Вечное

– Надо же, ты хоть раз удосужился помыться.

– Да, – улыбнулся Сандро.

– И шарф модный нацепил?

– Такие носят все студенты Ла Сапиенцы.

– Я так и подумал. Очень симпатично.

– Спасибо. Но я не умею петь как ты. Подумать только, серенада!

– Да, в последнее время я более решителен. Увы, гитары у меня нет. А хорошо бы, ведь песня была о гитаре.

– Зато ты принес цветы. Неплохой ход.

– А ты подарил книгу. Она обожает книги. – Марко покраснел, понимая, что в этом он Сандро не соперник. Ему было любопытно, что это за книга, но спрашивать он не хотел. – Итак, теперь ты подбиваешь клинья к Элизабетте? Я правильно понимаю?

– Да. И ты тоже, верно? Хоть и фальшиво?

– Да что ты несешь, – засмеялся Марко, – я прекрасно пел.

– Прямо как бродячий котяра, – усмехнулся Сандро.

Марко отшатнулся, притворно оскорбившись.

– Я пою с огоньком!

– Ты все делаешь с огоньком.

– Именно. Поэтому я такой замечательный! – Марко вскинул руки, комично торжествуя, а затем резко стал серьезным: – Но что же нам делать, брат? Мы лучшие друзья, и нам нужна одна и та же девушка.

– А что тут можно поделать? – небрежно пожал плечами Сандро.

– Это же очевидно. – Марко лукаво посмотрел на друга. – Тебе следует отступить. Элизабетта занята.

Сандро усмехнулся:

– Извини, но нет. Мое сердце принадлежит ей.

– Почему бы тебе и правда не поухаживать за другой, Сандро?

– Другая меня не интересует. Только Элизабетта.

– Да с каких это пор?

Сандро снова пожал плечами.

Марко спросил:

– В тот день у реки ты ее поцеловал?

– Да, и она ответила, – подмигнул Сандро. – А что же насчет тебя, Марко? Почему бы тебе не приударить за другой? Есть из кого выбирать. Анджела от тебя без ума. Они все по тебе сохнут. Так и валятся к твоим ногам.

– Мне нужна только Элизабетта. Так что предлагаю тебе отойти в сторону и не позориться больше.

– Мне? – театрально выпучил глаза Сандро.

– Да. Принеси жертву во имя любви. Это так на тебя похоже. – Марко захлопал в ладоши. – Браво, благородный Сандро!

– Не ты ли скажешь ей, что мы приняли за нее решение?

– Отличная мысль.

Какое-то время они шагали молча, и наконец Сандро заговорил:

– Как считаешь, корабль нашей дружбы достаточно прочен и может выдержать серьезное испытание?

Марко задумался, ведь вопрос был не праздный.

– Безусловно, – спустя миг отозвался он.

– Тогда я не против немного посоревноваться по-дружески, а ты?

– Хорошо. Если нужно бороться за Элизабетту, так тому и быть. Ты ее достоин. Если не я завоюю ее, это должен быть ты.

– И я думаю точно так же. Пусть победит лучший из нас. – Сандро протянул ему руку, и Марко решительно ее пожал, а потом усмехнулся:

– Ты же знаешь, она выберет меня. А как иначе-то?

– Поразительно, – захохотал Сандро. – Я как раз думал о том же. Только о себе.

Марко улыбнулся:

– Знаешь, у нас так много общего, мы просто обязаны дружить.

– Верно! – Сандро обнял его, и они вместе зашагали домой.

Глава двадцать вторая

Элизабетта, январь 1938

Элизабетта ждала Марко, разглядывая свое отражение в окне. Она выглядела довольно хорошенькой в темно-синем пальто и одном из своих лучших платьев, к нему она надела коричневые туфли – те выглядели поношенными, но Элизабетта протерла их влажной тряпкой. Она накрасила губы красной помадой, которую одолжила у жены Паоло, Софии, отчего стала казаться взрослее. Завила волосы и даже брызнула на себя французскими духами под названием «Хабанита», оставшимися от матери. Их аромат навевал грусть, но Элизабетта выбросила эту мысль из головы.

На Пьяцца Навона вечером прогуливающихся было больше, чем где-либо в Трастевере. Элизабетта никогда не совершала по Риму долгих прогулок и забыла, какая оживленная, захватывающая и многонациональная жизнь протекает по эту сторону Тибра. Женщины красовались в модных шляпках с длинными перьями, а мужчины – в настолько хорошо пошитых костюмах, что казалось, будто в них они и родились. Повсюду звучала речь на разных языках, напоминая о том, что ее родной город знаменит во всем мире; Элизабетта задумалась, будет ли она когда-нибудь жить на этом берегу реки среди высшего класса. Для верности надо бы купить себе новое пальто и обувь получше. Нужно лепить свою жизнь, словно тесто, как советовала Нонна, но Элизабетта не знала, что из этого выйдет. Она не могла позволить себе бросить работу официантки, так что не представляла, сумеет ли вообще выбиться в люди.

– Элизабетта! – К ней направлялся Марко в черной форме, такой красивый, что другие девушки сворачивали головы, когда он проходил мимо.

– Buona sera![64] – отозвалась Элизабетта, и сердце ее забилось быстрее.

– Какая ты красивая! – Марко склонился к ней, притянул к себе ближе обычного и расцеловал в обе щеки. Элизабетта уловила аромат пряного одеколона, которым, по всей видимости, он воспользовался.

– Спасибо.

– Разве не великолепно? – Марко широко простер руки, будто вся Пьяцца Навона принадлежала ему. – Люблю это место.

– Да, очень волнующе. Никогда не видела столько шуб.

– И сколько ты насчитала?

– Четырнадцать.

– Правда считала? – улыбнулся Марко.

– Да.

Он хохотнул.

– Давай-ка я покажу тебе Палаццо Браски, а потом мы поужинаем.

Марко взял ее за руку так, словно это было самое естественное дело на свете. Они вместе подошли к роскошному зданию, фасад которого был отделан камнем цвета теплого янтаря, высокие окна светились изнутри. У изящной арки входа стояли охранники в форме и с винтовками – в такой обстановке оружие выглядело немного неуместно.

– Можешь представить, что раньше здесь кто-то жил? Была одна аристократическая семья, но теперь это наша штаб-квартира. Ты обалдеешь, когда увидишь, что там внутри.

– А ты уверен, что в такой поздний час туда можно?

– Не волнуйся, ты же со мной. – Марко отсалютовал двоим охранникам. – Джузеппе, Тино – познакомьтесь с Элизабеттой. Ну разве она не красавица?

– Certo[65], – ответил первый охранник, тоже ему салютуя, а второй ухмыльнулся:

– Да ты счастливчик!

– Знаю! – Марко провел Элизабетту мимо них в грандиозную парадную с великолепным стеклянным входом и еще двумя охранниками в форме. Они салютом приветствовали Марко, и он ответил тем же.

– Господа, познакомьтесь с моей прекрасной Элизабеттой. Смотрите, но не трогайте!

– Buona sera, Элизабетта! – сказал один из охранников, а другой шутливо толкнул Марко. Тот толкнул его в ответ.

– С дороги! Я хочу показать своей девушке верхний этаж.

– Ma dai![66] – фыркнул охранник. – Если хочешь произвести на девушку впечатление, своди ее поужинать, а не на работу.

– Шутишь, старик? – парировал Марко. – У тебя-то последнее свидание, небось, было в Древнем Риме. Водил подружку в Колизей!

Все рассмеялись, и Марко повел Элизабетту к величественной мраморной лестнице. Они зашагали по ней, и он показал Элизабетте скульптуры на каждой площадке, тонкие детали мраморной лепнины и прекрасные цветы на большом куполообразном потолке с чернильным глазом, обращенным во мрак ночи.

– Разве здесь не красиво?

– Да, красиво, но разве нам можно тут находиться?

– Говорю же тебе – да. Начальство уже ушло.

Они добрались до верхнего этажа, и Марко завел ее в большую приемную, что располагалась справа; Элизабетта увидела сверкающий мрамор на полу, расписные бордюры на стенах и сводчатые потолки, хотя, по ее мнению, фашистские флаги и несчетное множество фотографий Муссолини лишали помещение элегантности. Она никогда не бывала внутри столь большого дворца, казалось невозможным, что когда-то он целиком принадлежал единственной семье.

– Ciao, Марко! – Ему отсалютовал охранник, стоявший возле кабинета, входом в который служила изящная арка.

– Ciao, Бенедетто. Познакомься с красавицей Элизабеттой! Хочу показать ей кабинет Буонакорсо.

Охранник широко распахнул перед ними дверь.

– Вперед, комендаторе Террицци!

– Наконец-то со мной обращаются с должным уважением, – хохотнул Марко и повел Элизабетту в большой кабинет с массивным столом резного красного дерева, по бокам которого высились флаги Италии. На стенах, покрытых штукатуркой, висели масляные пейзажи в золоченых рамах вперемежку с бронзовыми светильниками, а потолок с рельефными перекрытиями украшала роспись, изображающая сцены сельской жизни. На противоположной от входа стороне, между стеклянными дверями от пола до потолка, – портреты короля Викто́ра Эммануила III и Муссолини.

Позади них с громким лязгом закрылась дверь. Они остались вдвоем.

– Ты все заранее продумал? – спросила Элизабетта.

– Ну конечно, я же не какой-то дилетант.

Вид у него стал серьезным, и Элизабетта решила было, что он хочет ее поцеловать, но тут Марко подвел ее к столу.

– Ты должна сесть в кресло моего шефа. – Марко выдвинул из-за стола кресло с блестящей обивкой красной кожи. – Вот, садись и представь, что ты – комендаторе Буонакорсо.

Элизабетта уселась за сверкающий стол полированного дерева; на поверхности не было ничего, кроме двух телефонов, набора затейливых ручек, отделанных эмалью, и золотых часов.

– Давай, прикажи мне что-нибудь. – Марко уселся напротив, притворяясь, будто делает записи в воображаемом блокноте. – Готов служить!

Элизабетта хихикнула:

– Ну… как насчет «веди себя хорошо»?

– Ни за что. – Марко сделал вид, будто подбрасывает блокнот в воздух, потом, вскочив со стула, обошел стол и взял Элизабетту за руку. Он подвел ее к стеклянным дверям, которые вели на балкон, огибающий здание по периметру и выходящий на Пьяцца Навона. – Иди сюда.

– Ты серьезно, Марко? – Элизабетта помедлила на пороге. На балконе был плиточный пол и мраморное ограждение, но высота все равно страшила.

– Не бойся. Отсюда прекрасный вид. Гляди-ка… – Марко помог ей выйти на балкон, Элизабетта подошла к перилам и посмотрела вниз.

Люди на площади казались маленькими фигурками, что толпились вокруг трех прекрасных фонтанов – их зеленую воду подсвечивали декоративные светильники. В центре площади высился египетский обелиск, и горели лампы, что освещали его подножие и барельефную резьбу. Вдоль площади выстроились великолепные здания в четыре и пять этажей, на нижнем уровне каждого дома располагались рестораны и площадки для отдыха. Слева стояла большая базилика Святой Агнессы с роскошным куполом и шпилями по бокам, в темноте она сияла, будто луна. Элизабетте казалось, будто сам Рим лежит у ее ног.

– Разве не красиво? – Марко подался вперед и облокотился о перила.

– Да, очень, – ответила Элизабетта, едва дыша – то ли из-за присутствия Марко, то ли из-за впечатлений, которые он ей подарил, она точно не знала, впрочем, это было совсем неважно.

– Я рад, что ты здесь, cara[67]. – Марко коснулся ее руки и улыбнулся, и она увидела в его красивом лице отражение одновременно маленького мальчика, которым он был, и юноши, которым он стал.

Элизабетта вдруг потянулась к нему и поцеловала, слишком поздно осознав, что не знает, как начать поцелуй. Она просто коснулась рта Марко, и его губы неожиданно оказались такими же, как ее собственные: теплыми, мягкими и чуть приоткрытыми, так что она вдохнула его дыхание. Элизабетта словно перенеслась неведомо куда, и это опять же было неважно, правда, у нее все же закружилась голова, но тут Марко очнулся. Он обнял ее и поцеловал – с опытом, догадалась Элизабетта, ведь она знала, что он не девственник, и это ее взбудоражило.

Она послушно подчинялась, отвечая ему и целуя этого красивого юношу в таком чудесном месте, где-то над волшебным, сумасшедшим, суматошным городом, что подарил жизнь им обоим, Элизабетта ощутила волнение, какого прежде никогда не испытывала.

– Доверишься мне? – пробормотал Марко, выпуская ее из объятий, и у Элизабетты закружилась голова. Наверное, из-за поцелуев, догадалась она.

– Да, а что?

– Смотри. – Марко взобрался на перила, а потом выпрямился во весь рост.

– Марко, нет! – ахнула Элизабетта, хотя тот карабкался по верхотурам с самого детства. Не существовало изгороди, на которую Марко не хотел бы взобраться, или свисающей ветки, мимо которой он прошел бы не подпрыгнув.

Перила были достаточно широки, и ступни на них помещались, но и только. Если он запнется – рухнет на Пьяцца Навона, ведь впереди лежала только ночная мгла и звезды.

Но Марко улыбался, неверный свет падал ему на скулы. Он протянул руку ладонью вверх.

– Иди сюда.

– Нет, это опасно!

– Ну пожалуйста…

– Нет, я не могу.

– Перила широкие. Тут даже не нужно пытаться держать равновесие. Я так все время делаю.

– Правда? А что твой шеф говорит?

– Ничего, ведь при нем я сюда не забираюсь. Давай, иди ко мне.

– Каково это? – спросила Элизабетта, подходя ближе. В глубине души ей тоже хотелось испытать это чувство, а может быть, забыть обо всем или поцеловать Марко снова.

– Ты должна сама проверить. – Он все еще протягивал ей руку, и Элизабетта вспомнила тот день, когда он усадил ее на велосипед и увез. На сей раз он отнесся к ее желаниям более уважительно, так что ей захотелось поддаться, и она вложила ладонь в руку Марко.

– Возьмись за перила, забирайся наверх и медленно поднимайся.

– Говоришь, как будто это легко. – Сердце забилось сильнее, но Элизабетта не понимала, счастлива она, напугана или все сразу.

– Так и есть. Ты все можешь! – Марко казался чрезвычайно спокойным. – Ты самая смелая девушка из всех, кого я знаю. Тебя ничто не остановит.

– Марко… – Элизабетта не знала, что сказать дальше, но, не придумав довод получше, оперлась на перила, ощутив твердый камень под ладонью, и вскарабкалась наверх.

– Браво. Смотри на меня и потихоньку вставай. Только смотри мне в глаза, а не вниз.

Она поглядела на него, и Марко встретил ее взгляд, легонько придерживая Элизабетту. Его глаза были такими темными и горящими, будто угли, и она медленно поднялась, всматриваясь в его кривую улыбку. Встав во весь рост, Элизабетта вдруг поняла, что тоже улыбается; они не отрывали друг от друга взглядов, держась за кончики пальцев и пытаясь устоять на перилах высоко над Пьяцца Навона.

– Ну и каково это, cara? – спросил Марко.

– Не знаю… – Сердце Элизабетты переполняли чувства, которым она не могла дать имя, особенно стоя так высоко над землей.

– Тогда я скажу, каково это для меня.

– И каково?

– Как любовь, – ответил Марко и поцеловал ее.

Глава двадцать третья

Элизабетта, февраль 1938

Сидя возле Сандро, Элизабетта ждала начала лекции, посвященной Деледде. Ей было не по себе в Ла Сапиенце, среди профессоров и студентов, что заполонили аудиторию со сводчатым, будто в церкви, потолком. На ней были те же самые пальто, платье и туфли, в которых она ходила на свидание с Марко, и духами она воспользовалась прежними. София дала ей красную помаду. Кроме Элизабетты в зале присутствовали всего несколько женщин, и выглядели они как профессора – в очках в черной оправе или с лорнетами, с портфелями для бумаг. Одна выводила красным карандашом оценки, другая читала толстый роман; все они казались настолько образованными, что у Элизабетты заныло сердце, и она подумала: а вдруг ей ближе, чем сейчас к получению высшего образования уже не подобраться?

– Как ты? – спросил Сандро, оглядывая зал.

– Напугана.

– Просто успокойся. – Сандро взял ее за руку. От его прикосновения на нее снизошло спокойствие, оказалось, это очень приятно, когда он накрывает ее руку ладонью, будто распахивает над ней зонт.

По аудитории пронесся шепот: профессор Оресте Луччи, худощавый, в темном костюме и очках, подошел к трибуне.

– Благодарю вас, дамы и господа. На нашей лекции мы побеседуем о Грации Деледде, лауреатке Нобелевской премии по литературе. К сожалению, автор скончалась до выхода «Козимы» в свет. Мы потеряли Деледду, но нам от нее осталось замечательное, сложное и в некотором роде тревожное произведение.

Элизабетта, которая обожала «Козиму», оживилась. Она с удивлением выяснила, что эта книга почти автобиографична.

Профессор Луччи продолжил:

– Поскольку роман был опубликован совсем недавно, литературного анализа пока нет. Но я предпочту сегодня не сосредотачиваться на сюжете, который описывает, как девушка становится знаменитой писательницей. В конце концов, не эта банальная сюжетная линия делает роман особенным.

Элизабетта недоуменно заморгала. Сюжет ей не казался банальным. Ей-то роман именно потому и был интересен.

– Вместо этого я хотел бы поговорить о проблемах семьи, которая описывается в «Козиме». – Профессор Луччи поправил очки. – Козима во всем подчиняется братьям – тирану Андреа и пьянице Сантусу. Роман показывает эту болезнь современного общества и демонстрирует, как она разрушает семью, уродует ее до неузнаваемости.

Элизабетта оцепенела, подумав об отце.

– Деледда описывает, как пьянство Сантуса портит Козиме жизнь, и, хотя врачи называют алкоголизм болезнью, я думаю, что Сантус – эгоист. Его любовь к семье сомнительна, и это в лучшем случае. Он волнуется только за себя.

В груди у Элизабетты что-то сжалось. Она не считала отца эгоистом и знала – он ее любит. Взять хоть мать – та любила ее не настолько сильно, чтобы остаться.

– Вспомним сцену, где Сантус переживает delirium tremens[68]. Он бледен, его охватывает дрожь, распахнутые глаза «отливают металлическим блеском». Он воображает, что под кроватью скрывается убийца. Ему кажется, будто стены покрыты извивающимися змеями. Описание необычайно реалистичное и потому новаторское.

Элизабетта вспомнила эту сцену и ужаснулась, как точна она была. Отец много раз пытался бросить пить, и у него случались приступы, Элизабетте приходилось обнимать его, трясущегося в горячке, пока ему являлись демоны, злые духи и фашисты, которые пришли по его душу. Однажды ночью он бредил чересчур буйно, Элизабетта тогда перепугалась, что он сходит с ума. Даже сейчас от этих воспоминаний у нее на глаза навернулись слезы.

Она вскочила с места и принялась пробираться по ряду. Слышала, как позади за ней поспешно следует Сандро, но это ее не остановило. Она добралась до прохода, и к ней стали поворачиваться головы, но Элизабетта заторопилась к выходу из аудитории. Она промчалась через вестибюль, выскочила в двери корпуса и наконец оказалась на крыльце. Элизабетта сбежала по ступенькам, жадно хватая ртом вечерний воздух.

– Что случилось, Элизабетта? – Сандро догнал ее и обнял за плечи.

– Прости, я… Я не могу остаться. – Она промокнула глаза. – Надеюсь, я не поставила тебя в неловкое положение.

– Вовсе нет, но в чем дело? Иди сюда, давай присядем. – Сандро подвел ее к скамейке с живой изгородью по бокам, что стояла в стороне от дороги.

Они присели, Элизабетта попыталась успокоиться. Сандро гладил ее по спине.

– Что тебя так огорчило? Это все я?..

– Нет, не ты, просто ерунда. – Элизабетта не хотела досаждать ему рассказами о выпивохе-отце или сбежавшей матери.

– Эта книга местами тревожная, я знаю. Дело в ней? Мне тоже было не по себе. После сцены, которую описал профессор, мне пришлось сделать перерыв в чтении.

– Ты прочел «Козиму»?

– Конечно. Мы же собирались пойти на лекцию. Если бы я ее не прочел, мы бы не смогли обсудить, к тому же мне хотелось прочесть то же, что и ты.

– Ты такой предусмотрительный. – Элизабетта снова промокнула глаза и взяла себя в руки.

– Я вообразил себя Антонино, блестящим и красивым парнем, в которого влюбилась Козима, – улыбнулся Сандро. – Хотя она считала, что он вечно погружен в учебу. Я прочитал это и подумал: «О нет, неужели и Элизабетта меня таким же считает?»

– Нет! – улыбнулась в ответ Элизабетта. – Я тебя таким не считаю. Антонино умен, сразу ясно, почему Козима в него влюбилась.

– Это хорошо. – Сандро потянулся к ее руке. – Так и знал, что ты будешь от романа в восторге. Помнишь, как она сказала, что любит «магию слов»?

– Да. – Элизабетта помнила эту фразу – та произвела на нее неизгладимое впечатление. Она удивилась, как хорошо Сандро ее знает, в душе поднялась волна симпатии к нему. Рука Элизабетты согрелась в его руке, и убирать ее не хотелось.

– А помнишь, там сказано, что у Козимы в жилах течет кровь амазонки? У тебя тоже она есть – эта сила. И была всегда. Так почему ты так встревожилась, так огорчилась? Это из-за Сантуса? – В голосе Сандро послышалось сочувствие. – Это из-за твоего отца?

– Ты все знаешь? – Элизабетта сгорала от унижения. Ее лицо горело, и слезы навернулись на глаза. Ну как она не догадалась, что Сандро известно о ее отце!

– Послушай, Элизабетта. – Сандро прижал ее к себе. – Не стоит так дергаться из-за отца. Сомневаюсь, что Сантус был эгоистом, как сказал профессор.

– Считаешь, что профессор ошибся?

– Ну… я с ним не согласен. Я могу прочесть книгу по-своему, и ты тоже. Мы оба можем интерпретировать ее как пожелаем. Мне кажется, Деледда описывает его более правдоподобно.

– И мне. Деледда сказала, что Сантус «в глубине души человек добрый и мягкий» и он «сам же больше всех страдает от своего порока». В точности как мой отец. – Элизабетта поняла, что впервые обсуждает с кем-то отца. – Он пьет и из-за этого мучится. Я знаю – он меня любит.

– Уверен в этом. – Сандро снова сжал ее руку. – Так что давай не будем возвращаться в аудиторию. Для одного вечера я многому научился.

– Хорошо, – с облегчением ответила Элизабетта. – А чему ты научился?

– Ну… Я всегда предпочитал математику литературе, поскольку математика совершенна, а литература субъективна. – Сандро посмотрел вдаль, на звезды. – До сегодняшнего вечера я считал, что субъективность – это плохо. Но теперь думаю, это хорошая штука.

– Как так? – Элизабетта положила голову ему на плечо, она чувствовала его тепло и вибрацию в горле, когда он говорил. Ей нравилось звучание его голоса, особенная плавность и хрипотца. Она не знала, можно ли предпочесть один голос всем остальным, но для ее ушей голос Сандро был все равно что музыка.

– Если исходить из того, что трактовка смысла романа – дело субъективное, читателю необходимо его анализировать. У него есть возможность подумать самому, тем самым получая шанс познать какую-то общую, высшую истину. И понял я это не из слов профессора, а из твоих слов.

– Да быть того не может.

– Я бы не стал тебе лгать. Никогда. Мне нравится с тобой разговаривать.

– И мне с тобой. – Элизабетта прижалась к нему, мечтая навсегда остаться здесь, уютно устроившись на скамейке, и разговаривать вдвоем под брызгами белых звезд на черном небе. Сандро теперь часть этого мира, огромного кампуса с лекционными залами, библиотеками и аудиториями, которые ей никогда не увидеть, профессорами, с которыми никогда не познакомиться, учебниками, которые никогда не открыть, но когда Элизабетта была с ним рядом, то представляла, что ей тут самое место.

– Наши семьи не имеют значения. – Сандро посмотрел на нее, его лоб прорезали складки. – Важно лишь то, кто мы есть. Они – прошлое, а мы – будущее.

Элизабетта моргнула, ее сердце встрепенулось.

– У нас с тобой своя жизнь, и мы можем прожить ее как пожелаем. И когда-нибудь, если ты захочешь, мы сможем ступить на этот путь вместе. – Сандро спокойно встретил ее взгляд и серьезно ей улыбнулся. – Знаю, мы друзья, но я тебя полюбил.

– Полюбил? – удивилась Элизабетта, у нее перехватило дыхание.

Сандро нежно ее поцеловал. Элизабетта ощутила его теплые губы на своих губах, как в тот день, у реки. Она поняла, что Сандро целуется не так, как Марко, медленнее и, возможно, не столь умело, но, отвечая ему, Элизабетта будто ощущала его мысли, словно они общались, вели разговор без слов.

Ей нравилось это чувство – понимание, что все поцелуи разные, каждый мужчина целует по-своему, и Сандро своим поцелуем словно отвечал на ее вопрос, говорил ей о своей любви; эта мысль наполняла Элизабетту счастьем, в точности так она ощущала себя с Марко, когда он объяснился с ней на балконе над Пьяцца Навона.

Элизабетта не знала, кого она любит – Сандро, Марко или их обоих, поэтому она отдалась своим чувствам, надеясь, что когда-нибудь ее сердце откроет ей эту тайну.

А пока оставались поцелуи.

Глава двадцать четвертая

Марко, март 1938

Пройдя под цветочным навесом парадной двери дома Элизабетты, Марко вошел и оказался в вестибюле. Она сказала, что будет дома, вот он и решил удивить возлюбленную букетом роз. Марко постучал к ней в квартиру, но открыл отец Элизабетты. Людовико Д’Орфео сонно моргал, словно его только что разбудили, он был в обвисших штанах, выше пояса – обнажен. Волосы сальные, борода давно не стрижена. Марко прежде не доводилось рассмотреть его толком, хотя он всегда подозревал, что отец Элизабетты – выпивоха.