носу наружу не кажет. Утром только появляется, чтоб малышню погонять. У тебя-то как дела? Ты в последнее время сам не свой.

– Работёнку нашёл, забери их Пятеро!

– У Бо? Что-то плохое? Может всё-таки сбежим?

– В том-то и дело, что вроде бы ничего плохого. И знаешь, это меня очень сильно напрягает.

– И что же нужно делать?

– Работать художником, – Кир задумчиво взъерошил волосы. – В вотчине ордена Троих…

Птенец насилу отбился от нескончаемого потока вопросов от Лисички и даже прикрикнул, грозясь больше никогда ничего ей не рассказывать. В общем, до своей комнаты он добрался уже глубокой ночью, без сил рухнул на соломенный матрац и тут же провалился в глубокий сон.

Очнулся он на памятной опушке с одиноким ростком. Сегодня здесь было ещё темнее. Но это в центре. По краям полянки же танцевали тысячи тысяч крохотных серебристых светлячков, из-за чего границы прогалины были видны особенно отчетливо.

Птенец настолько залюбовался неспешным хороводом ярких искорок, что не услышал, как кто-то подобрался к нему со спины.

– Ну и где же ты шлялся, желторотик?! – проскрипел подкравшийся филин и воинственно распушил свои серые перья.

Глава 11

«Раз, два, три, четыре, пять,

Он идёт тебя искать.

Как найдёт тебя – беги,

Или он съест твои кишки».

Считалочка из популярной в Ратосе игры «Кишкодёр и виры».

Эпоха Белого солнца.

Рональд не ждал ничего хорошего от Кочек. Одно только это название ввергало его в состояние серой тоски и уныния. К тому же, он слишком переоценил свои силы, и монотонная пешая дорога под палящим солнцем его основательно измотала. И если бы не заключённый в куске янтаря эфир, Рон, скорее всего, сдался бы на половине пути.

Кстати, с янтарём всё обстояло непросто. Вся проблема была в том, что проклятый Троими камень каждое утро содержал в себе разное количество эфира. И это очень настораживало Шуста-младшего.

Во-первых, это было неправильно. Эфир никак не должен был куда-то утекать или же, напротив, восполняться без его ведома. Ну а во-вторых, вир попросту боялся в одно прекрасное утро и вовсе остаться без запаса энергии.

Рон находил только одно объяснение происходящему: драные сны, пожри их суть Падший. Каждую ночь к Рональду приходил Кишкодёр и просто, да незатейливо его убивал. Шуст-младший уже перепробовал практически весь доступный ему арсенал плетений, но Талер с лёгкостью ломал об своё колено все его потуги, которые на фоне Искусства одного из Пятерых выглядели откровенно жалко.

Но каждый раз он тянул разлитую после гибели гверо энергию в янтарь. Каждый раз. В эту же ночь Рон решил наполнить камень под завязку и не касаться этого запаса вовсе. И если на утро янтарь будет ломиться от переполняющего эфира, значит, его догадка окажется верна. А если такого не случится, тогда…

– Тогда я вообще ничего не понимаю в Искусстве! – зло прошипел Шуст-младший.

– Спи, колдун. Завтра будет непростой день, – произнёс сидевший по другую сторону костра Хамси.

Это была их пятая ночёвка под открытым небом. Сегодня они расположились прямо в поле, отойдя от старого тракта шагов на пятьдесят. Прибрежная зона не баловала путников растительностью. Лишь сухая трава, редкие клочки кустарников да скрипящий под ногами песок. Ну и солнце, конечно же. Буря уже давно миновала, и месяц Пеликана вновь вошёл в свои права, изматывая бесконечной жарой всё живое в южных провинциях империи.

– Ты обещал, что мы доберёмся за два дня, порк! – зло сверкнул глазами вир.

На это старик лишь фыркнул, да помянул своё любимое морское пугало.

Рон не стал продолжать эту тему, так как и сам прекрасно понимал, что это именно из-за него они продвигаются столь медленно. И этот факт чрезвычайно его раздражал. Он, молодой и полный амбиций вир, в одночасье превратился в ходячую развалину. И всё из-за проклятой Троими ведьмы!

– Мы уже близко, господин колдун, – произнёс Хамси. – Завтра я уйду ещё до рассвета. Хочу посмотреть, что происходит в городе. И тебе нужна одежда. У тебя слишком приметные тряпки. Нужно сменить.

Первым порывом Рональда было послать порка к Падшему, но проклятый зверь вновь проснулся и принялся терзать его внутренности. Поэтому вир промолчал, свернулся в клубок и спустя какое-то время забылся тяжёлым сном.

Проснулся Рон на рассвете. Сразу, внезапно, будто вынырнув с самого дна глубокого озера. Он распахнул глаза и жадно схватил воздух ртом. Липкий пот неприятно холодил кожу, но Шуст-младший этого не замечал. Слишком уж натуральными были те ощущения. Вир ещё буквально ощущал, как острая сталь крушит его рёбра и переламывает надвое позвоночник.

Чтобы окончательно прийти в себя, ему понадобилось никак не меньше пары минут. На этот раз, во сне Рональд наполнил янтарь полностью, и не взял из него ни капли эфира.

– Это даже интересно, – мозги пришли в норму, тварь спала, и виру не терпелось проверить свою догадку по поводу связи происходящего в мире грёз и камне из маяка.

Каково же было его удивление, когда он не смог пошевелиться. Рон дёрнулся, забился, но и это не принесло никакого результата. Даже голова и та оказалась крепко зафиксирована. Пошевелив пальцами, Шуст-младший осознал, что он не парализован, а всего лишь крепко связан, и на смену панике пришла ярость истого мага.

Первым в голову, конечно же, пришёл старый порк.

– Ну, тварь! – яростно прошипел вир. – Молись своему Падшему!

Рональд, насколько мог, скосил глаза, но так ничего и не увидел. Лишь сухую траву да розовое рассветное небо. Рон попробовал дотянуться до кармана, в котором лежал заветный янтарь, но ему не хватало совсем чуть-чуть, но вир не сдавался. В какой-то момент путы слегка подались, и он уже коснулся янтаря кончиками пальцев, но тут же кто-то настойчиво вернул его руку обратно.

– А! Пятеро! – прорычал взмокший от усердия вир. – Бешеного свирта вам всем в задницы!

– Ай, как невежливо! – прозвучал где-то за головой Рона чарующий женский голос. – Хотя чего ещё ждать от глупого червячка, возомнившего себя белым магом?

Лицо молодого вира обдало потоком свежего воздуха, который принёс с собой яркий аромат мяты и каких-то смутно знакомых Рону цветов. Этот аромат затронул те струны его души, которые тянулись через всю его жизнь и погружались в покрытые пылью забвения воспоминания из раннего детства, проведённого у северных кряжей.

А следом Шуст-младший увидел прямо возле себя пару высоких, слегка покрытых дорожной пылью ботфорт. Края обувки тонули под синим, грубой выделки платьем с высоким воротом. Опоясывал гостью широкий походный пояс, на котором с одной стороны висела шпага с изящной гардой, с другой – нимродский пистоль. На голове незнакомки покоилась тёмная шляпа с полями какой-то непомерной величины.

Рон отчаянно забился в своих путах, но те отказались сдаваться под его натиском.

– Но-но-но, мальчик! Давай обойдёмся без глупостей. Я просто была неподалёку, и мне стало любопытно. Поверь, когда ты разменял тысячу лет, остаётся не так много вещей, которые могут пробудить это давно угасшее чувство, – гостья внезапно прищурилась. – Знаешь, кто я?

Конечно же, Рональд знал. Только глухонемой в Ратосе не слышал сказок о девушке с лисьим лицом. Вот только он почему-то представлял это аллегорией. Сейчас же из-под шляпы на юного вира смотрела самая настоящая лисья мордочка. Забавно вздёрнутый длинный носик, пушистый ярко-рыжий мех, комично прижатые шляпой большие уши и… отливающие жидким серебром глаза.

Хворь. Палач легионов. Одна из самых искусных учениц Падшего.

Если верить сказкам и уклончивым ответам преподавателей ринийского университета, она немного уступала тому же Кишкодёру в голой силе, но на голову превосходила его в хитрости и умении работать с эфиром.

– Роска, – Рон нервно облизал губы.

Встретить двоих из Пятерых за две неполные седмицы? Когда-то бы вир рассмеялся сказавшему подобную глупость в лицо. Но сейчас ему было явно не до смеха.

– Рада, что даже выродившиеся отпрыски врага ещё помнят обо мне, – Роска показала белоснежные острые зубки. – Значит, всё было не зря. Как прижилось зерно веринеи?

Наткнувшись на полный непонимания взгляд Рональда, Хворь совершенно по-лисьи фыркнула и тряхнула рукой. Вир тут же почувствовал, как удерживающие его голову оковы шевельнулись и хватка ослабла.

– Талер! Больной мясник! Вечно он забывает, что не все способны пережить суть пряхи! – зло причитала Хворь, склонившись над виром. – Когда ты последний раз кормил её?!

– Кого?

– Суть, тупица! – Роска положила ладонь на грудь Рональда и затараторила: – Семя веринеи, суть пряхи, зерно междумирья… Оно имеет десятки названий только на известных нам языках. Дар столь же важный для всех нас, сколь и разрушительный. Он живой, глупый мальчишка! Считается, что суть пряхи и есть воля самого Творца. Веринеи блуждают в междумирье в поисках обрывков Его мыслей и желаний и ловят их, будто цапли зазевавшихся лягушек. Неужели ты ничего этого не знал?

– Нет.

От ладони Хвори по телу растекалось приятное тепло.

– Тупоголовые уроды! – зло прорычала Роска. – Могильные черви!

– Кто?

– Твои бывшие хозяева!

– Я служу только империи.

Впрочем, Рон произнёс это без привычного апломба. Ему сейчас вообще не хотелось ничего. Ни спорить, ни пререкаться, ни бояться. Его единственным желанием было раствориться в потоке этого чистейшего эфира. Пятеро! Да даже гверо не могли дать и десятой части того ощущения могущества, которое сейчас кипятило его кровь.

– Тише, червячок. Тише! – мягко, но настойчиво произнесла Хворь, – Дыши глубже!

Рон не справился. Его окончательно захлестнула волна эйфории, и он одним рывком разорвал свои путы, но ученица Падшего с чрезвычайной для столь хрупкой женщины лёгкостью придавила его к прохладному песку. Вира окатила волна леденящего холода, которая тут же привела его в чувство.

– Соберись! Этот эфир не для тебя! Он для неё! – острые белоснежные зубки клацнули прямо перед его лицом. – Почувствуй суть! Направь эфир к ней! Только так она не прикончит тебя!

Шуст-младший и сам бы с радостью это сделал, да вот только как?

Роска не торопилась с объяснениями, как, впрочем, и не спешила она и отстать от молодого вира. Убивать молодого вира Хворь пока тоже не собиралась, и это вселяло некоторые надежды. Рон здраво оценивал свои шансы против одной из Пятерых.

Поэтому Рон взял себя в руки и начал с того, что наполнил до отказа собственное ядро. Поселившийся внутри вира зверь тут же стряхнул с себя сонное оцепенение и робко запустил свои когти в его потроха. Но Шуст-младший прекрасно знал, что это только пока. Скоро тварь устроит настоящую пляску с саблями, заставляя вира шипеть от боли.

Не найдя ни сочувствия, ни поддержки в заполненных жидким серебром глазах, Рон зачерпнул малость эфира из собственного ядра и выпустил её через собственные голосовые связки, которые были уже живым артефактом, а не просто куском тканей. Вир по праву гордился своим В`иэл`и, ведь над своим речевым аппаратом он кропотливо работал каждый данный Оэрсисом день.

– Маур`то!

Слог концентрации. То, без чего не мог обойтись ни один из ныне живущих виров. Ему в обязательном порядке обучают всех принявших дар Синеокого. Благодаря этому слогу мёртвого языка белые маги могли видеть течения эфира, различать конструкты создаваемых плетений и впадать в состояние медитации. Единственным его недостатком был слишком уж ощутимый расход эфира. Хотя по мере продвижения по ступеням иерархии виров и развитии ядра и В`иэл`и и этот вопрос терял актуальность. Те же виры третьего, второго и, конечного же, Высшего круга могли удерживать Маур`то активным круглосуточно, не тратя на него ни своего внимания, ни сил, что позволяло им всегда подмечать малейшие колебания эфира.

Рон пока о таком мог лишь только мечтать. Впрочем, для задуманного ему было достаточно и десятка минут.

Воздух вокруг тут же подёрнулся серебристыми блёстками. Где-то их концентрация была минимальна, а где-то можно было увидеть, как эти искры сбиваются в крохотные, но довольно плотные облака.

Первородный эфир. Или же, как его чаще называли среди белых магов, – грязный эфир. Топливо для жизни порков, пуэрто, лимлингов и прочих населявших Ратос грязнорождённых. Все эти отмеченные Падшим народцы втягивают в себя эту серебристую пыль с первым глотком воздуха и в течении всей своей жизни постепенно её растрачивают.

Именно по этой причине дети – самый ценный ресурс для виров. Концентрация эфира в них самая высокая. Сами же белые маги не способны работать с первородной энергией напрямую, но могут прекрасно управляться с эфиром умерщвленных порков. Ну или с энергией, которую отдают гверо. В обоих случаях виры получали привычный для себя белый аспект эфира разной степени чистоты. Гверо давали куда более чистую энергию, чем бесталанные аборигены.

Сейчас же Рон мог наблюдать, как действует маг порков. Или иной, как было принято их называть в окрестностях Садов. Хотя куда там этим иным до одной из Пятерых? Эфир Роски не содержал в себе ни единой серебристой крупицы!

Хворь выглядела как серебристый пожар, который тянет в себя мириады мерцающих вокруг искорок. Пожар столь яркий, что Рональду инстинктивно захотелось зажмуриться. Глупость, конечно, ведь в такие моменты вир смотрит на мир не совсем привычным зрением, и уж глазам этот яркий свет точно ничем не грозит.

Предательское чувство собственного бессилия перед такой мощью заскребло самолюбие вира почище загнанного в угол свирта. Рон стиснул зубы, отогнал прочь от себя вновь накатившее чувство эйфории и погрузился в медитацию.

В этом состоянии Рональд провёл немало десятков часов, прогоняя эфир по своему телу. Оно позволяло взглянуть на собственное истинное тело как бы слегка со стороны. И сейчас, когда он смотрел на сияющее своей белизной ядро, что тихо ворочалось в районе солнечного сплетения, на три широких, плотных энергетических канала, на пульсирующий в районе шеи комок В`иэл`и, Рона раздирали противоречивые чувства.

С одной стороны, для вира Пятого круга у него была прекрасная база, и для возвышения на следующую ступень оставалось уплотнить ядро и прожечь четвёртую магистраль. С другой же, он понимал то, сколько эфира для этого необходимо. Хотя, с учётом того, что благодаря снам у него теперь есть пополняемый запас в янтаре…

– Чего ты там возишься, пиявка?! – раздалось в голове Рона рассерженное шипение. – Или ты настолько туп, что не можешь найти на себе паразита?!

Шуст-младший внутренне содрогнулся и принялся за то, ради чего он в это состояние и вошёл. Искать пришлось недолго. Суть пряхи выглядела как омерзительный чёрный комок с множеством раскинутых в стороны тонких лапок. Она прижималась к ядру вира, вонзала в него острые коготки и буквально тряслась от возбуждения.

«Или голода», – с отвращением подумал Рон.

– Готов к прорыву на новую ступень, червячок?

– Что?! Нет! Я не могу! Нужно укрепить ядро и расширить В`иэл`и перед тем как прожигать очередной канал!

– Вечно у вас всё через одно место, – саркастично фыркнула Хворь. Кажется её забавлял паникующий Рон. – Жги к зерну. Иначе оно само найдёт себе путь к эфиру, и не факт, что ты это переживёшь. Об эфире не беспокойся.

Шуст-младший никогда прежде не слышал о том, что можно прокладывать новые каналы куда-либо кроме речевого аппарата. И он очень не хотел экспериментов над собой.

– Это неправильно! Я сломаю себе весь Риа’нор!

– Жги! – рявкнула Роска.

– Нет!

– Тупой сын шукши! Я вырву суть вместе с твоим никчёмным ядром и найду для неё кого-то более сговорчивого!

Кажется сейчас Хворь была в ярости. Рон не мог её видеть, но прекрасно ощущал. Одна из Пятерых представлялась ему в виде наэлектризованной до предела тучи, которая только и ищет куда бы стряхнуть свой убийственный разряд.

И Рональд сдался. Сцепив зубы, он начал прожигать в своём теле четвёртый канал и едва не закричал от скрутившего его тело болевого спазма.

– Давай, мальчик! Боль – ерунда. Боль и Искусство всегда неразлучны!

Когда Хамси вернулся из Кочек, он не застал Рональда на месте их лагеря. Но старый рыбак прекрасно умел читать следы, и вскоре вир нашёлся у самого уреза воды. Он смотрел на то, как море ласково облизывает прибрежные валуны, и задумчиво жевал сухую соломинку. Торс Рональда был обнажён, и только бы слепой не заметил на его груди и спине сеть из мелких кровоточащих узоров. Шуст-младший выглядел так, будто только вышел из заботливых рук магистратских дознавателей. Периодически по телу вира проходила волна мелкой неконтролируемой дрожи. Но самого Рона это, казалось, ничуть не заботило.

Старик сел рядом и подставил морщинистое лицо прохладному ветру.

– Там странные цветы, – нарушил затянувшуюся паузу Хамси.

Рон выплюнул изрядно измочаленную соломинку и сорвал новую.

– Я таких прежде не видел, – продолжил старик. – А ещё там следы. И кровь, забери меня морское пугало! Будто зарезали целого барана.

– Люпины, – вир ловко перекинул соломинку на другой угол рта. – Я не сразу узнал их запах, хотя там, где я родился, этих цветов в избытке. Знаешь, старик, я уже стал забывать, как прекрасны горы весной. Но я прекрасно помню, что они пахнут душистой травой, свежим снегом и медовым ароматом люпин.

Хамси тоже сорвал травинку, зажал её между крепких зубов и молча принялся смотреть на море.

– Как и Хворь.

Старик удивлённо приподнял одну бровь, но продолжения так и не дождался.

Рон же зачерпнул немного эфира из янтаря, направил его в ядро и следом отправил по вновь прожжёному, ещё болезненно пульсирующему каналу прямиком к сути пряхи.

В ответ раздалось довольное урчание.