Линии Леи

Я спросил Сфинкса, какая связь. Тот ответил, что прямая и чисто психологическая. Каждое происшествие мгновенно становится достоянием ушей и языков всех путешественников. Слухи и байки не влияют благотворно на оперативную обстановку. Если их становится слишком много, кто-то может решить, что служба транспортной безопасности совсем мышей не ловит, и пришло время испытать людишек на прочность.

В таком вот настрое мы, вздохнув, включились в работу. До глубокой ночи прикрывали конвоиров-исполнителей, подсаживаясь в соседние с ними вагоны. Одновременная перевозка арестантов нескольких видов запрещена, поэтому рейсов надо было сделать немало.

Первый выезд запомнился особо, потому что был особенно неприятным. Коллеги доехали до Павелецкой и на следующем перегоне высадили с Земли пару чиполлин. Пассажиры, зажимая носы, видели в них только двух грязных бомжей, безбожно воняющих потом. Вагон ещё на Проспекте Мира, не успев тронуться, стремительно пустел, на что и был расчёт нашего маскарада. Обычно эти существа, весьма распространенные в московском метро, выглядят неотличимо от людей, а свой специфический запах маскируют резким парфюмом. Но здесь был особый случай, нам хотелось оставить в вагоне как можно меньше потенциальных свидетелей на случай, если чипполины пойдут на обострение.

Стоит отдать должное, они не стали вынуждать конвоиров к применению силы. Спокойно выслушали предписание не появляться на Земле ближайшие три года. Затем, когда подавители оглушили посторонних и поезд на полминуты состыковался с жутковатым скрипучим устройством из иного мира, чипполины, мрачно ухмыляясь, сами покинули вагон.

Следующими на очереди были трое минотавров, наиболее беспокойные из наших клиентов. Им даже наручники не снимали до последнего, чтобы не провоцировать. Так и вели из вестибюля радиальной ветки по переходу на кольцевую, в кандалах, едва прикрытых одеждой, – никому не охота биться врукопашную с полутораметровым трёхрогим бычком, имеющим повадки боксёра районной лиги и копыта сорок пятого размера.

При подъезде к Парку культуры они принялись-таки бузить. Неосторожный пассажир сделал им замечание по поводу ругани, с которой они обсуждали между собой предстоящую процедуру. Матерщина – одно из немногих богатств человеческого мира, которое минотавры быстро и охотно перенимали в путешествиях. В силу роста одеты они были как обычные подростки, из-за чего пассажир недооценил степень грозящей ему опасности.

Не знаю, кому пришло в голову назвать их минотаврами. На людей с бычьей головой эти мерзавцы походили не больше, чем на вёдра с копытами. Их рога, расположенные вдоль черепа в одну линию, в былые годы приходилось прикрывать панковской стоячей стрижкой. Когда ношение ирокеза вышло из моды настолько, что само по себе привлекало больше внимания, пришлось стимулировать в субкультуре большие наушники и капюшон. Тяжёлые ноги минотавров приходилось впихивать в армейские ботинки с высокими берцами, а лишнюю пару рук прятать под толстыми куртками и рюкзаками. В общем, как ни крути, а получался довольно провокационный пассажир. В случае инцидента в узком пространстве вагона – не самый удобный противник.

Если приставший к ним мужчина ждал, что подростки для начала повернутся, то просчитался. Сперва он получил затылком в живот, туловище минотавра одинаково легко изгибалось в любую сторону. Затем полусогнутый от боли человек схлопотал копытом в лоб и убыл в глубокий нокаут. Одновременно двое других арестантов атаковали конвой.

Сфинкс хлопнул меня по плечу и проделал мой любимый фокус с открыванием дверей. Силой мысли – или как там он это делает? – напарник вызвал сближение линий Леи. Я увидел стремительно приближающийся справа поезд, совершенно идентичный нашему. А в одном из вагонов – Сфинкса и себя. Я из того вагона пялился на меня здесь и выглядел довольно глупо. Хорошо, что продолжалось это всего секунду, затем два поезда слились, Сфинкс открыл глаза и повернул ручку торцевой двери.

Распахнувшись, дверь из нашего вагона оказалась противоположной дверью вагона соседнего. Я снова успел увидеть, как вдалеке я же сам выпрыгиваю в двери напротив самого себя. Как только Сфинкс щёлкнул замком, поезда разделились и видение исчезло.

Бунт подавили в два счёта. Сфинкс сдвоенным боксерским ударом в мягкую грудину успокоил зачинщика, я в тот же момент подсёк второго и наступил ему на шею. Третьего ещё до нашего вмешательства конвоиры сами угостили электрошоком.

С кресла вскочила, заохав, старуха с большим пакетом продуктов из супермаркета. Я удивлённо повернулся к старшему из конвоиров: почему она не спит, мол? Тот пожал плечами и открыл перед носом женщины служебное удостоверение. "Спокойно, уважаемая! Всё нормально, работает полиция!" – успокоил он и всадил в свидетельницу двойной заряд ручного подавителя.

Старуха осоловела, широко зевнула и плюхнулись обратно на кресло. Сфинкс ловко выудил у нее из пакета потрёпанный томик Набокова и сунул в руки. Увлечённая чтением, к концу поездки она и не вспомнит о случившемся. Хорошо, если станцию свою не пропустит, зачитавшись.

– Спасибо, ребята, но мы бы и сами… – своеобразно поблагодарил старший конвоир.

Сфинкс вместо ответа моргнул, вызвав сближение вагона с гудящей чёрной рифлёной трубой без окон и видимых стыков. Оглушенных минотавров быстро расковали и без формальных церемоний вытолкали взашей на родину.

Следующий этап депортации оказался простым, почти скучным. Я не сразу понял, кого мы везём, решил сперва, что рейс порожний. Сфинкс обратил моё внимание на синее пластиковое ведро в руках конвоира, и я вспомнил ту довольно громкую историю про стаю головастиков, что пытались незаконно поселиться в пруду московского зоопарка.

Мы иногда пользуемся услугами этой организации для расселения особо экзотичных туристов. Ну а правда, где ещё они вызовут минимум подозрений, даже попавшись на глаза посторонним?

Для наших нужд между Баррикадной и Краснопресненской располагается большой комплекс подземных общежитий, а под сам зоопарк даже проложен отдельный подземный ход. Но в этот раз человек, пробравшийся секретным путём от имени Объекта, оказался таким же нелегалом, как и обитатели доставленного им ведра. К счастью, администратор позвонил к нам в дежурную часть, чтобы высказать возмущение неурочным и не оформленным по всем правилам вселением. Подлог вскрылся, нелегал пытался бежать, бросив своих нанимателей. Его отловили час спустя на Пушкинской при спуске обратно под землю.

Пути сошлись, конвоир поднял руку. Синее ведро растворилось в стене. Конвоир погрузил руку в чужой мир поглубже, почти по самое плечо. То ли ждал, когда с той стороны примут груз, то ли просто зашвыривал ведро подальше.

Так продолжалось часов до одиннадцати вечера, пока Сфинкс не плюхнулся, наконец, на сиденье и выдохнул устало:

– Ну вот и всё. В последний рейс нам можно бы и не ехать, там никакой опасности нет, но тебе будет полезно посмотреть, – сообщил он с явной грустью, обычно ему не свойственной.

Последним рейсом депортировали двух кенаров. В первую секунду я даже подумал, что узнаю старого знакомого, но затем засомневался.

– Нет, это не Рунгжоб, – развеял подозрения Сфинкс. – Кенары для нас на одно лицо, как и для вас, но если долго с ними общаешься – начинаешь различать.

Двое мужчин в оранжевых жилетах подсобных рабочих покорно вошли в вагон. Свободных мест было полно, но кенары не пошли вглубь. Встали у дверей и молча смотрели за стекло, где пролетали бетонные секции тоннеля и бесконечно тянулись силовые кабели. Под черными бородами едва заметно трепетали от переживаний жаберные крышки.

– За что их?

– Как обычно, нарушение пограничного режима. Этот вот, его две недели назад взяли, переправил в Москву и пытался легализовать около трёх десятков своих родственников. Не менее шести вывел на поверхность, двое только пойманы, остальных до сих пор ищут.

– А второй?

– Второй? Ты что не узнал? Это же твой "крестник"!

Я выпучил глаза и в ту же секунду вспомнил этого несчастного. Действительно, с неделю назад наткнулся на него в одном из служебных помещений на Добрынинской. И вроде бы ничего особенного, обычная встреча, но при виде меня гастарбайтер так перепугался, что выронил магазинный пакет-майку, рассыпав по полу крупные спелые помидоры, и бросился бежать. Я спешил, разбираться не стал, просто сшиб с ног и скрутил тщедушного кенара, а затем передал станционному контролю, описав в двух словах ситуацию.

– Точно, тот самый! И что с ним?

– Тоже банально. Пытался контрабандой земные овощи на родину переправить. Говорят, там за них можно огромные деньги получить. Огромные по их меркам, конечно.

– И что, это такое серьезное нарушение, чтобы прям сразу – депортация?

– Ну как тебе сказать… С одной стороны, тут просто дело принципа. Контрабанда любых материальных ценностей между мирами строжайше запрещена. Любых, значит вообще любых. Мы с тобой, если помнишь, даже с берега необитаемого моря собрали всё до последней крошки.

– Я думал, это простая порядочность. Чтобы не загаживать место. А что с другой стороны?

– А с другой, наши овощи на их почве могут ведь и прижиться, не дай бог.

– И что?

– Сразу видно, плохо ты в школе учил историю собственной планеты. Есть у вас один континент, тысячелетиями стоявший обособленно от других.

– Ну допустим, Австралия, знаю.

– Около десяти тысяч лет назад ваши переселенцы завезли туда необычный вид животных. Собак. Просто собак.

– И что?

– Сейчас потомки этих собак выделены там в самостоятельный вид. Они стали бичом для коренной фауны, уничтожили многие местные виды. И являются доминирующими хищниками на всём континенте.

– Собака динго? – вспомнил я. – Ты-то про неё откуда знаешь?

– Она самая. Я охотник, мне интересно. Так вот, история на этом не закончилась. Несколько тысячелетий спустя в Австралии появились другие иноземцы – кролики. И нанесли ещё больший удар по экосистеме. Затем были кошки, овцы, лисы и другие инвазивные виды, и каждый раз ценой этому вселению становилось вымирание местных растений и животных.

– Ты что хочешь сказать, какая-нибудь наша помидорка…

– Может привести к экологической катастрофе. Кстати, напомню, помидорка-то вовсе не "ваша", а такой же мигрант, в своё время сильно изменивший сельское хозяйство на всем евразийском континенте.

Я несколько по-новому посмотрел на хлипкого кенара. Каким же нужно быть… чтобы ради наживы поставить под угрозу собственный мир?

С другой стороны, это с каких же пор я стал отношение к людям формировать на эмоциях, а не на логике событий? Я уже злюсь, а ведь даже не знаю подоплеку, по какой причине кенары пошли на преступление. Вот ведь только прокололся, сделав поспешные выводы в случае с Рунгжобом, а теперь…

– Погоди, он что, плачет?

– Что? – Сфинкс вгляделся. – Нет, вряд ли. У них же глаза не так устроены. Хотя повод есть.

– В каком смысле? – я обернулся проверить, не шутит ли.

– В самом прямом. У нас же кенары размещают на контракт не абы кого, а исключительно солидных, кхм, людей. Конкретно этот – сын принца одной из провинций. Пока длился контракт, в той провинции произошел мятеж и династию свергли. Не думаю, что регент готовит наследнику тёплый приём.

– То есть? Его там что?

– Не знаю, как принято у кенаров, в моём мире он прямо на перроне пошёл бы под нож, без шансов.

Мне потребовалось всего два перестука колёс, чтобы осознать смысл сказанного.

– Это значит, я своими руками выписал ему смертный приговор?

– Ничего не значит. У них нравы куда мягче наших, глядишь и выживет. Ты просто выполнил свою работу, выполнил хорошо. А он нарушил правила, зная, что грозит в случае провала.

– А почему? Почему он нарушил правила? Может, у него беда какая? Может, ему нужны были деньги на спасение родных?

Сфинкс оскалился, и сейчас у него это получилось очень злобно.

– О, тебя начали волновать личные мотивы нелегалов? Огорчу, ты в меньшинстве. По мнению госпожи Вересаевой, никакая причина не может быть оправданием нарушения правил.

– Да плевать я хотел на Вересаеву! – взорвался я. – Этого парня, возможно, казнят из-за каких-то идиотских овощей!

Сфинкс скосил глаза вбок: на нас уже пялились пассажиры. Подавитель работал в десятую долю мощности, чтобы уставшие люди не отключались слишком сильно и не проспали свои станции. Как только я тоже посмотрел в ту сторону, Сфинкс шагнул ко мне, молниеносно блокировал правую руку, а левую придавил к стене вагона. Сжав в кулаке ворот моей куртки, он прошипел:

– Прекрати орать! Ты опер, а не истеричка. Я кому только что объяснил, чем опасны простые овощи? Скажи спасибо, что пока речь только об овощах. Ищешь логику в приказах Вересаевой – подумай над тем, что инвазивным видом на Земле могут стать и сами кенары. Если не кто-то похуже, как это произошло в моём мире!

Он выпустил меня так же резко, как и схватил. Я качнулся, но он поддержал за плечо.

– Что, любитель логики и игры на нервах, разбился твой холодный расчет, когда почувствовал себя убийцей? А я предупреждал, здесь у каждого из нас своё небольшое кладбище. Цена которому, в конечном счёте, выживание вида. Помни об этом, когда пожалеешь своего следующего нелегала. И имей в виду: некоторые миры дополняют свои транспортные соглашения пунктом об объявлении войны станциям, где потакают контрабанде. Готов променять жизнь этого кенара на ядерную зиму в Москве?

Я не знал, что ему ответить. Всплеск эмоций перемешал все мои мысли. Я отвернулся к окну в соседний вагон. Там было уже пусто. За этой перепалкой я пропустил сам момент депортации. Наверное, и к лучшему.

– Но послушай… Должна же быть для кенаров очень веская причина, чтобы нарушать контракт? Они-то сами должны понимать, что контрабанда опасна?

Сфинкс рассмеялся так легко, словно минуту назад не держал своих клыков у моей глотки.

– Большинство из них – жители не самых передовых миров. Они не способны осознать глобальные последствия своих поступков, даже если им прямо тыкать в нос листком с расчётами. Ты, кажется, на днях читал мне лекцию про наркоторговлю? Так что же, здесь, на Земле, твои барыги не понимают, чем плохи наркотики? Возят ведь?

– Это не мои барыги! – огрызнулся я. – И эти барыги не ставят под угрозу…

Я запнулся, понимая, что не прав, и на самом деле ставят, ещё как ставят. А значит, если проводить аналогию с нашими законами, депортация за контрабанду – это ещё мягкое наказание.

– Но ведь можно же было в этом конкретном случае принять во внимание? Изучить обстоятельства, сделать исключение?

– Ты, кажется, путаешь нашу скромную контору с мировым тайным правительством. Чтобы изучить обстоятельства, надо иметь посольство в мире кенаров. И шпиона в мятежной провинции. Без этого данных о реальной ситуации не собрать. Официально Вересаева послала запрос и получила ответ, что нарушителю ничего не грозит, сверх стандартного наказания за контрабанду.

– А его показания?

– А у них у каждого второго такие показания. В которые можно либо верить на слово, либо игнорировать. И то, и другое – сложный выбор, со своими минусами и угрозами.

Вагон остановился, и Сфинкс толкнул меня под лопатки, выпихивая на платформу.

– Твоя станция. Иди, отсыпайся. И это, прими что ли какое-нибудь успокоительное? Ты совсем дёрганный стал, прям как не в себе. Если Вересаева права, а я не помню случаев, когда она была не права, нас не сегодня завтра ожидает такая работёнка, Гераклу не снилось!

Апокалипсис

– Ну и что, что карантин? Каждую весну у нас в институте бывает карантин. Люди болеют, это нормально, не повод для паники.

– А когда же, по-твоему, будет настоящий повод?

– Повод для паники будет, когда первые жертвы выкапываться начнут!

Подслушано в метро.

Геракловы проблемы начались на следующее утро, спозаранку. Я только-только расписался за макгаффины (неизменная зажигалка, крякающий манок в виде резиновой уточки, мягкая крысиная шкурка). Сфинкс уже был в метро, встречался с информатором перед входом в вестибюль на Октябрьской.

Как только на кольцевую вышел первый утренний поезд, я сел в него и отписал Сфинксу в коммуникатор, что сделаю пару кругов один, пока час пик ещё далеко и людей в вагонах немного. Договорились встретиться ближе к семи часам на Краснопресненской. Под размеренное подпрыгивание вагона на стыках я развлекал себя любимой игрой – чтением разговоров по губам.

– …И вот он каждое утро ей звонит по видеочату, общаются они. Пятнадцать минут дорога до метро, вот все пятнадцать минут они и общаются.

– И что? Ты ревнуешь что ли?

– Ну вот ещё. Он же мне сосед, а не кто-нибудь там…

– Ну а чего тогда?

– Мне просто интересно. Что это за баба, которой никогда по утрам не надо никуда собираться? А главное, если тебе никуда не надо, почему ты в такую рань не спишь? Что ты за тварь такая?

Я сдержанно улыбнулся, стараясь не выдать себя. И тут же насторожился.

Свет в вагоне моргнул. Потом ещё и ещё раз.

Парень на сиденье справа и две девушки у самых дверей бросили мимолётные взгляды к потолку, на плафоны. Остальные пассажиры вообще не обратили на сбой внимания. Подумаешь, иногда свет моргает в дороге.

Я был на маршруте один, а значит – всё логично, никто, кроме меня, и не должен забеспокоиться. Три – стоп, три – стоп, проморгал поезд. По форме номер один позывной сигнал общий. Такие команды не подаются без крайне важной причины. Экстраординарной, строго говоря, причины.

Заранее начав пробираться к выходу, я свободной рукой выудил из кармана коммуникатор. Сообщение пока не пришло. Но это дело нескольких секунд. Сейчас тренькнет, ладонь почувствует вибросигнал. Ага, вот и оно.

"С 6.20 по Объекту вводится план "Частокол". Оперсоставу немедленно прибыть на кольцевую линию. Группа блокирования – вариант номер девять. Группа вытеснения – вариант два". И тут же второе сообщение: "Всем сотрудникам, не задействованным в мероприятиях, прибыть на станции приписки для формирования резерва".

Ничего себе. Тревога на всём Объекте. На моей памяти это впервые. И, насколько мне известно, за последние лет пять такого не случалось ещё ни разу. Были инциденты на отдельных ветках, пару раз даже вводили усиление в целом секторе. Но чтобы вот так?

Двери вагона ещё не успели открыться, а я уже выпрыгнул на перрон. Пришлось невежливо пихнуть в бок тётку, тоже планировавшую выходить. Она разразилась возмущенной руганью мне вслед, я не слушал. Случилось что-то такое, ради чего стоило немного побыть хамом. Кто знает, чего может стоить моё промедление?

Мухой метнувшись поперек станции, я успел в последнюю секунду вскочить во встречный поезд. Как обслуживающий кольцевую, я входил в группу блокирования, а по варианту номер девять должен был занять позицию на выходе с Киевской. Туда ехать всего один перегон. "Возможно, буду на месте первым", – мелькнула мысль, и по телу сразу же пробежала волна лёгкой волнительной дрожи.

Коммуникатор в руке тренькнул. "Ребята, что у вас там случилось?" – всплыл на экране вопрос от Риты, прогнозистки из аналитического отдела. Вообще-то писать в рабочий чат не по делу строго запрещено, но Ритку можно понять. Я видел её утром, она только что отдежурила ночную смену. Наверное, едва сменилась и вряд ли даже успела доехать до дома. А тут – тревога.

"Если это опять учения, я вас поубиваю", – написал следом незнакомый мне сотрудник, вбитый в список контактов как Руслан Салахбеков. Да, вот по этой причине и запрещена неслужебная переписка. Сейчас чат превратится в нескончаемый базар, если дежурный не удавит его в зародыше.

"Прекратить трёп!" – снова тренькнула трубка. Ого! Сообщение пришло от анонимного абонента, чей контакт не был подписан даже номером телефона. После слова "От:" на экране стоял длинный прочерк. Так быть не могло, нет у нашего служебного чата функции сокрытия автора. Это могло означать только одно: переписку читает сам директор.

Две долгих минуты коммуникатор молчал. Потом от безымянного автора упала ещё одна короткая фраза: "Это не учебная тревога!" Я прочёл её уже в полёте, потому что опять выпрыгнул из вагона первым и большими скачками понёсся к центру зала.

Серьезность ситуации сквозила отовсюду. По перрону спешно растягивалась цепь молодых оперативников, переодетых в форму курсантов полиции. Для обывателя эти нескладные юнцы выглядели нелепо и смешно, особенно когда сбивались стайкой человек в десять. Я знал, что это группа вытеснения, последний рубеж обороны между пассажирами-людьми и путешественниками-инородцами. Дело дрянь, если им придется проявить свои реальные навыки.

Я бежал дальше и видел, как в центре зала из перехода выпрыгивали бродячие музыканты, на ходу расчехляя гитару и саксофон. "Маэстро, урежьте марш!" – выплыла из памяти фраза. Да, уж эти урежут – мало не покажется. Полицейский, который вознамерился их сразу же остановить и выгнать, теперь стоял, чуть прикрыв глаза, без тени эмоций на расслабленном лице. Нейтрализован направленным воздействием, значит – не из наших, и не двойной агент, а настоящий обычный сержант. Правильно, не стоит ему сейчас путаться под ногами, так безопаснее для него же.

Мимо полицейского навстречу мне торопился безногий инвалид Сёма, собирая жалостливые взгляды. Вообще-то он может щелчком пальцев отправить в нокдаун любого из здесь присутствующих, включая меня. Он почти легенда, один из лучших оперативников западного сектора. В былое время в одиночку держал всю Арбатско-Покровскую линию и месяцами не допускал ни одного нарушения границы. Сейчас Сёму вызывают на станцию только в самых крайних случаях, а в спокойные дни всё рабочее время он проводит глубоко в недрах Объекта, следя за мониторами.

Сфинкс возник из прибывающего встречного поезда так неожиданно, словно двери вагона на ходу открыл. Первым из оперсостава прибыть у меня не вышло. Он уверенно мотнул головой в сторону эскалатора. Я кивнул в ответ, принял из его рук заботливо протянутую рацию и жилет с надписью "Эскалаторная служба". Такой же фальшивый, как и у него.

Секунду спустя к нам присоединился опер с голубой ветки Федя, на ходу натягивая свой жилет. Маскарад не играл в таких ситуациях особой роли, можно было и обойтись, работать в свитере и джинсах. Просто так положено по инструкции. Страховка на случай, если кто-то из пассажиров придёт в себя и начнёт задавать вопросы.

Эскалатор стоял выключенным. Парень с мегафоном в руках оповещал о закрытии западного вестибюля и убеждал пассажиров "по техническим причинам" пользоваться для выхода дальним, восточным. Дальше, за его спиной, три азиата в робах уборщиков вазюкали тряпками по поручням, оставляя влажные грязные разводы. Протискиваясь через леерное ограждение, я кивнул им, они тихонько кивнули в ответ. Это наши кенары, обрабатывают возможные пути прорыва спецреагентом. Даже так? Да что ж там, чёрт возьми, произошло?

К концу эскалатора дыхание у меня сбилось. Не каждый день начинается спринтерским забегом по крутой лестнице.

– Вторая группа на позиции! – доложил я, едва выговорив слова.

Рацию как нарочно всучили именно мне. Эфир шипел и потрескивал в ожидании.

– Третья готова, – наконец отозвался голос.

– Четвертая готова. Кузьмич, все на месте, вестибюль блокирован!

Дежурный выждал пять секунд, других докладов не последовало.

– Всем постам, внимание! Глядеть в оба. Работу излучателей проверять каждые две минуты. Без поддержки в толпу не соваться, огня без приказа не открывать!

Я вынул из кармана коммуникатор и посмотрел параметры. Да уж, подавители жарили на все 110 процентов. Индикатор сигнала телефонов зашкаливал, вай-фай раздавался с прямо-таки неприличной скоростью. Сейчас поголовно все пассажиры, где бы они ни находились: в вестибюлях, переходах или на платформах всех трёх смежных станций – должны погрузиться в свои гаджеты.

Словно подслушав мои мысли, робот-диктор оживилась, из динамиков разнеслось: "Уважаемые пассажиры! Во время движения держите детей за руки! Не отвлекайтесь на мобильные устройства! Соблюдайте меры безопасности!"

Ну да, как же. Не отвлекайтесь. Думаю, сейчас никто из находившихся поблизости даже не услышал этого голоса. Говорят, однажды во время полевого испытания излучателей Митька-инженер подменил запись. Робот весь вечер вещал его прокуренным голосом: "Граждане пассажиры, жрите поменьше жира! Эскалаторы не справляются, у них двигатели ломаются!"

Шутнику, конечно, досталось на утренней летучке по первое число. Однако же официально в наш адрес ни одной жалобы не поступило. Ни посетители, ни даже персонал не заметил подмены. Значит, излучатели отработали подавление сознания на пять с плюсом, и потому Митьку простили, и даже не объявили выговор.

Сейчас режим облучения был выше тестового. Наверное, при таком давлении даже наверху, на поверхности, прохожие залипают в экраны. А уж здесь никто гарантированно не в состоянии будет отвлечься, даже если над ухом у него из ружья палить.