Марокканское солнце

– Джабар, ты говорил с ним? – спросила Закира мужа, вставая со своего места.

– Да. – сухо ответил тот, бросив гневный взгляд в сторону жены. – Все тоже. Клянется, что все исполнит.

– Я верю ему. Наш сын истинный мусульманин и не посмеет пойти против обычаев. Мы позволили ему взять эту женщину… Он не может переступить нашей воли на ее счет.

– Я тоже верю ему, Закира. – отвечал уверенно аль Гафур, приглашая жену выйти. – Поговорим не здесь.

Только родители вышли, как Амаль, словно разъяренная львица, напала на младшего брата, говоря:

– О чем же ты говорил с ней? О чем, Мурад, отвечай.

– Это сугубо личное, сестра, не тревожь меня, я в печали. – заговорил юноша важно и неестественно.

Амаль сделалась совсем страшна. Недоумение выразилось в ее широко раскрытых глазах, и дурно искривилось лицо. Она пыталась что-то возразить, но от услышанного просто не было слов и, встав, девушка почти бегом прошла в свою комнату, иногда оборачиваясь и злобно глядя на брата. Мурад же, довольный собой, поднялся, покачивая плечами, будто где-то играла музыка, и с улыбкой довольства на лице медленным и развалочным шагом вышел на улицу.

Торжественно распахнув двери, Нариман вошел в спальню, пряча руки за спиной и чуть улыбаясь. Лиза, стоявшая до сих пор у окна, вдруг обернулась, и вновь в лице ее показался испуг и странная готовность к чему-то, как могло показаться, неприятному. Закрыв плотно двери, Нариман медленно приблизился к жене и несколько застенчиво просил повернуться к нему спиной. Девушка неуверенно выполнила его просьбу и, закусив губу, зажмурила глаза и затаила дыхание. Он же вынул из-за спины черную, покрытую бархатом, коробочку и, открыв крышку, взял в руки золотое ожерелье, купленное им накануне вечером. Нежно он обогнул руками ее тонкую шею и, убрав аккуратно пышные волосы девушки, застегнул украшение и довольно поцеловал жену в плечо. Не оборачиваясь, Лиза наклонила голову и, увидев ожерелье, вдруг смутилась, точно не поверив происходящему.

– Не мог придти к тебе с пустыми руками. – произнес Нариман, садясь на кровать. – Я долго выбирал… Надеюсь, тебе нравится…

Лиза молча смотрела на него, вспоминая разговор с Мурадом. Опаска и страх слились в одно мгновение с удивлением и глубоким противоречием между услышанным и тем, что она наблюдает теперь.

– Подойди. – Нариман протянул девушке руку, глядя в ее большие зеленые глаза. – Подойди, не бойся. – повторил он уже с улыбкой.

Лиза, точно с опаской, протянула к мужу белую руку и осторожно присела рядом, не поднимая глаз.

– Взгляни на меня. – сказал Нариман, перебирая напряженные пальцы жены. – Взгляни.

Она медленно подняла глаза. Аль Гафур улыбнулся, ожидая от Лизы хоть малейшую реакцию на его нежность, но лик девушки оставался нем и испуганно холоден. Что-то вдруг всклокотало у Наримана в сердце, он внезапно омрачился, и гнев показался в черных и глубоких его глазах.

– Это невыносимо! – воскликнул он, дернув Лизу за руку и вскочив с кровати. – Скажи мне хоть слово! Я же твой муж! – кричал он, грозно и несколько раздосадовано.

Лиза вся съежилась, пряча голову в плечи. «Все так и есть.» – подумалось девушке мимолетом, и как-то коротко. Она приготовилась к худшему.

– Молчишь? – продолжал Нариман, наполняясь недовольством. – Молчи! Молчи! Что еще мне сделать, ответь! Я не нравлюсь тебе, я тебе противен?! Говори же хоть что-нибудь! Или ты всегда будешь молчать и глядеть на меня испуганными глазами?! – он умолк на секунду, но после, вдруг толкнул Лизу и, откинув одеяло, лег, отвернувшись к жене спиной.

Лиза, еще не поднимаясь после падения, вся смялась и ждала, что будет теперь, но Нариман больше ничего не говорил и не поворачивался, тогда, поблагодарив про себя Бога, девушка легко выдохнула и, ложась на самый край кровати, подальше от разъяренного мужа, уснула.

Нариман не спал. В душе его что-то жало и разрывалось. Он вдруг почувствовал себя одиноким и отвергнутым, чего ранее ему испытывать никогда не приходилось. Был еще маленький огонек надежды, что еще не все потеряно, и Лиза привыкнет. Нариман уже начал мечтать о том, что она весело улыбается и сама подает ему руку, с нежностью встречает его, возвращающегося домой, и рано утром, обнимая, провожает в город. Он однажды повернулся, но Лиза уже спала. Безмятежен и кроток был лик спящей девушки, скукожившейся на самом краю кровати и, казалось, она вот-вот упадет. Нариман поднялся и, стараясь осторожно и тихо, пододвинул к себе Лизу, от чего она во сне чуть поморщилась и улыбнулась. Вдруг и лицо Наримана озарила улыбка. Нагнувшись, он поцеловал девушку в лоб и, долго лежа и глядя на нее, наконец, уснул.

Джабар аль Гафур и Закира еще не ложились. Он медленно бродил по комнате, заложив руки за спину и тревожно нахмурив седые брови, но, только вошла жена, как аль Гафур остановился и вопросительно взглянул на Закиру.

– Я проходила сейчас мимо их комнаты. – ответила она, не дожидаясь вопроса. – Кажется, что-то не так. Нариман так кричал… Мой сын очень раздражен. – говорила она, качая головой и разбрасывая ладони, будто отказывается от чего-то.

– Садись. – велел Джабар деловито и вновь изменился в лице.

Закира села на софу песочного цвета, облокотившись на мягкую спинку и скрестив на коленях руки, украшенные золотыми браслетами и цепочками.

– Завтра мы с сыновьями идем к Камрану. – начал аль Гафур, продолжая ходить по комнате. – Он хочет взять еще одну жену и пригласил нас, чтобы посоветоваться… Ты знаешь, он очень ценит мнение Наримана… Так вот, мы уходим, а ты, пока нас не будет, займись невесткой… Будь с ней предельно строга и не пугайся, как бы она себя не вела… Эти русские ничего не знают… Их женщины своенравны и бесстыдны, они думают, что им все позволено… – он покраснел и сделался совсем страшен и суров. – Я всегда был против брака с иностранцами, но мой сын… сколько прекрасных женщин в фесе, но он выбрал именно эту русскую… Посмотри, он женился только раз, хотя в его года многие уже имеют по несколько детей… – аль Гафур наклонился к жене и твердо произнес, почти сквозь зубы. – Я хочу, чтобы ты смирила ее под самые стопы нашей семьи, чтобы она отреклась от всего, что было в ее жизни… Но если она будет упрямится, наказание будет жестоким и, даже Нариман меня не остановит.

– Ты забываешь, что я тоже иностранка, а ты так же всего однажды женат… – сказала в ответ Закира, по-своему снисходительно взглянув на мужа. – Не на тебя ли похож наш сын?

Джабар несколько опешил и смутился. Недоумение показалось в его, вдруг изменившемся лице. Он хотел было возразить, но не найдя слов, вновь омрачился и, пристально посмотрев на жену, сказал:

– Тебе не должно это говорить. Твоя забота выполнять мою волю и молчать. Присмири свою гордость, Закира… Ты знаешь, как я страшен в гневе. – сказав это, он велел ложиться.

Рано утром, когда еще не поднялось солнце, а только чуть показало золотые свои лучи, пока воздух свеж и прозрачен, не обогрет дневным марокканским зноем, когда еще все в доме спали, Лиза, тихо поднявшись с постели, прошла в ванную и, не защелкнув на замок двери, пала на колени и молилась. «Господи, Иисус Христос, вот и начался еще один день. – говорила она шепотом. – Я не знаю, что будет сегодня, но я прошу: помоги мне, Господи, по великой милости Твоей… Даруй мне все перенести и ничего не бояться… Помоги мне хранить Истину Твою, где бы я ни находилась, помоги, Отче, только на Имя Твое я уповаю… Я не знаю, для чего я здесь, но Ты знаешь… Пусть во всяком месте я буду угодным Тебе сосудом, чадом приносящим добрые плоды… Да будет воля Твоя. Аминь.» – она чуть остановилась и продолжила, читая «Отче Наш».

Свет, пробравшийся в окно, разбудил Наримана. Он с трудом открыл слипшиеся спросонья глаза и в удовольствии раскинул руки. Нариман повернул набок голову, думая взглянуть на жену, пока она спит, но, заметив, что ее уже нет рядом, он от чего-то вдруг всполошился и взволновался. Он вскочил с кровати и одернул одеяло, наивно думая найти под ним спрятавшуюся Лизу. Осмотрев комнату, Нариман, наконец, понял, что девушка может быть в ванной. Он, точно крадясь и, зажав губы рукой, будто боялся что-то произнести или создать лишний шум, приблизился к двери ванной и, заметив, что она не закрыта на ключ, приоткрыл. Ярый гнев вдруг охватил Наримана, увидевшего Лизу, молящейся сидя на коленях. В глазах его показался огонь, и злобно были сведены черные брови. Он стоял неподвижно, гневно глядя на жену. Лиза же, заметив мужа, тихо встала и, обойдя Наримана, прошла, чтобы заправить постель. Но не успела девушка отдалиться, как Нариман схватил ее за руку и, замахнувшись, ударил по лицу, сказав:

– Ты не будешь здесь молиться своему Богу!

– Разве вы можете запретить мне это делать? – спросила в ответ Лиза, не вырываясь и спокойно стоя подле мужа, еще крепко держащего ее за руку.

– Я запрещаю! Ты будешь молиться только нашему богу, если хочешь благостно проживать свои дни. – он покраснел от ярости и, казалось, задышал огнем, точно разъяренный дракон. – Я научу тебя уважать наши законы! Ты будешь все делать только так, как я велю! – Нариман оттолкнул ее от себя и ударил кулаком о стену. – Говори! Что ты еще можешь сказать?!

– Мне нечего вам ответить. – произнесла Лиза, глядя прямо в глаза грозному мужу.

– Будешь продолжать взывать к своему Богу? Думаешь, Он спасет тебя? Будешь молиться утром, молиться днем, вечером? Будешь?! – продолжал Нариман, совсем теряя контроль над собой.

– Да. – ответила Лиза и опустила глаза.

– Тогда продолжай и терпи, если у тебя достаточно сил, чтобы стерпеть все, что будет с тобой из-за твоего Бога! – громко произнес Нариман и вновь ударил Лизу по щеке так, что ее отбросило к стене.

Девушка, плотно прижавшись к стене, молча стояла несколько минут, выдерживая яростный взор мужа, еще дышащего пылающим гневом. Нариман хотел было продолжить воспитание непокорной жены, но время шло, и нужно было уходить. На последок он бросил в адрес Лизы еще несколько острых слов и, еле сдерживая порывы гнева от того, чтобы совсем не испортить жены синяками и ссадинами, поспешно удалился.

Только Нариман закрыл за собою дверь спальни, как Лиза, медленно опускаясь по стене и прижимаясь к ней ушибленным затылком, упала на пол и горько заплакала, как плачут истерзанные жизнью женщины, освобождая боль и всхлипы после минут храбрости и спокойствия. Она, закрыв лицо дрожащими руками и дыша в пол, лежала растрепанная и, казалось, изнемогшая; все тело ее было собрано, словно пыталось защититься, огненные же кудри безобразно раскинулись, стекая с головы, точно морская пена. Лиза совсем отчаялась. Страх, как острый кинжал, пронизал ее небитое молоденькое тело, белую кожу и гладкое омоченное слезами лицо. Несколько минут девушка не поднималась, но что-то вдруг зажгло в груди и, вскинув голову, она ухватилась за плечи и взмолилась потухшим хриплым голосом: «Заступи меня, Господи! Заступи! Почему Ты не взял меня к Себе? У меня теперь никого нет, никого нет, Отец! Я сирота, нет ни отца, ни матери… Я одна. Кто спасет меня, кто спасет? У меня нет родных, нет друзей, нет любви… Господи, у меня только Ты! Так забери же меня, больше мне нет нужды оставаться на этой пустой земле! Заступи меня, Отец!» – слезы совсем задушили ее, и не было уже слышно стонов из груди девушки, она рыдала беззвучно, будто сама в себя, и все хваталась околевшими пальцами за побитые щеки и согнутые плечи.

За дверями послышалось, что кто-то идет. Лиза встрепенулась и, вскочив, утерла слезы и поправила волосы и одежду. Она вновь сделалась спокойна и серьезна, хотя душа ее рвалась и кричала, все продолжая взывать к Богу. В комнату вошла Амаль.

– Салям алейкум, невестка, как спалось? – спросила она наивно просто и улыбнулась, некрасиво и совсем дурно искривив губы. – Что это? Что это у тебя на лице? – ужаснулась девушка, подойдя ближе и заметив красное расплывшееся пятно на щеке Лизы. – И, кажется, у тебя мокрые глаза… Ты плакала? Вы поссорились с моим братом?

– Я выходила из ванной и споткнулась… – заговорила Лиза, касаясь ноющего синяка. – Я ударилась… Было очень больно, и потому я плакала. – закончила она, осторожно подбирая слова.

– Очень больно? Хочешь, я помажу маслом? Или дождешься брата? – она покраснела и засмеялась. – Он будет рад сам оказать тебе помощь.

– Нет… – протянула Лиза и улыбнулась, постаравшись создать как можно более беззаботный и непринужденный вид. – Уже не болит… Видишь? – она чуть хлопнула себя по щеке и закачала головой, высоко поднимая брови.

– Хорошо, конечно, но, если бы синяк болел еще хоть чуть-чуть, ты увидела бы, как заботлив и нежен мой брат. – сказала Амаль, аккуратно держа Лизу за руку. – Он так любит тебя… Знаешь, когда два года назад Нариман увидел тебя в России, он совсем потерял покой… Он поник и опустился… Каждый день он говорил, как ты красива, как нежна твоя улыбка, как строен твой стан… – Амаль совсем оживилась и говорила приподнято и восторженно. – Тогда отец заставлял его жениться, но брат говорил, что только ты станешь его женой…

– Но Мурад говорил мне совсем другое. – произнесла Лиза удивленно, но в тоже время настороженно и, точно сомневаясь в услышанном.

– Что наговорил этот негодный мальчишка? Что он сказал тебе? – вдруг покраснела в раздражении Амаль и, сжав худые кулаки, взглянула на Лизу вопросительно.

– Он сказал, что хочет предостеречь меня… Говорил, будто бы ваш брат имел много жен, и все они теперь обмануты им и брошены, скитаются в нищете по городским улицам… – говорила Лиза быстро и, не успевая сделать вдох, все продолжала и продолжала. – Что он… Избивал их и… – она вдруг не сдержалась и, крепко обняв Амаль, заплакала, уткнувшись в ее плечо.

– Что ты, нет… Негодяй! Скверный мальчишка! – ругалась в гневе Амаль и, поглаживая голову невестки, пыталась успокоить ее. – Это ложь, поверь. Мой брат очень ждал тебя, ты ему очень нравишься… Мурад просто подлец! Я скажу тебе. – она отстранила от себя Лизу и, вытирая мокрые ее щеки, взглянула в ее печальные глаза. – Ты очень понравилась и Мураду. Он все время следит за тобой, ищет твоего взгляда… Он тоже мой брат, но он просто невыносим! Невыносим! Держись от него подальше… Не плач, все то ложь… Забудь, что он наговорил тебе. Он, наверняка, хотел, чтобы ты начала бояться Наримана. Успокойся, дорогая, успокойся. – они вновь обнялись. – Вообще-то и отец иногда бьет маму, но не потому, что он разлюбил ее… Просто он так наказывает ее и воспитывает, чтобы она училась слушаться мужа. Даже если когда-нибудь Нариман и ударит тебя, не бойся, так нужно. Просто делай все, как он велит… И знаешь, чтобы он не злился и не расстраивался, танцуй для него… Все это любят, а ты просто красавица, так что брат сразу забудет всякий гнев. – Амаль сделалась загадочной и прошептала. – У меня есть очень красивый наряд. Когда решишься, приходи ко мне… Я подарю тебе его и научу, что нужно делать.

– Откуда ты знаешь, как правильно? Разве ты замужем? – спросила заинтересованно Лиза, наконец, перестав плакать.

– Нет. Я еще не замужем. – несколько печально ответила Амаль и грустно улыбнулась. – Давно родители пытаются найти для меня мужа, но… – она насильно засмеялась, стараясь скрыть подавленность и неловкость. – Я такая некрасивая… Видишь? – девушка прикоснулась к своему лицу, проводя по губам и худеньким щекам. – Никто не хочет брать меня в жены… Но мама уже всему меня научила. Я умею вести дом, ухаживать за мужем и детьми… И танцевать я тоже умею…

– И что же нужно, чтобы он никогда меня не бил? – спросила Лиза, внутренне усмехнувшись. – Все время танцевать? Разве это не может надоесть?

– Нет, танцуют иногда… – засмеялась Амаль и наклонилась вперед, приподняв брови. – Просто слушайся его во всем, наряжайся, ухаживай за лицом и телом, никогда не отказывай, если брат чего-то просит у тебя, будь с ним ласкова и нежна, обходительна, не спорь… И еще, очень важно и не пренебрегай этим, – нужно исполнять все религиозные правила и обязанности. Ты не нашей веры, но лучше, если ты примешь ислам и отречешься от своего Бога… – она сделалась серьезной и готовой к нравоучению. – Расспроси у мужа обо всем. Узнай когда и как нужно молиться, чего нельзя делать, то есть что считается грехом… Он будет читать тебе Коран, и ты научишься общению со старшими… Ты все узнаешь, Нариман научит тебя…

– А если я не захочу отрекаться от своей веры? – спросила серьезно Лиза, глядя Амали в глаза.

– Будет лучше, если ты смиришься и забудешь все, что было раньше… Поверь. Любое упрямство все равно будет сломлено и подавленно… Но какими путями? Если ты покоришься нашему закону, то начнется спокойная и счастливая жизнь для тебя и твоего мужа, а если нет – придется пройти путем унижения, боли и претерпеть много неприятностей, прежде, чем ты изнеможешь и сама сдашься. Это никому не нужно. Скажи: есть ли толк сопротивляться птичке и терпеть боль, чтобы ей выщипали все перья и поломали хрупкие крылья, если она все равно окажется в клетке? Лучше, если она сама залетит туда и не потерпит никакого вреда? – Амаль говорила просто и непринужденно, точно слова ее несли совершенную истину и не казались странными и неудобовразумительными. – Конечно, каждый сам за себя решает. – она пожала плечами и, улыбнувшись, взяла невестку за руку. – Я пришла, чтобы сказать, что мама зовет тебя. Приведи себя в порядок, она ждет. – после этих слов Амаль поднялась и вышла из комнаты.

Лиза продолжала сидеть на кровати. В окаменелом лице ее выразилось глубокое раздумье и даже некоторое недоумение. «Где же это я? – подумала девушка, и глаза ее забегали по комнате. – Господи Святой, неужели все окажется так, как я слышала только что? Но Ты не можешь меня оставить, Ты не позволишь мне сдаться… Иисус, не дай мне отступить от Тебя… Я не хочу сделаться предательницей… Ты святым Твоим все давал перенести и устоять в вере, любви и надежде. Господи, сколько мучений перенесли апостолы, но Ты сохранил их для Себя Самого, сохранил сердца их верными Тебе… Так дай же и мне не сломиться ни пред каким страхом и мучением, ни пред какими словами этих людей и их угрозами… Что может быть страшнее, чем быть отлученной от Имени Твоего… Нет! Господи, не позволь мне отречься от Имени Твоего Святого… Если Тебе угодно, чтобы я приняла смерть, мучения, пытки, то даруй мне все стерпеть с Именем Твоим, Иисус Христос, с Твоим Именем на устах… Чтобы и сердце мое до последнего вздоха, до последнего удара и, даже после, как закроются мои глаза, чтобы не оставило Тебя мое сердце, прошу, Господи, помоги! Я слабая, я ничто пред Тобою… Разве могу я полагаться на свои жалкие силы? Но на милость Твою, Святой Боже, я уповаю, на Твою всеобъемлющую любовь… Пребудь со мной во веки, не дай мне упасть, сохрани меня для Себя, для Твоей Святой Славы…» – она вслух прочла девяностый псалом и, переодевшись, и уложив волосы, вышла из спальни, направившись к матери мужа, что уже давно ожидала ее в зале.

Закира стояла у дивана и разговаривала с Амалью в то время, как в зал вошла Лиза. Женщина, увидев невестку, еще более выпрямилась, хотя она и всегда держалась гордо и статно, исподлобья взглянула она на девушку и косо улыбнулась, точно задумала что-то. Закира медленно постукивала пальцами по спинке дивана и, чуть приподняв голову, при том показав сухую длинную шею пятидесяти летней женщины, подозвала Лизу.

– Я пойду, мама, – сказала живо Амаль, еще находившаяся в комнате. – Я буду в саду. – она поцеловала в щеку мать и выбежала на улицу.

– Что ж, вот мы и увиделись, наконец, лицом к лицу. – произнесла Закира степенно и невозмутимо гордо. – Я надеюсь, что ты проявишь себя послушной и покорной… – она осмотрела Лизу с ног до головы, только проводя глазами. – Мне велено научить тебя всем обязанностям. Ты должна делать все, что я прикажу…

– Хорошо. – коротко ответила Лиза, не дав свекрови договорить.

– Не перебивай меня! – воскликнула Закира, но тут же приняла спокойный вид и продолжила, смотря на невестку с высока. – Сейчас ты пойдешь в кладовую… В одном ящике я сохранила старую одежду. Ты должна пересмотреть ее, перебрать, отделить, что получше, аккуратно сложить и отнести Вазиру, слуге, он раздаст все это нищим. – она окликнула служанку и, когда та пришла, женщина велела. – Отведи ее в кладовую. – Закира обратилась к Лизе. – Сама найдешь нужный ящик и все сделаешь, как велено.

Служанка отвела Лизу в кладовую. Темная и невзрачная комната, заметно и контрастно отличающаяся от прочих, что были богаты и великолепно украшены, пахла пылью. Множество полок и шкафчиков были забиты ящиками, коробками и различным хламом, засаленным и истертым. Лиза, войдя в комнату, поморщилась и, задохнувшись пылью, громко чихнула.

– Да, сюда давно никто не заходил… – сказала Исма, служанка, провожавшая Лизу. – Саеда специально послала вас сюда…

– Почему? Почему меня? – спросила Лиза, почесывая покрасневший нос.

– Она теперь будет учить вас покорности. В этом доме все кому-нибудь подвластны. Слуги – господам, младшие – старшим, они же – родителям, а жена – мужу… – перечисляла служанка, едва ли выговаривая слова на французском языке.

– А глава семьи? Он кому-нибудь подвластен?

– Только Аллаху… – ответила Исма, пожав плечами. – Скажите, почему вы столь равнодушна к сайэду, вашему мужу?

– Я его совсем еще не знаю… – сказала в ответ Лиза, не найдя лучших слов для объяснения.

– Знаете, он лучше других… Старший сайэд очень строг, а его жена, Закира, хотя и иностранка, ведет себя не хуже и ни чуть не снисходительнее, чем женщины Феса. – Исма оглянулась и тихо добавила. – На самом деле ее зовут по другому, ведь она из Европы… Старший сайэд назвал ее другим именем, чтобы в доме не было ничего чуждого.

– Зачем же он женился на ней?

– Это произошло точно так же, как и с вами… – ответила служанка. – Он увидел ее однажды и решил сделать своей женой… Обычаи не позволяют этого, но он принудил ее принять ислам и сменить имя, чтобы не было никакого различия… – она умолкла и, чуть погодя, сказала. – Я пойду, сайеда, нужно работать… Да и вы, если не поторопитесь, потерпите оскорбления от свекрови… Извините. – опустив голову, служанка удалилась.

Лиза принялась за уборку. Коробкам и запылившимся ящикам не было числа. Сперва девушка брезгливо открывала крышки, осторожно вынимая всевозможные тряпки и лоскуты двумя пальцами, при чем лицо ее искажалось отвращением, и часто она жмурилась и почесывала нос, удерживаясь от того, чтобы чихнуть. Однако после нескольких минут промедления и бесполезной аккуратности, Лиза, наконец, закатала рукава и, погрузившись в сумрак зачумленной кладовой, влилась в работу, позабыв отвращение и всякое омерзение. Девушка даже сумела отыскать удовольствие и благо в этом бесполезном и черном деле. Только теперь, когда она находилась в этой серой, обшарпанной комнате, когда никто ее не видел и не наблюдал за тем, делает ли она что-нибудь запрещенное и противозаконное, теперь девушка могла вслух молиться, напевать любимые гимны и не бояться, что войдет муж и заставит ее терпеть боль и страдать. Безусловно, могло произойти и такое, но от чего-то Лиза была спокойна, радость и умиротворение наполняли ее измученную за несколько последних дней душу и раненое сердце, которое, несмотря ни на что, еще могло радоваться и прославлять Бога.

Иногда только Лиза вдруг замечала посторонние чужие звуки и понимала, что рядом кто-то есть. Украдкой она оборачивалась к двери, как бы невзначай, чтобы не казалось заметным ее подозрение. И девушка не ошибалась: за ней и вправду наблюдали. Исма привела с собой еще одну совсем молоденькую служанку по имени Агила; вместе они, прильнув к дверному косяку лбами, прикрытыми бежевыми платками, наблюдали за всем, что делала Лиза. Глаза их наполнял невообразимый интерес, несколько странный и необычный. Девушки, не двигаясь с места, точно вслушивались в слова гимнов, что напевала Лиза, и, хотя совершенно не понимали незнакомых слов, почему-то улыбались и переглядывались. Иногда они скрывались за дверью, и Исма начинала что-то рассказывать подруге, оживленно и даже возбужденно, часто разводя руками и открывая на миловидном своем лице все нахлынувшие на нее эмоции.

Лиза, замечая повышенный к себе интерес со стороны служанок, совсем повеселела и обрадовалась, надеясь найти в этих девушках, может не подруг, но хотя бы понимающие души. Она сперва не решалась, еще сторонясь и опасаясь новых недоброжелателей, но вскоре, обернувшись и поймав на себе их заинтересованные взгляды, Лиза пригласила служанок помочь ей с работой. Агила и Исма, переглянувшись и переговорив между собой на арабском, весело подошли и присели рядом с молодой госпожой. Они оказались более разговорчивыми, чем предполагала сама в себе Лиза. Исма разговаривала на французском плохо и от того часто запиналась и смущенно смеялась, глядя на госпожу. Агила же почти совсем не выговаривала слова, но это не было ей помехой, девушка говорила быстро и уверенно, несмотря на то, что Лиза всем своим видом давала понять, что совсем не разбирает смысла слов, произносимых служанкой. Когда только Лиза начинала громко смеяться над косноязычием Агилы и, словно раззадоренный ребенок, хлопала в ладоши и по коленям, уже испачканным пылью, Исма останавливала подругу и медленно поясняла госпоже суть сказанного, но и Исма, не сумев подобрать нужных слов, вдруг переходила на родной язык, совсем забывшись. Тогда Агила, переменившись в лице и странно искривив губы в попытке удержать смех, ударяла подругу по плечу, и вновь все троя заливались безудержным смехом.