Линии Леи

– Как говорит в таких случаях Лёшка Смыслов, если тебе всё равно, куда идти, то ты не заблудишься.

Я поймал себя на том, что бормочу тихонько, как недавно это делал Буньип. Видимо, давящая атмосфера внутри Узла выматывала не только физически, но и морально.

– Закончить маршрут ему надо. Перебьёшься, быдло хвостоголовое. Тупое. Первыми, говорит, закончим. Пользоваться, говорит, не умею. Сам дорогу покажу. Да как же, разбежался. Может, тебе ещё схему на листочке зарисовать?..

Я встал на месте, пораженный внезапной догадкой. Схема Узла. Схема транспортного узла, по которой можно проложить маршрут.

Я закрыл глаза, поборов страх пропустить новое нападение, и представил себе схему метрополитена. Не ту упрощённую, какой пользуются пассажиры, а настоящую. Весь Объект целиком, и не схематично, а в реальных формах, в каких он накладывается на карту города. Со всеми секретными, совершенно секретными и запредельно невозможно запретными участками. С тупиками, техническими тоннелями, отводами к депо… Тот ещё лабиринт!

– Семь дорог сошлись в одной точке. Значит, это был перекресток трёх линий и начало ещё одной ветки. Таких мест… да, два на всё метро. Это Киевская и Александровский сад. Какая из них?

Я мысленно пошёл от Александровского сада направо, затем начал сначала – влево. И понял, что это всё неверные направления. В реальном пути я уже трижды видел перекрёстки двух линий. Ни один маршрут от Александровского сада не имел трёх пересечений подряд.

Держать в уме всю карту метро не так-то просто. Но я не зря целый год учил её наизусть.

– Если там была Киевская… Выходит, я сейчас на Кольцевой? Уже неплохо. Остаётся вопрос, куда идти дальше? Где заканчивается маршрут?

Первую мысль, что нужно выбираться на свою домашнюю станцию, я сразу отбросил. Нелогично. Все фигуры в лабиринте Узла стремились в одну точку, в то время как дома у нас у всех были в разных местах.

– Так, прикинем. Я заходил с конца синей ветки. Это левый угол кабинета Вересаевой. А где может находиться выход? Да где угодно. Где-то тоже в её кабинете. А где находится её кабинет?

Простота решения заставила меня захохотать. Развернувшись, я почти бегом направился в обратную сторону, к недавно пройденному перекрёстку. Если мои расчеты верны, эта развилка в Узле соответствовала станции Октябрьской на схеме метро. Отсюда до Проспекта мира ближе, чем если продолжать топать по Кольцевой. Четыре перегона против шести.

Через полсотни шагов дорогу перегородил большой серый сталагмит. Раньше его тут не было, нарос буквально за несколько минут и продолжал увеличиваться, превращаясь в стену. Но теперь мой воодушевлённый разум работал быстро и чётко, нужные решения приходили сами собой. Как там сказала Вересаева, только тот пройдёт, кто умеет прокладывать пути? Ну вот вам путь!

Я вынул бесцветный нож и ткнул в дымящуюся преграду. Сталагмит не успел окраситься в радужные цвета, как всё вокруг. Взорвался сотнями вихрей серого дыма и растаял, открывая проход. Сразу за ним ярко-коричневый пол дороги пересекала жизнерадостная оранжевая полоса, доказательство моей правоты и верной памяти.

Станции-перекрёстки мелькали перед глазами, словно я летел через Узел со скоростью паука-зацепера. Новокузнецкая, Третьяковская, Тургеневская. Миновав Сухаревскую, я увидел, наконец, Сфинкса.

Он стоял спиной к выходу на Проспект мира и бился с обоими Хвостами разом. Они всё же сумели добраться сюда раньше меня. Бой шёл уже давно, на стенах во многих местах зияли дыры, стекло пола было где оплавлено, а где растрескано. Под ногами дерущихся хрустели обломки неопознаваемого механизма, раньше служившего Хвостам в качестве оружия. Дубинка из чистого золота, составлявшая вооружение Сфинкса, тоже валялась на полу, рассечённая надвое, причём вдоль.

Сам Сфинкс стоял в узком проходе, припав на одно колено, и наотмашь полосовал когтями воздух, реагируя на малейшее движение тумана, то и дело высекая из пустоты капли крови. Он и сам был весь в ссадинах, через весь лысый череп пролегала глубокая борозда.

– Держись! Я сейчас! – крикнул я, бросаясь на выручку.

– Не смей! – заорал он в ответ. – Уходи!

Атаки на него прекратились. Сфинкс не поднял головы, продолжал внимательно смотреть в пол. Там вспыхивали фонтанчики сизой пыли от удаляющихся шагов.

Сфинкс прыгнул, растопырив все четыре страшных когтистых лапы. По туману прокатился клубок тел, Диббук и Буньип вышли из невидимости, экономя силы. Наконец, эта куча-мала застряла на одном из изгибов, и Сфинкс с отчаянным рыком поднялся на ноги, держа сразу обоих Хвостов за глотки. Едва удерживая извивающиеся тела, он придавил их к стенам лабиринта.

– Я не смогу так долго стоять! Если они вырвутся, всё пропало!

– Что мне делать?

– Проложи маршрут!

– Я… Но ты?..

– Скорее!

Не знаю, почему я послушался, ведь был ещё шанс успеть, пробежать эти двадцать-тридцать шагов, взять на себя хотя бы одного врага… Даже если второй вырвется и добежит до этого проклятого конца маршрута…

– Давай! – проревел Сфинкс.

Я почувствовал, как внутри просыпается ярость. Та самая, что я испытал в заброшенном тоннеле под Новым Арбатом. И боль. И горечь. Я выхватил нож и широким жестом взмахнул им. Вложил всю боль и ярость в удар, рассекая воздух снизу вверх.

Не было в этот раз волшебного калейдоскопа, не было ярких цветов. Вместо них чёрное стекло пола раскололось, разошлось в стороны, открывая мне путь. За матовым стеклом тумана по обе стороны нового маршрута оказались Буньип и Диббук. И Сфинкс. Разрубленный на две половины, он ещё некоторое время оставался стоять, вцепившись в горла врагов и используя их в качестве опоры.

Когда я пробегал мимо, Хвосты неистово молотили кулаками и головами о непробиваемый туман. Половинки Сфинкса посмотрели на меня и проговорили половинками ртов:

– Получилось. Прощай. Теперь беги. Теперь всё будет хорошо.

Я побежал. Но за полшага до станции остановился. Оглянулся назад.

Проклятая сила Леи, что ты сотворила со мной? Я только что убил своего напарника. Я бросаю его здесь, наедине с двумя монстрами. Ради чего? Ради спокойствия всех этих вельможных путешественников? Ради человечества, запутавшегося в самолюбии и страхе? Ради какой-то идиотской банки, в которой колдуны консервируют своё могущество?

– Нет уж, братишка, я тебя им не оставлю.

Спрятав нож, я расстегнул нагрудный кармашек куртки. Встал спиной к выходу. Вытянул руку, чиркнул – и дикая сила огненного урагана вышвырнула меня наружу, в свет, льющийся из конечной точки маршрута.

Эпилог.

– Я ведь даже не просила его всю ролёвку отыгрывать. Сказала: просто выйди на сцену и представься. Я – Лориэль из рода Илуватаров.

– Не выговорил?

– Выговорил. Я, говорит, Спаниель из рода Аватаров. Весь зал хохочет, я красная стою, чуть не плачу, а он потолок разглядывает, ему всё нормально.

Подслушано в метро.

Паука мы прозвали Аликом. Полностью Алиеном, потому что он забавно выдвигал хватательную челюсть. Сокращённо – Алик.

Мы? Громко сказано. У меня по-прежнему мурашки бежали по спине при виде двенадцатилапого монстра. Это Смыслов норовил в любую свободную минуту сбегать почесать Алика между глазными дугами и скормить синюю мороженую курицу. Паук прятал подарок под плоской грудиной, мелко часто подрагивал и шевелил глазами. Он бы жмурился от удовольствия и вилял хвостом, если бы у него были веки и хвост.

– Ну, и что дальше? – спросил Смыслов.

– Дальше? – Я пожал плечами. – Ничего, в принципе.

– Ну как же? А "получит, что захочет и попадёт, куда пожелает"?

– Не знаю. Очухался я у себя дома. С пустыми руками. Весь грязный, почти голый и совершенно лысый, потому что обгорел. Полыхало ведь так, что всё крыло начисто выгорело. Даже не знаю, как вошли туда, как потушили. Как Вересаевой удалось живой выбраться – тоже не знаю.

– Так ты что, даже не вернулся потом?

– Нет. Три дня я просто проспал. Ладно, вру, не просто. Боялся я к метро приближаться. Я же его сжёг собственными руками.

Я отхлебнул из большой кружки. В подстанционных помещениях было тихо, безлюдно. Спокойно. Но кончики пальцев снова затряслись.

– Я боялся, что приду, а метро больше нет. Не существует, исчезло вместе с туманной копией. Да, я, такой весь из себя прагматик и агностик, был уверен, что каждое моё действие в Узле отражается на настоящих линиях Леи. Так что я даже телевизор не включал, боялся новости увидеть.

Лёшка вернулся за стол, зачерпнул из тарелки пригоршню фисташек и высыпал возле себя на салфетку. Получилось очень похоже на россыпь станций по схеме метрополитена.

– Я так понимаю, твои действия всё же повлияли. Не настолько радикально, как тебе казалось, но…

– Да. Я ведь влиял не на метро, а на силовые линии под ним. Поэтому в центре города сейчас столько закрытых на ремонт переходов и вестибюлей. Эскалаторы они меняют, как же! Брехун, кстати, через своих подручных передавал мне тысячу восторженных приветов и обещал пальцы откусить при встрече. Чтобы не мог я больше зажигалку даже в руки взять.

– В районе Рижской вообще стройка полномасштабная, чуть ли не новую станцию монтируют!

– Знаю. Туда основной удар пришелся, когда я ножом размахивал. Но это так, мелочи, могло быть хуже. После взрыва, который я устроил, свет Леи погас под всем городом почти на неделю. Никаких пересадок, никакой подзарядки. Зависимые путешественники, вроде улиток, чуть не передохли.

– Представляю, как тебя после этого встретили. Вересаева, наверное, была в ярости?

– Наверное. У неё же такой ковёр сгорел. Старинный. Произведение искусства.

– Вообще-то у неё дело всей жизни сгорело. Сотрудники погибли. От Хвостов даже костей не осталось, от банки ни капли металла в пол не вплавилось. Тут столько вопросов, если подумать! А ты говоришь, ковёр.

Я молча долго пил, закрывая лицо кружкой. Не доверяю я теперь своему лицу, не держит оно при себе эмоции. Не дай бог, проскользнет что. Лёшка догадается – и тут же попадёт под удар.

Рассказать ему? Как меня вышибло взрывной волной в белый свет? И как я летел в нём бесконечно долго, обдумывая, как круто изменилась моя жизнь. Пытаясь понять, что она изменила во мне самом. Жалея, что некоторые моменты невозможно вернуть назад и переиграть, поступить иначе. Правильнее. По-человечески.

Потом я решил, что окружающий свет должен, наверное, означать скорый конец. Значит, мне надо обдумать какие-то более важные вещи. Вспомнить и оценить свою жизнь. Понять, все ли дела я завершил на Земле.

Жизнь упрямо не вспоминалась. Не хотела проноситься перед глазами, и всё тут. А вот дело… одно дело у меня, и правда, оставалось. Важное незавершенное дело.

Белый свет наполнился гулом электромоторов и стуком колес. Сбоку на меня надвигался поезд. Нет, не поезд: я теперь хорошо видел, что это я стою в вагоне поезда, а сбоку надвигается коридор нашего офиса, пластиковая ширма буфета. Я мог бы нырнуть туда и оказаться в своем родном мире, но не стал. Вместо этого протянул руки и втащил к себе то, что лежало бесформенной грудой на полу.

Грязно-белый ком я еле-еле осилил поднять. Он сам по себе был очень тяжёлый, к тому же одна рука оказалась занята. Откуда взялась банка? Когда? Впрочем, какая теперь разница?

Она ждала нас на холме, неподалёку от берега спокойной широкой реки. Позади, за бесконечной полосой рельсов, возвышался вековой лес. Очень красивое место. Под стать ей самой.

Она тряхнула копной рыжих волос и с улыбкой пошла нам навстречу. Позади, наращивая темп, прогремел колесами отходящий поезд.

– Ну, привет, оперуполномоченный Стожар. У нас в последнее время только и разговоров, что о тебе.

– У кого это у нас?

– У тех, кого в вашей организации называют контрабандистами.

– А, ну да. Тогда это ваше?

Я протянул пустую банку. Она с мягкой улыбкой приняла артефакт и небрежно бросила его на шёлковую изумрудную траву.

– Только заряжать его больше негде.

– Ничего, не беспокойся об этом, мы найдём способ. На Земле много света и много мест, где можно его собрать. Давай лучше я тебе помогу?

Я едва не повалился на землю, когда снимал ношу с плеча. Тщедушный Оболтус сейчас весил, как мне казалось от усталости, больше центнера. Но она помогла, подхватив за плечи падающее тело. Потом надорвала пальцами свалявшуюся паутину, открыв бледное лицо.

– Его паук успокоил.

– Ну и хорошо. Пусть пока спит. У него скоро будет много работы. Из-за всей этой истории много угасающих миров осталось почти совсем без света. Теперь, с твоей помощью, у нас снова будет возможность поддерживать их.

Мы прошли к кромке воды. Она шла босая, я тоже скинул туфли и наслаждался мягкостью холодного мокрого песка.

– Почему бы не поддерживать их открыто? Через руководство Объекта? Договориться о поставках…

Она ответила мне грустной улыбкой, как ребенку, со всей непосредственностью поучающему взрослых на тему макроэкономики и геополитики.

– Людям бесполезен свет линий, но это же не значит, что они не знают его цену. За открытые поставки назначена цена. Такая, что некоторые цивилизации предпочитают угаснуть, но не пойти на сделку.

Я кивнул, уловив суть.

– Понятно. Самые страстные торговцы – это завоеватели. Те, кто согласятся на сделку, создадут прецедент для других богатых миров, правительств и армий.

– Вот видишь, ответ не так сложен. Со времен подписания Хартии открытые войны почти прекратились, но их тут же сменили шпионаж и диверсии. Либо мы будем поддерживать баланс, либо всё закончится интервенцией в самые слабые из миров.

– А Земля?

– Земля будет первой в списке. Просто потому, что она богаче других.

Мы шли и болтали, словно старые приятели. Впервые за очень много лет я позволил себе говорить свободно.

– Если Хартия настолько ненадёжна, можно оставить всё в тайне, заручиться поддержкой неофициально. Я поговорю с Вересаевой, объясню ситуацию…

– Она всё прекрасно знает. Иначе какой из неё первый зам? Но у Елены Владимировны несколько иной взгляд на вещи. Она считает, что люди должны развиваться, а не подстраиваться. Должны научиться использовать ресурсы линий, а не разбазаривать их на инородцев.

– Полагаешь…

– Полагаю, она только лишь терпит нынешнюю ситуацию и не собирается содействовать нам. Если у неё появится хоть малейший шанс повернуть ситуацию в пользу людей… Любым способом: научить их прокладывать маршруты, добиться выживаемости во внешних мирах, сохранить психику колдунов – и с контрабандистами в тот же момент будет покончено.

– Но ведь в конечном счёте это тоже означает войну?

– Это означает, что замдиректора будет действовать крайне осторожно. Случившееся сегодня станет ей хорошим уроком. Дай бог, чтобы выводы, которые она сделает, пошли на пользу всему Узору, а не только земному Узлу.

Я остановился и окинул взглядом холм. Не слишком ли далеко от станции мы ушли?

– Не переживай, здесь нет диких зверей. Оболтуса никто не тронет.

– Ты знаешь даже, какое прозвище я использую?

– Знаю. Я много чего знаю.

Она задорно улыбнулась, заглянула мне в глаза – и от этого взгляда у меня перехватило дух.

– А его настоящее имя? – я силился не сбиться с нити беседы.

– Тебе его знать не следует. На случай, если ваши маршруты снова пересекутся.

Я хмыкнул. До чего все в метро любят слово "маршрут".

– Не думаю. Для меня история закончена. Бандиты, из-за которых я в неё встрял, мертвы. Предатель, который всё затеял, тоже мёртв. Единственный друг, который связывал меня с Объектом, умер вместе с ними.

– Ты ошибаешься, – она тряхнула рыжими волосами, чтобы завивающиеся пряди не лезли в глаза.

– К сожалению, нет. Я видел это своими глазами.

– Как любит говаривать ваш полковник Турчин, в метро не надо делать поспешных выводов, даже если уверен в своей правоте на сто сорок шесть процентов.

– Я…

– Кстати, вот тебе мой первый совет. Проверь его коммуникатор. Турчина, я имею в виду. Только не сейчас, не сразу! Когда всё уляжется и ты снова выйдешь на маршрут. Посмотри, какие сообщения получал и отправлял Турчин за последние дни. Это ответит на многие твои вопросы, но и породит новые. Будь осторожен, у тебя их и так слишком много.

– Да. Например, почему Узел не убил меня? Ведь люди не могут?…

– Люди могут. Я же однажды прошла его. Давно, в детстве, и не по своей воле, но всё же. Просто не все стараются понять Узел, предпочитая врываться и брать его штурмом. Каждый из тех, кто сгинул в узоре, имел шанс, просто не воспользовался им.

– Почему я выжил?

– Тебе было легче. – Она взяла в руки обесцвеченные ножны, уверенно, словно прекрасно их видела. – Рана, нанесённая этим ножом, делает человека гораздо чувствительнее к свету. Если душа не выгорает, то становится сильнее.

– Мне помогла с этим одна улитка.

– Я знаю. И в связи с этим у меня есть вторая просьба. Для большинства путешественников связывание миров – врождённая способность, а людям такая удача улыбается редко. Я очень прошу тебя не выходить за пределы земного Узла. Это сейчас очень опасно.

– Обещаю, – сказал я, осмеливаясь взять её за руку. – Больше того, я вообще не вернусь больше в метро. Моя рана всё ещё открыта, и каждый спуск под землю означает новые ожоги. Я буквально чувствую, как злоба становится доминантой в моём поведении. Я ради собственного любопытства рисковал жизнью заложника. Не задумываясь, убил друга. Потом от злости на себя сжёг лабиринт. В общем, я не хочу стать чёрным колдуном и не могу побороть это в себе.

– Разве русалка не объяснила тебе? Нужно всего лишь изменить вектор эмоций.

Она не одернула ладонь, а наоборот – другой рукой коснулась моего затылка. Я смотрел так удивлённо, что она звонко рассмеялась.

– Да, я знаю и об этом. На линиях трудно скрыть от меня что-нибудь важное. Я знаю даже, о чем ты думал в день нашей первой встречи!

Я положил ладони ей на пояс и притянул к себе, не давая сделать следующее движение, пока не получу ещё одного ответа.

– Ты так и не сказала, как тебя зовут.

– Лея, – ответила она, и озорные рыжие чёртики, отражение рыжих кудрей, запрыгали в её глазах.

– Лея, ну разумеется! – понял я, и она, смеясь, вывернулась из моих рук.

* * *

Паук громыхнул крышкой люка. Убежал на работу. Всё верно, уже почти два часа ночи. А мы, как два алкаша, сидим на рабочем месте после окончания смены.

– Да, Лёш, мне многое кажется в этой истории подозрительным. Хвосты, от которых пепла не осталось. Узел, активированный прямо в здании, хотя Хвосты могли просто свернуть ковёр и унести куда угодно. Банка, при помощи которой вроде как запустили Узел, вот только нашёл-то я её у Рунгжоба в изоляторе! И пропавший мундштук, и предатель Турчин, который в свою последнюю минуту защищал жаб…

– А меня в целом удивляет сложность схемы, которую мы сломали. Диверсия на генераторе, обставленная как теракт. А на самом деле – чтобы отключить защиту и выпустить зомби на станцию. Чтобы, в свою очередь, выгнать из логова пауков и в их отсутствие вскрыть коконы с парализованными колдунами. Даже имея предателя в наших рядах, не слишком ли такая многоходовка сложна для трёх наёмных инородцев? И не слишком ли она крута, если целью была банальная кража ковра? И куда делись тела украденных колдунов?

Я крутил в ладонях давно опустевшую кружку и согласно кивал.

– Боюсь, Лёш, нам ещё долго придётся распутывать этот узел. А распутать хочется. Для этого в первую очередь надо придумать, как проверить коммуникатор Турчина.

– Как ты его проверишь? Он же теперь на складе в свинцовой коробке лежит. От него толку, как от любого другого радиоактивного куска золота.

– Есть на этот счёт кое-какие мыслишки. Главное, не проколоться раньше времени перед Вересаевой. У нас может всё получиться, пока она занята расследованием по ковру и по побегу колдунов.

– Дался ей этот ковёр!

– Ну, знаешь… Если с его помощью можно контролировать весь Объект разом, я бы на её месте тоже переживал. Когда мы встретились в первый раз после пожара, Вересаева сначала заставила меня пойти с ней туда, на опечатанный этаж. Осмотрела всё, что осталось от Узла, чуть ли не обнюхала. И только после этого соизволила сказать, что отведёт меня навестить Сфинксов.

– Так он жив?! – Лёшка, казалось, готов был швырнуть в меня тарелкой с орешками. – Ну ты и… Вересаева ему не угодила! А сам хорош, не мог сразу сказать?

Потом он сделал паузу и прищурился.

– Постой. Почему ты сказал?..

– Они выжили. Способности хищников к регенерации впечатлят даже дождевого червя. Выжили обе половинки. Правда, им пришлось окуклиться и полностью перестроить свои тела. Теперь они выглядят, как пятилетние дети. И ведут себя немногим лучше.

– Ох, чёрт побери!

– Два маленьких самолюбивых хищника. Это нормально. Для них, я имею в виду. Не зря же имя Сфинкса при регистрации сначала перевели как Феникс. Скоро они подрастут, будет у нас два новых Сфинкса. Возможно, постепенно восстановится и память.

Впервые за вечер Смыслов был по-настоящему рад моим новостям.

– Вересаева ещё долго будет занята своим ковром. Когда я его спалил, там жар был такой, что плавился бетон. Узор в результате отпечатался на полу. Так что наша начальница не в убытке, по большому счёту. У неё есть новый Узел, который теперь-то точно никто не сможет украсть, при всём желании.

– И что, он будет работать, как прежний?

– Наверное. С тех пор, как кабинет отмыли от копоти, в узоре появилось несколько новых линий и завитков. В тех местах, где уже провели восстановительные работы после моих похождений. И одновременно сила Леи вернулась в тоннели. Значит, связь между Объектом и Узлом на полу есть, несомненно.

– А проверить никак нельзя, поскольку банка исчезла?

– Именно так.

Лёшка задумался. Громыхнула стальная крышка люка, паук просеменил по потолку в свой дальний тёмный угол.

– Слушай, Жень!

– А?

– Помнишь Пёсью яму?

– А то!

– Много в нашем подземелье ещё таких мест?

– Таких больше нет. Каждое место в метро уникально по-своему. В том смысле, что в каждом из них тебя сожрут по-своему, совершенно неповторимо!

– Надо же, к Стожару вернулось чувство юмора! Это хорошо, а то последние полчаса ты скрипел зубами да шипел вполголоса. Тогда ответь мне ещё на один вопрос: правда ли, что в метро живёт гигантский червяк?

Я застонал, картинно закатывая глаза.

– Фильмов дурацких насмотрелся?

– Нет, в дежурке сегодня утром разговор подслушал.

– А, ну тогда понятно.

Я посмотрел на часы. Начало третьего.

– Ладно, пошли. Сейчас, наверное, уже можно.

Паук начал радостно скакать, скрипеть хитином, щёлкать педипальпами, когда я свистнул ему и сообщил, что предстоит прогулка. Ехать было недалеко, по пустым тоннелям и техническим коридорам добрались всего минут за пятнадцать. На краю колоссального котлована, уходящего отвесно вниз, мы спешились.

Я велел пауку затаиться в вентиляционной шахте. И ни в коем случае ничего здесь не есть, особенно из чужих рук. Толкнул дверь со скромной надписью «Бойлерная», за которой на самом деле начиналась лестница вниз, на скрытую стройплощадку. Скрытую от глаз всех, даже от рабочих с поверхности.

– А кто тут может быть чужой? – поинтересовался Смыслов.

– Китайцы. После взрыва Узла появилось под Москвой несколько новых сильных линий. Их надо срочно экранировать от людей и защищать от нелегальных вторжений. Наш Объект расширяется, будут новые маршруты и новые станции. Самим с таким объемом работ не справиться, Вересаева заключила контракт с китайцами на проходку тоннелей.

Червь в полной боевой сбруе готовился к началу смены. Около сотни строителей суетились вокруг, опрыскивали ему бока водой, подвозили стройматериал на погрузчиках, проверяли в очередной раз крепления.

– Ни черта себе! – восхитился Смыслов.

– Да, я в первый раз тоже глазам не поверил. Ни один комбайн с такой работой не справится. Выгрызает грунт сразу под два тоннеля, во всю ширину, а отклонение от силовой линии не больше дюйма. Не боится прорывов воды, своей слизью сразу же цементирует стены. После такой проходки остаётся только арматуру ставить и бетон заливать.

– Красавец! – согласился Лёшка. – У нас нет своего такого?

– Нет, что ты! Как китайцы яйцо выкрали, из какого мира – под пытками не скажут. Буквально трясутся над ним. Второго подобного на Земле не найти.

Свет моргнул. Потом ещё раз. И ещё.

Звякнул коммуникатор.

«Всему оперсоставу немедленно прибыть к месту дислокации», – сообщил дежурный. И добавил, когда мы уже грохотали каблуками по лестнице: «Ребята, поторопитесь! В коллекторе на красной линии колдун проснулся!»