Душа альбатроса 6 часть. Под крылом альбатроса

Научный доклад и практические пояснения Бориса настолько впечатлили Жуковского, что в кратчайшие сроки был созван внеплановый Ученый совет Университета, закрепивший за Бобровским авторство представленных материалов изобретения. Состоялось и довольно шумное обсуждение основных параметров новейшего летательного аппарата, способного подниматься с палубы корабля.

Таким образом, определилось развитие морской авиации сразу по двум направлением: берегового базирования и корабельного (палубного). Для чего создавались два принципиально различных вида самолетов-гидропланов. Одни из них, поплавковые, базировались на береговых авиационных станциях3. За способность взлетать с водной поверхности, а также на нее приземляться в то время их называли «летающими лодками» или «воздушными амфибиями».

Летательный аппарат, представленный Бобровским, должен был совершать абсолютно новые взлёт и посадку. Для таких машин требовались особенные корабли, которым в Российской империи позже дадут название «авиаматок», но это пока был проект кораблей необозримого будущего с особой палубой, оборудованной взлетной полосой для специальных самолётов…

В целом московская рабочая поездка Бориса удалась. Наташа, переживая за мужа, в тот день с нетерпением ожидала его в уютном и современном номере гостиницы «Альпийская роза». Отель, прославившийся своим роскошным рестораном, был построен в стиле модерн в начале нового века по проекту известного архитектора Анатолия Остроградского в самом центре Первопрестольной, на Пушечной улице, дом четыре. Пребывая здесь дни напролёт в ожидании любимого супруга, Наталья не могла оставаться без интересного дела. Она была любимой и единственной дочерью российского сенатора Николая Захарьевича Шульгина4, известного своей деятельной натурой. Отложив в сторону новый роман Петра Петровича, она подошла к окну, по стеклу которого неистово барабанили капли дождя. Вдруг молодая женщина почувствовала страстное желание написать рассказ, сюжет которого давно крутился у неё в голове.

Подойдя к бюро, Натали достала чернила, чистые листы и взяла в руки перо. Час за часом навеянные творческим вдохновением строки ложились на бумагу до тех пор, пока рассказ о девушке, дождавшейся возвращения своего любимого с Русско-японской войны, не был завершен.

Это был первый литературный опыт Фокси. Задумавшись, она поставила подпись: «Натали Шульгина», решив сделать своим псевдонимом девичью фамилию. Ничего не рассказав Борису (вдруг ничего стоящего из этого эксперимента не выйдет), Натали убрала рассказ на дно своего дорожного баула, решив по возвращению в Санкт-Петербург показать написанное известному редактору и старейшему российскому издателю Алексею Сергеевичу Суворину, которому после свадьбы была представлена старшим братом супруга. И в этот момент распахнулась дверь гостиничного номера, на пороге которого появился долгожданный Борис.

– Ну, слава Богу, ты пришел, наконец! Рассказывай, как прошло заседание? – взволнованно спросила Натали, встречая уставшего, но счастливого мужа.

– Благодарю, дорогая, все прошло прекрасно! – целуя жену, ответил Бобровский. – Собрался полон зал ученых мужей! Честно говоря, я по началу чувствовал такие сильные волнения и трепет, что чаял поскорее начать и закончить мой доклад… А потом, как-то увлекся и совсем позабыл о времени, хотелось говорить, рассуждать, приводить примеры из личного опыта и из опыта военных действий… Кстати говоря, все присутствующие полностью поддержали мое мнение, что минувшая Русско-японская война нам ярко показала многие причины всевозможных дальневосточных неудач России на море. Они были предопределены ещё и отсутствием на флоте именно такого рода средств, то есть – аэропланов, обеспечивающих воздушную разведку морских японских конвоев, передислокации войск и техники противника. В принципе, ты же знаешь, дорогая! Уже тогда в России существовал самолет с паровой машиной, разработанный в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году контр-адмиралом Можайским Александром Федоровичем. Некоторые из стариков-профессоров сокрушались, что до войны эта важная идея, хоть и была частично воплощена на Балтике и Черном море, но так и оказалась нереализованной в Порт-Артуре… А ведь я с детства об этом мечтал и размышлял, но мне как-то не хватило знаний, что ли? А, может быть, до того, как сам своими глазами не увидел морские сражения, мне не хватало практических навыков и образного мышления. Не могу точно сказать, но чего-то явно не хватало…

– Знаешь, порой мне представляется, что я сама увлечена аэропланами и вообще техникой. Если ты сейчас же не угомонишься, я буду считать, что твое выступление продолжается и твое состояние близко к исступлению.

– Ну, прости! Мне нужно выговориться … Я же знаю, что самый лучший мой слушатель это ты! – поцеловав супругу в лоб, Борис повернулся к кровати, упал на нее, как ребенок, спиной с раскрытыми руками и затих.

Теперь для кадрового морского офицера, молодого и талантливого изобретателя, с честью прошедшего испытания огнем и водой, приближался момент испытания «медными трубами» …

– Наташа, а ведь некоторые скептически настроены… Понимаешь ли, так много среди уважаемых ученых персон с недоверием относящихся к идее морской авиации. Жуковский – великая глыба! Спокойно выслушав все каверзные мнения и вопросы, не разглагольствовал и не старался поразить своим великим умом и остроумием. Взяв слово, сказал лишь, что уже в девятьсот третьем Райт совершил свой первый полёт на самолете с двигателем внутреннего сгорания. Что именно эти первые шаги по созданию и испытанию аэропланов явились мощным импульсом для формирования отечественной теории полетов и научной базы конструирования летательных аппаратов. Время не стоит на месте. В этом и проявляется прогресс! – задумчиво сказал Борис, глядя на присевшую на край кровати Натали. – И ведь он абсолютно прав! Вот так, моя детская мечта может теперь воплотиться в величайшее изобретение и стать примером вселенского прогресса! Но я не одинок в поиске оптимального решения этого вопроса. Есть много ученых и изобретателей, инженеров и техников в Российской империи и за рубежом, и это придает сил и уверенности! Нужно работать! Нужно объединить наши усилия и идти к мечте, к ее реализации! – взволнованно говорил Борис.

– Боренька, я так счастлива и горжусь тобой безмерно! Однако я точно знаю, что за окном уже вечер, и нам пора поужинать… Как ты смотришь на то, если я закажу в ресторане нам скромный, но полезный ужин прямо в номер? – погладив его руку, спросила Натали.

– О, прекрасное предложение! Я сегодня отчего-то так голоден?! Ты заказывай, а я пока помою руки… – снимая с себя уже расстегнутый черный китель и вешая его на спинку венского стула, предложил Борис.

Именно с этого дня начался новый отсчет времени в жизни и военной карьере Бориса Петровича Бобровского, который позднее явится доказательством его личного вклада в создание военно-морской авиации на Балтийском флоте, как самостоятельного новейшего вида вооружений в России.

По дороге домой Борис вспомнил одно из напутствий Жуковского:

– А ведь вам неслыханно повезло, молодой человек! Нынче в Санкт-Петербург переехал весьма известный конструктор, создавший модель первого гидросамолёта в Выборге ещё в тысяча восемьсот семьдесят девятом году… В своё время в родной Финляндии он считался выдающимся инженером-судостроителем, поэтому и сконструировал первую летающую лодку. За тридцать лет его запал поубавился, так как в свое время не нашёл должной поддержки правительства, как и сегодняшние ваши идеи…

– Но кто же это? – спросил удивленный Бобровский.

– Господин Роберт Рунеберг. По-нашему, значит, Роберт Иванович. Он давно обосновался в российской столице, где открыл собственное, весьма успешное инженерное бюро «Вега». Если мне не изменяет память, центральный офис фирмы находится по адресу: улица Бассейная, 9. Предупреждаю, что Роберт Иванович отошёл давно от темы самолётостроения, но немало дельных советов и рекомендаций по вашему проекту дать может. Желаю успехов…

***

Жизнь Бобровских после возвращения из Москвы быстро входила в привычное русло. В один из ярких солнечных дней, пока муж был в Николаевской морской академии, Наталья Николаевна отправилась в Царское Село, где жил Алексей Сергеевич Суворин. Созвонившись с издателем по телефону и договорившись о встрече, Натали с волнением решилась представить ему свой первый рассказ.

Будучи глубоко в возрасте, Суворин отошёл от дел, передав заботы по типографии и изданию газет и книг своим сыновьям. Услышав фамилию «Бобровская», он улыбнулся, вспомнив свой широко известный в России псевдоним, поскольку сам был родом из города Боброва. Не ожидая особенного результата от встречи с красивой молодой женщиной, русской аристократкой, он всё же вспомнил, что она являлась как-никак правнучкой самого Боратынского. «Ну-ка, что за шедевр?», – с улыбкой подумал старик, взглянув на предъявленную ему рукопись.

– Голубушка, выпейте чаю с вареньем, пока я буду интересоваться вашим творчеством. Ммм… Рассказ? Похвально, конечно. Нынче из столицы до Царского Села рукой подать, садись на поезд и через час с небольшим ты уже здесь…

Заметив волнение на побледневшем лице русской аристократки, Суворин оставил Натали в гостиной в мягком венском кресле за чайным столиком, а сам удалился в кабинет. Ожидание тянулось медленно. Каминные часы играли мелодию каждые пятнадцать минут. Но для Наташи время представлялось густой бесшумной субстанцией, похожей на туман, в котором нельзя различить ни цвета, ни запаха. Сама же она ощущала себя «куколкой» в тесном коконе, ожидавшей особого дозволения выбраться из этого невидимого, но ощутимого плена. Волнение буквально сковало Натали по рукам и ногам. Наконец, вдалеке послышались старческие шаркающие шаги, и на пороге комнаты возникла высокая фигура Суворина…

– Вы тут не уснули, голубушка? А я так, чуть было сам не задремал, читая ваш рассказик.

– Так плохо? – еле выдавила этот вопрос несчастная Натали.

– Что вы, напротив! Очень недурно! Настолько, что я немедленно позвоню старшему сыну взять ваше сочинение в работу, Натали Шульгина! О, это имя скоро узнает весь литературный мир. Пишите, ещё пишите, много пишите, дорогая! Что значат гены! У вас врожденные способности к литературе, прекрасный язык, интересно закручен сюжет. Я до самой последней страницы не мог догадаться, чем же завершится ваш рассказ? Оставьте рукопись мне, я лично передам её сыну, он скоро должен меня навестить. Можете мне позвонить… Ммм… Через неделю, – уверенно сказал легендарный издатель. – Я вам точно сообщу, когда и где состоится ваш литературный дебют. А теперь разрешите откланяться, дорогая, время отдохнуть старику, да-с! Всех благ! Всех благ, сударыня! …

От таких добрых слов тот самый кокон неуверенности мгновенно испарился, и Натали, почувствовав радость и счастье, словно народившаяся прекрасная бабочка, сияющая разноцветными перламутровыми крыльями, «полетела» к Царскосельской станции.

Это ощущение радости не покидало её всю дорогу, а дома чету Бобровских ждало новое доброе известие. Телеграммой из Кронштадта Георгий Старк сообщил, что второго июля у них с Лизой родился первенец, названный … Борисом! В эти тёплые летние дни Георгий Старк по счастливому стечению обстоятельств находился в отпуске на берегу. Бронепалубный крейсер «Аврора» стоял на капитальном ремонте в Балтийском заводе, находясь в резерве. Как и другие, морально устаревшие броненосцы, его планировалось перевооружить и перевести в учебный отряд контр-адмирала Литвинова. На корабле была проведена модернизация всех помещений, приготовленных для размещения и практических плаваний воспитанников Морского корпуса.

В назначенный день Бобровские прибыли на праздник крестин к Старкам. К несказанной радости и удивлению они встретились там с Борисом Вилькицким, приехавшим в обществе очаровательной и знатной дамы, изысканный наряд которой дополняли изящные золотые украшения с драгоценными каменьями. Подойдя к Георгию, он весело спросил у молодого отца:

– Отвечай немедленно, Юрочка! В честь меня или в честь Борьки Бобровского ты назвал своего сына?

На год раньше Бобровского Бобочка поступил и уже окончил Николаевскую морскую академию по гидрографическому отделу со штурманской специализацией. И уже полтора года выполнял гидрографические и геодезические работы на Балтике, собираясь в скором времени отправиться во Владивосток. Довольно улыбаясь, Вилькицкий с гордостью представил друзьям свою даму:

– Разрешите, господа, представить вам мою невесту, фрейлину Двора Его Императорского Величества – Надежду Валериановну Тихменёву, дочь генерал-лейтенанта Валериана Петровича Тихменёва… Так в честь кого из нас, Старк, ты назвал сына Борисом? – улыбаясь, повторил он свой вопрос.

Но так и не дождался ответа. Малыш громко заплакал, призывая к себе няню. А гости, поздравив счастливых родителей, поспешили восвояси, прекрасно понимая, что сейчас в семье Старков наступили самые ответственные дни…

Вспомнив, как, думая о Вилькицком в Мессине, мечтал, чтобы и тот, наконец, остепенился и стал семейным человеком, Борис Петрович спросил у Натали:

– Как тебе, дорогая, невеста нашего Бобочки? Правда, очень красивая! Сколько в ней благородства … Фрейлина Императорского Двора…

– Старинный военный род Тихменёвых ещё более древний, чем твой. Читала, что их фамильный герб с шестнадцатого века внесен в Дворянские родословные книги нескольких российских губерний. Нынче процветающее отцовское имение Наденьки находится в районе Рыбинска. Так что Боренька женится не только на знатной, но и на весьма состоятельной даме.

– Искренне рад за него. Только, когда будет свадьба, пока неизвестно. Борис успел сообщить, что дожидается завершения строительства стальных ледокольных пароходов «Таймыр» и «Вайгач» на Невском судостроительном заводе. А затем планирует на одном из кораблей отправиться на Дальний Восток, а оттуда – в северные широты. Он одержим идеей освоения Арктики, мечтает стать полярником и продолжить дело своего отца Андрея Ипполитовича Вилькицкого.

– Да-да, милый, я слышала его фразу – «стирать белые пятна с карты Арктики» … Надеюсь, что красавица-невеста дождётся его из арктических экспедиций.

– Когда в девятьсот шестом мы вернулись из японского плена в Санкт-Петербург, Боря сразу же включился в работу. По инициативе его отца в Морском ведомстве была создана Комиссия по изучению возможности транспортного судоходства северным путем. Потеряв незамерзающую гавань Порт-Артур, Россия вынуждена искать другие возможности выхода в океан через свои северные территории. Это потрясающая новость, что за такой короткий срок построены сразу два ледокола, способных на реализацию серьёзнейшей задачи. Нынче необходимо исследовать и описать береговые линии в тех суровых краях. Я буквально восхищаюсь целеустремленностью Вилькицкого. Он нашел единомышленника в лице капитана 2-го ранга Александра Колчака, также мечтающего покорить Север и уже бывалого полярника.

Как и предполагал Бобровский, ледоколы «Таймыр» и «Вайгач» покинули Кронштадт уже в октябре тысяча девятьсот девятого года, взяв курс на Владивосток. Свадьба Бориса Вилькицкого и Надежды Тихменевой была отложена до апреля девятьсот двенадцатого года…

– Боря! И ты, и твои друзья – одержимые идеями люди. Иначе будто нельзя, чтобы достичь намеченной цели, – восхищаясь супругом, сказала Натали, когда Борис ей признался, что ему буквально не хватает важных знаний. И он снова собирается учиться в Николаевской морской академии, только теперь по другой специальности …

К этому решению Бобровского подтолкнула встреча с Робертом Ивановичем Рунебергом. Договорившись о профессиональной консультации и захватив чертежи, Борис Петрович приехал в бюро «Вега». Разглядывая проект будущего палубного гидроплана, удивленный учёный-финн поднял глаза на высокого морского офицера и честно ему признался, что не ожидал такого полёта мысли.

– Я тоже, как и вы, когда-то мечтал о морской авиации. И честно признаюсь, что делал всё абсолютно правильно. Но тридцать лет назад для моей модели не было создано подходящего мощного двигателя. Это и ваше уязвимое место! Вам явно не хватает важнейших инженерных знаний. К основному курсу академии придётся окончить дополнительный курс. Что касается двигателей, лучшие создает Франция. Только когда вы будете обладать соответствующими знаниями, чтобы разобраться до тонкостей в данном вопросе, поезжайте в Европу. Именно вам предстоит принять непосредственное участие в формировании нового рода сил флота! Дерзайте! Да поможет вам Бог!

Спустя два месяца после всех этих событий, прогуливаясь по Невскому после занятий в академии, Борис случайно повстречал своего побратима Михаила Бобровского, профессора Санкт-Петербургского университета. Беседы у бывших друзей детства, к сожалению, не получилось. Вернувшись домой, Борис с негодованием и горечью рассказал об этой странной встрече жене.

– Признаться, Фокси, я его не узнал. Стал он каким-то чужим, отстраненным, я бы даже сказал, суровым. В первые же минуты общения я почувствовал отчуждение и напряжение меж нами. Что жизнь делает с людьми?! Никогда бы не подумал, что он так сильно переменится, – грустно добавил Борис.

Погладив мужа по щеке, Наталья Николаевна вспомнила свой разговор с княгиней Катериной Александровной о воспитаннике Бобровских. Ещё несколько лет назад её свекровь сетовала на Михаила:

– Он совсем позабыл о своих корнях. Возможно, много занят наукой и работой … С давних уже пор прекратил навещать Бобровку. Павел Лукич сильно переживал из-за этого. Многое меняется в мире, моя дорогая! Человек тоже меняется. Жаль, что не всегда в лучшую сторону. Можно было бы воскликнуть: «Что жизнь делает с людьми!», а я бы добавила и такое: «Что люди делают со своей жизнью?!»

Задумавшись на несколько минут, Борис, припоминая каждое слово неприятного разговора с Михаилом, продолжил:

– Поначалу я от радости встречи искренне и по-дружески его спросил, как жив-здоров? Что нового? Как жизнь? А он мне сердито так ответил: «У таких, как ты, может, и жизнь! Вы себе ни в чем не отказываете. А пожил бы ты на одно преподавательское жалованье, посмотрел бы я на тебя тогда!» – В общем, был он недоволен своей жизнью, как я понял, вот это меня и расстроило. Он ведь всегда был веселым и добрым! Что же так переменило его? Ну, так вот я и спросил, что, мол, тебе, брат Мишка, для полного счастья не хватает? Что бы ты хотел получить от жизни и от Высших Сил? А он мне в ответ, не думая ни секунды: «Имение свое хочу. Какой же я Бобровский, коли у меня, даже имения нет? Вот отписала бы твоя маменька мне Бобровку, тогда бы я, может, стал бы счастливее».

– Такой разговор случился между нами, когда-то старыми, закадычными друзьями. – Посмотрев в лицо Натали, Борис признался, что ему сейчас очень стыдно рассказывать ей про такого «друга».

– Вот как? Никогда бы раньше не подумала, что такое от Михаила придется услышать… Однако, что же я? Он ведь, когда приезжал на нашу свадьбу в Бобровку, тоже мне обмолвился, что стыдно, мол, перед университетскими друзьями нищим быть.

Помолчав немного, Наташа тут же припомнила рассказ Катерины Александровны про Мишину неприятность в Санкт-Петербурге, когда ему понадобились солидные деньги, чтобы откупиться от тюрьмы. Тогда свекровь выписала чек на сумму в несколько раз больше, да ещё и серебром. «А он, значит, снова недоволен», – тоже огорчилась Натали, а вслух сказала Борису:

– Вот так, мой дорогой, от кого не ждешь, получаешь черную неблагодарность. Живешь и не ведаешь, что человек, всю жизнь получающий помощь и внимание от твоей семьи, вдруг все доброе на изнанку вывернет. Что же, значит, тому быть! Всё в руках Господа! – Натали снова коснулась ласково щеки Бориса и позвала его ужинать.

Но у супруга аппетит явно пропал. Задумчиво посмотрев на мерцающие искры догоравших в камине поленьев, он вспомнил далекие детские годы.

– Когда-то в детстве покойный дед Федор назвал Мишку в шутку «помойным котом», а тот мне пожаловался. А я тогда решил сам старика наказать за такое оскорбление. Пришел, помню, в сторожку к нему и спрашиваю: «А ну, дед Федор, сказывай, за что ты так моего лучшего друга и побратима обозвал?». А он сел на свою лежанку и отвечает: «То не я его так назвал, а он себя так показал! Помойного кота, как ни мой, ни корми, а наступит час, он тебе на твою постель нагадит. Придет времечко, и ты, барин, всё своими глазами увидишь, ушами услышишь, даст Бог, все поймёшь. Лишь бы не поздно было! У каждой пташки свои замашки. Наряди свинью хоть в серьги, а она всё равно в навоз залезет!» – Борис замолчал и задумался. – Хорошо, что бабушка Дарья Власьевна, покойница, до таких времён не дожила! Царствия ей Небесного! Она ведь ради него к самому царю-батюшке прошение писала. Сама, Фокси, понимаешь, что тогда всё не просто так было. Благодаря папенькиной матушке Дарье Власьевне приняли Мишку и в военный корпус учиться, а затем и в университет. Павел-то Лукич, тоже нынче покойный, всегда благодарен был всему нашему семейству, а сынок его, видимо, другой породы вышел или под влияние чье-то попал. А уж коли он себе и Бобровку вожделеет, то я скажу так: «Корысть глаза ему слепит и разум туманит», – вставая с кресла спокойно и твердо сказал Борис.

Обсудив это чрезвычайное происшествие, молодожены вспомнили про недавнее письмо от Катерины Александровны, в котором она поделилась тревогой, что стоит нынче их родовой бобровский дом без хозяев. Никто за ним особо и не присматривает, кроме ключницы Олимпиады, так как умер Павел Лукич – бессменный управляющий имением, а граф Гурьев переехал во Францию навсегда. Вот и решили Натали и Борис обо всем подробно написать княгине, пусть бы она сама распорядилась семейным имуществом, как сочтет нужным.

Из-за загруженности Бориса Петровича они очень редко выезжали даже в пригород Санкт-Петербурга, в имение, доставшееся в приданое Натали от родителей. А уж в Орловскую губернию ездить времени не было и вовсе. Занятия в Николаевской морской академии целиком и полностью увлекли Бориса.

Во время служебной командировки в Киев он близко познакомился с авиаконструкторами Дмитрием Григоровичем5 и с совсем ещё молодым Игорем Сикорским6, снявшими неподалеку друг от друга ангары для постройки своих экспериментальных моделей летающих лодок. Оба являлись выпускниками Киевского политехнического института. Это было время технических споров, полетов самых передовых мыслей и радости сопричастности к большому делу, о котором совершенно справедливо сказал Бобровскому создатель первого гидросамолёта, финский инженер Роберт Иванович Рунеберг: «Иногда одной человеческой жизни не хватает, чтобы реализовать гениальную передовую идею».

Пока Борис в Санкт-Петербурге «грыз гранит науки», в крымском городе Севастополе российская морская авиация уже делала первые шаги на аэродроме Куликово поле. Именно отсюда в воздух поднялся гидроплан французской постройки «Антуанетт-4», пилотируемый лейтенантом Станиславом Дорожинским, начальником флотской воздухоплавательной команды. Прибыв во Францию, моряк-энтузиаст приобрел этот самолёт на деньги Морского ведомства для нужд военного Императорского флота. Морской офицер обучился на нём летать у французских инструкторов и совершил свой первый тренировочный полёт над акваторией Черного моря. О чем немедленно доложили Государю, который вскоре подписал Высочайшее повеление о подготовке необходимых условий для создания первых морских станций на побережье Черного и Балтийских морей.

Увлекшись морской авиацией, осенью офицер корпуса корабельных инженеров, изобретатель, подводник и авиатор Лев Макарьевич Марциевич представил начальнику Морского генерального штаба Докладную записку-обоснование постройки, либо переделки на базе крейсера, новейшего корабля-авиаматки, снабженного легкой навесной палубой, способной нести на борту до двадцати пяти гидропланов. Прогрессивный инженерный проект был подкреплен убедительными расчетами. Но на теоретических рассуждениях этот смелый человек останавливаться не стал. Вскоре во главе группы из семи офицеров-добровольцев Марциевич отправился в заграничную командировку во Францию, где решил лично пройти ускоренное обучение в авиационной школе Анри Фармана. Человек передовых взглядов, он прекрасно осознавал, что для испытания новейших моделей самолётов потребуются опытные лётчики-асы, и был готов подвергнуть риску и смертельной опасности, в первую очередь, свою собственную жизнь. Свой первый полет на «Фармане» Мациевич совершил уже после сорока пяти минут обучения. Поступок его не являлся лихачеством, но был ярким подтверждением технической грамотности начинающего пилота…

После I Всероссийского воздухоплавательного съезда в Санкт-Петербурге весной одиннадцатого года, на котором присутствовали Морской министр вице-адмирал Иван Константинович Григорович; влюбленный в морскую авиацию поручик Гельгар, помощник заведующего Севастопольским Воздухоплавательным парком; черноморский летчик, первым покоривший крымское небо – героический лейтенант Дорожинский и многие другие флотские офицеры, отношение к гидропланам изменилось. В особенности после доклада «Авиация в морском деле» инженера-механика штабс-капитана Яцука, блестяще доказавшего на примерах, что «аэроплан тоже оружие, которым следует вооружить флот».