Линии Леи

– Хороша, чертовка! – улыбнулся Сфинкс. – Ничуть не изменилась за столько лет. Не представляешь, как я рад, что она меня так ценит!

Я кивнул, и королева, расплескав воду, сорвалась с места. Поток воды зашуршал, захрипел и иссяк.

– Внимание! – Голос Вересаевой вывел зрителей из ступора. – Всем службам быстро за работу! До открытия всего ничего, мы отстаём от графика. Воду спустить, стены просушить, если где рыба в щели набилась – выловить. И не дай бог я узнаю, как в прошлый раз, что вас видели с уловом на рынке! Уволю к чертям, без оправданий и выходного пособия! Проверить все зоомагазины поручаю Сфинксу, а вы его знаете!

Я прыснул в кулак, а Сфинкс довольно оскалился и побежал чуть ли не вприпрыжку осматривать пути в поисках трофеев.

– Ваша работа? – вполголоса спросила Вересаева.

– Зная его самолюбие… – улыбнулся я.

– Вы же понимаете, что он раздует из этой демонстрации целую поэму?

– Ну и ладно. На несение службы это не повлияет, а личному составу развлечение.

– Спасибо вам! – Вересаева совершенно неожиданно обняла меня одной рукой за плечи. – Вы не только хороший напарник, но и хороший друг. Я в вас не ошиблась.

Потом мы сидели со Сфинксом на краю платформы, ели обжигающе горячую корюшку, приготовленную прямо здесь же при помощи микроволновки, которую стащили из кабинета начальника станции. Довольный спектаклем Сфинкс уже сочинял, не стесняясь, новый эпос о своих похождениях в водном королевстве.

– Слушай-ка! Всё забываю поинтересоваться. А у тебя подружка есть?

Сфинкс поперхнулся полуобглоданным хвостиком.

– Это к чему такой странный вопрос?

– Да ни к чему, просто так. Интересно же. Я никогда не видел ни одного представителя твоего вида, кроме тебя, понятное дело. А вдруг ты завтра объявишь, что решил завести семью, наплодить выводок маленьких хищников?

– Предлагаю этой темы не касаться.

– Чего вдруг? Ты дал обет безбрачия?

– Не совсем. Просто… Ну вот ты богомолов знаешь?

– Разумеется!

– Тоже интересные хищники, скажи же? Но будь я богомолом, ты бы стал торопить меня с потомством?

– Не понял. Ваши самки что, сжирают вас прямо после свадьбы?

– Нет. Но принцип схожий. Чтобы на свет появился новый хищник, старый должен умереть.

Я удручённо прикусил язык. Потом всё же решил уточнить.

– Получается, я тебе смерти пожелал? Прости, я просто не знал…

– Ай, это всё фигня, – он махнул рукой, снова демонстрируя улыбку до ушей. – Я отношусь к этому проще. Зато мы увидели сегодня представление, которое даже на Объекте мало кому доводилось наблюдать!

Я взглянул на рабочих, которые при помощи строительных фенов пытались просушить стены станции.

– Да уж! Я даже запереживал, выдержит ли облицовка такой напор воды!

– Ха! – Сфинкс чуть не подпрыгнул на месте. – Эти стены и не такое выдерживали!

– Что может быть круче плывущего на нерест мегалодона?

– Нерест нересту рознь. Считай, сильно повезло, что не в нашу смену проходила миграция в сторону ВДНХ.

– Серьёзно? А что там?

– Примерно то же. Чувствуешь, какой тут теперь запах моря? А никогда не задумывался, почему при пересадке на радиальную в сторону ВДНХ всегда воняет, как из публичного сортира?

Я задумался. Потом вдруг понял.

– Фу! Не может быть!

Сфинкс заржал в голос. Я швырнул рыбку обратно на блюдо, сомневаясь, что на этой неделе у меня ещё появится аппетит.

Предчувствие

– Да нееет, не матерились мы (ик!), товарищ сержант!

<…>

– Не матерились! Мы египтологи! У нас был (ик!) семинар по ег… по биптологии. Мы обсуждали (ик!)гбиптологические проблемы. Ну фараоны там, знаете, пирамиды, иероглифы…

<…>

– Рамзеееес? Да, знаю, Рам(ик!)зеса мы тоже обсуждали! У них там, вообще, такие имена! Этот, как его, Анус(ик!)нумбис! Анумбис, да!

<…>

– Да ничё я не пьяный! И он тоже не пьяный! И не опухший. Он (ик!) китаец просто. Ну а чё, китаец-египтолог, может же быть такое?

<…>

– Да нееее, вы чё, не говорил он такого! Не говорил! Это он (ик!)… Это его зовут так! У них знаете, какие имена? Ну (ик!) у каких египтян, у китайцев, чё вы меня опять путаете?

<…>

– Ну да, это имя такое! Это его зовут Хув(ик!)вейбин. Да никто не матерится, ну чё вы докопались?

Подслушано в метро.

Полторы недели просвистели, не оставив в памяти следа. Я погрузился в рутину с головой, чтобы поскорее забыть чёрные скукоженные морды и фосфоресцирующие глаза мертвецов. Гонял баньши-попрошаек, невесть откуда расплодившихся на Белорусской. Отыскал потерявшегося в пустом подстанционном зале птенца высочайшей четы пернатых обезьян. Помог техникам установить причину отказа подавителей сразу на трёх поездах. И даже получил благодарность Вересаевой за вовремя замеченную попытку гномов протащить коробку с перегноем в шахту вентиляции. В коробке оказались личинки дьявольских коровок. Это как божьи коровки, только дьявольские. Личинки, соответственно, не чёрные козявки с красными кругами на спинке, а белые жирные черви с черными пентаграммами. И жрут не тлю и прочих садовых вредителей, а всё, что шевельнётся в их поле зрения.

Сфинкса в эти дни я почти не видел. Он решил, что я неплохо справляюсь в автономном режиме, поэтому мы договорились работать раздельно. Садились на поезда во встречных направлениях и время от времени посылали друг другу сообщения об оперативной обстановке. Встречались, только когда требовалась помощь с особо дерзкими путешественниками, да ещё в обеденный перерыв, когда мы позволяли себе отклониться от маршрута и перекусить в подземном буфете на Парке культуры.

Со Смысловым мы за это время виделись дважды. Садились всё в том же кафе, обменивались новостями и выслушивали соображения, где искать хвостатого мерзавца Буньипа.

Наконец, в среду утром случилось кое-что необычное. Я получил на коммуникатор сообщение от Вересаевой с указанием явиться на утреннюю летучку. В этот момент я как раз находился в оружейной комнате, получал макгаффины.

– Предмет контрольный номер один, картофелина сырая, без инвентарного номера, – диктовал сам себе техник по вооружениям.

– Серёга, а можно так сделать, чтобы мне, как и Сфинксу, выпадал каждый день контрольный бутерброд, а не сырая картофелина?

– Ничего не знаю, макгаффины распределяются случайным образом, – не меняя интонации, заявил Червяков, но искоса бросил на меня оценивающий взгляд. – Предмет номер два, инвентарный номер сто пять – триста семь. Часы карманные серебряные на цепочке. Поцарапаешь стекло, спрошу как за раритет.

Я пожалел, что рискнул в очередной раз выбирать предметы с закрытыми глазами, наобум. Хорошо, что часы попались, могла быть и сушёная куриная лапа.

– Ну, ты будешь выбирать или мне с тобой до вечера возиться?

– Запиши зажигалку, – решил я не искушать больше судьбу. – Кремневую синюю, номер сто семь – пятьсот сорок два.

– Выдано. Распишись здесь и здесь.

Я распихал мои сегодняшние волшебные помощники по карманам и отправился к лифту. Кабинет Вересаевой располагался пятью этажами глубже.

В зале для совещаний шла традиционная утренняя летучка. Как всегда, разбирали происшествие по личному составу. Заправлял процессом мастер выпиливания по мозгу – кадровик. Вересаева с невозмутимым видом наблюдала, сидя на краешке стола и посасывая пустой янтарный мундштук.

Ещё в лифте я столкнулся со Сфинксом, тоже приглашенным к замдиректора. Он по дороге вкратце описал, чему посвящено утреннее сборище. В общежитии Метростроя подрались два наших оперативника с соседних веток. Да так, что соседи вызвали полицию. Дежурный пролопушил ситуацию, мер своевременно принять не успел, поэтому обоих оперов забрали и продержали в обезьяннике до утра. А поскольку это был обычный полицейский участок, а не из наших подведомственных, дело усугубилось. Вызволить удалось только одного, сильнее пострадавшего, всего час назад, да и то – после вмешательства лично Вересаевой.

Спасённый пребывал в состоянии явной некондиции. С огромным фиолетовым синяком на оба глаза, хромающий на правую ногу, он к тому же источал стойкое алкогольное амбре. Конечно, ни о каком заступлении на линию в таком виде речи быть не могло. Пришлось в срочном порядке переводить его сменщиков на суточное дежурство, чтобы хоть как-то закрыть дыру в табеле.

Но хуже всего, что второго "залётного" полиция отдавать отказалась наотрез. Он при задержании буйствовал, выбесил патрульных, за что пару раз получил дубинкой по мягким местам, а уже в камере надерзил офицеру из городского главка, который заехал с проверкой. В общем, к утру на дебошира уже было готово дело о мелком хулиганстве, и оно вот-вот отправится в суд.

Вересаева пребывала в ярости. Это легко читалось по её лицу, хотя она изо всех сил старалась сохранять хладнокровие, и по забытой на другом конце стола сигарете.

– Вы понимаете, чем это нам грозит? – зампокадрам пафосным тоном снимал стружку с начальника оперчасти. – Теперь обоих выкинут из общежития, это как пить дать. В худшем случае, вообще не дадут больше мест для наших сотрудников. Сами знаете, какая очередь за жильём, у них и у нас!

Затяжной и вправду чувствовал себя виноватым, поэтому молчал, насупившись. Меня же этот цирк не впечатлял. Я пожалел, что пришёл слишком рано, тихо пробрался на свободное место и стал разглядывать единственное, что здесь было достойно взгляда, – Вересаеву.

Она сегодня была особенно прекрасна. Волосы свободно спадали на плечи светлыми волнами, косметики на лице самый минимум, только глаза чуть подведены и на губах неяркая помада – не характерно для неё, но мне именно такой вариант больше всего нравится у женщин. Плюс идеально облегающее платье с дизайнерским ассиметричным узором. Оно заканчивалось чуть ниже колена, а привычка Вересаевой сидеть нога на ногу удваивала эффект. Ни один эксперт в мире, глядя на нашу начальницу, не смог сказать бы сейчас, что она с четырёх часов на ногах, сделала около сотни звонков, выпила пять чашек кофе и скурила полторы пачки своих тоненьких ароматизированных сигареток.

– И это я сейчас перечисляю только самые очевидные последствия! – пыхтел кадровик. – Я пока не спрашиваю о причинах происшествия, ведь вы же всё равно ни черта не знаете!

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы перестать пялиться и снова уловить нить разговора. Начальник оперчасти, разумеется, знал всё, что только можно было выяснить на эту минуту. По сравнению с ним уровень знания кадровика был ниже процентов эдак на сто. Но ещё Затяжной знал, что Вересаева знает намного больше, поэтому помалкивал.

А вот начштаба не вытерпел и влез. Водилась за ним такая неприятная привычка, подгавкивать руководству при разносе сотрудников.

– Я вижу в этом происшествии просчет не только лишь оперативной части. Хотелось бы услышать также старшего инспектора по особым поручениям. В его обязанности входит проверка сотрудников.

– Да-да, – подхватил этот вброс кадровик. – Вы не следите за личным составом, Виктор Петрович! Отсюда нездоровая обстановка в коллективе, конфликты! Неправильное поведение в быту, спиртные напитки! Вы не интересуетесь личной жизнью сотрудников, по месту жительства их не посещаете. Я жду от вас объяснительную…

– Между прочим, – перебила Вересаева, и зам тут же стал похож на кота, у которого над головой хозяин замахнулся тапком, – это вы мне объясните, Юрий Николаевич, почему наши оперативники бухают, как черти в аду, прямо перед заступлением на дежурство? Они что у вас, постоянно в таком виде службу несут? Вы когда с проверкой по станциям проезжали в последний раз?

"Крайний!" – шепнул я. Сфинкс, сидевший справа, фыркнул, закрыл себе рот ладонью и неправдоподобно закашлялся, маскируя смех.

Кадровик, в молодые годы пять лет отслуживший на флоте, корчил из себя старого морского волка. Для чего демонстративно следовал любым традициям и суевериям, даже самым нелепым. Особо тщательно он избегал слова "последний", употребляя к месту и не к месту "крайний", будто сейчас работал не в подземке, а как минимум в отряде космонавтов-испытателей.

Вересаева бросила на нас раздраженный взгляд, я мгновенно пожалел о неосторожной шутке. Зампокадрам воспользовался возникшей паузой, чтобы наспех сочинить оправдание. Он залопотал, что всё случилось во внеслужебное время, а иначе он бы лично… Вересаева не собиралась его слушать, прервала поток клятв и переключилась на главного, по сути, виновника всей катавасии – заспанного ночного дежурного.

– Слушай, – прошептал я, не поворачивая к Сфинксу головы, – А чего она так взвилась-то? Можно подумать, в первый раз у нас кто-то после смены принял на грудь и подрался. Или в последний.

– А ты что, не знаешь самого интересного? Почему Серёга на самом деле в морду схлопотал?

– Нет, откуда?

– Да это все уже знают, только вслух при нашей Медузе сказать боятся. Ты слышал с месяц назад про инцидент с дриадой со станции Ботанический сад?

– Это про ту, зеленокожую?

Конечно, слышал. Трудно было не услышать, целую неделю только про неё и было разговоров. Нелегалка, женщина с внешностью Афродиты и кожей цвета расплавленного изумруда, пробралась на территорию метрополитена. Пару раз её замечали на перегоне у Свиблово, потом едва не поймали при попытке перейти на кольцевую. Но она ловко ускользала каждый раз. Пошли слухи, что её прикрывает кто-то из наших.

Кто именно, выяснилось, когда она едва не вышла на поверхность через Ботанический сад. Турникет сработал, маскирующая магия исчезла, а незнакомую "новенькую" уборщицу, густо обмазанную тональным кремом, увезли в изолятор. Служебная проверка обернулась строгим выговором начальнику отдела внутреннего контроля, а пара неплохих оперов едва не лишилась должности.

– Ну так вот, – просвещал меня Сфинкс, скалясь от удовольствия. – После тех событий Вересаева вызвала Серёгу лично на ковёр и отчихвостила, не стесняясь в выражениях. Он потом всё гадал, кто мог проболтаться.

– Сёма? – я вспомнил, как зовут второго участника сегодняшней драки. – Ну а он-то откуда…

– Похоже, что к дриаде не только Серёга клинья подбивал. И даже добился успеха. А на прошлой неделе он с горем для себя узнал, почему Вересаева так строго запрещает любые личные контакты с нелегалами.

Я задумался, потом сообразил.

– Да ладно?

Сфинкс расплылся в ехидной улыбке и кивнул.

– Пошёл как-то наш Сёма утром в душ, глянул в зеркало – и понял…

– Ничто на земле не проходит бесследно?

– Так точно!

Сфинкс наклонился ещё ниже и зашептал мне на ухо:

– Серёга сперва на Сёму даже подумать не мог. А тут сопоставил дважды два. Не исключаю, что подсказали, но скорее всего – увидел в холодильнике пузырек с таблетками. И догадался, по какой причине сидит на антибиотиках сосед по общежитию.

Я пожал плечами.

– Сомнительно. Не в правилах Серёги устраивать пошлую драку. Тем более из-за женщины, которую эти донжуаны даже вдвоём защитить не смогли, все равно её депортировали. И не имея доказательств… Нет, это не достойно графа Де ла Фер.

– Драку он не устраивал. Он всё сделал в своём репертуаре: сочинил песню. И спел её под гитару на последней пятничной вечеринке. Произведение имело колоссальный успех, и до Сёмы дошло очень быстро.

– Ох, я боюсь спрашивать, о чем пелось в той песне.

– Там много всего, куплетов на шесть. А припев такой:

"Теперь у нашего Семёна

Растут на жопе шампиньоны".

Настала моя очередь кашлять, затыкая рот ладонью. Вересаева при этом глянула на меня так, что я счёл за лучшее отпроситься и покинуть кабинет, якобы для похода в медпункт. Сфинкс тут же вызвался меня проводить.

* * *

– Миш, от тебя что, коньяком пахнет? Ну-ка отдай фляжку!

– Неа!

Вагон качнуло на изгибе пути. Дородная дама бальзаковского возраста вцепилась в куртку благоверного.

– Что значит "неа"? Ты с утра прикладываешься? Дай сюда!

– Не могу. Это моя последняя защита.

Он ловко отстранился, но супруга ухватилась за поручень и снова придвинулась к нему вплотную.

– Какая защита, что ты мелешь?

– Ты телек смотришь? В новостях что говорят? Эпидемия гриппа в Азии!

– И что?

– А вон видишь, китаец едет? Он чихнёт – и всё. Тебе хана. А я продезинфицируюсь и выживу.

– Какой китаец, Миш? Ты сам знаешь, что это сосед со второго этажа. Он татарин.

– А это без разницы, сейчас все болеют. А я выживу. А тебе хана.

Мужичок довольно заржал, я тоже невольно хмыкнул. Сфинкс юмора не оценил.

– Какие-то они сегодня разговорчивые. Подавители барахлят?

– Нет, вряд ли. Может, с утра просто не погрузились в свои проблемы?

– Все равно надо техникам сказать, чтобы процентов на десять подняли напор.

– Смотри, не переборщи. А то я сегодня уже двух героев наблюдал с передозом. Один на ходу с книжкой проталкивался в хвост состава, ну вроде как время экономил, чтобы потом по перрону не топать. Так зачитался, что на станции вышел из вагона, ногу занёс шагнуть в следующий – а там оп, нету больше! Последний был! И пока он тупил, двери закрылись, поезд ушёл.

– Ну, это бывает. Наверное, недавно в городе, чувствительность повышена. Главное, чтобы он себе парочку не нашёл такую же, а то будут каждое утро в вестибюле по часу стоять, лизаться друг с другом, пока дежурный вручную с них подавление не сбросит.

– Да это ладно. Второй сегодня, вообще красавец. Он на выходе так не хотел нос из экрана вынимать, что у эскалатора налетел на леерное ограждение. Прямо на ребро, прямо своими батарейками. У меня аж зубы свело от сочувствия.

Сфинкс тоже сделал сочувствующее лицо, но чисто из вежливости, и быстро стёр эту эмоцию. Я засомневался, понял ли он шутку, позволяет ли физиология этой бестии осознать трагизм, так сказать, случившегося?

– У некоторых людей такое бывает, – в тысячный раз объяснил мне прописную истину напарник. – Думаю, это эволюция. Таким особям по закону Дарвина суждено вымирать ускоренно, от самых неестественных причин. Они должны быть нам благодарны, потому что под полем подавителя меньше шансов погибнуть, чем даже дома, лёжа на диване.

Робот голосом известной актрисы объявил название станции. Мы двинулись к выходу. Проехав полный круг, хотели пересесть на поезд в обратную сторону. По идее, было бы проще сделать это прямо на ходу, Сфинкс любил развлекать меня неожиданными перемещениями с одного поезда на другой, а иногда и просто между вагонами. Но не в утренний час пик, не при таком количестве неспящих пассажиров.

Сегодня мы с ним разделяться не стали, работали в паре. Так распорядилась Вересаева, когда мы после окончания летучки всё-таки попали к ней в кабинет. Начальница была мрачна, задумчива, но не забыла сделать мне замечание за неуместные шуточки на собрании.

– Коллеги, у меня к вам большая просьба, – начала она, когда мы перешли к делу. – Сегодня вечером надо поработать в особом режиме. А ситуация складывается таким образом, что кроме вас мне почти совсем не на кого положиться.

– Что-то случилось? – уточнил я, хотя это было очевидно.

– Да. Или вот-вот случится. – Вересаева отвечала тихо, без эмоций в голосе. – Проблема в том, что я не знаю, что именно и когда.

– Это как-то связано с делом Буньипа или с нашей линией? – спросил Сфинкс.

– Первое – возможно. Второе – почти наверняка. Помните историю с терактом в отношении русалок?

– Такое за сто лет не забудешь, – заверил я.

– Ну так вот, вчера Брехун доложил мне, что уже третья группа ремонтников, отправленная чинить старый трансформатор, не вернулась с задания.

Сфинкс присвистнул. Я сам хотел это сделать, но он опередил.

– Может, бабайка крысят распугала?

– Возможно. Но маловероятно. Самая первая группа прошла коридоры спокойно. Отработала смену, восстановила кабель связи и почти закончила с электроснабжением. А вот на следующий день о завершении ремонта не доложила. Забеспокоились и направили новую группу только через сутки, и она тоже не вернулась.

– А Брехун куда смотрел?

– У Брехуна сейчас работы выше головы. У него в западном секторе поломка за поломкой, плюс переброска складов на Смоленской из-за ремонта эскалаторов. Подбросили смежники хлопот, расстарались. В общем, его можно понять, хотя стружку с него я ещё сниму. Потом, когда всё закончится.

– Может, туда кого поопытнее отправить? – предложил я. – Посерьёзнее крыс, я имею в виду. С оружием?

– Я уже распорядилась. Вчера, когда Брехун сообщил об исчезновении третьей группы, решено было принять меры с привлечением всех отделов, в том числе оперчасти. Операция назначена на завтра.

Я открыл было рот, но она опередила уточнением:

– Вы участие не принимаете! Хватит с меня одного фейерверка!

– Тогда в чём состоит наша задача?

– Поскольку мы не знаем, что там происходит, всё управление с утра будет переведено на усиленный вариант несения службы. Подозревать можно что угодно, от происков наших спецслужб, которые опять воспылали интересом к нашим беспокойным иноземным друзьям, до диверсии со стороны самих этих друзей. Им давно хочется изменить положение вещей на Земле, только дай повод. Короче, для снятия рисков принято решение освободить изоляторы. Провести внеплановую депортацию всех нарушителей, даже тех, по кому решение ещё не принято.

– Мы же не конвойная рота, – воспротивился Сфинкс.

– Вас никто и не назначает. Вместе с группой Салахбекова из внешнего контроля вы будете просто прикрывать конвойщиков. Но смотреть будете в оба! Возможно, именно этого момента и ждут наши неизвестные противники. Сфинкс, не кривись! Я всё понимаю, но опытнее тебя на кольцевой нет никого. Сегодня в час жду вас на Проспекте Мира.

* * *

Чем ближе подступал "час Х", тем хуже становилось настроение Сфинкса. Закончив с обедом, мы ещё почти полчаса тянули резину, прежде чем явились на минус шестой уровень подвалов управления, к изоляторам.

Не знаю, почему камеры для арестантов перенесли в то же место, что и офис нашей конторы. Раньше, судя по рассказам коллег, таких мест было несколько в разных концах метро. Это позволяло держать выходцев из разных линий Леи компактно, поближе к их родным мирам. Но после серии каких-то трагических инцидентов в 1977 году конвойная служба попала под реорганизацию. Все казематы перевели на проспект Мира, под здание официального офиса Метрополитена.

Что именно тогда случилось, я информации не нашел. Формально реформу объясняли тем, что кольцевая линия в московском пучке Леи пересекается с наибольшим количеством миров. И даже если вывозить нелегалов надо на радиальные, депортацию все равно удобнее начинать отсюда.

Нас со Сфинксом (как ответственных за порядок на кольцевой) всегда о таких мероприятиях оповещали заранее. К счастью, принудительная высылка требовалась редко, обычно за нарушителем виновная сторона присылала своих представителей. Конвою оставалось только заполнить бланки приёма-передачи. Если требовалось вывезти большую группу, задействовали пустые поезда.

Да, кстати. В самом начале я вам обещал рассказать, зачем на самом деле высаживают пассажиров посреди маршрута и поезд уходит в тоннель пустым. Вот как раз для подобных ситуаций, когда в Москву въезжает важная делегация, крупная группа туристов или караван торговых представителей. Выслать с Земли десяток-другой нелегалов разом тоже непросто. Наконец, просто чартерные рейсы для транзитных путешественников нужны ежедневно. Спрятать их пересадку от людских глаз при полном вагоне – дело рискованное, поэтому в расписание некоторых поездов вносится высадка людей. Диспетчер со своего пульта проверяет, обесцвечены ли путешественники, снижает фон подавителей сознания и объявляет конец маршрута. Поезд уходит со станции только с инородными существами на борту. По той же схеме проходит прибытие: вы в нем наверняка участвовали, если хоть раз садились посреди маршрута в "пустой" вагон.

Нам использовать такой приём не позволили. В сегодняшнюю партию нелегалов, контрабандистов и безбилетников попали несколько буйных. После вынесения приговора, понимая, что терять уже нечего, они стали вести себя откровенно резко. Конвойная служба, не осведомлённая о причинах спешной высылки, нервничала. Оценив обстановку, начальник конвойщиков приказал разбить депортантов на мелкие группки и вывозить по-отдельности.

– Давай держаться ближе. Прямо в соседнем вагоне, у стекла. Сможем наблюдать за ситуацией напрямую.

– Я думал, наша задача – в голове состава держаться. Перехватывать, если побегут.

– По инструкции, да. По факту, если побегут, их уже не перехватишь. Там несколько лосей, и это не эвфемизм, способных ударом головы оставить вмятину на стенке вагона. Нам надо сделать так, чтобы даже мысли о побеге не возникало. Нам новые инциденты не нужны, учитывая уже случившиеся неприятности последнего времени.