Суперпустота

ОБМАН

Вконец обессиливший, Герман сидел на полу кухни, облокотившись спиной на стену. По вискам у него стекали две дорожки пота. Рубашка на спине тоже промокла насквозь. Рядом, на грязном линолеуме валялся шприц с остатками чонки и сломанной у основания иглой. В глазах Германа застыло отстраненное выражение. Боль, как ни странно, ушла – видимо, попавшей в его мозг части раствора хватило для активации анальгетика. Герман ощущал лишь опустошение, все внутренние органы будто бы стали невесомыми. По инерции, он все еще лазил рукой в рот – через какие-то промежутки времени, находил уже едва определяемый на ощупь обрубок иглы, поглаживал его, но и только. И представлял как выглядит стальная игла, застрявшая в его голове, изнутри. Он никак не чувствовал это инородное тело. То ли из-за порции обезболивающего, то ли из-за того, что в мозгах нет нервных окончаний. Нет, ведь?

Первым позывом, после того как Герман обрел способность хоть немного связно соображать, – было, естественно, вызвать неотложку. Он даже взял в руку свой телефон, но, поразмыслив, отложил его. Как он объяснит наличие у него нелегальной чонки? Как объяснит самоинъекции в антисанитарной обстановке? Да и в квартире у него бардак: грязно, не прибрано. Иглу у него вряд ли вытащат прямо тут. Повезут в больницу, положат в стационар. А там или переведут в психушку или сдадут копам. И чонку реквизируют, конечно. А ему что останется – пускать слюнные пузыри от курса тюремного галоперидола? Нет! Нет!

Герман, сидя у стены, в очередной раз залез в рот и потрогал едва прощупывающейся кончик отломанной иглы.

Сильно хотелось спать. Как всегда после инъекции, пусть и не до конца осуществленной. Глаза слипались. Герман периодически моргал, но это мало помогало, пространство перед его взором размывалось все сильнее.

Кажется, пришел Спайдер. Выдвинулся из-за плинтуса, чуть приблизился, пружинисто покачиваясь на своих мохнатых лапках. Череп на его спинке почему-то фосфоресцировал.

Герман снова моргнул, с трудом разгоняя влажную размытость.

«Паутина, – подумалось ему. – Я в чертовой паутине…»

В глазах защипало.

Герман, кряхтя, и опираясь на косяк, с трудом поднялся на ноги, пошатываясь проследовал к своей кровати. Рухнул на нее ничком, не раздеваясь. Смежил налившиеся тяжестью веки.

«Если будет болеть, когда проснусь, – лениво подумалось ему, – то вызову скорую, а если…»

Он захотел еще раз нащупать конец иглы в своем нёбе, открыл рот, но рука не послушалась. Пальцы лишь рефлекторно шевельнулись, но и только.

Герман провалился в зыбкий, холодный, всепоглощающий сон.

***

Проснувшись, Герман долго не мог понять, где он и что он. А потом воспоминания нахлынули потоком, привнеся внутреннюю дрожь. Герман сразу же полез пальцем в рот, нащупал бугорок на верхнем нёбе. Ранка уже зарубцевалась неприятно твердым шрамом, Герман чуть надавил, пытаясь нащупать кончик обломанной иглы, но не смог. То ли иголка во время сна еще больше вошла в его мозг, то ли вокруг ее кончика образовался тот самый плотный рубец.

Герман вытащил обслюненный палец и вытер его о рукав рубашки – он ведь даже не разделся перед тем, как отключиться.

Он замер и прислушался к своим ощущениям – вроде бы ничего не болело. И в голове тоже, несмотря на застрявшую там иглу. Тогда, закряхтев, он встал с кровати и направился в душ.

***

На улице начинало темнеть – оказывается, он проспал больше обычного. Сейчас Герман уже облачился в «рабочую» форму – джинсы с дырками на коленях, футболка с легкомысленным принтом на груди («Я – свободен»), ветровка.

Прежде чем выйти, он отогнул край занавешенного зеркала на трюмо. Герман ненавидел свое отражение, поэтому все имеющиеся зеркала в его квартире были укрыты плотной непрозрачной тканью. «Покойник в доме!» – неоднократно шутил он, обращаясь к Спайдеру. Паук принимал такие шутки благосклонно. Снимал «маскировку» с зеркал Герман лишь по необходимости, когда требовалось оценить свой вид перед выходом, как сейчас, или, например, чтобы побриться в ванной.

До первого заказа оставалось еще полтора часа, поэтому можно было особо не торопиться.

Не найдя в своем отражении ничего предосудительного, Герман вновь «зашторил» зеркало. Удивительно, но последствия утренней катастрофы с инъекцией после пробуждения почти не ощущались. Герман мог трогать языком затянувшийся бугорок на верхнем нёбе, но не испытывал никаких болезненных ощущений: будто бы обломок игры вошел в кость, лишенную нервных окончаний.

«Подождем до завтра», – решил Герман. Понятно, что обращаться в больницу по-прежнему крайне не хотелось. Герман попросту боялся показывать свою рану: при этом ведь не избежать расспросов. И потом, вдруг его запрут в палату, например для подготовки операции по извлечению инородного тела? И он будет лежать в отвратительно пахнущей больницей пижаме и пялиться в небрежно белёный потолок. А на него осуждающе будут глядеть другие психи – соседи-обитатели железных скрипучих коек. От такой картинки Германа передернуло. «Нет уж, в больницу – только в крайнем случае, – утвердился он в своей мысли. – Будем надеяться, что обойдется и так… Носят же ветераны боевых действий осколки внутри тела и ничего. А сломанные кости и вовсе металлическими штифтами стягивают…»

***

Мустанг стоял на месте как игрушка. Подсвеченный ночным фонарем, форд блестел, словно натертый полиролью. Машина своими хищными обводами всегда радовала глаз Германа. Подходя к стоянке, он невольно залюбовался техническим совершенством дизайна этой модели; обладание таким раритетом грело душу, и Герман, в который уже раз, подумал, что никогда не расстанется со своим железным другом по своей воле.

Он разблокировал дверь ключом, потом проверил багажник и сел на водительское место. Ожидая пока прогреется двигатель, Герман прикидывал чем заняться – до первой «ходки» оставалось еще пятьдесят минут.

Он решил перекусить. На улице Роз имелась неприметная круглосуточная забегаловка, в которую Герман иногда захаживал – как правило он был в этот момент единственным посетителем. Вот и сейчас не мешало бы пропустить стаканчик кофе перед очередной рабочей сменой. Герман мягко нажал на акселератор – мустанг радостно зарычал, отзываясь скрытой в его движке мощью.

***

Она стояла на обочине в очень неприметном месте, на пустыре – вокруг не имелось даже домов – лишь водосточные каналы-кюветы по обе стороны дороги и дальше – чисто поле. Это были задворки городской свалки; проезжая мимо, Герман прикрыл окна, чтобы не впускать в салон сладковатый смрад разложения, который окутывал мусорный полигон. Он уже почти миновал неприятный квартал, оставалось повернуть на виадук и въехать в Южное раздолье – так назывался район, в котором располагалось ночное кафе. И тут в свете фар вдруг и возникла эта девушка – с безнадежно поднятой вверх рукой.

Герман по инерции проскочил мимо нее, потом вдруг внезапно – по наитию – снял ногу с газа. Вообще-то он никогда не подвозил попутчиков – его непреложное правило! – но тут…

Герман нажал на тормоз и дождался, когда мустанг полностью замедлит ход. А потом, найдя в зеркале заднего вида едва различимый на обочине худенький силуэт, дал задний ход.

***

Она была обыкновенной – действительно худой, плоской, да и не очень-то красивой. Пока она голосовала на дороге – явно продрогла, девушку потрясывало, а ее губы отчетливо посинели. Герман включил печку посильнее на обогрев. Ночная пассажирка устроилась на сиденье сгорбившись, и сложив руки крест-накрест на груди.

– Сейчас согреетесь, – пообещал ей Герман, сворачивая на виадук. Девушка попросила подбросить ее до заправки – как раз неподалеку от кафе – по пути.

Пассажирка кивнула.

– А как вас зовут? – поинтересовался Герман, недоумевая, что напропалую нарушает свои «правила» одно за другим – обычно он никогда не заговаривал первым в подобных ситуациях. – Не страшно одной так путешествовать?

– Я не путешествую, – наконец отозвалась пассажирка, голос у нее неожиданно оказался низковатым, с хрипотцой, – так случайно получилось.

– Я к тому, что можно было вызвать такси, – попытался пояснить свою озабоченность Герман.

– Такси, – хмыкнула девушка.

И Герман замолк. Понял, что его нечаянная спутница не настроена к светским беседам. Ну и ладно. Он тем более не настроен.

Девушка тем временем заелозила ногами, Герман непроизвольно скосил взгляд.

– Туфли дурацкие, – виновато пояснила подобранная, – новые, мозолят спасу нет, ноги горят. Можно, я пока разуюсь?

Герман пожал плечами, мол, да без проблем. Девушка задвинула снятую обувь поглубже, в конец полика. На ногах у нее были чистые белые носки.

***

После того, как Герман без приключений высадил девушку неподалеку от заправки, он передумал ехать в кафе. Потому что в его душу внезапно въелось некое беспокойство. Ему вдруг показалось – до болезненной одури, – что происходящие с ним события – некий изощренный обман. Не то, чтобы сон, а какая-то наведенная галлюцинация. Слишком уж много странностей набралось в общей сложности за последний совсем незначительный отрезок времени. Разве так бывает в реальности? Он попытался проанализировать и как-то связать последние события в непротиворечивый логический ряд. И ничего не получилось. По отдельности эпизоды еще имели некое возможное объяснение, но вот все вместе никак не укладывались в прокрустово ложе причинно-следственных связей.

Герман решил вернуться к виадуку и повернуть на нем в другую от свалки сторону – это направление дороги вело за город. К тому самому пяточку, на котором… За которым – тот самый лес.

Герман нажал на газ. Мустанг, рявкнув мотором и набирая ход, помчался по шоссе: железной стрелой протыкая ночную тьму и расплываясь в ней двумя мутными огоньками задних габаритов.

Глава 7

ЛЕС

Герман стоял возле машины, опершись задом на капот, и курил. Ему требовалось сосредоточиться. Он поглядывал на недалекую стену леса – черное пятно в черном пространстве. Ночь выдалась безлунная, и тьма жадно поглощала любое неосвещенное пространство. Герман вырубил фары мустанга, но оставил габариты: и теперь лампочки тускло ограничивали расплывающийся в темноте контур автомобиля.

Герман глянул выше – в сторону неба: там, время от времени возникали розоватые сполохи – зарницы, которые если что-то и освещали на мгновение, то мутные клубящиеся облака. А, может, это сверкали молнии, но грозой не пахло. И грома не было.

Герман докурил, выбросил бычок, который, роняя короткие искры, прокатился по асфальту пятачка.

Потом раскрыл водительскую дверцу, выключил габариты, прошел к багажнику, поднял крышку, достал из черного нутра лопатку и фонарик.

Какой бы нелепой не была мысль о том, что история с трупом в багажнике ему приснилась, Герман решил с ней разобраться самым кардинальным образом. А именно – сходить на место захоронения и удостовериться, что все произошло с ним в реальности.

Когда он проник за стену леса, подсвечивая под ноги фонариком, поблизости тоненько вскрикнула ночная птица. Мрачные деревья, обступившие Германа, напоминали сейчас живой лабиринт. Лабиринт, в котором есть вход, но нет выхода. Герман зябко передернул плечами п покрепче сжал лопатку в руке.

«Преступник всегда возвращается на место преступления!» – мелькнуло у него, и он досадливо сморщился от избитости фразы.

Тот самый овражек, несмотря на тьму, он нашел довольно быстро: сомнения отпадали – Герман прекрасно помнил приметную, склоненную к земле иву, и могучий коренастый дуб неподалеку. Об один из выпирающих из земли корней он в прошлый раз споткнулся.

«Да, я здесь определённо, был, – мысленно подтвердил Герман. – Оспаривать данный факт – значит, обманывать себя… Но… С какой целью? Возможно, я находился в некоем расстройстве. Бродят же лунатики по крышам… Если, судя по камере, в мой багажник никто труп не клал, как он мог оказаться тут, зарытым в землю?..»

Герман стал светить фонарем вниз, пытаясь отыскать следы свежеразрытой земли, но это ему не удалось. Хотя трава и дерн в некоторых местах выглядели подозрительно.

Тогда он, ориентируясь по кустам, отыскал самое подходящее место, и, выдохнув, вонзил штык лопаты в почву.

Потом скинул с плеч ветровку, повесил ее на торчащий сучок и принялся копать.

Минут через десять он с некоторым облегчением понял, что никакого трупа в земле нет. Герман углубился в грунт уже сантиметров на тридцать, но ничего похожего на… И тут полотно наткнулось на что-то существенное. Герман понял это интуитивно и его немедленно словно пронзило электрическим током. На висках выступили щекотные капельки пота.

Герман посветил фонариком – ничего толком не видно. Копнул еще – там что-то было! Штык лопаты упруго натыкался на преграду.

Герман суетливо, чтобы быстрее с этим покончить, принялся обкапывать участок.

Когда он следующий раз посветил в яму, то едва не отпрянул: из толщи земли торчала человеческая нога. Остальная часть тела оставалась пока под землей, но никаких сомнений или двояких толкований больше быть не могло: под ивой кто-то закопал относительно «свежий» труп.

У Германа перехватило дыхание. На какие-то секунды он замер над зловещей ногой нелепо согнувшись.

Получалось – все правда. И мертвое тело, волшебным образом материализовавшееся в его багажнике – явь. Не злой розыгрыш и не обман больного подсознания.

Герман очнулся от ступора и еще раз посветил на обнажившуюся конечность.

«Но погодите-ка», – сказал он себе, холодея спиной. А потом присел на корточки и, внутренне содрогнувшись, отлепил ком земли от подошвы ботинка мертвеца. Посветил еще, разглядывая обувь с разных ракурсов.

А разве у убитой на ногах были ботинки?

Точно – нет. Носки. Белые чистые носки – он ведь еще сразу же отметил для себя, что она не шла в них по земле, иначе они бы запачкались. Но… Что за?..

Герман установил фонарик на край ямки и принялся разгребать землю вокруг, иногда помогая себе лопатой. Погребенное тело постепенно «обнажалось». Показалась вторая нога – тоже в ботинке, потом стало возможным разглядеть брюки из какой-то грубой ткани – явно не женские.

Но Герман не успокоился, пока не откопал труп где-то на три четверти – присыпанными землей теперь оставалась лишь часть плеча и голова – но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы удостовериться уже стопроцентно – это труп мужчины. Ничего общего не имеющего с мертвой девушкой, оказавшейся в багажнике его мустанга прошлой ночью.

– Так… – Герман разогнулся над разрытой могилой. Он тяжело дышал от проделанной работы, по мышцам расползался противный мелкий тремор. В сознании плавал туман.

Чем дольше Герман смотрел на жуткие останки, криво подсвеченные лучом фонаря, тем большее его охватывало смятение.

«Да что со мной происходит? – вот единственная разумная мысль, которая обжигала его сознание. – Какие-то фокусы. Галлюцинация…»

Герман несильно пнул по грязному ботинку мертвеца. Нога трупа дернулась, от каблука отвалился небольшой пласт грязи; кроме того, от движения осыпалась часть склона отрытой ямы. И там…

Герман гулко сглотнул и стремительно нагнулся, чтобы поправить фонарик, и осветить то самое место. Осыпавшийся со склона грунт обнажил скрюченный пепельного цвета палец.

С захолонувшим сердцем Герман смотрел на этот самый палец и ему уже начинало казаться, что палец зовет его, подманивает, шевелится.

Но это, разумеется, было лишь игрой его воспаленного воображения.

Герман недоверчиво приблизился к новой страшной находке, отколол штыком еще часть грунта сверху – теперь из-под рыхлого дерна выпала целая рука – тонкая, мертвенно-бледная и, несомненно – женская.

ЛАГРАНЖ

Герман посмотрел на часы, вмонтированные в торпедо, и взялся за ручку двери. Раскрыл ее, выбрался из мустанга на воздух. Никакой ошибки быть не могло: других шлагбаумов поблизости не было, а на углу ближайшего здания, похожего на серую коробку, отчетливо выделялась табличка с названием улицы и номером. Именно эти координаты он получил для передачи очередной посылки. Однако прошло уже двадцать минут «сверху», а никто к шлагбауму не подходил.

На улице этой ночью гулял ветер. Герман сразу же ощутил на своей щеке злые порывы. Он еще раз осмотрелся по сторонам, глянул вверх – на беззвездное, прикрытое снизу тучами небо – и полез в карман ветровки за сигаретами.

Пятачок перед шлагбаумом освещал хилый фонарь. Свет раскачивался от ветра, выхватывая то часть газона с сухой пожухлой травой, то, присыпанную мелкой крошкой аллею, примыкающую к дороге. Герман ссутулился, отворачиваясь от порывов, щёлкнул укрытой в ладонях зажигалкой – прикурил.

По регламенту, если клиент не приходил на место передачи посылки, следовало подождать полчаса сверх установленного времени, и до конца смены возвратить товар отправителю. Все бы ничего – Герману было абсолютно плевать на разиню-опоздавшего, но коробку он получил не в распределительном центре, а на «полевой точке»: понятно, что отправитель давным-давно ее покинул, и кому теперь прикажете возвращать посылку?

Герман зло затянулся и бросил взгляд через стекло дверцы на заказ, валявшийся на пассажирском сиденье. В этот раз там лежал скорее футляр, чем коробка. Длиной с полметра и сантиметров пятнадцати в диаметре. Что там могло быть внутри, Герман даже не хотел представлять.

Ему хватало и своих проблем. Теперь вот еще придется как-то укладывать в голове лесной инцидент. Герман намеренно поставил себе на этот эпизод психологический внутренний блок: он проанализирует ситуацию позже, в спокойной обстановке. Сейчас следует не суетиться и закончить, как ни в чем ни бывало, свою смену. Но как тут закончишь, если гребанный получатель не явился за заказом?!

Герман сделал еще одну затяжку и выкинул дотлевшую до фильтра сигарету. Провел языком по шишечке на верхнем нёбе. Потом резко распахнул дверцу, сел за руль, включил двигатель и фары.

От контрольной отсечки прошло двадцать девять минут. Герман подхватил смартфон и еще раз попытался отправить сообщение «в центр», что сделка не прошла из-за «кода 02» (получатель не явился), и снова у него это не получилось – теперь еще и сеть работала нестабильно.

Тогда Герман зло «воткнул» первую и дал по газам – мустанг, взвизгнув на гравии шинами, с коротким заносом развернулся и, выровнявшись, стал быстро удаляться от стоянки со шлагбаумом.

***

Распределительный центр Т-Карго снаружи казался безжизненным. Над дверью служебного вагончика горела тусклая красная лампочка, а окна были темны. Не светил и прожектор, расположенный на столбе у закрытых железных ворот, прикрывающих въезд на складскую территорию. Перед ними, раскорячившись и загораживая часть дороги, стояла огромная темная фура, В кабине тягача также не наблюдалось признаков разумной жизни; видимо, дальнобойщик дрых без задних ног.

Герман объехал выступающий на встречку зад прицепа и тормознул у «офиса».

Выбрался из мустанга, подхватив футляр-коробку и легко взбежал по крыльцу.

***

Дежурный менеджер даже не делал вид, что не спит. Он сладко похрапывал в конторке, составив четыре стула вместе и укрывшись, как показалось Герману, отцепленной от гардины шторой. Верхний свет не горел, возле управляющего пульта стоял ночник, мерцания которого хватало лишь на создание таинственной атмосферы, а никак не на освещение помещения.

Герман приблизился к стойке и зачем-то постучал костяшкой пальца по прозрачной плексигласовой перегородке.

Менеджер не прореагировал.

– Кхе, кхе, – деликатно кашлянул Герман.

– А? – не просыпаясь сказал менеджер, потом, закряхтев, повернулся под шторой и наконец разлепил глаза, подслеповато щурясь.

– Доброе утро, – с почти неуловимой иронией поздоровался Герман.

– А? – снова спросил менеджер. Потом окончательно проснулся, сел на одном из стульев; одеяло-штора соскользнула на пол.

– У меня отказ из-за неявки. Товар с полевой точки, – с готовностью пояснил Герман, демонстрируя в руке футляр, перемотанный фирменным скотчем.

– Так заявку надо отбить на возврат, – менеджер потер рукой вначале один глаз, а потом другой.

– Я в курсе. Но приложение глючит.

– Без заявки не могу принять.

– И куда мне ее девать?

– Ждать, пока заработает программа.

– Так она, может, до утра не заработает. Если опять магнитная буря.

– А я-то че? – пожал плечами менеджер и зевнул.

– Так давайте я вам ее оставлю, – Герман помахал футляром.

– Зачем? Не надо. Или через заявку или начальнику смены. А он утром придет.

– Во сколько?

– В девять, как обычно. Если не опоздает. Могу вам бланк заявления дать, чтобы вы заранее заполнили, утром приедете и все сразу сдадите. Если приложение не заработает.

– Черт знает что! – Герман не смог унять раздражения.

– Не я же правила придумываю, – обиженно шмыгнул носом менеджер.

***

Герман сделал еще два рейса, которые не принесли, к счастью, никакой новой нервотрепки. Невостребованная коробка-футляр так и болталась между сиденьями все это время. В начале четвертого часа ночи, он, проезжая по северному пригороду, вдруг приметил проступающее в ночи неоном полузнакомое название и сбросил скорость.

«Лагранж, Лагранж, – где-то я слышал это название, размышлял он, пока его вдруг не осенило – не слышал, а видел!»

Это название было написано на бейдже, который он вытащил из джинсов той несчастной мертвой девушки. Наташа из Лагранжа. И какие-то цифры еще. Но какие именно, он вспомнить не смог, бейджик остался в кармане оставленного дома плаща.

Герман развернул мустанг на пустой магистрали и направил машину к промелькнувшей неоновой вывеске, которая уже скрылась за углом ближайшего дома.

***

«Лагранж» оказался стандартным придорожным мотелем. На парковке приткнулось несколько легковушек, впрочем, большая ее часть была свободна.

Герман без труда пристроил свой мустанг. Под вывеской над козырьком крыши, горела еще одна, поменьше – «24/7 Добро пожаловать». Герман вышел из машины, поднялся по ступенькам и потянул за ручку наполовину стеклянной двери – тоненько звякнул колокольчик.

Внутри оказалось светло и на удивление опрятно. Аккуратная конторка портье, мягкий, уютный диванчик для посетителей, по углам – какие-то декоративные деревья в пузатых кадках. На косяке над стойкой – плоский телевизор, повернутый экраном вбок. Правда, за самой конторкой было пусто.

Герман подошел поближе, заглянул вглубь, за стойку – никого.

«Ш-ш-ш-ш…» – раздалось сверху. Герман машинально поднял взгляд на экран: по нему пробежала рябь, которая, собственно, и «шипела», потом по изображению поплыли горизонтальные полосы и кадр, мигнув, наладился. По взлетке шел на разбег большой пассажирский самолет. Съемка выглядела как любительская, неизвестный оператор держал камеру неуверенно, она подрагивала, отчего дрожал и кадр. Вот воздушный лайнер, набрав необходимую скорость, приподнял нос – колеса передней стойки шасси отделились от бетона полосы – Герман почему-то завороженно, почти не дыша, – смотрел на развивающиеся события. Самолет задрал нос ещё сильнее и оторвался от земли полностью, круто взмывая в голубое небо. Шасси под крыльями убрались в специальные ниши. Оператор тряхнул камерой, немного сбивая ракурс, но тут же поправился, фокусируясь на быстро удаляющейся машине – самолет уверенно набирал высоту.

И тут изображение моргнуло, сбилось, перешло в рябь, которая снова неприятно зашипела: «ш-ш-ш…». А дальше ситуация повторилась – полосы на экране, косые сполохи и… Тот же самолет разбегается на взлетно-посадочной полосе.

Герман просмотрел подряд три одинаковые итерации и подумал о граммофонной пластинке, которая заела. Только при чем здесь пластинка?..

Портье, здоровенный небритый мужик, появился совершенно беззвучно и Герман, занятый просмотром одного и того же клипа, едва не вздрогнул.

– Номер, выпивку, девочку? – басовито поинтересовался портье, профессионально рассматривая ночного посетителя.

– А почему у вас одно и то же крутят? – спросил Герман и показал пальцем в сторону экрана.

Портье нехотя перевел взгляд вверх.

– Барахлит иногда, – пояснил он, взял из-под прилавка длинную палку, напоминающую лыжную, и ткнул острым ее концом в одну из кнопок на телевизоре. Изображение дернулось и сменилось на концертную сцену, на которой артист в попугайских одеждах самозабвенно корчил рожи.

– А Наташа сегодня работает? – поинтересовался Герман.

Портье помедлил, зыркнув на потенциального клиента уже настороженно.

– Какая это Наташа? – уточнил он.

– А у вас много Наташ?

– Слушай, любезнейший, – выражение лица портье стало еще неприветливее. – А ты не из полиции часом?

– Да что вы! – искренне удивился Герман. – Неужели я похож на копа?

– Не особо, – неохотно признался портье. – Но вопросы у вас…