Суперпустота

– Не совсем понимаю, – холодно-надменно проговорил Герман, собираясь уже оставить забулдыгу допивать пиво в одиночестве: стало понятно, что тот просто-напросто набрался, и ищет благодарного собеседника для своих пьяных откровений.

– Ты ведь Герка? – просипел мужик.

– Ну допустим, – осторожно и слегка удивленно проговорил Герман.

Герка? Так его называли только в самом раннем детстве. Это что, какой-то мой «старый» знакомый? Герман глянул на сидящего пристальней: да нет, он точно видел этого человека впервые.

– Забавно, – повторил забулдыга и добавил, вроде бы как с сожалением: – Хотя тот Герка был другой… И не курил.

«Что значит «тот»? – подумал Герман про себя, а вслух сказал:

– Я не понимаю, о чем вы! – сказал неприязненно, даже грубо. Эта алкогольная интермедия уже успела ему надоесть. – Ошибка.

– Эх, Герка, Герка… – покачал головой «синяк». – Все поначалу не понимают. А потом, когда уже здесь – поздно… Никакой ошибки.

– Всего хорошего, – Герман коротко кивнул и отошел от столика.

Мужик смотрел на него с пьяным сожалением, но молча.

Уборщицы принялись переворачивать стулья обратно.

Герман вернулся к стойке, оставил смятую ассигнацию, подхватил сигареты и, чувствуя на спине тяжелый взгляд набравшегося до белой горячки мужика, направился к выходу.

Но где-то на полпути к нему «вынырнула» Изабелль.

– Пошли ко мне, а? – сказала она, повисая у Германа на руке. – А то мне страшно, проводишь!

– Не могу, – Герман попытался деликатно девицу от себя отцепить.

– Если хочешь, просто полежим, а? – продолжала настаивать Изабелль, искательно взглядывая в глаза. – А то у меня, когда одна, уснуть не получается. Мысли жуткие…

– Прости, пожалуйста, – Герману наконец удалось высвободиться. – Сегодня – никак. Давай в следующий раз.

– У-у-у-у, – разочарованно протянула девица, а потом вдруг спохватилась и стукнула Германа по плечу: – Дя-я-ядечка, – протянула она дурацким голоском, явно придуриваясь, – а пойдем со мной, чего покажу! – и залилась гомерическим смехом, почти согнувшись при этом пополам.

СПАЙ И ЧОНКА

Герман жил в обычной типовой панельной трехэтажке. В Дельтауне в принципе не имелось многоэтажных домов, если не брать в расчет два бизнес-центра на Торговом проспекте. Жилые районы, кроме частных домов, были застроены невысокими двух- трехэтажками: по соображениям сейсмической активности. Из-за горного массива, опоясывающего город, Дельтаун, бывало, потрясывало.

Когда Герман свернул за угол, выйдя из бара, он привычно бросил взгляд на обшарпанные, кое-где с облупившейся штукатуркой, стены здания, которое громоздилось перед ним унылым параллелепипедом в предутренней сизой дымке, и вошел в единственный подъезд. Внутри площадки первого этажа пахло почему-то водорослями. Герману, если честно, было абсолютно плевать на неухоженность своего нынешнего жилища. Хорошо, что оно вообще имелось. Двухкомнатная ячейка на третьем этаже – маленькая комнатушка плюс убогая кухонька. Что еще надо холостому мужчине в полном расцвете сил?

Герман поднялся по гулкой лестнице – шелест его шагов болезненно отразился от стен слабым эхом. Ухватился за перила, но тут же одернул руку – деревянная накладка на ограждение оказалось пыльной и даже неприятно липкой.

Добравшись до своего этажа, Герман прошел по пустынному коридору и вставил ключ в замок двери, к которой были привинчены две латунные цифры – «1» и «3».

Створка со слабым скрипом отворилась и Герман оказался дома. Здесь пахло уже по-другому: застоем и аскетизмом холостяцкой берлоги.

– Спай! – крикнул Герман в комнату. – Я дома!

Потом снял пиджак, повесил его на плечики вешалки, и проследовал на кухню.

***

Герман с неохотой помыл в раковине посуду, до которой вчера не дошли руки, составил чистые тарелки в сушку и внезапно услышал некий негромкий звук. Который шел словно бы из сливного отверстия. Герман недоуменно замер, прислушиваясь. В квартире было тихо. Занавешенные и в кухне, и в комнате тяжелые шторы, казалось, не пропускали не только солнечный свет, но и любые звуки извне. Герман привык к домашней тишине и любое ее нарушение словно бы свидетельствовало об отходе от нормы.

И тут звук повторился – вроде бы как даже громче. Только шел он вовсе не из водопровода. Нет.

Герман даже задержал дыхание, вслушиваясь. Точно! Звук шел из-за стенки, от соседей. Что-то явственно хрустело. Герман никак не мог понять, что именно. Словно бы мяли плотную бумагу или… быстро лопали упаковочные пузырьки или… шуршали пластиковым пищевым пакетом. Но настолько отчетливо и громко, что было слышно через перегородку!

Герман озадаченно глянул на зарешеченный квадрат вентиляции под потолком – может шум идет оттуда? И снова – нет – явно из-за стенки. Тогда Герман – благо его никто не видит – приложил к стене ухо. Звук сразу же приобрел глубину. Шуршание, хруст, быстрые-быстрые лопающиеся пузырьки.

Особенно странной данная аномалия выглядела в совокупности с тем фактом, что в соседней квартире никто не жил. Минимум полгода.

«Неужели кто-то въехал ночью? – рассеяно подумал Герман. – Но что за странный ночной переезд?»

Надо сказать, что часть квартир в здании действительно пустовало. Все квартиры тут сдавались внаем, ценник кусался и никак не соответствовал формуле цена-качество. Жильцы занимали в основном первый и часть второго этажа, там квартирки были чуть получше, на третьем же обитало только два постояльца – Герман в 13-ой, и старикан (ветеран-моряк, по его словам) в 16-ой, в другом конце крыла.

– Хм, – сказал Герман вслух и посмотрел на стену, словно бы пытаясь проникнуть взглядом в соседнее помещение.

Шуршание не прекращалось. Они меняло тембр, ритм и громкость, но не исчезало вовсе. Через какое-то время это стало Германа раздражать. Теперь он не слышал ничего, кроме этого гадского шелеста, который лез из всех щелей и вползал в мозг, чтобы давить оттуда на череп изнутри. Скоро ощущение стало невыносимым.

Герман чертыхнулся, быстрым шагом переместился в прихожую и рывком распахнул входную дверь. Выглянул в коридор на этаже, который ожидаемо оказался пуст.

Тогда Герман решительно проследовал к соседнему номеру, встал возле двери с цифрами «1» и «4» и, чуть наклонившись головой, прислушался.

Тишина.

Ничего.

«Может, прекратилось? – мелькнуло у него. – И что, вернуться? А если начнется снова?»

Он коротко выдохнул, распрямился и постучал костяшками пальцев в дверь: электрических звонков в здании не имелось.

«В любом случае надо узнать, если кто-то заехал», – подбодрил он себя вполне разумной мыслью.

Однако изнутри не отзывались. Никаких новых звуков ухо Германа не улавливало. Тогда он постучал сильнее – не услышать его мог разве что глухой.

И снова – безрезультатно.

– Эй! – крикнул Герман через дверь, но и это не возымело никакого действия.

Герман подергал, на всякий случай ручку номера «14» – естественно, оказалось заперто, – пожал плечами и пошел обратно, по направлению к своей распахнутой двери.

***

Первым делом Герман снова проследовал на кухню, но там царила тишина. Некоторое время Герман медлил, потом подошел к окну, отвернул краешек шторы. За грязным, давно не мытым стеклом, принимался разгораться серо-пепельный день: хмурая улица начинала наполняться первыми прохожими, спешащими на свою, наверняка всем им опостылившую, «дневную» работу. Герман ощутил внутри усталость – наступала пора ежедневного сна, и организм недвусмысленно намекал, что ему пора отдохнуть после ночных бдений. Но укладываться было «рано», Германа еще ждала ежедневная медицинская процедура. Тогда он отпустил край тяжелой портьерной шторы: та словно отрезала луч мутного света, пробивающийся снаружи. Кухня теперь освещалась только электрической лампочкой, подвешенной на потолке прямо на проводе без какого-либо плафона.

Над притолокой появился-таки Спай. Он, вальяжно перебирая лапами, проследовал в направлении подвесных шкафов.

– Дрых, что ли? – беззлобно поприветствовал его Герман. – Пережрал своих мух накануне?

Гариком временный хозяин квартиры окрестил огромного мохнатого паука. Хотя, это еще вопрос – кто являлся настоящим хозяином помещения. Герману иногда в голову приходила дурацкая мысль: а может тот неизвестный владелец здания и есть паук Спай? И именно ему он каждый месяц переводит взнос за квартиру? Потому как паук обитал в номере 13, судя по всему, уже давно, и будет обитать, наверное, еще сто лет – даже когда Герман съедет в другое место. Или взять Спая с собой?

На круглой спине паука красовался хорошо различимый череп. Это не очень-то удивляло Германа, он знал, что у членистоногих и животных в природе встречаются диковинные раскрасы. Например, бабочка «мертвая голова» – у нее же тоже череп, почему его не может быть у паука? Порой, в периоды слабой конфронтации с пауком, Герман даже обзывал Спая по кличке – «Мертвая башка», надеясь сделать ему ментально больно. Но в целом они ладили. Герман периодически подкидывал питомцу корм и порой рассказывал о своем мировоззрении. Паук внимательно слушал и как-то реагировал, а большего Герману и не требовалось.

Сейчас паук скрылся за верхней крышкой шкафа, чтобы заняться своими делами – видимо, нашел место для постановки паутины.

Герман же, больше не мешкая, занялся приготовлением чонки – так он прозвал свое ежедневное лекарство. Он страдал очень редким аутоиммунным заболеванием и, чтобы быть постоянно в форме, ему требовались специальные инъекции. Препарат, приобретенный им у одного медицинского барыги чуть ли не на черном рынке (остальные «официальные» медикаменты и любая терапия не помогали), назывался «ЧОН-го» – именно такая надпись красовалась на коробке с ампулами. Ниже шло длинное фармакологическое наименование, которое не то, что запомнить, но даже прочитать было невозможно – язык сломаешь. Самое главное, что средство помогало. Курс поддерживающей терапии длился тридцать дней, потом можно было два месяца не колоться. А дальше – снова курс.

Герман достал коробку с лекарством с полки, раскрыл пачку и извлек на свет блистер. Пять ячеек пустовали, а еще пять заполняли запаянные ампулы.

Герман извлек из упаковки одну и посмотрел на свет. Ампулы выглядели необычно: непропорционально толстые, из специального подсиненного стекла. Если через них смотреть на лампочку, то жидкость внутри вовсе не кажется прозрачной, а напротив – масляной, с разводами всех цветов радуги.

Герман поджег конфорку на плите и поставил на него «аппарат», который шел «прицепом» к лекарству. Аппарат представлял собой несколько колб, соединенных стеклянными трубочками, что отдаленно напоминало крошечный самогонный аппарат. Дождавшись, когда вода в нижней колбе закипит, Герман вскрыл ампулу и вылил переливающееся на свету содержимое в специальный раструб. Сразу же пошла внутренняя реакция. Теперь надо было подождать минуты три, когда вещество перегонится в верхний сосуд, одновременно охлаждаясь почти до комнатной температуры.

Герман пока понаблюдал за Спаем, который, сделав свои черные дела, все так же медленно-меланхолично проделал обратный путь по притолоке и скрылся за дверным проемом комнаты.

Заметив, что верхний резервуар почти наполнился, Герман извлек с полки шкафчика одноразовый шприц в вакуумной упаковке и толстую миллиметровую иглу, которой в основном берут пункцию, а не ставят уколы.

Он выключил газ, присоединил иглу к шприцу и воткнул последнюю в приемное устройство аппарата. Выжал поршень – жидкость со взвешенными в ней микроскопическими хлопьями заполнила внутренность шприца.

Герман выставил иглу вверх, коротко брызнул, добиваясь стравливания воздуха, и присел на табуретку.

Оставалось самое отвратное – сделать саму инъекцию. Поначалу Герман едва не сошел с ума от этой процедуры. Барыга предлагал ему для этих целей медсестру, но Герман отказался – услуги девки стоили баснословных денег, а он что, миллионер, в конце концов? Может, еще прислугу выписать и педикюрных операторов?

Но поначалу даже пожалел о том, что отказался.

Сейчас Герман чуть запрокинул голову назад и ввел иглу в левую пазуху носа снизу вверх. Привычно ощутил, как ее кончик неприятно коснулся слизистой. Герман закрыл глаза и коротко три раза выдохнул воздух через рот, настраиваясь, а потом изо всех сил сжавшись мышцами, надавил на шприц. Толстая игра проломила внутреннюю перегородку носовой пазухи с характерным хрустом. В мозгу же Германа словно разорвали жестяную банку, ему, как и обычно, показалось, что его голова взорвется изнутри – но это было обманчивое впечатление. Герман ощутил дикую кратковременную боль, но ее следовало перетерпеть, скоро начнет действовать «встроенный» в вещество анальгетик. Герман продолжал давить на шприц, добиваясь, чтобы игла вошла поглубже в его голову. А потом, находясь почти в полуобморочном состоянии, стал выдавливать жидкость. Когда процедура оказалась завершена, Герман, окончательно обессилевший, извлек шприц из носа и просто бросил его на пол – прибраться можно и потом. Сейчас же надо прийти в себя – после ввода лекарства Герман какое-то время пребывал в каталептическом трансе: он почти физически ощущал как в его мозгу зарождаются водовороты, сыпятся вниз водопады, взвиваются смерчи.

Секунд через тридцать все закончилось. Герман помотал головой, окончательно приходя в себя.

Дико захотелось спать – как и всегда, после укола.

Выдерживая курс лечения, Герман колол чонку ежедневно, четырьмя способами по очереди: левая пазуха носа, правая, и дважды через рот – прокалывая верхнее нёбо – также справа и слева. Это было еще болезненней, потому что нёбо хрустело сильнее и было тверже.

Но куда деваться?

К немалому удивлению Германа, раны на слизистой от таких чудовищных инъекций почти полностью заживали до следующей экзекуции.

Герман с трудом встал с табуретки, и ухватившись по пути за косяк, проследовал в комнату. А там судорожно разделся догола, разбросав предметы одежды по полу, и нырнул под холодную, грубую простынь.

Сжался под ней, скрестил руки и подогнул колени, оказавшись практически в позе эмбриона; и смежил веки. Его тело била мелкая холодовая дрожь. Почему-то ему сейчас захотелось уснуть так, чтобы больше никогда не просыпаться.

Глава 3

УЛЫБКА УТОПЛЕННИКА

Герман закрутил оба барашка крана, и вода перестала течь. В маленькой ванной комнате, совмещенной с унитазом, установилась ватная тишина.

Герман откинулся на подголовник ванны, и заелозил ногами, пытаясь спрятать под воду и колени, но безуспешно – они продолжали торчать над поверхностью двумя лысыми островами. Слишком высоким был Герман для этой маленькой ванны.

Он оставил бесполезные попытки, и замер в такой скособоченной полуподводной позе. С гуська крана капнула тяжелая капля, образовав на колеблющейся поверхности расходящиеся круги.

Герман попытался расслабиться – горячая вода приятно обволакивала, от нее вверх поднимался слабый пар, заставляя запотевать овальное зеркало. Он вытянул руки вдоль бортов ванны, расположив их поверх, и полуприкрыл веки.

«Еще одни сутки, – подумалось ему. – Похожие на остальные. Бесполезные, тягучие и омерзительные. Сутки, в которых жива ночь и мертв день. Потому что сон – это и есть смерть. С единственным отличием, что из сна можно вынырнуть-воскреснуть».

До рабочей смены оставалось где-то полчаса, он уже получил на свой смартфон три «точки входа» – места, где забирать товар. Это не всегда был главный распределительный хаб Т-Карго. Часто посылки требовалось забирать абы где. И в эту ночь – тоже. Три точки и все в разных уголках Дельтауна.

На улице уже стемнело. Прежде чем залезть в ванну, Герман, отогнув штору на кухне, посмотрел в окно. Над горной грядой в темно-сером мареве висел еле различимый лунный полумесяц. И кажется, накрапывал дождь. Значит, лучше надеть плащ, а не куртку, которая вечно промокает.

Если совсем уж честно – никуда ехать не хотелось. Лучше бы полежать вот так – с час, отмокая от всего и подливая периодически горячей воды. А потом… А что потом? Пойти в бар и нарезаться? Или вон, Изабелль вызвонить? А может, провести ночь в разговорах со Спайдером? Ей богу, Герману всегда есть, что рассказать пауку. Но… Чтобы жить – надо на что-то покупать продукты. Надо платить за квартиру барыге-инкогнито, и хорошо бы связаться с тем парнем, что поставляет ему чонку; тот прошлый раз намекал, что в предоплату следующая пачка выйдет чуть ли не в два раза дешевле.

Ладно, решил Герман, упрямо сжав губы в прямую линию, не будем сейчас об этом. У меня есть законные десять минут, чтобы принять ванну. И пошли все нахрен.

Он попытался максимально расслабиться, представляя себя не в убогом санузле с пожелтевшими тифозными пятнами на эмали сантехники, а где-нибудь на фешенебельном курорте, в круглом бассейне с подсветкой и бурунами подводных течений. А на «берегу», подле него, вальяжно раскинувшегося на специальном бортике, стоит стройная «гувернантка» в форменной юбочке и белой блузке и держит поднос с…

И в этот сладостный момент Герман (а он теперь лежал с полностью закрытыми глазами) вдруг ощутил мокрое прикосновение пальцев к своей руке – кто-то бесцеремонно схватил его за запястье сверху. В следующее же мгновенье он отчаянно распахнул веки и конвульсивно дернулся всем телом, расплескивая воду через борта. Сердце пустилось в отчаянный пугливый галоп. Герман, широко открыв глаза, крутил головой, высматривая виновника мокрого прикосновения и ничего не мог рассмотреть! Пар, поднимающийся от воды, плавал вокруг влажным туманом, но он никак не мог скрыть бы кого бы то ни было, если бы этот кто-то стоял рядом. Промелькнул какой-то отблеск тени, но это скорее вследствие обмана зрения – от резкого движения перед взором Германа появились на миг и растаяли черные точки.

Герман в испуге воззрился на свою правую руку, покрытую мелкими волосками.

Именно за нее кто-то его ухватил. Рука выглядела обычно и уж точно на ней не имелось никаких признаком хватания.

Герман еще раз осмотрелся и, чертыхнувшись и слегка утихомирив бешеный стук сердца, выбрался из ванной. Он осторожно, чтобы не поскользнуться на мокром от пролитой воды кафеле, облачился в халат.

Выглянул за дверь: разумеется, в квартире никого постороннего не было.

Но что тогда, черт возьми, произошло? Герман без труда вернул в своем сознании то самое мокрое прикосновение – его передернуло от отвращения – будто бы чьи-то отпечатки пальцев впились в его кожу концентрическими тонкими узорами.

Но… Как?!

Герман погладил место касания другой рукой.

Прошел в комнату, заглянул на кухню. Ничего и никого. Даже Спайдер не появлялся в зоне видимости.

Герман покосился на дверь ванной: край запотевшего зеркала внизу справа выглядел как будто смазанным; словно чей-то палец коротко провел по ободку, стирая там матовый налет.

***

Немного придя в себя, Герман облачился в «рабочую одежду» (поло и стандартные джинсы) и накинул сверху плащ, дождик ночью мог не на шутку разойтись.

Мнимое прикосновение, если честно, выбило его из колеи и зародило в душе неприятную скользкую неопределённость – потому как объяснить такую странную галлюцинацию Герман с ходу не мог. Даже предположить какие-то варианты не мог. Появилась шальная мысль о побочках чонки, но он прошел уже почти три курса и ничего подобного за собой не замечал.

И еще – «прикосновение» напугало его. Не до спазма в животе, но тем не менее. Все же его одиночество (если не считать Спайдера) было очень уязвимым. Когда вас, например, хотя бы двое, ваши ощущения и восприятие мира перекрестно верифицируются, а вот когда ты большую часть времени остаешься наедине с собой…

Герман в задумчивости вышел в коридор на этаже, вставил ключ, чтобы закрыть замок снаружи, и мельком, непроизвольно, глянул на дверь соседнего «номера».

Она оказалась приоткрыта.

На чуть-чуть, на небольшую щель – но определенно приоткрыта.

У Германа перехватило дыхание. Он настороженно осмотрелся: коридор, как и всегда, был пуст.

Тогда Герман закрыл замок, положил ключ в карман плаща и подошел к квартире «14». Из-за приоткрытой створки не доносилось ни звука.

Некоторое время Герман тупо смотрел на дверь. А потом легонько толкнул створку – она предсказуемо притворилась.

В прихожей четырнадцатой квартиры царил полумрак: освещения, пробивающегося из коридора, было явно недостаточно, чтобы рассмотреть детали. Пахло тут затхлостью и разрухой.

– Есть кто? – негромко поинтересовался Герман, переступая через порог.

Внутри квартиры стояла ватная тишина.

Герман двинулся налево, нащупал косяк, примерно представляя себе типовую внутреннюю планировку (почти как у него). Согласно таким представлениям, дальше должна находиться кухня. Герман нащупал рукой на стене выключатель и надавил на клавишу. Пространство залил липкий желтый свет.

Увидев, что находится на полу кухни, Герман едва инстинктивно не отпрянул.

На давно не мытом кафеле лежал человек. Это Герман понял сразу, хотя контуры тела скрывала плотная полиэтиленовая накидка, небрежно накинутая поверх. Накидка была полупрозрачная, зелено-бутылочного цвета, как занавеска на скотобойне.

Герман сглотнул липкую слюну.

Человек под полиэтиленом не двигался и пребывал в какой-то неприятно скрюченной позе.

Герман с заледеневшим сердцем сделал несколько шагов по направлению к лежащему, и, собравшись с духом, склонился над телом. А потом отвернул край накидки. Буквально на несколько мгновений – и прикрыл обратно. Этого хватило.

Герман успел увидеть совершенно мертвое лицо: вздутая кожа щек с голубыми прожилками вен, ввалившиеся глаза с матовыми зрачками, спутанные волосы, прилипшие ко лбу, приоткрытый в судорожном оскале рот. Он даже не смог определить – мужчина это или женщина, настолько впечатляющей оказалась картинка.

Герман попятился назад и поспешно щелкнул выключателем обратно.

Потом быстро пересек прихожую, вышел в коридор и прикрыл дверь четырнадцатого – вернув «как было».

Сердце бухало в груди молотом, ладони противно вспотели.

Герман, торопясь, сбежал по лестнице.

Мысли путались. Нахождение трупа в соседней квартире казалось фантасмагорией, жутким розыгрышем, чем угодно, только не реальностью.

Герману вдруг пришло в голову, что его кухню отделяет от кухни с трупом всего лишь тонкая перегородка. Из-за которой он не так давно – утром! – слышал те самые странные звуки! Но их ведь не мог издавать мертвец в полиэтиленовом саване, правда? Значит, издавали те, кто его туда притащил?

«Давай остановимся на следующем, – приказал себе Герман. – Это не твое дело. Никакого отношения к данному инциденту я не имею. Как не имею к содержимому коробок, которые доставляю. Я не хочу ничего об этом знать».

Относительно успокоив себя таким заклинанием, он вышел из здания и, подняв воротник плаща, направился к стоянке. Дождик продолжал сеять – мелкий, холодный и неприятный.

***

Когда Герман поворачивал ключ в замке зажигания, он заметил, что его рука едва заметно дрожит. И этот факт его по-настоящему разозлил.

«Да что случилось-то? – раздраженно вопросил он себя. – Труп уже был трупом, когда я его нашел! Мало ли кто и для чего его туда притащил! Труп – не твоя проблема. Тебе-то что – ни тепло, ни холодно».

И тут Герман вспомнил, где видел подобного мертвеца – почти так же скрюченного, и с раздутым лицом. В детстве. Когда водолаз вытащил на пляж утопленника. Они тогда глазели с пацанами за завершением поисковой операции с безопасного расстояния. Когда утопленника волоком вытащили из воды, маленькому Герке показалось, что мертвец улыбается – сведенные судорогой мимические мышцы запечатлели на мраморного цвета лице именно такую гримасу. Эта улыбка очень напугала Герку – утопленник пару раз снился ему по ночам в кошмарах.

Надо же! Чтобы теперь вернуться таким вот контекстным воспоминанием.

Герман поежился на водительском сидении и включил печку обогревателя. Движок мустанга уже прогрелся, и ничто не мешало отравиться на первую точку за заказом.

ВЕЛИКАН

Герман ожидал посыльного в условленном месте. Он удачно припарковался в ближайшем кармане, включил «аварийку» и теперь неспешно курил, выпуская струи дыма через приоткрытое стекло в колеблющийся воздух. Дождик временно прекратился, но сырость еще не ушла, крохотные бисеринки влаги причудливо мерцали на лобовухе.

Курьер появился чуть сзади, словно бы вынырнув из-под тротуарного фонаря. Герман сразу приметил его в зеркале заднего вида и немало поразился. Посыльный выглядел как настоящий гигант – ростом точно больше двух метров. А учитывая, что он шел, сильно сутулясь, этот его антропометрический показатель мог составлять и все два пятьдесят.

«Разве бывают такие высокие люди?» – нервно подумал Герман, присматриваясь. Великан уже подходил к мустангу, являя своим появлением на пустынном ночном тротуаре картинку из фантастического фильма про каких-нибудь инопланетных мутантов.