Суперпустота

– Не совсем понимаю, – холодно-надменно проговорил Герман, собираясь уже оставить забулдыгу допивать пиво в одиночестве: стало понятно, что тот просто-напросто набрался, и ищет благодарного собеседника для своих пьяных откровений.

– Ты ведь Герка? – просипел мужик.

– Ну допустим, – осторожно и слегка удивленно проговорил Герман.

Герка? Так его называли только в самом раннем детстве. Это что, какой-то мой «старый» знакомый? Герман глянул на сидящего пристальней: да нет, он точно видел этого человека впервые.

– Забавно, – повторил забулдыга и добавил, вроде бы как с сожалением: – Хотя тот Герка был другой… И не курил.

«Что значит «тот»? – подумал Герман про себя, а вслух сказал:

– Я не понимаю, о чем вы! – сказал неприязненно, даже грубо. Эта алкогольная интермедия уже успела ему надоесть. – Ошибка.

– Эх, Герка, Герка… – покачал головой «синяк». – Все поначалу не понимают. А потом, когда уже здесь – поздно… Никакой ошибки.

– Всего хорошего, – Герман коротко кивнул и отошел от столика.

Мужик смотрел на него с пьяным сожалением, но молча.

Уборщицы принялись переворачивать стулья обратно.

Герман вернулся к стойке, оставил смятую ассигнацию, подхватил сигареты и, чувствуя на спине тяжелый взгляд набравшегося до белой горячки мужика, направился к выходу.

Но где-то на полпути к нему «вынырнула» Изабелль.

– Пошли ко мне, а? – сказала она, повисая у Германа на руке. – А то мне страшно, проводишь!

– Не могу, – Герман попытался деликатно девицу от себя отцепить.

– Если хочешь, просто полежим, а? – продолжала настаивать Изабелль, искательно взглядывая в глаза. – А то у меня, когда одна, уснуть не получается. Мысли жуткие…

– Прости, пожалуйста, – Герману наконец удалось высвободиться. – Сегодня – никак. Давай в следующий раз.

– У-у-у-у, – разочарованно протянула девица, а потом вдруг спохватилась и стукнула Германа по плечу: – Дя-я-ядечка, – протянула она дурацким голоском, явно придуриваясь, – а пойдем со мной, чего покажу! – и залилась гомерическим смехом, почти согнувшись при этом пополам.

СПАЙ И ЧОНКА

Герман жил в обычной типовой панельной трехэтажке. В Дельтауне в принципе не имелось многоэтажных домов, если не брать в расчет два бизнес-центра на Торговом проспекте. Жилые районы, кроме частных домов, были застроены невысокими двух- трехэтажками: по соображениям сейсмической активности. Из-за горного массива, опоясывающего город, Дельтаун, бывало, потрясывало.

Когда Герман свернул за угол, выйдя из бара, он привычно бросил взгляд на обшарпанные, кое-где с облупившейся штукатуркой, стены здания, которое громоздилось перед ним унылым параллелепипедом в предутренней сизой дымке, и вошел в единственный подъезд. Внутри площадки первого этажа пахло почему-то водорослями. Герману, если честно, было абсолютно плевать на неухоженность своего нынешнего жилища. Хорошо, что оно вообще имелось. Двухкомнатная ячейка на третьем этаже – маленькая комнатушка плюс убогая кухонька. Что еще надо холостому мужчине в полном расцвете сил?

Герман поднялся по гулкой лестнице – шелест его шагов болезненно отразился от стен слабым эхом. Ухватился за перила, но тут же одернул руку – деревянная накладка на ограждение оказалось пыльной и даже неприятно липкой.

Добравшись до своего этажа, Герман прошел по пустынному коридору и вставил ключ в замок двери, к которой были привинчены две латунные цифры – «1» и «3».

Створка со слабым скрипом отворилась и Герман оказался дома. Здесь пахло уже по-другому: застоем и аскетизмом холостяцкой берлоги.

– Спай! – крикнул Герман в комнату. – Я дома!

Потом снял пиджак, повесил его на плечики вешалки, и проследовал на кухню.

***

Герман с неохотой помыл в раковине посуду, до которой вчера не дошли руки, составил чистые тарелки в сушку и внезапно услышал некий негромкий звук. Который шел словно бы из сливного отверстия. Герман недоуменно замер, прислушиваясь. В квартире было тихо. Занавешенные и в кухне, и в комнате тяжелые шторы, казалось, не пропускали не только солнечный свет, но и любые звуки извне. Герман привык к домашней тишине и любое ее нарушение словно бы свидетельствовало об отходе от нормы.

И тут звук повторился – вроде бы как даже громче. Только шел он вовсе не из водопровода. Нет.

Герман даже задержал дыхание, вслушиваясь. Точно! Звук шел из-за стенки, от соседей. Что-то явственно хрустело. Герман никак не мог понять, что именно. Словно бы мяли плотную бумагу или… быстро лопали упаковочные пузырьки или… шуршали пластиковым пищевым пакетом. Но настолько отчетливо и громко, что было слышно через перегородку!

Герман озадаченно глянул на зарешеченный квадрат вентиляции под потолком – может шум идет оттуда? И снова – нет – явно из-за стенки. Тогда Герман – благо его никто не видит – приложил к стене ухо. Звук сразу же приобрел глубину. Шуршание, хруст, быстрые-быстрые лопающиеся пузырьки.

Особенно странной данная аномалия выглядела в совокупности с тем фактом, что в соседней квартире никто не жил. Минимум полгода.

«Неужели кто-то въехал ночью? – рассеяно подумал Герман. – Но что за странный ночной переезд?»

Надо сказать, что часть квартир в здании действительно пустовало. Все квартиры тут сдавались внаем, ценник кусался и никак не соответствовал формуле цена-качество. Жильцы занимали в основном первый и часть второго этажа, там квартирки были чуть получше, на третьем же обитало только два постояльца – Герман в 13-ой, и старикан (ветеран-моряк, по его словам) в 16-ой, в другом конце крыла.

– Хм, – сказал Герман вслух и посмотрел на стену, словно бы пытаясь проникнуть взглядом в соседнее помещение.

Шуршание не прекращалось. Они меняло тембр, ритм и громкость, но не исчезало вовсе. Через какое-то время это стало Германа раздражать. Теперь он не слышал ничего, кроме этого гадского шелеста, который лез из всех щелей и вползал в мозг, чтобы давить оттуда на череп изнутри. Скоро ощущение стало невыносимым.

Герман чертыхнулся, быстрым шагом переместился в прихожую и рывком распахнул входную дверь. Выглянул в коридор на этаже, который ожидаемо оказался пуст.

Тогда Герман решительно проследовал к соседнему номеру, встал возле двери с цифрами «1» и «4» и, чуть наклонившись головой, прислушался.

Тишина.

Ничего.

«Может, прекратилось? – мелькнуло у него. – И что, вернуться? А если начнется снова?»

Он коротко выдохнул, распрямился и постучал костяшками пальцев в дверь: электрических звонков в здании не имелось.

«В любом случае надо узнать, если кто-то заехал», – подбодрил он себя вполне разумной мыслью.

Однако изнутри не отзывались. Никаких новых звуков ухо Германа не улавливало. Тогда он постучал сильнее – не услышать его мог разве что глухой.

И снова – безрезультатно.

– Эй! – крикнул Герман через дверь, но и это не возымело никакого действия.

Герман подергал, на всякий случай ручку номера «14» – естественно, оказалось заперто, – пожал плечами и пошел обратно, по направлению к своей распахнутой двери.

***

Первым делом Герман снова проследовал на кухню, но там царила тишина. Некоторое время Герман медлил, потом подошел к окну, отвернул краешек шторы. За грязным, давно не мытым стеклом, принимался разгораться серо-пепельный день: хмурая улица начинала наполняться первыми прохожими, спешащими на свою, наверняка всем им опостылившую, «дневную» работу. Герман ощутил внутри усталость – наступала пора ежедневного сна, и организм недвусмысленно намекал, что ему пора отдохнуть после ночных бдений. Но укладываться было «рано», Германа еще ждала ежедневная медицинская процедура. Тогда он отпустил край тяжелой портьерной шторы: та словно отрезала луч мутного света, пробивающийся снаружи. Кухня теперь освещалась только электрической лампочкой, подвешенной на потолке прямо на проводе без какого-либо плафона.

Над притолокой появился-таки Спай. Он, вальяжно перебирая лапами, проследовал в направлении подвесных шкафов.

– Дрых, что ли? – беззлобно поприветствовал его Герман. – Пережрал своих мух накануне?

Гариком временный хозяин квартиры окрестил огромного мохнатого паука. Хотя, это еще вопрос – кто являлся настоящим хозяином помещения. Герману иногда в голову приходила дурацкая мысль: а может тот неизвестный владелец здания и есть паук Спай? И именно ему он каждый месяц переводит взнос за квартиру? Потому как паук обитал в номере 13, судя по всему, уже давно, и будет обитать, наверное, еще сто лет – даже когда Герман съедет в другое место. Или взять Спая с собой?

На круглой спине паука красовался хорошо различимый череп. Это не очень-то удивляло Германа, он знал, что у членистоногих и животных в природе встречаются диковинные раскрасы. Например, бабочка «мертвая голова» – у нее же тоже череп, почему его не может быть у паука? Порой, в периоды слабой конфронтации с пауком, Герман даже обзывал Спая по кличке – «Мертвая башка», надеясь сделать ему ментально больно. Но в целом они ладили. Герман периодически подкидывал питомцу корм и порой рассказывал о своем мировоззрении. Паук внимательно слушал и как-то реагировал, а большего Герману и не требовалось.

Сейчас паук скрылся за верхней крышкой шкафа, чтобы заняться своими делами – видимо, нашел место для постановки паутины.

Герман же, больше не мешкая, занялся приготовлением чонки – так он прозвал свое ежедневное лекарство. Он страдал очень редким аутоиммунным заболеванием и, чтобы быть постоянно в форме, ему требовались специальные инъекции. Препарат, приобретенный им у одного медицинского барыги чуть ли не на черном рынке (остальные «официальные» медикаменты и любая терапия не помогали), назывался «ЧОН-го» – именно такая надпись красовалась на коробке с ампулами. Ниже шло длинное фармакологическое наименование, которое не то, что запомнить, но даже прочитать было невозможно – язык сломаешь. Самое главное, что средство помогало. Курс поддерживающей терапии длился тридцать дней, потом можно было два месяца не колоться. А дальше – снова курс.

Герман достал коробку с лекарством с полки, раскрыл пачку и извлек на свет блистер. Пять ячеек пустовали, а еще пять заполняли запаянные ампулы.

Герман извлек из упаковки одну и посмотрел на свет. Ампулы выглядели необычно: непропорционально толстые, из специального подсиненного стекла. Если через них смотреть на лампочку, то жидкость внутри вовсе не кажется прозрачной, а напротив – масляной, с разводами всех цветов радуги.

Герман поджег конфорку на плите и поставил на него «аппарат», который шел «прицепом» к лекарству. Аппарат представлял собой несколько колб, соединенных стеклянными трубочками, что отдаленно напоминало крошечный самогонный аппарат. Дождавшись, когда вода в нижней колбе закипит, Герман вскрыл ампулу и вылил переливающееся на свету содержимое в специальный раструб. Сразу же пошла внутренняя реакция. Теперь надо было подождать минуты три, когда вещество перегонится в верхний сосуд, одновременно охлаждаясь почти до комнатной температуры.

Герман пока понаблюдал за Спаем, который, сделав свои черные дела, все так же медленно-меланхолично проделал обратный путь по притолоке и скрылся за дверным проемом комнаты.

Заметив, что верхний резервуар почти наполнился, Герман извлек с полки шкафчика одноразовый шприц в вакуумной упаковке и толстую миллиметровую иглу, которой в основном берут пункцию, а не ставят уколы.

Он выключил газ, присоединил иглу к шприцу и воткнул последнюю в приемное устройство аппарата. Выжал поршень – жидкость со взвешенными в ней микроскопическими хлопьями заполнила внутренность шприца.

Герман выставил иглу вверх, коротко брызнул, добиваясь стравливания воздуха, и присел на табуретку.

Оставалось самое отвратное – сделать саму инъекцию. Поначалу Герман едва не сошел с ума от этой процедуры. Барыга предлагал ему для этих целей медсестру, но Герман отказался – услуги девки стоили баснословных денег, а он что, миллионер, в конце концов? Может, еще прислугу выписать и педикюрных операторов?

Но поначалу даже пожалел о том, что отказался.

Сейчас Герман чуть запрокинул голову назад и ввел иглу в левую пазуху носа снизу вверх. Привычно ощутил, как ее кончик неприятно коснулся слизистой. Герман закрыл глаза и коротко три раза выдохнул воздух через рот, настраиваясь, а потом изо всех сил сжавшись мышцами, надавил на шприц. Толстая игра проломила внутреннюю перегородку носовой пазухи с характерным хрустом. В мозгу же Германа словно разорвали жестяную банку, ему, как и обычно, показалось, что его голова взорвется изнутри – но это было обманчивое впечатление. Герман ощутил дикую кратковременную боль, но ее следовало перетерпеть, скоро начнет действовать «встроенный» в вещество анальгетик. Герман продолжал давить на шприц, добиваясь, чтобы игла вошла поглубже в его голову. А потом, находясь почти в полуобморочном состоянии, стал выдавливать жидкость. Когда процедура оказалась завершена, Герман, окончательно обессилевший, извлек шприц из носа и просто бросил его на пол – прибраться можно и потом. Сейчас же надо прийти в себя – после ввода лекарства Герман какое-то время пребывал в каталептическом трансе: он почти физически ощущал как в его мозгу зарождаются водовороты, сыпятся вниз водопады, взвиваются смерчи.

Секунд через тридцать все закончилось. Герман помотал головой, окончательно приходя в себя.

Дико захотелось спать – как и всегда, после укола.

Выдерживая курс лечения, Герман колол чонку ежедневно, четырьмя способами по очереди: левая пазуха носа, правая, и дважды через рот – прокалывая верхнее нёбо – также справа и слева. Это было еще болезненней, потому что нёбо хрустело сильнее и было тверже.

Но куда деваться?

К немалому удивлению Германа, раны на слизистой от таких чудовищных инъекций почти полностью заживали до следующей экзекуции.

Герман с трудом встал с табуретки, и ухватившись по пути за косяк, проследовал в комнату. А там судорожно разделся догола, разбросав предметы одежды по полу, и нырнул под холодную, грубую простынь.

Сжался под ней, скрестил руки и подогнул колени, оказавшись практически в позе эмбриона; и смежил веки. Его тело била мелкая холодовая дрожь. Почему-то ему сейчас захотелось уснуть так, чтобы больше никогда не просыпаться.