Первый Встречный

Грохот отодвигаемых лавок, звон разбитой посуды разорвал напряженную тишину вокруг игрового стола. Гул возмущения пронесся над головами:

– Подлец! Прощелыга!

– Каков негодяй!

– Он меня до нитки обобрал!

– Наказать жулика!

– Сдать его полиции!

– Пройтись дубиной по хребту!

– Тебе это даром не пройдет, щенок! – злобно прошипел Мундир и замахнулся, но его кулак перехватил Иноземец.

– Пошел вон! – заскрежетал зубами Мундир, но, поняв, с кем имеет дело, резко отвернулся.

– Проигрывать надо достойно. Убирайтесь, пока они не отомстили. – недрогнувшим голосом проговорил Иноземец, отбрасывая его руку.

Воспользовавшись шумным переполохом постояльцев, мошенник беспрепятственно кинулся к двери. На пороге он обернулся, и, кинув полный ненависти взгляд на своих обидчиков, исчез в темноте, оставляя после себя мрачный след угрозы.

– Мой вам совет, юноша: не ввязывайтесь в игру в подобных заведениях.

Ярославу задел поучительный тон непрошенного защитника, в заступничестве которого, в чем девушка была уверена, она не нуждалась:

– Я что-то не припомню, что просил у вас совета, сударь, – ответила она вызывающим тоном. – Но благодарю за урок. Впредь буду благоразумнее.

Иноземец хмыкнул: «Мне никогда не понять этих русских». Не подав виду, что удивлен неожиданной горячностью юноши, хотя и сдобренной почтительной вежливостью, он с напускным безразличием спокойно вернулся на свое место.

– Заберите деньги, – коротко бросила Ярослава игрокам и быстро поднялась к себе.

Верный Миколка, памятуя об угрозе шулера, устроился на полу у двери своей отчаянной госпожи. Он припомнил, как в детстве они с княжной пропадали в таборе, и сам цыганский барон обучал смышленую девчушку хитростям карточной игры.

– Не потеряла сноровку княжна…

Глава 7

– Я забыла, какой у нас здесь красивый дом, – стянув с напряженных рук запыленные перчатки, выдохнула Ярослава.

– Вот завтра и налюбуешься им, а сейчас отдыхать. Твоя спальня, помнишь, на втором этаже, третья дверь, там все приготовлено. Спокойной ночи, дочь, – отец поцеловал Ярославу в лоб, быстро перекрестил и, развернувшись, направился в свои покои. Там его дожидался слуга.

– Доброго здоровьица, барин, пришел помочь приготовиться ко сну.

– Осип! Рад, рад видеть! – Никита по-свойски хлопнул своего денщика по плечу. – Что не встречал хозяина?

– Здесь домоправительница распоряжения отдает.

– Дай глянуть на тебя! – широко улыбаясь, Никита схватил денщика за руки и радостно затряс.

– Эким стал видным, степенным. Выправку не потерял.

– Как иначе? Держим фасон княжеской фамилии!

– Никак и говорить научился! Давненько мы не виделись.

– Вы уже который год без денщика обходитесь, ваше сиятельство.

– Ну-ну, не сокрушайся! Поедешь со мной в деревню?

– Только вещи в котомку побросать!

– Вот сезон закончится – и отправимся. А теперь налей стопочку.

– Налито уже, Никита Сергеевич!

– Хвалю, Осип! Не забыл привычек гвардейского капитана.

– Как можно, барин!

Ярослава не стала задерживаться внизу. Отогнав воспоминания: «Все завтра», – медленно поднялась по пахнущей воском деревянной лестнице, отворила дверь и вошла в свою комнату. Постояв на пороге, кивнула служанке и с наслаждением скинула дорожную одежду.

Девушка наскоро ополоснула лицо из медной лохани и подержала в ней натруженные ладони, на большее не было сил. Потом быстро перекусила поданными на подносе закусками, отпустила прислужницу, даже не запомнив ни ее лица, ни имени. И хотя столичному лоску фамильного особняка княжна сейчас предпочла бы душистый стог полевого сена, белоснежные простыни отдавали хрустящей крахмальной свежестью, и были так приятны на ощупь, что она, более не мешкая, улеглась на широкой кровати. Ярослава привычно обняла подушку.

Ей приснился странный сон.

Ярослава во весь опор мчится по полю спелой пшеницы, торопится, подстегивает Орфея. Бежит от уготованной ей доли стать чьей-то невестой, все дальше и дальше, за тридевять земель, в тридесятое государство.

Уставший от скачки конь прядая ушами остановился. И видит княжна, что привычное золото родных просторов сменилось разливанным бархатом закатного цвета вереска, устилающего раскинувшуюся до горизонта предгорную пустошь.

Она никогда не видела вереска, но точно знает, что это именно он манит медовым ароматом и, движимый ветром, напевает незнакомый протяжный мотив.

Высоко в небе парит одинокий беркут. Девушка очарована полетом гордой птицы, которая круг за кругом снижается к ней.

Внезапно, померк белый свет – невесть откуда, хлопая крыльями и устрашающе каркая, черной тучей налетело на беркута злобное воронье, готовое до смерти заклевать его. Сильная птица мужественно бьется с кровожадной стаей. Но воронов много, а беркут один.

Не раздумывая, девушка ринулась на помощь и яростными ударами кнута принялась разгонять летучую нечисть. Беркут, почуяв помощь, врезался в ненавистное воронье племя, разил врагов беспощадным клювом, терзал острыми когтями, бил мощными крыльями так, что только черные перья во все стороны летели. Разогнал врагов, взвился вверх, издав победный клекот, и камнем ринулся вниз.

Приближается беркут к девушке, глядит на нее голубыми глазами, такими человеческими, что кажется Ярославе, будто сейчас ударится птица оземь и оборотится пригожим молодцем.

И в тот же миг, угрожая расколоть небо, раздались громовые раскаты долго не смолкая и сотрясая округу, а налетевший вихрь закружил вороньи перья, бросая их в лицо девушки.

Ярослава открыла глаза от жгучего желания, как можно быстрее смахнуть с плеч, рук, шеи мерзкое оперенье и ошеломленно застыла: «У Беркута взгляд Иноземца… – она затрясла головой, отгоняя видение. – Сон. Это всего лишь сон».

Она окончательно проснулась, повела вокруг глазами, не совсем понимая, что за грохот ее разбудил, и уставилась на дверь, в которую громко и настойчиво стучали.

– Войдите! – наконец, откликнулась она.

Дверь распахнулась, и в комнату без всякой робости вошла высокая девица с тонкой талией и грудью, грозящей вывалиться из чересчур нескромного выреза красного платья.

Сидя на кровати, Ярослава в недоумении смотрела на вошедшую:

– Вы кто? На служанку не похожи – слишком смело стучали.

– Я Анфиса, дочь здешней домоправительницы. Буду вашей горничной, – самоуверенно заявила та, оценивающе смерив глазами нежданно – непрошено явившуюся молодую хозяйку. – Выбирайтесь из постели, через часок спускайтесь к завтраку.

Ярослава сжала кулаки, возмущенная невиданной дерзостью прислуги, но моментально успокоилась, решив примерно наказать не по чину заносчивую нахалку. Она откинула стеганое покрывало и приказала:

– Помоги встать.

– Вы что больны?

– Ты слышала, что я сказала?

Анфиса нехотя подошла к кровати, нагнулась над княжной и громко вскрикнула от боли. Ярослава схватила ее за распущенные волосы, намотала их на кулак и ледяным голосом произнесла:

– Собственноручно отстегаю, если еще позволишь такой тон. Напомнить, с кем говоришь? Не слышу!

– Простите, госпожа, – послышался сдавленный ответ.

– Ты не будешь мне прислуживать. Пошла вон!

Анфиса, злобно сверкнув глазами, пулей вылетела из спальни и всклокоченной фурией помчалась по коридору, бормоча проклятья. Ярослава, к счастью, их не слышала.

– Сон – в руку: одна ворона уже прилетела, но я ей перышки пощипала, – вслух подумала она, подходя к окну и двумя руками раскрывая плотные занавеси.

Солнечные лучи, словно того и ждали, смело ворвались в комнату и теплыми бликами заиграли на лице босоногой княжны. Она сладко потянулась, отбросив мысли о странном сне, быстро привела себя в порядок (не впервой ей обходиться без прислуги) и направилась вниз, гадая, где отец.

Никита Сергеевич поджидал ее у изножья лестницы с коваными перилами:

– Доброе утро, Ярослава. Как спалось?

– Доброе утро, отец. Мне нужно с вами поговорить.

– Позже. Нас ждет завтрак. Пойдем, – он подал дочери руку и повел в столовую. Ярослава не стала перечить и послушно зашагала рядом, проглотив утренний гнев.

Накрытый стол не удивил разнообразием, но еда оказалась сытной и вкусной. Девушка быстро опустошила свою тарелку и нетерпеливо поглядывала на отца, который против обыкновения медленно пережевывал пищу, желая не столько основательно подкрепиться, сколько подготавливая себя к щекотливой теме разговора со старшей дочерью. Наконец, бросив салфетку на стол, он поднялся:

– Теперь, Ярослава, осмотрим дом. Готова?

Большой княжеский особняк содержался в чистоте, просторные залы проветрены, но кое-где пыль на китайских вазах и канделябрах, паутина в углах кричали о сиротливом запустении в отсутствии хозяйки дома.

– Да, непорядок, – недовольно буркнул Никита Сергеевич.

– Нужно поменять прислугу, слишком нерасторопна и нахальна. Пусть в полях поработает!

– Не твоя забота, – князь удивленно вскинул бровь. Домашние хлопоты никогда не волновали Ярославу. – Этим займется матушка, но распоряжения отдам.

– Папенька, мне не терпится побывать в детской.

– Ступай. Я отправляюсь в Тайный приказ. Дождись меня. – Никита собрался выходить, но вовремя спохватился, вспомнив о нетерпеливом нраве дочери: – Одна из дома не выходи, не ровен час, заблудишься или приключится что. Не спеши, всему свое время. Поняла меня, княжна?

– Я не ослушаюсь, отец. Прощай! – с этими словами Ярослава, расправив плечи, уверенной походкой прошествовала в детскую. На секунду задержавшись у закрытой двери, она толкнула ее и переступила порог. Слезы умиления выступили на глазах девушки:

– Мои милые лошадушки! Как давно мы не встречались. Видите, я выросла, – она закружилась, красуясь перед любимыми игрушками, – а вы не меняетесь, такие же красавцы. – Она прошлась вдоль выстроившихся в ряд лошадок различной масти и размера, легко коснулась шелковых грив и присела рядышком на ковер.

Ярослава, обуреваемая трогательными воспоминаниями, медленно обвела глазами комнату. Вот зыбка, в которой ее укачивали в младенчестве, там большой сундук, где хранились платья с разорванными кружевами и детские военные мундиры, в которые она любила рядиться. На стене у резной печи уголок с деревянным оружием: сабли, охотничий рожок, лук со стрелами, специально для ее ручек сплетенные кнуты.

Княжна подошла к небольшой картине в золоченой раме. Крепостному художнику-самоучке удалось правдиво передать счастливо искрящиеся глаза пятилетней девчушки, которая бесстрашно восседала на боевом княжеском коне.

– Ах, какое чудесное было время! Тебе позволялось делать все, что вздумается, дитя, – прошептала она.

Ярослава опустилась на ковер, обхватила руками колени, и память унесла ее в беззаботное детство: вот она трех лет от роду босиком бегает по лужайке, заливается безудержным смехом, потому что травинки щекочут пяточки; вот вместе с детьми старается поет рождественскую колядку; а вот пятилетняя малышка, прижимаясь к передней ноге отцовского коня-великана, усердно нашептывает ему ласковые словечки, а тот, выкатив глаза, фырчит и мягко пощипывает детское плечико. Побледневший отец, осторожно приближаясь к дочери, чтобы ненароком не спугнуть обоих, севшим от страха голосом тихо спрашивает:

– Что ты делаешь, детка, возле боевого коня?

– Думаю, как забраться в седло и рубить головы проклятым басурманам.

– Где ж ты прослышала о таком?

– В конюшне, где ж еще, – махнула она своей пухлой ручонкой.

Ярослава вспомнила, как долго егеря не могли разжать пальцы отца, схватившего дочь в охапку и беззвучно стоявшего, не в силах самостоятельно разомкнуть объятья.

В семь лет она уже стреляла из лука по выставленным мишеням – яблокам: натянула тетиву – промахнулась, быстро выхватила следующую стрелу, прицелилась – прямо в яблочко!

Воспитанием девочки занимался отец, состоявший тогда на государевой службе. Она во всем подражала своему бесподобному папеньке: также удивленно склоняла голову, совсем не по-девичьи почесывала затылок, когда надо было принять решение, нетерпеливо постукивала стеком по голенищу сапожка. Именно отец повлиял на ее характер: приучил не бояться трудностей, честно признавать ошибки, не лукавить, не юлить. Она выросла отчаянно смелой и решительной, такой, что впору командовать кавалерийским полком.

От матери ей достались непокорный нрав, женская хитрость, любовь и преданность ближним.

Осторожно прикрыв дверь детской, Ярослава направилась в сад, благоухающий розами. Ухоженные цветники, подрезанные кустарники, аптекарский садик с лечебными травами… «Садовник трудится на славу – матушка останется довольна», – мимоходом отметила княжна.

Заслышав знакомое ржание, она всполошилась:

– Орфей! С завтрашнего дня начнем утренние прогулки.

Извилистая тропинка привела ее к маленькому живописному пруду, над водной гладью которого танцуют – кружат стрекозы с переливающимися в солнечных лучах радужными крылышками. В чистой тихой воде купает свои длинные серебристые косы плакучая ива. Любопытная зеленая лягушка следит за маленькими рыбешками, сверкающими чешуей и красными плавниками.

– Нянька Орина порадуется тому, что труды ее не пропали. Она с таким рвением обихаживала вместе с Осиванычем этот пруд, чтобы ее княгинюшка могла уединяться в благодатной тишине.

А вот и небольшая ротонда. Здесь они секретничали с Ольгой и подругами – Катериной и Лизонькой Нарышкиными, Меланьей Горчаковой. «Интересно, когда они прибудут на сезон в столицу?».

Ярослава опустилась на удобную лавочку и, склонив голову набок, призадумалась. Размышлять о предстоящей жизни в Петербурге не хотелось. Умом она понимала, что грядут в ее жизни перемены, и неизвестно, радостными ли, горестными ли они будут. Но как поладить с собственным сердечком? Оно не желает этих перемен. «Как покинуть родной дом? Кого судьба определит в женихи?». И вдруг губы сами по себе страстно зашептали: «Господи, коль такова девичья судьба, пошли мне любовь, одну единственную, на всю жизнь, как у маменьки с папенькой».

Она впервые была так не уверена и так растеряна.

Глава 8

Взволнованная необычными мыслями и чувствами, Ярослава поспешила в дом в надежде поскорее встретиться с освободившимся от дел отцом.

– Его сиятельство, госпожа, ожидает вас в кабинете. Велено препроводить через полчаса и чаю подать. Вы, княжна, какие булочки предпочитаете? Медом политые? – послышался голос слуги, неожиданно возникшего на ее пути.

– Медом политые, – не глядя на человека, машинально ответила девушка и присела на небольшую кушетку. А подняв глаза засияла узнав доброго старика, которого детства называла Осиваныч и посвящала в свои хитрые планы. С тех самых пор так его и прозвали – Осиваныч.

Ярослава кинулась к верному слуге, порывисто прижалась к его груди, чем привела старика в страшное смущение:

– Осиваныч, миленький, живой! Соскучилась я.

– Я передам кухарке, – хрипло промычал тот и почтительно поклонился, пряча мокрые глаза. – Вы стали чудо как хороши, княжна Ярослава. – Шмыгая носом, Осип Иванович тихонько удалился.

В тот же миг перед ней появилась немолодая женщина с гладко причесанными и собранными в тугой узел седыми волосами под белым чепцом, в добротном платье с кружевным воротником и огромной связкой ключей, висящих на отполированном кольце, пристегнутом к широкому поясу.

– Я Авдотья, домоправительница, по-нынешнему экономка. Служу в доме девятый год. Пришла покорнейше просить за дочь. Я должным образом ее наказала, она не посмеет больше дерзить. Если станет противиться, нескольких дней под замком на хлебе и воде достаточно, чтобы сделаться послушной. – И вдруг упала на колени: – Умоляю, милостивая княжна, простите ее, не гоните из дома, совсем ведь пропадет! Я порядком натерпелась с этой хитрой лгуньей. Но ведь дочь…

– Что вы, встаньте. Никого я не собираюсь выгонять. Прислуга – не мое дело. Приедет матушка – решит. Но мне прислуживать ваша дочь не будет. Не потерплю.

– Благодарю вас, госпожа, молиться за вас стану.

– Следуйте за мной, княжна, – прозвучал спасительный голос.

Ярослава быстро поднялась с кушетки, забыв о домоправительнице, расправила складки платья и с напускным спокойствием последовала за княжеским денщиком. Он услужливо открыл перед ней дверь и отчетливо произнес:

– Княжна Ярослава, ваше сиятельство.

Князь встретил дочь на пороге со словами:

– Какая ты у меня красавица, Ярослава! – чем привел ее в страшное замешательство.

– Случилось что, отец? – удивленно вскинув брови, спросила она.

– Не случилось. Но думаю, все сложится прекрасно.

– Вы говорите загадками.

– Присядь. Речь пойдет о тебе.

– Вроде я не провинилась, не успела еще, – попыталась шуткой снять напряжение Ярослава.

– Не перебивай. Ишь, моду взяла! – напустил на себя строгость князь. – Разговор для меня непростой, – до хрипотцы понизил голос Никита. – И Александры рядом нет.

– Да что ж вы меня пугаете так?

Последнюю фразу Никита Сергеевич пропустил мимо ушей, с бешеной скоростью прокручивая в голове слова, с каких следовало приступить к мучительному, но необходимому разговору.

– Ты выросла, дочь. Мне трудно это принять – я еще помню ни с чем не сравнимый запах новорожденного дитя, когда принял тебя из рук повитухи. Александра наотрез отказалась рожать под присмотром доктора, «безмозглого англичанишки», потребовала привезти из деревни Ефросинью, известную повитуху. Говорили, у нее ни одна женщина не померла при родах. Может, и придумки это. Только Александра двое суток терзалась по вине того доктора, который считал, что такова женская участь муки переносить, но разродилась-таки здоровой девочкой. Я был страшно горд и счастлив. И не было тогда на свете ничего, дороже вас.

Мы всем сердцем желали ребенка и отдали своему первенцу самое лучшее, что в нас есть. И вот передо мной прекрасная молодая женщина. Умная, гордая, искренняя, живая.

– Добавь, своенравная, – смахнув слезу умиления, прошептала Ярослава.

И вновь Никита Сергеевич не отреагировал на слова дочери, поглощенный желанием донести до нее свое решение, не вызвав бури протеста.

– Женщина не может быть одинокой. Такая она беззащитна да и несчастна. Муж – это тот, кто тебе нужен, – наконец произнес он ненавистное слово.

Князь настороженно взирал на старшую дочь, не в силах предугадать ее реакции. Будет кричать, рыдать, заламывая руки? Нет – не в характере слезами умываться. Вскачет на коня и умчится, куда глаза глядят? Нет – не в деревне.

– Зачем мне муж, когда у меня есть вы, отец? Лучшего защитника не сыскать, – с робким смехом заметила Ярослава, перебив его размышления и пытливо заглядывая в глаза. – Раньше, папенька, вы не особо жаловали ухажеров, а ныне избавиться надумали от меня, – заискивающе проворковала она.

– Между прочим, мое дорогое дитя, тебе уже почти двадцать. Самое время замуж идти, – Никита Сергеевич пообещал себе не поддаваться ни на какие хитрые уловки дочери и довести объяснение до конца.

– Вы, ваше сиятельство, я смотрю, решительно настроены. Ее сиятельство с вами согласно, полагаю? – Ярослава поднялась с глубокого кресла и скрестила руки на груди – знак, предвещающий бурю. – О моих желаниях никто не удосужился и спросить.

– Ваш чай, – Осип Иванович предусмотрительно пропустил служанок с подносами. На одном стоял чайник с чашками, на другом – аппетитные булочки, политые медом, и ореховое печенье.

– Ступай, Осип, Ярослава сама похозяйничает.

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – ни один мускул не дрогнул на лице преданного слуги, будто и не стоял он десять минут, как часовой, за дверью. Через секунду, так же быстро, как неожиданно появился в дверях, он исчез.

– Позволено будет узнать, вы уже выбрали мне мужа? – выпрямив спину, не меняя холодного тона, спросила Ярослава. Глаза ее метали молнии, способные испепелить любого, кто осмелится покуситься на ее свободу. – В выборе породистых жеребцов вам нет равных, – ядовито добавила она.

– Остынь, девушка! Не потерплю подобной дерзости, – вспылил князь и строго взглянул на дочь. – Я жду чаю.

Ярослава глубоко вздохнула и, подойдя к столику, слегка дрожащей рукой налила чай в изящные фарфоровые чашечки из фамильного сервиза но продолжала упрямо стоять.

Оказалось сущей пыткой наблюдать, какой уязвленной она выглядела. Князь не мог припомнить, чтобы глаза его любимицы в одно мгновение наполнились такой мукой. Сердце закаленного воина готово было рассыпаться на мелкие кусочки, но он должен пройти испытание разговором со взрослой дочерью. Это долг отца.

– Присядь, моя милая алексашка, выпьем чаю. Такой аромат! – отхлебнув маленький глоток, мягко заметил Никита, а сам подумал, с каким смаком опрокинул бы сейчас шкалик анисовки.

Он бережно взял руку Ярославы, накрыл ладонью, желая передать ей свое тепло и любовь:

– Ты не права, дочь, больше всего на свете мы с матушкой печемся о твоем счастье. Мы позволим тебе самой выбрать будущего мужа. Но сделать это придется нынче же.

– Но как же так, папенька, разве по приказу полюбишь?

– Ну, любовь совсем не обязательна для удачного замужества, – поспешно заявил Никита, стыдливо отводя глаза.

– Стало быть, ты не любил маменьку, когда повел ее под венец? – изумленно воскликнула она.

– Что ты! Я и сейчас люблю ее больше жизни. Во всей империи не найти мужа, счастливее меня.

Ярослава вопрошающе уставилась на отца.

– Я всего лишь сказал, что любовь не обязательна. Важно, чтобы супруги были одинаковы по происхождению, жалели друг друга, заботились, ну, и все такое прочее, – не понимая, как выпутаться из словесной паутины, в которую сам себя загнал, Никита Сергеевич неловко поставил чашку на стол, едва ее не опрокинув.

Да что с ним такое? Нетерпеливый, напористый в достижении цели, привыкший повелевать, превратился в мягкотелого мужичка-лапотника,растерявшего волю, похоже, заодно и мозги, позабывшего нужные слова, не желая ранить свое дитя. Никита и сам себя не узнавал. А ведь прикажи он грозным тоном – никто и возражать не станет, не осмелится не повиноваться. Нет, не сможет он погубить светлую душу Ярославы, сломать гордый нрав, взлелеянный его же горячей любовью.

– Как же мне поступить? – сбитая с толку непривычными речами отца, совершенно оробев, пролепетала Ярослава, нервно перебирая складки платья. – Не случайно же вы привезли меня одну в столицу.

– Да все просто, – окрыленный внезапной покорностью дочери, бодро предложил Никита. – Поступим мы так: ты посетишь все балы, откликнешься на все предложения, не станешь отказываться от визитов, прогулок и прочих увеселений. Присмотришься к достойным кавалерам, может, сердечко и екнет. Даст бог, и случится у тебя большая любовь.

– Хорошо, князь, будь по-вашему, хотя не представляю, как с этим справиться, – обреченно вымолвила Ярослава. – Я выполню условия, но ломать себя не стану, и другим не позволю.

– Наставлять тебя согласилась графиня Анна Алексеевна Остужева, – уверенно продолжал увещевать князь. – Не волнуйся, она, как ты помнишь, не глупа, не ханжа, иначе бы я к ней не обратился. Да и симпатия ее к твоей матушке неизменна.

И еще, для твоего же благополучия хорошо бы всему случиться до высочайшего приема, чтобы предстала ты перед государыней-царицей просватанной невестой.

– Ты уже добился от меня одного обещания, – с укором взглянув на отца, возразила Ярослава и молча вышла из кабинета.

Долго предаваться унынию Ярославе не пришлось. Не прошло и двух часов после разговора с отцом, как в доме объявилась гостья. Отстранив дворецкого, она решительно подошла к Ярославе, окинула ее придирчивым взглядом и скривила губы:

– Не могу сказать, что вполне довольна увиденным.

– Чему я обязана этим визитом, графиня? – почтительно присела в реверансе Ярослава, едва сдерживая готовое вырваться негодование бесцеремонным осмотром.

– Я собираюсь лучше узнать вас, молодая особа. Может, не стоило сюда приходить?

– Отнюдь, дорогая Анна Алексеевна! Вы ничуть не меняетесь, столь же решительны и напористы! С места – в карьер!

– Однако соглашусь с князем – не пуглива, – пропустив ершистый тон девушки, заметила графиня, – и беспокойства доставить уже готова, так и палит глазищами!

– Помилуйте, ваше сиятельство, разве я осмелюсь!

– Осмелишься, коли позволю! – Дай обниму тебя, милая алексашка! Несказанно рада видеть, – графиня раскрыла объятья и крепко прижала к груди кинувшуюся к ней девушку. – Вся в мать! Живая, настоящая! – дрогнувшим голосом проговорила гостья.

– Ах, я и забыла, сколь вы неподражаемы! – тоже расчувствовалась Ярослава.

– Ну, ну, не раскисать! – заметив слезы в глазах княжны, перешла на повелительный тон знатная дама. – Займемся делом! Станешь у меня завидной невестой!