В никуда и обратно, если повезёт

Леха приподнял бровь.

– А, так это я вас тогда испортил? Прости, что мешаю зову вечности. Надо было сразу в вас кинуть два шара, а не один.

Он нашел второй лист:

«Обряд был искажен. Сущность обрела форму малую, но злобную. Спонтанные проявления продолжаются. Не удается избавиться. Сожгли шесть посохов и повара.»

– Ха. Это про этого щупальце-крыса, – хмыкнул Леха. – Он вам повара сожрал? Ну хоть что-то он сделал правильно.

Там, где должна была быть точка призыва – черная, обугленная воронка, в которой еще теплилась дымящаяся жижа.

Он выпрямился, стряхнул с себя пепел, осмотрел поле боя. Тела. Пыль. Следы дешевого апокалипсиса. Все как обычно.

Сделав пару шагов от круга, Леха снова поднял взгляд – и заметил его.

На горизонте, там, где алое небо расплавлялось в золотом свете, скользил дракон. Огромный, плавный, как выдох судьбы. Размах крыльев – как улица. Хвост – будто целая глава из мифов.

Леха замер. Прищурился. Пожевал щеку изнутри.

– Вот только тебя мне не хватало, – буркнул он.

Он вытянул руку, и на ладони вспыхнул шар. Яркий. Больше обычного. Даже красиво вышло.

– Лети, поешь… – выдохнул Леха и метнул фаербол в небо.

Просто так. От вредности. От бессилия. От принципа. Потому что мог.

Шар пронесся сквозь воздух с визгом метеора.

Дракон даже не заметил. Сначала.

А потом – заметил.

Фаербол попал. Четко в крыло. Где-то вдали послышался короткий рев – удивленный, скорее даже оскорбленный. Силуэт на миг потерял баланс, дернулся, и – остановился в воздухе.

Леха замер.

– Блядь.

Точка в небе развернулась. Дракон начал лететь в его сторону.

Он постоял еще секунду, прикинул расстояние, силу, направление ветра, свои физические кондиции и общее настроение дня.

Потом развернулся и зашагал, не оглядываясь.

Рев сзади раздался не просто громом – он был личным. Как будто небо узнало его по имени.

– О, – сказал Леха. – Похоже, эта срань запомнила меня.

Шел быстро. Уже почти бежал. Но с видом того, кто вообще не боится. Просто, знаешь, так совпало, что я ускорился.

И где-то между шагом и бегом, между хрустом веток и хрипами легких, он тихо пробормотал:

– Может, если я сделаю вид, что не вижу, он тоже сделает вид, что не горит.

И в этот момент позади раздался рев, от которого даже комары вымерли.

Леха ускорился.

– Ну и отлично. Значит, я не один, кто орет в пустоту.

Но что Леха не знал – так это то, что дракон, возможно, был меньшим из зол, преследующих его избранную задницу.

Глава 3: Избранный с вилами

В детстве Леха боялся темноты. Потом – начальника. Потом – понедельников.

Сейчас он боялся только одного: что шар, брошенный «по приколу», действительно попадет в дракона.

Он и правда не рассчитывал. Думал, не долетит. Так… выдохнуть. Выпустить бессилие в небо. От вредности. От принципа. От избранности.

Но судьба, как обычно, решила уточнить: «А если все-таки долетит?»

Теперь Леха быстрым шагом уходил в лес. Не бегом, не в панике – с видом человека, который «просто так прогуливается», и никакого дракона за спиной у него, конечно же, нет. Ветер шел следом, горячий и подозрительный.

– Ну и кто ж знал, – пробормотал он, – что у этого неудачного мироздания такой точный расчет баллистики…

Позади хрустнули деревья.

Леха ускорился. Но исключительно для профилактики. Не потому что сзади неслось огненное возмездие. Конечно нет. Просто захотелось размяться.

Лес горел.

Не «потрескивал уютно», не «манил золотыми отблесками» – а именно горел, с яростью, с треском ада и звуком, будто сам воздух решил сдаться.

Леха бежал. Нет – шел быстро. Уверенно. С достоинством. Так, как идут люди, которых преследует восемь тонн летающего презрения с огненным дыханием.

– Не попаду, говорил я. Промахнется, думал я. Ну не может же этот гребаный шар долететь до… БЛЯДЬ, МОЖЕТ! – выдохнул Леха, отпрыгивая от обугленного пня.

За спиной ревело. Пыхтело. Сжигало все, кроме стыда. Дракон – древний, обиженный, с глазами налогового инспектора – рвался за ним через кроны, ломая деревья, выжигая кротов и создавая локальный климатический апокалипсис.

Леха соскочил с обрыва, пролетел пару метров, врезался в кусты и вывалился прямо на ухоженную тропинку, ведущую в деревню. Ту самую – с соломенными крышами, мирными овцами и людьми, еще не готовыми к адской хрени.

Сзади с грохотом упала сосна. Леха выскочил на главную улицу, едва не сбив повозку с капустой.

– УБЕГАЙТЕ! – заорал он на бегу. – ОН ЗДЕСЬ! Я НЕ С НИМ!

Крестьяне замерли.

В следующее мгновение из леса вынырнул дракон – величественный, как постановка в оперном театре на тему «ты обосрался». Он реял над деревней, из пасти несло углями, глаза искали… Леху.

Жители смотрели то на Леху, то на дракона. То на то, как Леха кидает в него огненные шары. То на то, как дракон отвечает огнем.

– Он дерется… с драконом? – прошептал один.

– Или сражается рядом с ним? – уточнил второй.

– Да они вместе огнем кидаются! – закричал третий.

– ЭТО ЗАГОВОР! – воскликнул четвертый. – СЖЕЧЬ ОБОИХ!

– Я ОДИН! – заорал Леха. – Я НЕ С НИМ! Я – ПРОТИВ!

– Именно так и говорит настоящий соратник дракона, – уверенно произнесла бабка с клюкой.

В этот момент дракон с ревом пронесся над деревней и поджег мельницу. Леха отшвырнул огненный шар в ответ – и случайно попал в сарай.

Свинья заорала. Кто-то упал в бочку. Куры взлетели, как души грешников.

– ОНИ СЖИГАЮТ ВСе! – вопил народ.

– Я НЕТ! ЭТО ОН! – вопил Леха.

Жители столпились. Кто с коромыслом, кто с вилами, кто просто в шоке. Кто-то держал гуся. Гусь шипел, как подстреленный дракон.

– Слушайте, – начал Леха, подняв ладони. – Это недоразумение.

– Так и скажи! – крикнула женщина с ухом от кастрюли на голове. – Деревню спалил по ошибке!

– Я не…

– А мы тебя помним! – выкрикнул старик. – Ты же тот, что барда в пруду топил!

– Он сам туда полез!

– Ты в прошлом месяце елку взорвал! – закричал кто-то из-за козы.

– Она была демоническая!

– Ты орал на кладбище «шарами вас, суки!»

– Это был обряд изгнания

– Все так и говорят! – выкрикнула бабка. – А потом – хрясь, и пекарни нет!

– Что за деревня, где вас больше волнует пекарня, чем дракон?!

– Ага! – воскликнула та же бабка. – А вот и дракон! Сговор!

Толпа загудела. Куры забегали. Один мужик полез на колодец, чтобы «увидеть масштаб».

Леха схватился за голову.

– О, Господи…

– Так он еще и иноверец! – закричал гусевладелец.

– Я АТЕИСТ!

– Так это ж еще хуже, – вздохнула женщина в шлеме из кастрюли. – Даже боги от него отвернулись…

Толпа двинулась вперед.

– Постойте, давайте без…

И тогда из толпы вышел мужик. С вилами. Весь в сене и решимости. Он посмотрел на Леху, сузил глаза, прошептал:

– Избранный, значит… и всадил вилы ему в бок.

Леха застыл. Посмотрел на ручку. Потом на мужика.

– Серьезно?.. – прохрипел он. – Вот так просто?.

И рухнул. Прямо посреди улицы. А в небе, в вышине, дракон развернулся, махнул крылом и улетел.

Как будто дело было сделано.

Леха лежал в пепле, распластанный, как последствия чьего-то дурного решения. В боку торчали вилы – неровно, грязно, по-домашнему. Воздух плавился от огня, в ушах звенело.

Он дышал тяжело. Как через трещину в себе. Рука едва шевелилась. Губы потрескались.

– Гера… – прохрипел он. – …теперь понял…

Кто-то наклонился ближе, но Леха говорил скорее себе, чем им:

– Почему… его ни хрена не брало. Магия, клинки, чудища… а потом – вилы. Селянин. И тишина.

Он закашлялся, хрип сбился, но продолжил, не открывая глаз:

– Не потому что слаб… А потому что, видимо, так оно… должно. Чтобы сказка… не забывалась.

Молчание.

– Я… не ведьмак, – прошептал он. – Я Леха. Просто… Леха. И если кто-то скажет иначе – ткну в ответ. Чем угодно. Даже чьей-нибудь бабкой.

Он застонал, дернулся – не смог. Боль была липкой, плотной, как сам этот мир. Где все должно быть по пророчеству, а выходит – по жопе.

– Сука, – добавил он почти ласково.

Леха лежал в дымящихся обломках, скрючившись, как забытый в печи пирожок. В боку – вилы. В груди – злость. Все болело, дышать было тяжело, а голова гудела, будто в ней дракон устроил репетицию оперы.

Где-то рядом кто-то плакал.

– Пожалуйста… не умирай… – прошептал тонкий детский голос.

Он с трудом повернул голову.

Девочка. Маленькая, в заляпанном пеплом платье, глаза в слезах, губы дрожат. Смотрела на него, как будто видела последнюю надежду. Или, может, последнего свидетеля.

Но потом она замерла. Слезы как отрезало.

Огляделась.

Посмотрела на стены… точнее, на то, что от них осталось. На дымящиеся балки. На вывороченные доски. На рухнувшие кадки с обугленными яблоками.

– Погоди… – сказала она. – Это ж… наш сарай.

Она снова посмотрела на Леху.

– Ты сжег наш сарай!

И – пинок. Прямо в бок. Под вилы.

– АААЙ! – Леха заорал с неожиданной бодростью. – Ты с ума сошла?!

– Это был наш сидр! – завопила она. – У деда там стояли бочки! Мама там сушила травы! А ты – падла такая – фаерболом прямо в крышу!

– Я… не специально… – выдавил он. – Это был… оборонительный фаербол…

– А теперь ты еще и валяешься тут, как герой! – Она снова замахнулась, но Леха успел хрипло шипеть:

– Да я не герой. Я… Леха. И мне, сука, больно!

Девочка сжала кулачки. Глаза у нее горели.

– Сдохни в другом месте, сарайник.

– Да сдохну. Как только дошагаю… до нормальной смерти.

Леха валялся в пепле, как забытая шаверма после драки студентов. В боку все еще торчали вилы, дышать было тяжело, жить – тем более. Девочка, подвывая, уже собралась уйти, но вдруг небо снова вспыхнуло.

Дракон, грациозный как падение шкафа, плюхнулся прямо в центр деревни. С его спины, вся в шелках и гневе, спрыгнула принцесса. За ней, чуть отдышавшись, прибежал глашатай – лысый, в мантии и с пергаментом в три метра.

Он расчистил горлом воздух, воздел руку и торжественно возгласил:

– Принцесса Аурелия Фламеа Лориэлль Фениксиана! Перворожденная дома Лориэлль! Несущая Свет и Жар! Повелительница Огненных Троп, Хранительница Пламенных Ключей, Сестра Драконов и Законная Наследница Пылающего Престола Вулкания!

Леха медленно повернул голову. Лицо его было такое, как у человека, который только что услышал, что его будут судить не по закону, а по астрологическому прогнозу.

– …ты издеваешься, – прошептал он. – Это все одна баба?

Глашатай не остановился:

– Повелительница Багровых Зарниц, Разрушительница Морозных Оков, Жрица Очищающего Пламени и Леди Всех Ревущих Равнин!

– О, нет… – простонал Леха. – У нее титул длиннее, чем у меня жизнь. Ты уверен, что это все про одного человека? А то у меня уже подозрение, что там трое в плаще.

Наконец, принцесса отмахнулась от глашатая, как от назойливого дождя.

– Вот он, – указала она на Леху. – Поджигатель. Мародер. Варвар.

– Это твой дракон, мать твою, все сжег! – захрипел Леха, едва подняв голову.

– Ты осмелился бросить огонь в Благородного Сердечника Третьего, – парировала она. – Это покушение на королевскую гордость!

– Он шел на меня, как оживший костер!

– И ты ответишь! За нападение! За сожжение деревни! За подрыв общественного спокойствия и эмоционального состояния дракона!

Дракон фыркнул с ноткой оскорбленного драматизма.

– Я ненавижу этот мир… – пробормотал Леха. – Особенно когда он умеет говорить.

Принцесса вскинула руку:

– Взять его. До суда пусть гниет в подземельях!

– Хоть не в сарае этой девочки, – прохрипел Леха. – Она точно злопамятная.

Леха, изможденный, злой, дымящийся и с вилами в боку, лежал у ног принцессы. Та грациозно вскинула подбородок, будто позировала для обложки королевского календаря:

– За сожжение деревни, попытку нападения на королевского дракона и беспрецедентное хамство – ты будешь препровожден в столицу. На суд.

– Да я просто… – начал Леха, но закашлялся и сплюнул сажу. – …мимо шел, мать вашу.

Прежде чем он успел придумать еще одну достойную фразу для эпитафии, с неба спустился дракон. Тот самый. Королевский. Огромный, лоснящийся, с видом существа, которое трижды проходило магическую аккредитацию и один раз – психиатрическую комиссию.

– Забери его, Таржерокс, – сказала принцесса устало. – И аккуратно, у него там… – она скривилась, – …деревенский декор в почке.

Дракон склонился, поднял Леху когтями, как поломанный чемодан.

– Да вы, блядь, серьезно? – прохрипел тот. – Я же шутил! Я даже не драко… – его голос пропал в небе.

Дракон взмыл в воздух с Лехой, который бессильно болтался, как пыльцеман после рейда.

– Прекрасно, – буркнула девочка, хозяйка сарая. – А кто за сено заплатит?

Вдруг все стихло. Даже в ушах. Больше никто не кричал, не пинал, не обвинял. Только ветер. И пустота внутри.

Позже в деревне будут говорить:

Это был демон. Он сжег сарай, потом приручил дракона и забрал принцессу».

Или наоборот: принцесса приручила его, чтобы он сжег сарай.

Кто-то утверждал, что он поет на эльфийском. Кто-то – что у него был хвост.

А маленькая девочка, что пинала его под вилы, будет молчать.

Она-то знала: он был простым человеком.

Дракон поднимался все выше. Леха болтался между когтей, как потерянный багаж. Ветер хлестал по лицу, волосы – мокрые от пота и крови – прилипали к шее. Где-то под ним оставалась выжженная деревня, обугленные сараи, принцесса, девочка, и целая история, которую он бы хотел забыть еще до того, как она началась.

Леха больше не кричал. Ни на принцессу, ни на небо, ни на весь этот сгоревший фарс. Ему просто было все равно.

Он смотрел в серое небо. Там не было ни солнца, ни луны. Только бесконечная высь и чувство, что все пошло не так. Даже тишина здесь звучала, как издевка.

И впервые за долгое время его не бесила эта тишина.

Леха вздохнул – глубоко, хрипло, и почти по-настоящему.

– Интересно… – подумал он. – Как там кот.

Последний раз он гладил его у себя на диване, перед тем как вляпаться во весь этот фэнтезийный бред. Кот урчал, требовал корм и сваливал кружку с полки, если не получал его вовремя. Звали его Жмяк. Не потому что был мягкий – просто с первого дня Леха пытался имитировать нормальную жизнь и дал ему имя с душой. Или с усталостью.

И бабушка… та, что жила через стенку. Старая, ворчливая, но всегда оставляла у двери горячие пирожки и просила купить макароны. Жива ли? Справляется ли? Не осела ли тишина в ее квартире навсегда?

Он шел из магазина. Пакет тянул руку, в кармане гремела сдача.

В списке – чай, гречка, макароны. «Для бабки», – как он сам это называл.

Она всегда оставляла у его двери пирожки – и он отвечал ей вот так: крупа, молоко, печенье без сахара.

В ту зиму он поскользнулся на крыльце, и бабка кряхтя помогла ему встать.

– Ты, главное, не падай, Лешенька, – сказала она. – А остальное мы переживем.

Тогда он еще улыбнулся.

Не потому что все было легко. А потому что было кому что-то сказать.

Больше никто не называл его Лешенька. Его имя произносилось вместе с проклятием. С ненавистью. Может он и сам был в этом виноват, но он поступал также, как другие поступали с ним.

Где-то внутри Лехи шевельнулось нечто забытое. Что-то, похожее на заботу. Или на вину. Или на ту часть души, которую он давно сдал в аренду и забыл забрать.

Он закрыл глаза. Просто потому что не мог больше смотреть вниз.

Дракон летел. Леха висел. А где-то за краем горизонта, возможно, кто-то все еще ждал, когда он вернется.

Леха беззвучно пустил слезу.

Не рыдал, не стонал, не звал никого – просто одна капля. Теплая. Соленая. Протекла по щеке, оставила дорожку на пепельной коже и исчезла в ветре.

Он все время пытается вернуться.

С первого дня. С первого проклятого квеста. С первого идиотского свитка, где ему дали кость древнего лемура и загадку вместо дороги.

Он строил карты, собирал пророчества, договаривался, угрожал, даже верил. Временами – искренне. Он прошел пыльные тропы, дрался с культистами, спасал деревни, терпел бардов. Он швырял фаерболы не из злости, а потому что все остальное уже не работало.

И все это время – никто не помог.

Ни маги, ни короли, ни «просветленные». Только обещания. Только "путь", "знаки", "испытания духа". Никто не говорил, как вернуться. Потому что, кажется, никому и не нужно было, чтобы он возвращался.

Этот мир будто смеялся над его бедой.

Как будто его боль была шуткой. Его усталость – клише. А его желание уйти – сценарием для чужого развлечения.

Он отвернулся, уткнувшись лбом в коготь дракона.

Ни криков, ни злобы, ни сарказма.

Только тишина. Только горло, в котором ком. И чувство, будто его забыли еще до того, как он появился.

Он устал.

До глубины костей. До самых пальцев, цепляющихся за жизнь из принципа.

В этом мире его никто не понимал. И не пытался.

Ему не предлагали выбор. Не спрашивали. Не объясняли.

– Ты избранный, – сказали.

Просто поставили перед фактом. Как ведро у порога: бери и тащи. Ни "пожалуйста", ни "извини, что похитили из твоего мира". Ни даже "тебе, может, не хочется?"

А он не хотел. Ни пророчеств. Ни спасений. Ни ролей, написанных кем-то в пыльной башне с видом на сюжет.

Он хотел домой. К простым вещам: чай с лимоном. Радио на кухне. Дождь за окном. Коту на подоконнике.

А вместо этого – драконы, культисты, идиотские квесты и мир, который играет им, как карточкой в колоде. Без правил. Без цели.

Просто так.

Леха шмыгнул носом. Глаза были сухие, но внутри все кричало.

Он не герой, а просто человек. И никто этого, черт возьми, не услышал.

За долгое время Лехе не хотелось никого сжигать.

Не было злости. Ни огня в ладони, ни фаербола в мыслях. Даже язвительной реплики не осталось за пазухой.

Он просто хотел закрыть глаза.

И исчезнуть.

Не драматично. Не с героизмом. Без света, без грома, без пафоса. Просто – раствориться, вычеркнуться, уйти тихо, как затухающий костер в пустом лесу.

Он устал.

Так, что даже смерть казалась не концом, а отдыхом. Передышкой между чужими монологами и очередной загадкой, которую все равно никто не объяснит.

Никто бы не заметил. Этот мир не запоминает простых. Он любит символы. Избранных. Проклятых. А человек, который просто хочет домой, для них – ошибка в тексте.

И Леха устал быть этой ошибкой.

Он просто хотел покоя.

Глаза закрылись сами собой. Леха даже не почувствовал, как сознание покинуло его.

Глава 4: Суд с элементами насилия

Он проснулся.

К своему глубочайшему разочарованию.

Сознание подползало, как пьяный голубь – с боковой болью, с тяжестью в груди и с ощущением, что сегодня снова все пойдет через жопу.

Он попытался повернуться – зря. Камень под спиной был шероховатый, как совесть барда. Воздух – тонкий, влажный, с привкусом плесени и высоты. За решеткой – облака. Ни земли, ни улицы, ни шансов.

– Ну класс, – пробормотал он. – Башня. Закрытое помещение. Высота. Опять.

Он сел. Медленно, будто тело собиралось из обломков. Воздух в груди хрустел, как плохо уложенный матрас.

И тут дверь вскрылась с визгом, как будто кто-то ломал не замок, а логику сюжета.

На пороге стоял старик. В мантии. Лысый. Без охраны. С широко открытыми глазами и выражением лица «я вижу цвета, которых вы не видите».

– Ты! – указал он на Леху. – Я видел тебя во сне! Мы связаны!

Леха застыл.

– Нет. Нет-нет-нет. Только не это. Я просто спал. Ни с кем не связывался.

– Здесь… здесь проход! – заявил старик и побрел мимо, будто знал маршрут.

– Стой. Кто ты? – Леха встал. – Ты че, император?

Старик не ответил. Подошел к окну. Осмотрел горизонт. Вдохнул.

– Я прозрел, – выдохнул он. – Пора лететь.

– Ты че, дед? Не делай глупос…

Старик шагнул. Просто взял – и выпал из камеры. Вниз. В облака. В абсолютно смертельную бездну.

Молчание. Даже ветер будто подавился. Леха медленно подошел к решетке. Выглянул.

Пусто.

Ни тела. Ни крика. Ни эффектов. Только небо и ощущение, что сейчас сюда ворвутся люди в броне и спросят: “Куда вы дели его величество?”

– Блядь… – выдохнул Леха. – Да я даже ничего не делал.

Он отступил от окна, сел обратно, уставился в стену.

– Ну все. Сейчас объявят, что я его столкнул.

Он обхватил голову руками.

– Ладно… Может, это был не император. Может, это был просто очередной долбанутый.

– Надеюсь, – пробормотал он. – Потому что если опять на меня все повесят…

Он снова посмотрел на окно.

– …и ведь повесят же.

Он только собрался снова лечь, как за дверью раздался грохот. Шаги. Много. Бегут.

– Вот и все, – пробормотал он. – Сейчас влетят. С копьями. С приказом. С приговором.

Дверь распахнулась.

В камеру влетели трое – в броне, с мечами, с лицами, на которых было написано: "нам жопа, если мы не найдем его".

– Где он?! – крикнул один.

– Где Император?! – добавил второй, заглядывая под нары, в стены, в потолок.

Леха медленно поднял руки.

– Я не знаю, кто это. Он сам выпал. Я даже не трогал его. Он просто – БАХ! – и все! Облака, свобода, гравитация!

– ЧТО?! – стражник обернулся к нему. – Он… упал?

– Ну да! Выпал! Сам! Я вообще спал, понял?! СПАЛ!

Один из солдат подошел ближе. Осмотрел окно. Вздохнул.

– Опять…

– Что – опять?! – вспыхнул Леха.

– Император, – вздохнул стражник. – Он каждую неделю сбегает. Через чью-нибудь камеру.

– …что?

– Да он не настоящий, – махнул тот рукой. – Просто старый псих. Его все называют Императором. Говорит, что управляет снами. Утверждает, что нашел выход из мира через падение. Пять раз уже ловили. Один раз реально исчез. Потом вернулся.

– Вы… серьезно?

– Абсолютно. У нас даже табличка есть: "не выпускать Императора через западное крыло". А ты – новенький, тебя не предупредили. Бывает.

Леха долго смотрел на него.

Потом сел обратно.

– Ага. Хорошо. Я понял. Все нормально. Это просто я. Просто судьба. Просто башня. Просто псих, который вылетел из камеры, и все в порядке.

Он выдохнул.

– Я же говорил себе не просыпаться.

Стражники уже собирались уходить, но Леха поднял голову и хрипло спросил:

– Эй… А можно вопрос?

Один обернулся.

– Почему… ну, почему тюрьма на вершине башни? Обычно же наоборот – подвалы, цепи, сырость… вся вот эта подземная классика.

Стражник пожал плечами.

– Это летняя резиденция, – сказал он, будто это что-то объясняет.

– Летняя… что?

– Ну да. Принцесса сюда обычно приезжает отдыхать. Вон, смотри, ковер еще остался. Но в этом сезоне она решила, что “башня пустует зря” и велела переделать ее под изолятор.

– …то есть вы держите заключенных на высоте в тысячу метров, в помещении для отпуска?

– Не всех. Только особо опасных. И странных. И тех, кого некуда деть. Или, – он посмотрел на Леху, – тех, кто, например, бросил фаербол в королевского дракона.

– Один раз, – буркнул Леха. – Я один раз бросил. По приколу.

– Вот поэтому – верхняя камера. Ни решетки не открывай, ни сбежать, ни дожить. Очень удобно.

Леха немного помолчал. Потом, все еще сидя на полу, не глядя, спросил:

– А… эм… если он каждый раз выпрыгивает… как он, ну… выживает?

Стражник, уже почти у двери, замедлил шаг.

– А, это. Никто не знает.

– Что значит – никто?

– Ну, у него кости вроде как целые. Иногда.

– Иногда?

– Да. Один раз мы его нашли в корзине с бельем внизу – целый. Другой раз – в поле, среди коров, с трещиной в реальности и сыром в руке. Один раз – он появился обратно в башне, мокрый, с уточкой. Спрашивать бесполезно: начинает говорить про сны, рыб, и как все это связано с архитектурой.

Леха приподнял бровь.

– То есть вы просто… позволяете ему время от времени падать?

– Ну а что мы сделаем? Он все равно возвращается. Как кошка, только хуже.

Он сделал паузу, посмотрел на Леху.

– А ты не прыгай, если что. У тебя, судя по бумажке, иммунитета к гравитации нет.

Леха закрыл лицо ладонями.

– Бля… я в дурдоме на высоте. С охраной.

– Не с самой надежной, – пожал плечами стражник. – Но с прекрасным видом.

Шаги затихли. Дверь осталась приоткрыта.

Тишина в камере снова стала густой, вязкой, будто воздух ждал продолжения. Леха стоял, не двигаясь. Несколько секунд – просто впитывал происходящее.

Потом медленно подошел к решетке.

Облака внизу ползли лениво и бесшумно. Никакой земли. Никаких признаков, что кто-то вообще мог бы выжить после падения отсюда. Туман стелился слоями. Бесконечно серый. Бесконечно чужой.