Кровавая симфония

Алекс молчал. Он спокойно опустился на койку, продолжая разглядывать кафельный пол.

– Алексис, – продолжил доктор. Мужчина присел на край кровати, аккуратно положив руку на его плечо, – я понимаю, тебе сейчас нелегко, но люди, которые пришли сегодня, не хотят больше ждать. Они из отдела расследований, хотят поговорить с тобой.

Юноша посмотрел на доктора. Найти Ремеса нужно как можно скорее, чтобы души Хелен и Анки наконец-то обрели покой. Верно, тянуть время не было смысла. Боун понимал, что, как бы ни хотелось забыть тот роковой вечер, ему придётся рассказать. Они не отстанут от него – от единственного свидетеля. Алексис ещё раз взглянул на Корнелиуса и коротко кивнул. Доктор встал с кровати и подошёл к двери. Махнув рукой, он пригласил гостей войти.

В палату вошли двое мужчин, одетых в тёмное. Если бы не шевроны на их пиджаках, юноша не сразу бы понял, что перед ним сотрудники полиции. Один из них, поблагодарив Корнелиуса, получил в ответ лишь неодобрительный кивок. Ему явно не нравилась идея допроса едва живого паренька, и он не спешил покидать палату. Стоя в стороне, он засунул руки в карманы и наблюдал за происходящим, не отрывая взгляда от офицеров. Его ярко-голубые глаза пристально смотрели на них.

Алексис занервничал и невольно обхватил рукой свой раненый живот.

– Здравствуй, Алекс, – начал один из полицейских, пододвигая к койке металлический стул и усаживаясь на него. – Наверное, ты меня не помнишь. Когда мы виделись в последний раз, ты заканчивал старшую школу.

– Капитан Питиш, – неуверенно произнёс парень. Алексис прекрасно его помнил. Мирча Питиш был одним из немногих, кто поддерживал связь с Драгомиром после его увольнения. Во время службы они хорошо общались, и Боун считал их лучшими друзьями.

На слова Боуна Питиш ответил доброжелательной улыбкой, которая, однако, не обманула юношу, помнившего пьяные рассказы своего дяди.

Мирча достал из сумки чёрный планшет с прикреплёнными листами бумаги и ручку. Каждое движение офицера полиции натягивало нервы юноши, как струну. Атмосфера, царившая в палате, становилась всё более напряжённой и гнетущей. Второй же офицер, казалось, был совершенно не заинтересован в допросе. Он зевал и большую часть времени проводил, тыкая что-то на экране своего телефона.

Завершив все приготовления, Питиш вновь обратил свой взор на Алекса, одарив улыбкой, и начал разговор.

– Что ж, приступим, – произнёс он. – Ты знаком с погибшими Хелен Улару и Анкой Груя?

Юношу передёрнуло. В горле пересохло. Он не мог заставить себя говорить. Алексис сделал глубокий вдох, пытаясь унять сердцебиение, и ответил. Его голос был тихим и слегка дрожал.

– Да, – произнёс он. – Они учились в одном университете. Анка была на курс младше. Они с Хелен дружили ещё со школы.

– Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, – Мирча придвинулся ближе к Алексису. Полицейский явно хотел расположить к себе свидетеля. Он говорил мягко и даже нежно. Лицо офицера выражало сочувствие, в которое Алексис слабо верил. Возможно, потому что ему казалось, что офицер не понимает его горя. Алекс чувствовал себя крайне уязвимым. Он не мог больше скрывать свои эмоции, и они постепенно начали проявляться на его лице. Мирча заметил эту перемену, но не подал виду.

– Ты помнишь тот вечер? Как ты добрался и что видел?

Вот он, тот самый вопрос, который юноша не желал слышать. Алексис бросил на Питиша быстрый взгляд, затем посмотрел в сторону Корнелиуса. Доктор был обеспокоен. Некогда холодные и бездушные глаза смотрели уже с горечью и сожалением. Он жалел, что допустил этих людей к нему. Юноша не мог подобрать слов, да и как их найти, зная, что произошло той ночью. В допрос подключился Лафт.

– Вы уверены, что стоит продолжать этот диалог? Не лучше ли отложить его? Мальчик сильно подавлен.

Мужчина двинулся к ним, но путь перегородил напарник Мирчи.

– Мы мастера своего дела, док. Так что не наводи паники.

Он был менее дружелюбен и не скрывал этого. Алексис отметил, что он похож на озлобленного кабана, да и пропорции были схожи. На его фоне Корнелиус выглядел мелким и ничтожно слабым. Это вызывало ещё больше беспокойства у парнишки, но, завидев, с каким невозмутимым видом стоял Лафт, он выдохнул. Хотя тревога далеко не уходила. Мирча скользнул по напарнику колким взглядом. Тот сразу отошёл от доктора и вернулся на место, а капитан ответил:

– Я бы с превеликим удовольствием закончил мучения молодого человека, но нам нужна эта информация. Ведь если мы не найдём убийцу, то не сможем упокоить души девушек.

Внезапно появившееся чувство, которое подобно могильному червю заползало в самые потаённые уголки души, – это было сомнение. Оно было ужасным и отвратительным, превращая родных и близких в настоящих врагов. Это чувство прожигало юношу, словно паяльная лампа.

«А не думают ли они, что это я их убил?»

Единственный выживший свидетель мог в одно мгновение стать подозреваемым. Это чувствовалось в воздухе, и даже выражения лиц полицейских не скрывали этого. Питиш нервно постукивал ручкой по планшету. Ожидание давило на него, и его доброжелательная улыбка исчезла. Алексис сжал кулаки и начал рассказывать:

– Я приехал туда вместе со Стефаном Ремесом.

– Кто такой этот Стефан Ремес? – Мирча взял ручку и начал записывать.

– Он студент фармацевтического факультета. Встречался с Анкой. В тот вечер мы поднялись в квартиру. Вошли. Я обнаружил тело Хелен в её спальне. Её шея… – юноша запнулся. Перед его глазами снова всплыла картина изуродованного тела Хелен. – Она была разорвана. Казалось, что её голова весела на лоскуте кожи.

Алекс замолчал. Его тошнило, и ком в горле подкатывал к горлу только от одного упоминания об этом. Но нужно было собраться с силами. В голове гудело, а в ушах звенело. Мирча внимательно смотрел на него. В его чёрных глазах, в которых растворялся зрачок, блеснул любопытный огонёк. Мужчина даже перестал записывать слова пациента. Питиш был захвачен историей юного свидетеля.

– Что произошло потом?

– Стефан напал на меня. Он бросил в меня… голову… голову Анки. Прямо в затылок, – голос юноши перешёл на крик. – Этот безумный мерзавец мог убить меня. Я защищался, но он… Там… В квартире был ещё один человек. Они были знакомы…

В этот момент доктор Лафт ощутил напряжение. Мужчина пристально посмотрел на юношу, и его веки широко раскрылись, но лишь на мгновение. Он подошёл чуть ближе, сохраняя дистанцию между собой и полицейскими. Напарник Мирчи отделился от стены и приблизился к изножью кровати, обхватив юношу своими большими руками. Капитан Питиш не отрывал взгляда от свидетеля.

– Ты видел его? Может быть, Стефан назвал его имя? – его интерес казался нездоровым, и Алекс невольно отодвинулся от него.

– Я… я… я…

– Он явно говорил с ним. Что они делали в квартире? – Мирча встал, и его голос стал выше и более грозным. Он надвигался на юношу, как тёмная туча. Алексис всем своим существом чувствовал угрозу со стороны капитана. Если бы не своевременное вмешательство Корнелиуса, он не представлял, что могло бы произойти.

– Господа полицейские, – серьёзно обратился к ним доктор Лафт. – Время, которое я предоставил вам для беседы, уже истекло. Прошу вас покинуть палату мистера Боуна. Немедленно!

Мирча раздражённо цокнул языком. Его чёрные глаза встретились с холодным взглядом Лафта. Ещё немного, и Питиш, словно изголодавшийся пёс, набросился бы на доктора. Второй офицер тоже не отставал. Он приближался к Корнелиусу, заставляя его отступить назад. Однако Питиш сменился в лице, улыбнулся и сказал:

– Вы правы, доктор. Юноше и так нелегко. Мы уходим.

Улыбка исчезла с его лица так же быстро, как и появилась. Он кивнул в сторону напарника, и тот громко шмыгнул носом. Мирча убрал свои вещи и достал из кармана пиджака маленькую белую визитку. На ней не было ничего, кроме короткого номера. Протянув её юноше, Питиш произнёс:

– Если ты захочешь что-то мне сказать, позвони. Я обязательно помогу. И прошу прощения.

Их фигуры скрылись за дверью, а доктор Корнелиус Лафт, подмигнув на прощание, ушёл вместе с ними.

Алексис сидел на кровати, держа в руке клочок плотной бумаги. Его руки начали дрожать, и дрожь распространилась по всему телу. Юноша почувствовал, как мышцы спины, каждая их ниточка, напряглись, вызывая звон в ушах. Сердце бешено колотилось. Его дыхание было тяжёлым, а на лбу и спине выступил пот. Эти ощущения были очень похожи на те, которые он испытал в той злополучной квартире – страх. И причиной этого страха был друг его дяди, любитель изощрённых методов допроса – Мирча Питиш.

Когда все анализы были готовы, и доктор Лафт удостоверился в том, что состояние Боуна улучшилось, он со спокойной душой отпустил его домой. Физически Алексис чувствовал себя так же, как и до случившегося, пусть даже ноющая боль и продолжала преследовать его, хоть и в меньшей степени. Однако морально юноша продолжал быть подавленным. Корнелиус предложил ему помощь в виде знакомого психолога, но Алекс вежливо отказался. Он всегда старался решать свои проблемы самостоятельно, и с этой он решил поступить так же. Да и оставаться в стенах больницы было невыносимо, тем более что Боун пропустил похороны девочек. Если быть честным, никто даже не сообщил ему о дате проведения прощальной церемонии. Эту информацию юноша узнал от дяди, который был весьма удивлён таким поступком.

Выйдя на улицу спустя неделю, парень с непривычки поёжился. В лицо бил холодный ветер в сочетании мокрого снега. Рядом был Драгомир. Он был трезв и, кажется, вовсе не брал в рот ни капли спиртного. Это вызвало удивление у племянника, но ненадолго. Глаза юноша щурил. Веки сверху и снизу обрели тёмный цвет. Алексис совсем не спал или всего пару часов. Ему было тяжело принять факт, что он единственный вышел из этих стен после всего, что было, живым, а не вперёд ногами. Больше всего его трогало то, что он так и не простился с Хелен. Алекс с грустью представлял, как подходит к гробу, окружённому каменными ангелами и крестами. Он чувствовал на себе взгляды, полные ненависти, которые пронзали его, словно тысяча ножей. Шаги были тяжёлыми и неуверенными, а в руках он держал скромный букет её любимых хризантем. Она лежала там, бледная, с аккуратным макияжем, который скрывал все ссадины и синяки. Белоснежное платье сидело на ней идеально. Алексис мог бы повести её в этом платье к алтарю, чтобы признаться перед всеми в своей любви. Но Хелен лежала тихо, её лицо выражало умиротворение. Да, теперь её душа была спокойна. Во всяком случае, увидеть эту картину он бы не смог. Девушку предали земле через два дня после того, как Алексис очнулся, а её мать, которая была так добра к нему столько лет, теперь проклинает его за то, что он выжил.

Переступив порог дома, Алексис ощутил единственное желание – укрыться от всего мира и никогда более не покидать своего убежища. Эту мысль он держал на протяжении всего пути и едва ли перемолвился парой слов с дядей. Драгомир, понимая, что его слова не могут утешить скорбящего племянника, пытался найти хоть какой-то способ поддержать его. Но слова казались каплей в море, не способной изменить состояние Алексиса.

Алекс медленно шёл, внимательно осматривая каждый угол. Даже в этом доме было полно воспоминаний о ней. Тело юноши стало тяжёлым, словно налито свинцом. Сдавленность в груди затрудняла дыхание, делая его прерывистым. Всё давалось ему с трудом, словно впервые. Голова была словно в тумане, а длительное время без сна лишь усугубляло и так истощённое состояние. Драгомир стоял за спиной племянника, наблюдая за ним. Он поджал губы, потирая воротник своей старой потрёпанной кожаной куртки.

– Алекс, может, поешь? Ты весь день ничего не ел, – предложил Драгомир.

– Всё нормально, – отрезал Алексис. Он посмотрел на дядю и попытался изобразить на лице непринуждённость, но это слабо получалось.

Драгомир кивнул в ответ, и Алексис поднялся на второй этаж.

Оказавшись перед дверью своей комнаты, юноша прикоснулся к ручке и широко распахнул её. Сердце его сжалось ещё сильнее. Как назло, взгляд искал предметы, напоминавшие о Хелен. Вот шкаф. На его дверце, прикреплённые на двусторонний скотч, висят четыре маленькие фотографии. Это было их первое свидание. И, как это часто бывает, оно не было удачным.

Стоял жаркий день летних каникул. Они с Хелен гуляли по центру Бухареста. Девушка металась из стороны в сторону, разглядывая красоты города. Её зелёные глаза, прекрасные, как изумруды, светились от счастья, в то время как Алексис был хмурым и почти не реагировал на происходящее. Для него такая прогулка была в новинку. Он не знал, что делать, и как себя вести, тоже не представлял. Тогда-то они и наткнулись на фотобудку. Фотографии получились так себе. На всех он был угрюмым и невесёлым, а она, как ребёнок, широко улыбалась. Хелен слегка загрустила, но быстро отошла и с новыми силами потащила его веселиться. Думая об этом спустя почти пять лет, Алекс жалел, что даже не попытался проявить хоть какие-то положительные эмоции. А ведь она так старалась.

Отойдя от шкафа и проходя мимо письменного стола, юноша заметил футболку ядерно-морковного цвета, висевшую на стуле. Это был один из первых подарков Хелен. На год их отношений она сказала, что такая вещь будет мотивировать его всегда. Надпись на ней была, конечно, глупой, по мнению Алексиса, но девушка считала её довольно мотивирующей: «Важен каждый миг, радуйся простым вещам».

«А ведь она так хотела улучшить мою жизнь!»

Алексис держал в руках футболку и с тяжелым сердцем опустился на кровать. Она всё ещё хранила аромат её духов – лёгкий запах бергамота и дамасской розы. Мысли о ней заполняли его разум. Ему казалось, что она сидит за его спиной, ожидая, когда он обратит на неё внимание. Он слышал её голос, её постоянные нравоучения. Пусть они будут только они, пусть она ругает его, лишь бы была рядом. Слёзы струились по его лицу, оставляя тёмные следы на одежде. Он рухнул в постель и, свернувшись калачиком, продолжал зарываться в футболку, пытаясь уловить тот самый аромат. Алекс не хотел расставаться с оставшейся частичкой Хелен ни на секунду.

Драгомир подошёл к комнате племянника, но не стал входить внутрь и тем более беспокоить его. Он не мог видеть, как страдает его мальчик, который был не в силах смириться с утратой близкого человека. С тяжёлым вздохом Драгомир аккуратно прикрыл дверь комнаты, оставляя юношу наедине с его мыслями.

Ночь опускалась на город медленно, словно накрывая его своими крыльями. Она постепенно окутывала все улицы, пока не поглотила их в своей тьме. После долгого трудового дня люди спешили домой, желая отдохнуть за просмотром любимых сериалов или бокалом хорошего пива. А для других жизнь только начиналась, наполняясь новыми красками. Фонарные столбы освещали улицы, оставляя переулки в тени. Никого почти не было видно. Хотя Синая и был известным горнолыжным курортом, с окончанием сезона посетителей становилось меньше. Этот небольшой уютный городок, окружённый хвойными лесами и солнечными альпийскими полянами, особенно прекрасен ночью. Не передать слова как может быть красив закат со стороны замка Пелеш. Последние лучи уходящего солнца окрашивали небо оранжево-красными линиями, придавая ему золотистые оттенки. А небо, которое украшали заполоняли облака, сияло шелковым блеском. Всё это великолепие скрывало от смертных глаз то, что происходило там, куда уже давно не попадали солнечные лучи.

Поляна встретила их пустотой и безжизненностью. Это место обычно не посещают туристы, а если и натыкаются, то думают о бесцеремонных отдыхающих, которые загрязняют красивую местность разжиганием костров. В чём-то они правы. Если бы вампиры могли соблюдать законы, то не было бы крайних мер. Смертельная казнь через сожжение на костре напоминает историю из мифов и сказок или пережитков тёмного прошлого многих стран. Скольких виновных и невинных унёс очищающий огонь инквизиции! Как громко они кричали молитвы и тихо проклинали! Лайза видела несколько таких сцен. Видеть, как кто-то мучается от боли, было противно. Лучше уж отрубить голову, так быстрее и меньше драматизма.

Служители храма Смерти готовились к обряду, и со стороны их можно было принять за монахов местного монастыря. Однако единственное сходство с ними заключалось в их одеянии и повязках на талии. Кручёная лента означала сан. Если она была тонкой без каких-либо знаков, то это был младший послушник, а если она была толстой и с кисточками, то это был чтец или наставник. Двое послушников носили дрова, складывая их в форме пирамиды и прислоняя к толстому столбу. Рядом с заготовкой стояли чтецы. Один из них держал в руке резную палку и зачитывал ритуальный заговор на древнем языке. Лайза слышала о нём, но никогда не изучала его. По звучанию он напоминал латынь, смешанную с немецким и румынским, но при этом не был похож ни на один из этих языков. Постепенно к месту казни явились ещё несколько человек. Созванные на собрание аристократы были в том же составе, но баронесса решила остаться, чтобы полакомиться юным мальчиком-слугой. Это не вызвало у Бринаджи никаких эмоций. Девушка почтительно поклонилась лордам и продолжила наблюдать за приготовлениями. Другой чтец готовил ритуальный огонь, разводя его в некоем подобии бочки. Он также читал древний текст, размахивая руками и бросая в чан хворост, затем заливал всё сильно пахнущей жидкостью.

– Они, похоже, до самой зимы будут разводить костёр, – с возмущением проворчал Рэйвен. – И вообще, какого черта мы провожаем его с песнопениями и почестями, будто он какой-то герой?

Вампир пришёл вместе со своей сестрой. Камилла Тейцорт стояла поодаль от них и вела беседу с одним из аристократов. Было заметно, что женщина нервничала, но старалась, чтобы никто не заметил этого невооружённым взглядом. Вампирша знала, что графиня отправляла несколько прошений на имя лорда-протектора, но тот на все ответил отказом.

«В мире вампиров только один человек может судить и выносить приговор. Это я», – так было сказано в письмах, которые вызвали у графини яркую вспышку гнева. Однако сейчас Камилла выглядела так же, как и на заседании. Спокойно и сдержанно, иногда поглядывая в сторону Рэйвена и одаривая его лёгкой улыбкой. Да, с такой женщиной лучше не иметь никаких дел, подумала девушка.

Всё было готово. Громкий стук посоха чтеца возвестил о начале церемонии. Лайза ещё раз окинула взглядом присутствующих, задержавшись лишь на одном.

Рэймонд стоял на противоположной стороне от костра и с интересом наблюдал за действиями служителей. Девушка позволила себе мысленно пошутить о том, что лорд вспомнил о своей «молодости». На лице Лайзы появилась лёгкая улыбка, которая привлекла внимание Даламара. Но, почувствовав на себе взгляд «мёртвых» глаз, она сменила выражение. Лорд же больше не смотрел в её сторону, чем вызвал смешанные чувства.

Рэйвен стал свидетелем этой сцены. Он ехидно усмехнулся и наклонился к девушке. Она ощутила его дыхание над самым ухом, от чего от неожиданности резко повернула голову. Их лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. Лайза нервно сглотнула и отошла подальше. Это рассмешило вампира.

– Что смешного? – спросила Лайза, изогнув бровь. Девушка поправила рукава мундира, продолжая наблюдать за церемонией.

– Ты стала такой хмурой, потому что твой женишок увлечён не тобой? – Рэйвен выпрямился, засунув руки в карманы джинсов. – Я думаю, что он не порнуху дрочит, а чей-нибудь некролог.

– Оставь свои комментарии при себе, Тейцорт, – осадила его девушка.

– Да я шучу, мышка. Не принимай так близко к сердцу, а то ещё лопнет, – он посмотрел на вампиршу, стараясь сделать более виноватый вид, но его рубиновые глаза явно скрывали усмешку.

Раздался еще один глухой удар. Затем еще и еще, объявляя – время казни настало. Вокруг ритуального костра образовалось огненное кольцо. Лайза и аристократы оказались за его пределами. Сами же служители были в нём. Их голоса стали громче, голоса образовывали одно целое. Двое послушников пустились в пляс, если это вообще можно назвать танцем, выкрикивая древние слова. В этот момент на поляне появились три силуэта. Двое стражников держали под руки пленного Стефана. Это уже не был барон Ремес, который принес немалый вклад в росте и формировании клана Брукса, а жалкая испуганная крыса, которая не нашла ничего лучше, чем укусить руку, что так долго кормила его. При виде него брат и сестра Тейцорт скривились в гримасе злости. Стефан был в сознании и не оказывал сопротивления, пока его не подвели к столбу.

– Вы! Вы! – кричал он. – Ничтожные и трусливые создания! Верите в праведность закона Первых? Вас сделали послушными псами, которые по приказу хозяина готовы лизать ему ботинки!

Один из стражников ударил его по лицу серебряным кастетом. Преступник выплюнул изо рта зуб, но больше не сопротивлялся. В толпе сразу же послышался назойливый шёпот.

Как же так? О чём он? Неужели он сошёл с ума?

От его возгласов Рэйвен нервно дёрнул уголком рта. Бринаджи не сводила глаз с преступника. Было ужасно раздражающим то, что Стефан ничего не ответил на допросе. Ни причину, ни мотивацию. Она не верила, что виной всему банальный голод. Ведь они живут не в средневековье. Всё было куда более подозрительным.

Ремеса привязали к столбу толстой плетёной верёвкой. Первый чтец подошёл к нему с небольшой чашей в руках и, макнув палец, вывел на лбу преступника символ на древнем языке.

– Ты, сын Ночи, нарушил клятву, данную Старым лунам, – голос чтеца был глубок и тих, но казалось, что его можно было услышать и за пределами поляны.

Послушник подбежал к наставнику. На деревянном подносе лежали молоток и пять длинных серебряных гвоздей. Мужчина взял в руки молоток, поднёс его к губам и прошептал молитву. Затем взял гвоздь и, прицелившись в область груди, ударил по нему. Ремес издал дикий крик. Его тело дрожало, а из раны появились нити дыма. Кто-то из толпы аристократов испуганно охнул, но Лайза не обратила внимания. Сиреневые глаза не могли оторваться от происходящего.

Каждое вбивание гвоздя сопровождалось криками преступника и надеждой вампирши, что тот все же сознается на смертном одре. Вдохи девушки стали глубокими. Все-таки ей было его жаль, хотя бы из-за того, что он хорошо служил Бруксе. Хороший подчиненный, если не предательство.

– Если тебе хреново, мы можем уйти. Нам здесь больше нечего делать, – произнёс Рэйвен, заботливо кладя руку на плечо Лайзы.

– Нет, – отрезала она. – Это всего лишь из-за запаха. Не каждый день ощущаешь запах гниющей плоти.

Тейцорт убрал руку и вместе с Бринаджи продолжил наблюдать за казнью. Когда все пять гвоздей были вбиты, второй чтец принёс в руках факел огня. Он обводил языками пламени вокруг головы пленника, приговаривая:

– Этот огонь очистит твою грешную душу. Ты более не достоин прощения. Твоё имя будет стёрто пламенем.

– Да будь ты проклят! – Стефан плюнул в лицо чтецу. – Ave Eforie!

Служитель бросил в растопку факел, и костёр моментально загорелся, обвивая тело Ремеса. Стефан извивался, кричал. Его тело сгорало как бумага, оставляя на столбе лишь обугленный скелет. Но всем было всё равно на смерть еще одного бессмертного. Аристократы Великих домов начали перешёптываться, озираясь по сторонам.

– Неужели это… – начал виконт Питилие.

– Тише, виконт, тише, – оборвал его виконт Морганти. – Нам лучше об этом не говорить.

Их взгляды устремились на Тейцорта и Бринаджи. Лицо Лайзы выражало недоумение, а гул аристократов заставлял девушку не на шутку испугаться. Рэйвен тоже не выражал восторга. Его глаза налились кровью, а изо рта повалил дым.

– Сучий портах, – вырвалось из уст вампира. – Нужно было его тогда дожать, – парень посмотрел на ошеломлённую Лайзу. – Что прикажешь делать?

Девушка медлила. Впервые за свою жизнь она чувствовала такой дискомфорт. Это ужасное давление. Она была уверена, что этот день пройдёт как нельзя лучше. Что никто не доставит им проблем. Но, услышав возглас Ремеса, вампиршу будто окатило ледяной водой. К добру это не приведёт. Лайза посмотрела на разъярённого Рэйвена, который был готов сжечь всё, что видел перед собой. Её рот то открывался, то смыкался. Она не знала, с чего начать. Но эта фраза сорвалась сама собой, будто ей было суждено:

– Нам нужно найти того мальчика, пока не поздно.

Глава 5

Время шло, жизнь постепенно входила в свою колею, становясь размеренной, серой и стабильной. Состояние, в котором находился юноша на протяжении двух недель, настолько истощило его, что ему становилось не по себе. Его совершенно не беспокоило, сколько времени он потерял, не говоря уже об учёбе в университете. Час за часом, минута за минутой Алексис сидел в своей комнате, словно пленник, запертый в четырёх стенах, и занимался «самоистязанием». Дни, тянувшиеся бесконечно, мучили его кошмарами, не давая спать, и мыслями, от которых хотелось застрелиться. Но и в этом были проблески. В один из таких моментов Алексис нашёл в себе силы позвонить брату Хелен, Сэму. Они были дружны, хотя и не были близкими приятелями. Сэм был его последней надеждой. Но и она угасла, как огонь, тлевший в его теле. Сэм говорил тихо, словно боясь быть услышанным, и горечь в его голосе сжимала сердце Алексиса.