Суперпустота

Герман, понятно, сомневался, что охранник вот прямо так, за здорово живешь, разрешит ему просмотреть видео вчерашнего дня, но надеялся, что найдет аргументы для этого – в крайнем случае можно припугнуть полицией – частная охрана очень не любит связываться с официалами. А еще можно тупо дать на лапу. Короче, как-то запись просмотреть. И тогда все станет ясно!

От этих мыслей у Германа даже немного поднялось настроение – и он, подойдя к служебному подъезду, энергично нажал на кнопку звонка.

Глава 5

РАСПАД

Полузнакомого охранника звали Морган. Герману, можно сказать, повезло, что сейчас была именно его смена. Все же тот факт, что они раньше общались, обещал поспособствовать успеху задуманного предприятия.

Морган, впустив Германа внутрь здания, и дождавшись, когда тот приблизится к его конторке-посту, расплылся в улыбке.

– Рад видеть, – сообщил он, лучась добродушием, а Герман подумал: от чего сможет защитить этот рыхлый, довольно пожилой уже человек, если, сообразно своей должности, ему вдруг придется действовать?

– У меня к тебе важное дело, – сразу же взял быка за рога Герман. – Из салона моего форда кто-то коробку стырил. Я, понимаешь, бросил ее на сиденье, а вчера прихожу вечером – нету. Вернее, я даже не заметил, что нету, пока не вспомнил.

– Стоянка не охраняется, – на всякий случай напомнил Морган, в его глазках забегало беспокойство. – А что там, в коробке?

– Не-не, – поспешил успокоить его Герман и натянуто улыбнулся. – Я ж не в претензии, сам виноват, что забыл машину закрыть. А в коробке очень важная мне вещь. Как память, понимаешь? Коммерческой ценности она не имеет. Вот мне и обидно – какому уроду потребовалось ее тырить?

– А я-то тут причем? – даже слегка обиженно проговорил Морган. Судя по всему, он был еще и туповат.

– Так ты меня можешь очень сильно выручить, – проникновенно проговорил Герман, прикладывая ладонь к груди. – У тебя же фронтальная камера все пишет. Если бы ты дал мне посмотреть, кто…

– А, вот ты про что, – Морган облегченно рассмеялся. – Так бы и говорил. Если бы ты знал, как тут скучно сидеть, пока рабочий день не начнется. Хорошо, что ты зашел. Хоть поговорить есть с кем.

– Да, отлично, – снова «резиново» улыбнулся Герман. – Так что насчет камеры?

– Надо – смотри, мне жалко, что ли? – неожиданно легко согласился Морган. – Только, сам понимаешь, я тебе эту запись не отдам. Любые дела с полицией только через главного менеджера. Я свое место терять не собираюсь!

– Никакой полиции, – заверил его Герман, про себя удивляясь, как легко удалось добиться желаемого. – Я исключительно для себя. Есть подозрение, что воришку я узнаю.

– Только на меня не ссылайся. Я ничего подтверждать не буду. Если спросят, скажу, что зашел ты ко мне просто так. Чаю попить.

– Клянусь, – заверил охранника Герман, – что твое имя я ни разу не упомяну. Могила, – и он провел двумя пальцами по губам, словно застегивал молнию.

– Садись вот сюда, прямо на стул, – Морган освободил место и принялся что-то нажимать на пульте, вмонтированном в стол. – Только осторожно, оно на колесиках, катается.

Герман послушно опустился на мягкое сиденье.

– Тебе с какого часа? – поинтересовался Морган.

– С начала. Ну то есть часов с четырех утра, если можно.

– Ага, – охранник снова нажал что-то на пульте, и на небольшом выпуклом экране, свисающем на кронштейне с потолка, появилась статичная картинка: часть участка стоянки, освещенная ночным фонарем. – Управление как на магнитофоне, – сказал Морган. – Пуск, пауза, перемотка.

Герман кивнул. На титре, отображающем часы, значилось: 3-46. Его парковочное место было пока пустым.

Герман нажал на «плей» и какое-то время тупо разглядывал ни на йоту не меняющуюся картинку (если не считать неспешно бегущего таймера).

– Мотай, – подсказал ему Морган и нажал на другую кнопку – по экрану побежали полосы, но и картинка существенно ускорилась, через пару секунд на парковку быстро въехал автомобиль. Герман поспешно переключил на обычное воспроизведение и какое-то время наблюдал сам за собой: вот он запарковал мустанг, открыл водительскую дверцу, выбрался из салона, осмотрелся, захлопнул дверцу обратно…

– У меня племянник есть – балбес-балбесом, – сказал Морган, стоя у него за спиной. На экран он даже не смотрел. – Не придумал ничего лучше, как купить домой ящерицу. Говорит, надо, чтобы какой-то питомец в доме жил. Психолог ему посоветовал. Представляешь?

– Угу, – буркнул Герман, а про себя подумал: знал бы ты про моего питомца. Он снова ускорил события на экране, но, после того как водитель мустанга исчез из кадра – ничего не происходило.

– И не какую-то там аквариумную ящерицу, – продолжал меж тем Морган. – А здоровенную такую, с полметра. Забыл название. И вот покормил он ее какой-то гадостью, которую ему в зоомагазине подсунули, а потом расчувствовался и решил погладить. А она его возьми – и тяпни за руку!

– Неужели? – машинально проговорил Герман, проматывая пленку – на тротуарах стали появляться первые прохожие, которые потешно ускоренно двигались: однако никто из них даже близко к мустангу не приближался.

– Ну. Племяш хотел на ящерицу наругаться, но та, как он подумал, раскаялась и стала к нему ласкаться. И смотрит на него так виновато-виновато. Рассказывает мне: куда я пойду, туда и она. Трогательно так, ему показалось.

Герман включил на еще большую скорость, теперь фигурки на экране стали перемещаться просто в сумасшедшем темпе, но ни одна из них явно не делала никаких противоправных действий.

– И что ты, думаешь, оказалось? – поинтересовался Морган и сделал трагическую паузу.

– Что?

– Так она оказывается за ним ходила, потому что ждала, когда он сдохнет! – охранник вдруг разразился глухим ухающим смехом. – Она так со всеми делает, укусит, яд впрыснет, и ждет, когда жертва копыта откинет. Умора. Пришлось ему в больницу идти, чтобы антидот ставить, представляешь?

– С ума сойти, – сказал Герман бе всякого выражения. Он уже начинал нервничать. Таймер на дисплее показывал 21-30, на экране начало темнеть, зажглись фонари, но никто к стоящему на парковочном месте мустангу за весь день так и не приблизился.

Герман чуть замедлил скорость, как будто это могло чем-то помочь. Он помнил, что пришел на парковку около одиннадцати вечера, значит преступники вот-вот появятся на камере. Он почувствовал, как у него учащенно забилось сердце и вспотели ладони. Прямо сейчас наступит развязка, и он увидит тех, кто… вот сейчас… вот-вот…

Циферки на экране продолжали сменять друг друга – 22-00 – 22-30 – 22-45…

Ничего. Никого. Ноль.

Герман дождался, когда в 23-04 он появился на экране собственной персоной и нажал на стоп. А потом посмотрел на Моргана.

– А вот еще случай был, – сказал охранник. – Пошла моя жена, значит, в подвал, в прачечную…

– Ничего нет, – перебил его Герман, кивая на экран.

– Нету? – переспросил Морган с трудом отвлекаясь от своего воспоминания. – А ты точно коробку эту в салоне оставил? Может, в другом месте где-то?

– Может в другом, – задумчиво протянул Герман, а потом с озадаченным выражением лица поднялся с кресла.

– Ты заходи, если что, – радушно предложил Морган, хлопая его по плечу. – Скучно, понимаешь, пока народ не придет. Так вот, насчет жены…

– Насчет жены давай в следующий раз, – теперь Герману стало уже не до вежливости. – Я опаздываю, если честно. Так что – в следующий раз.

– Валяй, – неохотно проговорил Морган и обиженно поджал губы.

***

Герман вышел на стоянку, глянул на припаркованный на «своем» месте мустанг. Машина блестела в свете фонаря дождевыми каплями, застывшими на железных поверхностях.

«Что же это получается? – недоуменно спросил он себя, направляясь сразу домой – сегодня забегать в «Лысый ёрш» настроения не было, – Если на парковке к машине никто не прикасался, то… то труп мне подкинули еще раньше? На предыдущей смене? Он попытался вспомнить все детали той ночи и никак не мог сосредоточиться. Оставлял ли он мустанг без присмотра надолго? Подтащить труп к багажнику, сгрузить его туда и ретироваться – на это надо ведь какое-то определённое время. Да и потом – преступники же не могли постоянно ездить за ним следом – уж что-что, а «хвост» Герман моментально бы «срисовал» на пустых ночных улицах. Получается те, кто подкинул ему труп, поджидали его в определённом месте? Знали, что он там появится? Может, они как-то связаны с Т-Карго? Стоп. О чем я?.. Труп никак не могли подкинуть мне раньше!»

Герман отчетливо вспомнил те ощущения, которые испытал, когда вытаскивал тело несчастной из багажника и взваливал себе на плечо. И как оно «переломилось» в пояснице. А значит… А значит труп был «свежим»! Если бы тело болталось в багажнике с его предыдущей смены – а это больше двенадцати часов! – оно бы неминуемо окоченело! Труп «застыл» бы колом, чего не наблюдалось даже близко! Но тогда… Черт возьми! Что тогда?!?

Герман ощутил, как на его лбу выступает испарина. Ему внезапно стало жарко, и он даже расстегнул на ходу плащ. Предутренний воздух лизнул его рубашку, слегка задубевшую от высохшего пота.

Мысли смешались. Герман словно бы пытался нащупать спасительный канат, натянутый в сплошном тумане. Стоит взяться за него рукой, и ты сразу сориентируешься в пространстве. Сообразишь, где низ, где верх – где право, где лево. Но такого каната не было.

У Германа перед глазами снова потешно забегали туда-сюда люди, двигающиеся на ускоренной перемотке. Они сновали вокруг, во всех направлениях, смешно перебирая конечностями. Они мчались по своим делам – глупым, никчемным, абсолютно бесполезным. Герман не осуждал их – презирал. Но не меньше, чем презирал себя – ведь он тоже являлся один из элементов этого суетливого сонма.

И в это мгновенье Герман, впервые за очень долгое время, вдруг подумал, что с ним, видимо, что-то не так. Что-то разладилось в его внутренностях, что-то надломилось, засбоило, и дальше процесс распада только усугубится. Разумеется, в том случае, если бросить все на самотек и не предпринять никаких шагов к исправлению ситуации.

Глава 6

КАТАСТРОФА

Поднявшись на свой этаж, Герман едва не столкнулся с «соседом»: тот самый старик-моряк из 16-го номера в эту минуту двигался во встречном направлении и как раз повернул за угол навстречу Герману.

– Э! – выдохнул старикан, притормаживая.

– А! – немедленно отозвался Герман, скрипнув подошвами по паркету и отклоняясь назад, чтобы не врезаться в соседа.

После настолько глубокомысленного обмена репликами, старик подозрительно воззрился на Германа. Лицо у бывшего моряка было сморщенное, изъеденное глубокими морщинами, глазки маленькие – близко посаженные, уши волосатые и оттопыренные. Редкие, жиденькие пряди на почти лысой голове старика прикрывала допотопная бескозырка с истершимся на тулье названием и обрезанными сзади ленточками.

– Дождь-то там? – скрипуче поинтересовался дедок (Герман даже не знал его имени), чтобы прервать неловкую затянувшуюся паузу. – Прошел али как? – и он сделал рукой неопределённый жест.

– Дождь-то прошел, – сообщил Герман неосознанно подстраиваясь под манеру говора соседа. – Но иногда еще каплет.

– Вот думаю, – пояснил бывший моряк, – брать зонт али нет. Не взял.

Герман скосил взгляд вдоль коридора, прикидывая как бы побыстрее отвязаться от этого дурацкого разговора, и вдруг заметил, что дверь 14-ой квартиры до сих пор приоткрыта.

– Слушайте, – неожиданно вырвалось у него, и он снова повернулся лицом к старику. – А вы никаких звуков накануне не слыхали? Ну, вчера ночью или сегодня?

– Звуков? – переспросил старикан и нахмурился, отчего его лоб сморщился складками еще сильнее. – По телевизору что ль?

– Да почему по телевизору? – разозлился на непонятливость собеседника Герман. – Звуков из других квартир!

Некоторое время бывший моряк не отвечал и изучающе смотрел на собеседника. Его маленькие глазки поблёскивали влагой.

– У меня слух того, – наконец проговорил он. – Не важный. Мне сын наушники подарил, с большими такими ушами, – старик произвел руками жест, будто надевает невидимые наушники на голову. – Чтобы не мешать никому громко телевизор слушать. Я провод от них в специальную дырочку в телевизоре втыкаю и делаю погромче. Красота. И я все слышу и соседев не беспокою! Поэтому, сам понимаешь…

– Ладно, – поспешно сказал Герман. – Тогда, может быть, видели, как по коридору перетаскивали кое-что. Вон в тот номер, – и он показал на четырнадцатый.

Старик склонил голову.

– А что там? – поинтересовался он.

– А пойдемте посмотрим, – неожиданно даже для себя самого предложил Герман. Почему-то ему требовалось удостовериться, что происходящее реально, а не плод его больного воображения. Старик-моряк являлся сейчас для него якорем реальности. Свидетелем, на показания которого можно было бы при случае опереться. Когда нечто странное наблюдает один человек – это очень трудно верифицируется, когда таких людей двое – совершенно другое дело.

– Зачем? – настороженно поинтересовался сосед, тоже переведя взгляд вглубь коридора.

– Да ничего страшного, там же открыто, – заторопился Герман, не давая собеседнику опомниться, и подхватывая его под руку. – Просто если это безобразие не убрать, то надо будет в администрацию пожаловаться!

– Какое безобразие? – переспросил старичок, однако же поддаваясь усилиям молодого соседа – тот уже вел его к приоткрытой двери четырнадцатого.

– Увидите! – многозначительно пообещал Герман, распахивая дверь квартиры пошире.

Потом они парой вошли в коридор и Герман нажал на выключатель. Вспыхнул неяркий свет.

– Сейчас, – сказал Герман старичку, продвинулся в сторону кухни и щелкнул выключателем и там. Свет немедленно залил пространство – старомодный кухонный гарнитур с навесными шкафчиками, пожелтевшую раковину, стол с прожженной сигаретами клеенкой, два трехногих табурета, стоявших на грязном, давно не мытом линолеуме и… И все. Никакого мертвого тела или следов его присутствия на полу не было.

Старичок тем временем, самостоятельно добравшись до кухни следом, с любопытством выглядывал из-за косяка межкомнатного проема.

Герман ошарашенно осматривал окружающую обстановку, полностью сбитый с толку.

– Чего тут? – подал свой скрипучий голос старик.

Герман зачем-то прошел к раковине и постучал по стене над смесителем; по ту сторону перегородки находилась его собственная кухня.

– Кран, что ли сорвало? – предположил дед-моряк. – Так не хлещет же.

– Исправили уже, – буркнул Герман первое, что пришло на ум. – Давайте, пойдемте… – и он направился обратно в коридор.

– Э-эх, грехи наши тяжкие, – тихо проговорил-пробормотал старикан, посторонившись и направляясь за Германом на выход.

***

В этот раз Спайдер хозяина встречал. Стоило Герману закрыть за собой дверь своей квартиры изнутри, паук резво выбежал, перебирая мохнатыми лапами, под притолоку коридора. Череп мрачно отсвечивал на его овальной спинке.

– Не до сантиментов сейчас, – сразу же предупредил питомца Герман, разоблачаясь и переодеваясь в домашнее. – Но, спасибо, что хоть кто-то мне еще рад.

Спайдер нерешительно «потоптался» на месте, а потом вслед за хозяином проследовал в единственную жилую комнату: Герман завалился на диван, закинув руки за голову, а паук, поразмыслив, спустился по стене и перелез на спинку, пружинисто замерев на противоположном крае.

– Если честно, – сказал ему Герман, полуприкрыв веки, – Рассказывать тебе байки у меня нет сейчас настроения. А если ты просто хочешь жрать, то так и скажи – дам тебе еды из пакета.

Спайдер при этих словах чуть приспустился по спинке вниз, но потом вернулся обратно.

– Дело в том, – продолжил монолог Герман, – что ни один алкоголик никогда не признается в том, что он – алкоголик. Я не уверен, но у душевнобольных, возможно, такая же ситуация. Что думаешь?

Спайдер не двигался, припав своим черным брюшком к велюру обшивки.

– Слушай, а может тебя нет? – поинтересовался вдруг Герман, открывая глаза, и чуть приподнимаясь на локте. – Ты странная иллюзия этого призрачного мира? И я – иллюзия. А?

Паук не отвечал и Герман протянул в его сторону руку – и тут же Спайдер резво перебежал на стенку и для безопасности чуть поднялся по ней вверх.

– Да я же шучу, – притворно засмеялся Герман, – Трусишка! Пошли, дам тебе перекус.

***

На кухне Герман извлек из-за холодильника раскрытую пачку с паучьим кормом, что ему недавно всучили в зоомагазине. Не то, чтобы Спайдер хорошо это жрал, но Герман все равно подсыпал ему понемногу в угол, и через какое-то время корм исчезал. Так и сейчас. Герман скомкал грязный обрывок газеты, застелил новый, насыпал туда из пачки сероватый неоднородный порошок. Спайдер по пути в кухню куда-то смылся, впрочем, он никогда и не проявлял выраженного интереса к данному меню. Видимо хомячил порошок по ночам, когда хозяина не было дома.

Герман приоткрыл створку шкафа под раковиной и выбросил скомканный кусок газеты в полиэтиленовый непрозрачный пакет. В темной нише, до самой стены уже стояли такие пакеты, завязанные сверху. В доме не имелось мусоропровода, а таскать мешки с отходами до помойки, что находилась в соседнем квартале, Герману было лень. Поэтому он просто составлял заполненные мешки в эту нишу – вроде бы пока не пахло и не подтекало – и ладно. Не его же личная квартира, в конце концов.

И только он разогнулся, собираясь ополоснуть руки под краном, как услышал за стенкой новый звук: шуршание и поскрёбывание. Негромкое и отчетливое.

Герман замер, надеясь, что от этого оцепенения звук прекратится, но этого, естественно не произошло – поскрёбывание только усилилось.

Герман в смятении уставился на стенку: что за наваждение?! Они же с соседом пять минут назад были на той кухне и собственными глазами видели, что там никого нет! Даже мертвеца кто-то унес. Кто там, черт подери, скребет? Мышь?

Герман приложил ладонь к перегородке в том месте, где, по его мнению, звук слышался отчетливее и уловил на коже мелкую-мелкую вибрацию.

«С чем такое можно сравнить? – подумалось ему. – Если только тот самый мертвец вернулся и проводит с силой своими обломанными ногтями сверху вниз по стене: х-р-р-р-р-р… х-р-р-р-р… И снова: х-р-р-р-р-р…»

В этот момент Герман ощутил бешенство.

«Мало того, что инкогнито-арендодатель берет с меня за проживание неадекватные бабки, – на предельном градусе возмущения думал он, – так еще и не может обеспечить нормальные условия для проживания! Да, это, конечно, не постоялец с перфоратором, но меня достают любые ненадлежащие звуки! Особенно после того, как я, мать вашу, совсем недавно закопал неизвестный труп в лесу! Который непонятным образов попал в багажник моей машины! А тут еще и это».

Кипя от злости, Герман решил действовать немедленно. И плевать на последствия. Он поспешил в прихожую, нацепил на ноги тапки, распахнул входную дверь и направился к номеру 14.

Но когда Герман машинально взялся за ручку соседнего номера с явным намерением проникнуть внутрь и прекратить наконец-то ужасно раздражающей его беспредел, он понял, что это ему не удастся. Никакого приоткрытого зазора в этот раз между дверью и косяком не было. Мало того – замок оказался заперт. Герман энергично подергал ручку вверх-вниз – безрезультатно – и, приходя во все более взвинченное состояние, с острасткой забарабанил в дверь кулаком.

– Эй! – заорал он и еще два раза – с паузой – ударил костяшками по створке. – Открывайте!

Но за дверью ничего не происходило. В ответ на его бой не раздавалось никаких шагов, не доносилось ни приглушенных возгласов, ни любых других звуков, свидетельствующих о том, что квартира обитаема. Разумеется, не слышал Герман и никаких шорохов и скрипов: хотя то самое поскрёбывание могло до его нового местоположения попросту «не долетать».

Герман потоптался у двери минуты две, но за это время ничего существенно не поменялось. И ни с чем поплелся обратно в свой номер – не ломать же чужую дверь, в самом деле!

Вернувшись в свою кухню, Герман в крайнем раздражении принялся готовить себе раствор чонки. Война войной, угрюмо подумал он, а лекарство по расписанию. Не хватало еще, чтобы меня, вдобавок ко всему, скрутило из-за старой болячки.

***

До какого-то момента все шло относительно штатно. Герман выпарил содержимое очередной ампулы над огнем. Затянул осевшую в верхнем сосуде взвесь в шприц, пшикнул, выгоняя воздух, посмотрел на плавающие в жидкости хлопья.

Кажется, у него немного тряслись руки. Немудрено после ночных «приключений» и выводящего из себя утреннего поскрёбывания.

Герман, как обычно перед инъекцией попытался абстрагироваться, вспомнить какой-то приятный, безмятежный эпизод из своей жизни. Чаще всего в такой момент он извлекал из памяти отголоски детства: рыжий от выгоревшей травы берег маленькой речушки. Ленивые ленты водорослей, томно покачивающиеся на слабом течении; стайка мальков, которые рассыпались, стоило поднять руку над водой. Или ярко-желтую скирду свежесрезанного сена – отчаянно пахнущую заканчивающимся летом…

Герман открыл пошире рот – укол он сегодня собирался сделать в нёбо, с правой стороны – и сосредоточился. Но память неожиданно не послушалась: подсунула ему странное, нехарактерное воспоминание – он сидит в салоне самолета – в мягком кресле с откидывающейся спинкой, у самого иллюминатора. Салон почти заполнен, пассажиры, устраиваясь на местах, негромко переговариваются. Двигатели самолета еще не включены – маленькому Герке прекрасно видно лопасти винта, приделанные к смешному обтекаемому коку-набалдашнику – они недвижимы. Но в салоне явственно ощущается предчувствие полета, Герка даже слышит тихий-тихий тоненький свист, и ему кажется, что это свистит напряжение в проводах самолетной электросети.

Герке немного страшно, но больше весело и любопытно – он еще ни разу не летал. Почему-то он уверен, что сейчас увидит главного летчика – командира воздушного судна. Для него – этот человек – Бог. Герка даже представить себе не может, какой подвиг надо совершить, чтобы тебе доверили целый настоящий самолет! И сколько надо учиться, чтобы знать в какой последовательности нажимать кнопки в кабине и крутить руль, который, он уже знает – называется штурвал. Так вот, Герка уверен, что летчик должен пройти через салон, посмотреть, все ли нормально, все ли пристегнулись неудобными широкими ремнями с алюминиевой пряжкой-замком. Поэтому Герка ждет…

Герман, ввел кончик иглы под наружную часть нёба. Сейчас будет не до воспоминаний. Сейчас мозг заполнит громкий хруст, ударит в уши изнутри, взрывая мир, заставит сжаться в пульсирующий колючий шар, обмотанный ржавый проволокой. И из него – из шара – вырвется на свободу отчаянный и неизбежный струп адской боли.

Герман надавил на шприц снизу-вверх – и через толстую иглу ощутил, как предательски трясется его рука, видимо, произошедшие события и неуместное воспоминание и вправду выбили его из колеи.

Герман ввел иглу поглубже – в этот миг его нутро оцепенело от болевого шока – и стал давить на поршень. И в тот же самый момент из-за стенки над раковиной послышался громкий удар. И сразу же еще один. Кто-то бил в стену кувалдой. Или… Или кого-то били об стенку головой.

Бум-м-м-м! Бум-м-м-м! БУМ-М-М!!

Герман инстинктивно вздрогнул при первом ударе, а при втором непроизвольно сделал крайне неловкое движение рукой – той, что давила на поршень шприца, – и игла, неприятно хрустнув, переломилась у него во рту на две части.

Герман – еще до конца не осознав, что произошло, вначале ощутил горькую горечь – часть раствора вылилась обратно на язык. С захолонувшим сердцем он полез «свободными» пальцами в рот, который пришлось раскрыть еще сильнее, у него едва не свело нижнюю челюсть. Пальцы, пачкаясь в слюне и – кажется – крови, нащупали сверху обломок иглы – он, как заноза, торчал из верхнего нёба. Герман попытался ухватить его, чтобы вытащить, но выступающая часть была слишком мала, подушечки пальцев лишь мокро скользнули по отростку.

Герман судорожно вытащил руку изо рта – к горлу снизу подступил рвотный спазм.

Он с ужасом воззрился на другую руку, все еще сжимающую основание шприца. Раствор был выдавлен из него где-то наполовину. А игла отломилась почти у самого основания – это значило, что большая ее часть находится сейчас… Где? У него в мозгах?!

Герман гулко, болезненно сглотнул заполнившую его рот ужасно кислую слюну (вместе с кровью?), продолжая бороться с рвотным позывом. При этом ему показалось, что глотательное движение загнало иглу еще сильнее.

Он, почти в полуобморочном состоянии, снова полез пальцами в рот. Нащупал край иглы и понял, что оказался прав в своих самых худших предположениях: теперь сломанная иголка выступала сверху едва ли на миллиметр. Он снова попытался ее ухватить —безрезультатно. Тогда он попробовал еще раз. И еще. И только тут понял, что удары в стену из соседской кухни давно прекратились.