скачать книгу бесплатно
Подхватив винтовки, мы с прапорщиком дунули вперед. Оказалось, есть ещё замешкавшиеся. Десятка полтора нас набралось. Я бежал враскоряку. Мышцы ног, накануне натрудившиеся сверх меры, отдавали при каждом шаге тугой болью. Дым ел глаза, слезы вышибал. Пули свистали отрывисто и всякий раз неожиданно, понуждая жмуриться и вздрагивать. Два или три раза я едва успел перепрыгнуть через трупы.
Время остановилось конкретно. Меня охватило безразличие.
Но когда мы выскочили на чистое место, я увидел, что до ближайших огородов, до окученных длинных картофельных боровков подать рукой. Полсотни метров!
Между хат и сараев мелькали горбатые от вещевых мешков спины офицеров.
По хрусткой чёрной ботве, оступаясь в рыхлые межи с трудом переставляя ноги, достиг я неказистой баньки, у которой отставших подстерегал штабс-капитан Белов.
Ожидая нагоняя, я издалека начал оправдываться, при этом очертя голову завирал:
– Ка. капитан Ф-фетисов ранен! Пе. перевязал его. пока.
Белов не слушал моего лепета. Вытирая фуражкой пот со лба, возбужденный, многозубо оскалившийся, он хрипло прорычал:
– Впер-р-рёд!
И я побежал по вихлястой тропке между грядок. Успев нелепо поразиться мощи вымахавшего по пояс лука. Уставив перед собой граненое жало штыка.
Во дворе наткнулся на своих. Офицеры жались к беленой стене хаты, вяло матерились. Прапорщик Риммер, встав на одно колено и высунув ствол винтовки за угол, посылал туда пулю за пулей. Как в крутом вестерне про Дикий запад, не тратя время на прицеливание. Расстреляв обойму, не оборачиваясь, подал винтовку назад. Её принял Цыганский, он же в требовательно лапавшую воздух пятерню прапорщика вложил свою трёхлинейку. Риммер вскинул приклад к плечу и снова начал шмалять. Перерыва в процессе почти не было. Цыганский в это время ладонью вколотил в магазин риммерского винта обойму и дослал патрон в патронник. Один за другим пять хлёстких, как удары кнутом, выстрелов, и офицеры снова поменялись оружием.
– Па-ачему встали?! – сзади коршуном налетел Белов.
Ему ответил Наплехович:
– Улица насквозь простреливается, господин капитан.
И в подтверждении слов поручика две пули одновременно с утробным чмоканьем ударили в угол хаты над головой Риммера. Обсыпав его сухой глиной и побелкой.
– Ат, с-суки! – Прапорщик запоздало отпрянул, толкая прижавшегося к нему Цыганского, а тот – остальных.
Белов трудно сглотнул слюну, в тесном вороте гимнастерки у него шевельнулся кадык. Штабс-капитан пальцем вытолкнул из проранки крючок ворота, повел шеей.
– За мной!
Пригнувшись, он перехватил винтовку наперевес и сорвался с места гигантскими кенгуриными прыжками. Испугавшись, что и сейчас отстану, позорно окажусь последним, я ринулся за ним.
Из клокочущей груди моей вывалился сиплый рык:
– Р-ра-а-а!
Впереди мелькали чёрная гимнастерка взводного, перекрещенная боевыми ремнями, хлопающий клапан кобуры на его боку. Инстинкт самосохранения – глубинный, первобытный – заставлял повторять зигзаги незаурядных прыжков штабс-капитана.
Внезапно и непонятно Белов выпал в сторону, и близко от себя я увидел пятившихся в проулок людей. Поразили их вытянутые лица и огромные глаза без зрачков.
Один из них – в белесой свиной щетине, курносый, оказавшийся точно напротив меня, проворно вскинул приклад к плечу. В прыгнувшем кверху чёрном стволе короткой винтовки мелькнуло моё ближайшее будущее.
Полупарализованный ужасом, я нажал на спусковой крючок, жахнув от бедра, как Рэмбо или Арнольд. Трехлинейка строптиво дернулась. У целившегося белая острая щепа вылетела из приклада, мгновенно, впрочем, сделавшаяся неправдоподобно красной. Из крутой скулы страшно брызнули кости. Он ещё запрокидывался на спину, изумленный, а я уже наскочил вплотную и, чтобы освободить дорогу, резко вынеся из-под локтя приклад, саданул его в грудь, точняком в маленькую медную пуговку.
Периферическим зрением я видел, как Белов ножницами сиганул через плетень и там ударил штыком в бок молодого мужика в суконной куртке с геометрическим знаком на рукаве, при бинокле и сабле.
Двое или трое других, бросив оружие, задрали руки в гору. Я разглядел, что руки – рабоче-крестьянские, в мозолях.
Вокруг них началась кутерьма. Прапорщик Риммер, полыхавший пятнами румянца, весь на шарнирах, подскочив, замахнулся штыком.
– С-суки! В-выбл*дки! – не решаясь ударить, накручивал себя бранью.
Цыганский цапнул Риммера за приклад:
– Это пленные, Андрей! Не имеешь права! Пленные!
– А-атпусти винтовку, – зло произнес прапорщик, в развороте увлекая за собой прицепившегося Цыганского.
– Ну хватит, господа! – Через плетень лез штабс-капитан Белов.
На руке его висела полевая сумка, бинокль в чехле и ремень с кобурой.
– Капитан Маштаков, – оказывается, он направлялся ко мне, – получите гостинец!
И широким жестом протянул портупею. Не замечая протянутой руки взводного, я тупо уставился на качнувшийся над его левым погоном штык, от кончика до шейки измаранный густо-бордовой сопливой жижей.
– Очнитесь! – штабс-капитан повысил голос.
Я вздрогнул, закивал головой и принял из твёрдой руки командира тяжёлую сбрую, попав пальцами в липкое. Мгновенно подкатило к горлу. Отвернуться было не суждено. Непереварившаяся перловка, зернистая и едкая, выплеснулась мне под ноги, на сапоги.
Наклонившись, я натужно перхал, развесив длинные, вязкие слюни. Уверенный в том, что все смотрят только на меня. Презрительно сощурившись, кривясь с издевкой. Чистоплюй. Ба-ба!
Пять минут назад я убил человека. Белобрысого незнакомого мне русского парня, крутостью скул похожего на молодого Шукшина.
Который чудом не успел мне в лобешник пулю всадить!
Я разогнулся, заставляя себя не прятать глаза и сказать развязно, цыкая дырявым зубом:
– Рвотный рефлекс в норме!
Как оказалось, остальным никакого дела до меня не было. Белов пересчитывал личный состав, тыкая в каждого указательным пальцем.
– Шестна-адцать! Меньше половины взвода! Стадо, стадо!
Он перемещался боком, приставными шагами. Словно баскетболист под корзиной.
– Климов! Прапорщик Климов, ко мне! Пулемёт в порядке?
Сильно прыщеватый, с лицом разноцветным (преимущественно фиолетовым), прапорщик ответил басом:
– Так точно.
И подкинул повыше пристроенную на плече похожую на самоварную трубу «льюиса» – скорострельного ручного пулемета, британца. Из такого товарищ Сухов поливал по басмачам в «Белом солнце».
– Никого не ждём. Двинули, господа! Курок! Предохранитель! – нападающий Белов, на голову выше остальных, снова технично обошел всех.
Я успел поверх своего опоясаться дареным ремнем и застегнуться. Оказалось туго, больно, но пересупониваться времени не было.
Мы шли к центру села, к церкви. Там шибко воевали. Вывалившись на улицу, развернулись в короткую зыбкую цепь.
– Вперёд, господа!
В следующий момент меня в очередной раз чуть кондратий не хватил.
Навстречу нам со стороны церковной площади валом валила неимоверно густая толпа. Ощетинившаяся сизыми штыками. Орущая сотней лужёных глоток. Вразнобой топочущая пудовыми сапожищами.
Все! Армагедец! Раздавят! Ма-ма!
Коленки у меня подогнулись, и противно сжалась мошонка.
– Взво-о-од! За-а-алпом! – поднимаясь на носках, захрипел Белов.
Я, ориентируясь на соседа – прапорщика Риммера – вскинул винтовку, прищемил щеку прикладом. Ствол скакал в треморе. Какой тут на хрен прицел, какая мушка! Страшная толпа заслонила белый свет.
– Пли!
Я зажмурился отчаянно и дернул спуск. Полтора десятка трехлинеек, перебивая друг друга, саданули хлестко, почти враз. И басовито зачечекал «льюис» прапорщика Климова.
Я открыл глаза, решив, что всё равно кранты. Повторяя за Риммером, автоматически отработал затвором, освободил патронник от стреляной гильзы, которая вылетела, блескуче кувыркаясь. Загнал новый патрон.
– Взво-од! – снова закричал Белов.
Толпа, смешавшаяся, поднявшая бурю пыли, озверело матерящаяся, продолжала ломить по инерции разогнавшегося парового катка.
Единой отчаянной очередью опрастав сорокасемизарядный дисковый магазин, осёкся на полуслове Климов. Осталось шагов тридцать!
– Пли! – дал отмашку взводный.
Залп получился жидким, несерьезным. Я понял, что перезарядить винтовку не успеваю. Набрал зачем-то в легкие до отказа воздуха. Амба!
– Сдаются! – выкрикнули у нас.
Не веря в произнесенное и в происходящее.
– А-а-а, суки! Не нравится!
Красноармейцы и впрямь бросали на землю винтовки, ремни с подсумками, патронташи. Зло кричали на замешкавшихся. Целый лес из задранных рук в момент вырос. Сколько их тут? Всяко больше сотни!
– Меж двух огней попали, – просёк ситуацию Белов, – полковник их от площади гнал. А тут – мы.
Он разглядел в толпе кого-то и махнул Риммеру:
– Ну-ка, прапорщик, тащите сюда вон того гуся. Во-он в коже.
Риммер по ледокольному мощно врубился в толпу. Перед ним спешили расступиться, но он всё равно направо и налево пихался прикладом. Добравшись до цели, прапорщик схватил за шиворот человека в очках, в кожаном обмундировании, с жёлтой колодкой маузера на боку. Так за шиворот, часто наддавая коленом под зад, приволок его к взводному и сообщил радостно:
– Комиссарчик, господин штабс-капитан!
– И к тому же жид! – Белов бросил в угол рта папиросу, прикусил мундштук.
– Я русский! Ру-усский, – истово стукал себя в грудь в кожанке, – Рязанской губернии. Православный!
Я поднёс Белову огня. Он прикурил и, не отводя глаз с трепещущего кожаного человека, коротко кивнул: «Благодарю».
– Какой ты православный с таким шнобелем? – иронично спросил штабс-капитан. – С таким в православные не записывают. Факт.
Тесня сдавшихся к забору, от церковной площади подходили офицеры во главе с ротным Никулиным. Полковник шёл вперевалку, распаренный, как из бани. Сиреневый нос его казался сочнее, чем прежде. В обеих руках он держал по револьверу. Вылитый Саша Македонский после знаменитого побега из «Матросской тишины».
– Ай, славно! Это самое… – Он тщился перевести дух. – Ай, во время вы, батенька Владимир Александрович.
Белов оторвался от папиросы, выпустил клубок дыма:
– Мастерство, как известно, не пропьешь, господин полковник.
Никулин насторожился:
– Как вас. э-э-э. понимать? Позвольте в сторонку-с.
Они отошли. Я выбросил из патронника гильзу и заложил в магазин новую обойму. Когда лязгал затвором, комиссар вздрогнул, дёрнув щеками. Сопатка у него была угреватая.
На южной окраине села спохватился притихший бой. Часто защёлкали выстрелы, глухо и осадисто один за другим ухнули взрывы. Два, три, четыре.
Видя, что командиры, описав петлю, возвращаются, офицеры спешно докуривали.
– Второй и третий взвода за мной! – на ходу распоряжался полковник, набивая патронами откинутый вбок барабан револьвера.
Второй наган был зажат у него под мышкой.
Белов тоже ставил задачи:
– Поручик Наплехович, берите троих, грузите оружие в телегу! Вон стоит, запряжённая! Климов, посадите пленных на мушку! Поручик Цыганский, с вами тоже трое. Профильтруйте сдавшихся! Командиров, вплоть до отделенных, направо! Проверяйте, все ли разоружились. Штабс-капитан Маштаков, допросите комиссара!
Никулин увёл два взвода (неполных, суммарно – штыков тридцать) в сторону близкого боя. Я тупо смотрел им вслед— ссутулившимся, идущим гурьбой. Через считанные минуты часть этих людей будет безвозвратно перебита, часть искалечена.
И я тихо ликовал от мысли, что мне позволено остаться там, где не стреляют. Понимал – зыбкая радость моя постыдна.
– Пшёл вперед! – переключаясь на выполнение поставленного приказа, рявкнул на комиссара.
Тот послушно потрусил на полусогнутых в указанном направлении.
– Куда вы его? – обернулся взводный.
– За угол. Изолировать от общей массы. Не сомневайтесь, господин капитан, сделаю в лучшем виде.
