В никуда и обратно, если повезёт

Он вцепился в край камня и чуть подался вперед. Порыв ветра ударил в лицо. Сильный. Холодный. С высоты пахло… ничем. Даже воздух здесь был как пустота.

Боли в боку не чувствовалось. Только легкое покалывание в пальцах и под кожей – будто организм не успевал за тем, что видел.

Сердце стучало неровно. Он выпрямился. Отошел от края. Ноги ватные. Внутри все гудело Он сел на пол, прислонился к стене и просто смотрел в одну точку Там, где недавно был старик. И где теперь – ничто.

Он сидел, прислонившись к холодной стене, и слушал, как башня дышит сквозняками. Время здесь текло иначе – вязко, без отсчета. Никто не пришел. Ни стража, ни вестник, ни даже подозрительный голос с миссией. Он был один. Настолько, что даже собственные мысли звучали глуше.

В какой-то момент он поднялся, потянулся – не из решимости, а потому что спине стало совсем уж неудобно.

Подошел к решетке.

За ней, как и прежде, ничего не изменилось. Серое небо. Туман. Облака, проплывающие внизу, будто мир был перевернут, и теперь небо под ногами.

Он встал ближе к краю. Не вплотную, но достаточно, чтобы ветер цеплялся за одежду и волосы.

Смотрел вниз молча, с каким-то выжженным спокойствием, будто искал не ответ, а подтверждение своим подозрениям.

А что, если прыгнуть?

Сработает ли эта проклятая избранность, которую так любит этот мир? Или, наконец, не сработает?

Он вспомнил все, что выдержал: удары, магию, вилы, культистов, фаерболы в упор. Все, что ломало, но не ломало до конца. Слишком живуч, чтобы умереть случайно – или слишком упрям, чтобы освободиться.

И все же… возможно, высота – это другое. Возможно, есть предел даже у таких, как он.

Он шагнул ближе, почти к самой решетке, но не перешагнул. Просто стоял и слушал, как внизу шумит ветер, словно что-то зовет.

Он не боялся. Скорее – устал гадать, в каком направлении окончание этой истории.

Постоял еще немного, потом отступил, не говоря ни слова.

Пока что.

Он стоял у самой решетки, глядя вниз. Мысли текли ровно, будто кто-то в голове отмерял их ложкой – без спешки, без эмоций. Просто вопрос: а если?..

Шаги.

Тихие, мягкие – как будто человек шел не по каменному полу, а по идее пола. Леха даже не сразу обернулся.

Когда повернулся, в дверях уже стоял кто-то в длинном сером балахоне. Капюшон закрывал лицо, но фигура была – не охранник, не принцесса, не псих.

Голос раздался мягкий, тягучий, с ноткой утреннего наставления:

– Не стоит. Путь вниз – не выход.

Леха моргнул. Помолчал. Повернулся к решетке обратно.

– Может, для кого-то и не выход. А мне – может, окно.

– Ты… думаешь, это решение? – Незнакомец шагнул ближе. – Уйти. Вот так. В пустоту.

Леха выпрямился. Скрестил руки на груди.

Ну все. Психотерапевт в плаще пришел. Сейчас начнется.

Он тяжело вздохнул и с нарочитой усталостью сказал:

– Я просто не вижу смысла. Понимаешь? Все это… башни, драконы, принцессы, пророчества…

– Я понимаю. Потерянность. Боль. Давление роли, которую ты не выбирал…Незнакомец с сочувствием кивнул.

– Давление, да… Особенно, когда оно вот тут, в почке, от вил.Леха слегка наклонился вперед, как будто прикидывая угол падения.

– Не делай этого, – тише сказал человек. – Ты важен. Даже если ты сам не знаешь зачем.

Леха перевел взгляд на него.

– Ты ведь не знаешь, кто я, да?

– Нет, – честно ответил тот. – Но это не важно. Все жизни ценны.

– Да-да, конечно…

Он снова сделал шаг ближе к краю.

Человек резко вскинул руку:

– Пожалуйста! Подумай! Все можно исправить. Надежда есть!

– Ладно… – сказал он, отвернувшись от пропасти. – Только ради тебя, балахон. Ты хорошо убеждаешь.Леха вздохнул.

Он сел обратно на пол и уставился в стену.

Гость облегченно выдохнул, будто только что спас вселенную.

– Благодарю. Это… это было бы ужасной потерей.

– Ага, – кивнул Леха, не глядя. – Особенно для нижележащих коров.

Человек в балахоне ждал, затаив дыхание, словно слова, сказанные вслух, могли нарушить хрупкий баланс между «еще подумает» и «уже летит».Он помолчал. Уставился в серое, пустое небо за решеткой.

Леха медленно развернулся.

На лице его появилась странная, чуть перекошенная улыбка. Не счастливая. Не грустная. Скорее – обреченно-развлеченная.

– Спасибо, – сказал он. – Ты убедил.

Человек выдохнул с облегчением.

– Правда?

– Правда, – кивнул Леха. – Я все обдумал.

Он отступил на шаг, потом еще.

– Я действительно… важен.

Балахон чуть склонил голову.

Леха широко, по-волчьи, ухмыльнулся:

– Вот и проверим.

Развернулся – и прыгнул.

Гостю не хватило и секунды, чтобы осознать. Рванулся вперед, но было уже поздно.

Башня осталась позади, ветер ударил в уши, лицо, легкие. Все закрутилось, облака побежали вверх. Леха летел.

– Ну все, домой, блядь, – пробормотал он сквозь гул в голове.

И тут небо разверзлось.

Что-то огромное и теплое подхватило его, будто ловушка из мохнатых мышц и шелка.

Он врезался в нечто с хрустом, перекатился по плотной поверхности и замер, придавленный чем-то тяжелым.

Кто-то заорал:

– ОСТОРОЖНЕЕ, ЭТО МОЯ ПОЕЗДКА!

Леха закашлялся, открыл глаза… и увидел прямо над собой принцессу, в огненных шелках и с прической, застрахованной, наверное, на половину королевства. Она сидела верхом на драконе, недовольно утирая с лица прядь волос.

– Ты опять?! – крикнула она.

Впереди – ничего хорошего.Леха с трудом поднял голову. Под ним – спина дракона. Рядом – полет.

– Я… – выдохнул он. – Я вообще… на смерть шел.

Принцесса закатила глаза:

– Ну не сегодня.

Дракон фыркнул, чуть провалился вниз и снова набрал высоту.

Леха зажмурился.

– Я когда-нибудь точно сдохну…

– Только после суда, – отрезала она.

Дракон взмыл выше, и Леха, все еще прижатый к его спине, зажмурился. Ветер хлестал по лицу, в желудке крутило, как будто внутри варили ведьмино зелье с просроченной начинкой.

Он приоткрыл один глаз. Внизу – облака, далеко – горы, над ухом – крыло размером с фургон.

– Ну конечно, – пробормотал он. – В дешевых романах тут должен быть момент волшебства. Полет. Принцесса обнимает героя. Слезы. Эмоции.

Он наклонился в сторону, отполз к краю.

Принцесса обернулась.

– Что ты делаешь?!

– Я? – Леха криво усмехнулся. – Ухожу.

Он уже нависал над краем, когда почувствовал, как его резко дернуло назад. Больно. За волосы.

– АААЙ! – взвыл он. – Да ты с ума сошла?!

Принцесса, вся в шелках и гневе, вцепилась в него как в пропавшую казну.

– Никуда ты не пойдешь! Я тебя до суда лично дотащу!

– Отпусти! Я добровольно! Ты понимаешь, как меня укачивает?!

– Ты пытался сбежать из башни!

– Я пытался сдохнуть достойно!

– Ага, особенно когда тебе тошнит, – отрезала она и снова дернула. – Сиди! И не дергайся! А то привяжу.

Леха уткнулся лбом в драконью чешую.

– Это худший роман о драконах, что я читал.

– Это не роман, – процедила она. – Это арест.

– Да чтоб тебя, – пробормотал он. – И твоего дракона.

– Заткнись, иначе прикажу дракону сесть на тебя.

Дракон фыркнул.

Леха молча вытер слезу от боли и унижения.

– Мне хотя бы пакет дайте. Меня сейчас вывернет на королевское достоинство.

Леха резко подался вперед – в сторону края, где облака клубились под ногами, как кипящая каша. Дракон дернулся, но не вмешался. Воздух свистел в ушах. Было высоко. Бесконечно. И впервые за долгое время – спокойно.

– Я прыгаю, – коротко бросил он, уже поднимаясь.

– Нет, – сказала она за его спиной.

В следующий миг его резко дернуло назад – с такой силой, что дыхание сбилось. Принцесса вцепилась в ворот рубахи и буквально поволокла обратно к седлу.

– Сука! – выдохнул он, пытаясь отмахнуться. – Отпусти! Это не твое дело!

– Мое, – рявкнула она. – Пока не вынесен приговор – ты обязан жить. По закону.

– По закону?! – Леха захрипел от злости. – Да по вашему закону меня сначала сожгли, потом пронзили вилами, потом притащили на драконе в веревке, как тушу! Ты хоть понимаешь, насколько это идиотизм?!

– Не смей ставить под сомнение королевское право! – прорычала она, снова вцепившись в него, как будто хотела впечатать в чешую.

– Я не ставлю под сомнение. Я пытаюсь умереть – а ты мешаешь, потому что "протокол"! Что дальше – справка о кончине в трех экземплярах?!

– Хоть бы один осужденный молча дождался приговора! – зашипела она. – А ты – скачешь по дракону, как бешеный воробей!

– Потому что я не хочу играть в ваши сказки! Ни спасать, ни сражаться, ни страдать по расписанию! Я просто хочу закончить!

– Закончить ты сможешь по моему приказу! – резко бросила она.

Леха остановился. Тяжело дышал. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга.

Он – взъерошенный, в пепле, с сорванным голосом. Она – идеально собранная, будто даже ярость у нее была тренирована. Только глаза горели так, что даже дракон под ними немного скосил взгляд.

– Серьезно? – тихо выдохнул он. – Ты хочешь меня убить?

– Да, – ответила она, не моргнув. – Но по всем правилам.

Он хрипло усмехнулся.

– Тогда у нас проблема. Я, видишь ли, самоходный.

– Тогда тебя привяжут, – произнесла она холодно. – И дотащат до плахи на цепи, если потребуется.

– Охренеть, – выдохнул он, – ты сама с собой судишься в голове, или кто-то еще сидит в комиссии?

– Ты раздражаешь, – прошипела она.

– А ты опасна. И самое страшное – тебе это нравится.

Они снова замерли. Ветер бил в лицо, дракон тяжело дышал, не вмешиваясь.

Леха опустился обратно, уставший, но не сломленный. Принцесса выпрямилась, лицо – как из мрамора.

Дракон летел ровно, как будто сам устал от споров. Леха лежал поперек седла, молча, щекой к холодной коже. Ветер щипал лицо, волосы прилипли ко лбу. Он не думал – просто дышал. Пока дышалось.

Где-то внизу мерцали поля, огни деревень, пятна леса. Но взгляд зацепился за другое.

На горизонте, чуть в стороне от маршрута, торчала башня. Одинокая. Вытянутая, неровная, будто согнулась от собственной высоты. Ни окон, ни флажков, только тусклый блеск на верхушке – как глаз.

– Что это? – тихо спросил он.

Принцесса молчала секунду. Две. Потом бросила, не глядя:

– Башня Бартуала.

Леха не ответил. Он просто смотрел.

И вдруг все внутри стало очень тихо. Как перед чем-то большим. Или слишком знакомым.

Глава 5: Принцесса, пророчество и идиот в клетке

Темница была даже не мрачной – она была скучной.

Не склеп, не застенок, не пафосный «зал без надежды» – а просто комната, которую как будто достроили в спешке и забыли сдать в отдел дизайна.

А еще на стене кто-то нацарапал «ТУТ БЫЛ ГЕРОЙ».Сырость в углу, кривая решетка, клоп размером с фею – вот и весь интерьер.

Леха лежал на деревянной лавке, смотрел в потолок и пытался вспомнить, на каком этапе жизни он сделал не тот поворот. Может, тогда, когда открыл дверь эльфу. Может – когда согласился помочь волку, который орал на луну.

Он вздохнул.

– Три года, – пробормотал он. – Три года, фаерболы, проклятия, квесты, драконы, сараи… и все, чтоб валяться в подвале у этих шелкобл… прядей.

Нога свесилась с лавки. За ней – плесень. Плесень, кажется, свистела.

Он посмотрел на дверь.

– Сейчас, по логике жанра, должен кто-то войти. Или дух, или призрак, или очередной долбаный квест. Только не бард. Если это будет бард, я сожгу себя первым.

Он повернулся на бок, закинул руку под голову. Решетка на двери отбрасывала полоски света. Из коридора доносились звуки, от которых хотелось лечь обратно в кому: приглушенное мычание, как будто кто-то душит козу в философской тоске. И капли. Куда же без капель. В этом мире все должно капать. Даже надежда.

Он уже почти задремал, когда воздух в камере дрогнул.

Сначала он подумал, что ему мерещится. Потом – что началась галлюцинация. А потом в центре камеры вспыхнуло что-то вроде огонька, как если бы свечу зажгли в рюмке портвейна.

И из этой вспышки выплыл он.

Мантия, борода, флюиды вины. Парил в воздухе, как раскаявшаяся бабка с рынка. Полупрозрачный, светящийся, с лицом человека, который очень хочет, чтобы его пожалели, но еще больше – чтобы ему все простили.

Леха не пошевелился. Просто уставился.

– Ну охуеть, – сказал он спокойно. – Призрак опоздания собственной идеи.

Леха сразу узнал причину всех своих бед. Бартуал молчал. Свет от него отбрасывал неловкую тень на стену, как от занавеса в дешевом театре.

Леха сел. Фаербол сам собой запульсировал в пальцах.

– Ты настоящий? Или очередная посылка от богов?

Бартуал вздохнул. Грустно. Театрально. Как человек, который очень хочет объясниться, но знает, что получит по лицу – и, возможно, заслуженно.

– Леха, – сказал он, – я пришел… не для проповедей.

– О. А для чего? Для капитуляции?

А ты – ты все ломаешь. Всех пугаешь. Все думают, что ты …мой аватар.– Я… умоляю тебя. Прекрати. Мир на грани. Пророчество не выдерживает.

Леха уставился на него.

Потом медленно встал.

– Еще раз.

– Все думают, что ты – мое оружие. Что ты действуешь от моего имени. Что ты сжигаешь деревни и кидаешься фаерболами, потому что… я тебе так велел.

– И ты… страдаешь? – медленно переспросил Леха.

– Меня ищут! – почти заорал Бартуал. – Совет магов. Инквизиция. Моя бывшая ученица! Даже барды поют про меня! Я превратился в посмешище.

Леха выдохнул. Медленно. Потом – резко швырнул фаербол в проекцию.

Он прошел насквозь, расплескав свет по камере, как чай по худому ковру.

– Проклятье… – пробормотал Леха. – Даже сжечь тебя толком нельзя.

Бартуал не исчез. Он только потускнел.

– Я прошу… просто постарайся. Немного. Не разрушай все.

Леха подошел ближе.

– Ты. Меня. Призвал.

– Да, но я думал…

– Не думай, – Леха ткнул пальцем в его полупрозрачную грудь. – А то еще кого вызовешь.

Бартуал потер висок, как будто даже его голограмма устала.

– Пожалуйста, Леха. Пока еще не поздно. Просто… не швыряйся. Хотя бы неделю.

Леха задумался.

– А если поздно?

– Тогда… тогда мне конец. И возможно – всему этому миру.

Он сел обратно на лавку, не отрывая взгляда от Бартуала.

– Где ты, старая рухлядь?

Проекция замялась.

– Я… не могу сказать.

– Ну конечно. Тайна. Загадка. Древний обет. Или просто ссышь?

– Леха…

– Найду. – Голос стал тише. – И расширю твой портал двумя пальцами.

Проекция дрогнула. Мигнула. И исчезла. Без вспышки. Просто… выключилась.

Осталась темница. Тишина. Плесень. И Леха.

Он уронил голову на колени и вздохнул.

– Герой, блядь. Даже умереть спокойно не дают.

Он сидел в тишине.

В самой обычной тюремной тишине, которую не режет каплями, не заполняет стонами и не драматизирует фоновым хором.

Просто тишина. Сырая, тяжелая и честная.

Сидел, глядя в стену, как в диалог. Потому что стена, в отличие от Бартуала, не несла чушь.

Он чувствовал себя… не то чтобы спокойно. Но как человек, которого уже нечем удивить, нечем сломать и нечем разочаровать, потому что все это сделали еще во втором месяце после призыва.

Он поднял руку. Повернул ее ладонью вверх. Рассмотрел.

Кожа – в ожогах, шрамах, следах от укусов, стрел, вил и неосторожных фаерболов. Но рука двигалась. Без боли. Без дрожи. Как новая.

– Вот и объясни это, – пробормотал он.

Он не ел уже… дня три. Или неделю. Или вообще никогда, если судить по нормальной человеческой логике. Не пил. Не спал толком. Никто не давал зелья, не лечил, не благословлял.

Но тело продолжало работать.

Он мог бросаться фаерболами с утра до ночи, получать в морду, падать с дракона, гореть, тонуть, драться с культистами голыми руками – и все равно просыпался на следующий день с новым уровнем пиздеца, но без единого синяка.

Он даже как-то раз сжег сам себя, просто потому что у него зачесался затылок в разгар боя.

И все равно остался цел.

Он не был бессмертным – просто… этот мир отказывался его отпускать.

И он знал почему.

– Потому что ты, сука, Избранный, – вслух сказал он. – А Избранные, по мнению здешней мифологии, питаются утренней росой, солнечным светом и пафосом.

Он посмотрел в потолок.

– Я вообще-то питался шавермой и сгоревшим хлебом, но, пожалуйста, сделайте из меня сияющего полубога на батарейках. Почему бы и нет.

Он поерзал на лавке, нашел более-менее сухое место и уселся с видом обиженного муравьеда.

Просто: «бросайся шарами, Леха, мы тебя починим между главами».– Ни тебе голода. Ни слабости. Ни «тебе нужно отдохнуть, герой». Ничего.

Он почесал подбородок, задумался.

– А ведь это даже не дар. Это… ловушка. Я не умираю, потому что сюжет еще не отпустил. Я жив, потому что кому-то надо, чтобы я все еще играл в эту вашу игру с дерьмовыми квестами и тентаклями.

Он посмотрел в угол, где еще недавно висел Бартуал.

– Сдох бы я у вас тут. Дракон бы охуел. Принцесса – рыдала бы. И мир бы сказал: "Ой. Наш Избранный умер. Ну что ж, давайте другого". Или… еще хуже. Просто нажали бы «перезагрузить».

Он ткнул пальцем в воздух:

– Так и скажите: ты, Леха, живуч, потому что нужен. А когда станешь не нужен – тебя сотрут, как барда в день репетиции.

Он плюнул на пол, закинул руку за голову, и полуприкрыв глаза, добавил:

Пауза. Капля упала с потолка на нос.

– И, судя по всему, мне опять на рассвете в суд.

Он закрыл глаза и мгновенно заснул, чтобы сразу же, как ему показалось, проснутся.

Утро началось с пинка.

Не метафорического. Самого что ни на есть физического, носком в бок. Местные охранники отличались особым шармом – они не говорили «пора», они били, чтоб не тратить слова.

– Подъем, Избранный, – буркнул один.

– Я уже встал, когда родился, – ответил Леха, не открывая глаз. – Все остальное – ошибка.

Второй охранник зачем-то всучил ему кусок хлеба. Хлеб был старше половины башен в столице и мог использоваться как метательное оружие против осадных машин.

Леха вздохнул, взял его, и сразу выронил – потому что в этом куске зашевелилось.

– Это что, блядь, за начинка?

– Натуральная, – пожал плечами стражник. – Жир.

– Это личинка, дебил.

– Личинка жирная.

Его выволокли из камеры так, будто он был ковриком для ног с обвинительным заключением. По узкому коридору, где стены пахли сыростью, страхом и лавандой – вероятно, кто-то внизу пытался отдушить смерть.

Потом – вверх по лестнице. Потом еще одна дверь. Потом свет. И наконец – зал.

Огромный. Сводчатый. С колоннами, которые стояли здесь только для того, чтобы кто-нибудь сказал «ооо, какие колонны». По центру – троны. По бокам – стража. В дальнем углу кто-то играл на арфе. Потому что куда ж без арфы.

Леха остановился в центре круга из мрамора и отчаяния. Ему даже дали возможность постоять без наручников – чтобы казался менее опасным. Ага. Конечно. Человек, бросающий фаерболы от скуки, – это вам не угроза.

Навстречу ему шагнула Она.

Принцесса Аурелия что-то там-то.

Опять в шелке, опять с лицом, как у экзаменатора по философии, и взглядом, которым можно выжигать фрески.

– Леха, – начала она холодно. – Ты обвиняешься в разрушении деревни, покушении на королевского дракона, сопротивлении при аресте, публичном фаерболировании, и…

Она сделала паузу, глядя в пергамент.

– …оскорблении духа народа.

– Ну и слава богу, – сказал Леха. – А то я уж думал, никто не заметил.

Слева от нее сидел маг-инквизитор. Хищный, тонкий, с пальцами, как у паука, который читает протоколы с похмелья. Он молча глядел на Леху, как на непредсказуемую головоломку, которая умеет материться и взрываться.

– Ты… понимаешь, где находишься? – спросил он.

– В дурдоме. Только с драконом.

– Официально: в зале Высшей Короны.

– Неофициально: в очередной декорации для пафоса.

– Хамство не поможет тебе, – процедила принцесса.

– А что поможет? Покаянная поэма? Стих про мои внутренние терзания? Или может, флейта?! – Он обернулся. – Где, кстати, бард? Должен же быть бард. Вы без него не умеете.

В углу кто-то неловко спрятал инструмент под плащ.

Принцесса сделала шаг ближе.

– Нам известно, что ты связан с архимагом Бартуалом.

Леха скривился.

– Только через травму.

– Его проекция посещала тебя этой ночью. Ты с ним разговаривал.

– Я с ней не разговаривал. Я на нее орал. Это разные вещи.

Инквизитор подался вперед.

– Ты признаешь, что контактировал с беглым магом?

– Я признаю, что если бы он пришел лично, я бы кинул в него табурет. А так – только фаербол.

– То есть вы подтверждаете, что…

– Я подтверждаю, что если еще один из вас спросит меня с надрывом про мою «великую миссию», я выломаю дверь и вылетю отсюда, как Император по пятницам.

В зале наступила тишина. Такая, в которую удобно вставлять поворот сюжета или звук грома.

Леха посмотрел на принцессу.

– Если вы хотите судить меня – судите. Если хотите понять – опоздали. А если думаете, что я избранный, то вы вообще идиоты.

Она прищурилась.

– Ты все еще думаешь, что можешь говорить с нами на равных?

– Я вообще уже не думаю. Я три года пытался найти путь домой, а нашел только жаб, флейты и ваши тупые законы.

Инквизитор сжал пергамент в руке.

– Мы не ищем в тебе врага, Избранный.

– Тогда вы плохо ищете.

Принцесса что-то шепнула стражнику. Тот кивнул и вышел.

– Верните его в темницу, – сказала она. – Завтра будет приговор.

– Надеюсь, с барабанами, – буркнул Леха. – И чтоб фаербол был посередине герба.

Его увели.

Снова по лестнице. Снова по коридору. Снова – камера.

Он опять не спал.

Во-первых, потому что камера была неудобной. Во-вторых, потому что во рту было как будто он поцеловал мантию инквизитора. А в-третьих… потому что теперь в голове крутилось одно слово:

«Враг».

Они его не пытались убить. Не пытались пытать. Не пытались понять. Они просто ждали.

Чего? Чуда? Призвания? Признания вины?

Или того самого, о чем вчера шептал призрачный Бартуал: пророчества.

Леха закрыл глаза.

И вот тогда – скрипнула дверь.

Тихо. Почти ласково. Как будто кто-то специально смазал петли, чтобы не будить совесть.

Он не двинулся. Только сказал, не глядя:

– Если вы с едой – ставьте на пол. Если с квестом – сожгу прямо сейчас.

– Ни то, ни другое, – прозвучал знакомый голос.

Он знал кто это.

Принцесса.

Не в короне. Не в броне. Без свиты. Просто в темном плаще, с капюшоном, который только подчеркивал, что она не умеет быть незаметной даже ночью.

– Ага, – кивнул он. – Вторжение Ее Величества Вулкании. Прямо по расписанию.

– Тише, – бросила она. – Я не должна быть здесь.

– Тогда ты по адресу. Я тоже не должен.

Она подошла ближе. Села напротив. Не на скамью – прямо на пол. Королевские задницы, значит, не боятся сырости.

– Я… хотела поговорить, – сказала она тихо.

– О приговоре? О судьбе? О том, как мне идет пепел на лице?

Она посмотрела на него в упор. Слишком серьезно для сказки. Слишком по-человечески для королевы.

– О пророчестве, – ответила она.

Леха закатил глаза так далеко, что чуть не перезапустился.

– Конечно. Конечно, пророчество. Это же не фэнтези без него. И что там? «Избранный явится в мир и выдраит всем мозг»?

Она помолчала.

– Там… есть один фрагмент. Не очень афишируемый. Одна строчка.

– Сейчас будет про меня, да?

– Да. – Она сделала паузу. Затем почти шепотом. – «Сердце пылающей наследницы дрогнет пред Искрой извне».

Леха уставился.

– Это что… ты?

– Я – наследница.

– А «дрогнет» – это официальное пророческое выражение?

– Ты сейчас издеваешься, но…

– Я не издеваюсь, – перебил он. – Я паникую. У тебя что, в пророчестве написано, что ты должна влюбиться в… меня?!

Она посмотрела в сторону.

– Это не «должна». Это… суждено.

– Да едрить ты в лоб… – он встал, начал ходить по камере. – Я вообще-то дракона поджег. Твоего. Меня прокололи вилами. Я полгода питался иллюзиями и грибным табаком. Я НЕ РОМАНТИЧЕСКИЙ ИНТЕРЕС. Я недоразумение этого чертового мудака Бартуала!

Она встала тоже. Не испуганно. Скорее… дерзко.

– Именно поэтому я пришла.

– Чтобы влюбиться?

– Чтобы понять, почему я должна.

Тишина. Леха замер.

– Может, не надо? – наконец сказал он. – Может, ну его? Давай ты кого-то другого полюбишь. Там у вас наверняка есть рыцари. Или дураки. Или рыцари-дураки.

Она шагнула ближе.

– Я знаю, что ты не веришь ни во что. Ни в судьбу, ни в смысл, ни в других людей. Но у меня нет выбора. Пророчество – не вопрос. Это… якорь.