Контракт с ведьмой 2. Серебряная пыль

На самодельной схеме наш район порта был испещрён пометками, но один квадрат был зачёркнут с такой яростью, что кожа прорвалась. И прямо поверх этого креста кто-то аккуратно вывел чернилами: «Бочка». Ровно там, где мы и стояли.

– Вот откуда он слышал свои «голоса», – прошептал Раян. – Он был здесь. Или почти здесь. Мы не поверили ему. Списали на больную фантазию.

– Мы не играем в догонялки, – поправила я себя, сжимая кулаки. – Мы расчищаем последствия. Кто-то годами строил эту сеть у всех под носом, а мы теперь должны разгребать, потому что кто-то когда-то не поверил одному сумасшедшему.В горле у меня встал ком. Не стыд – ярость. Ярость от того, как система отфильтровывает всё неудобное, списывая на безумие то, что не вписывается в картину мира.

– Забудь это место, – тихо приказал он, но не мне – самому себе. – Это ловушка. Он водил нас сюда, как на приманку. Запомни вот это. – Его палец ткнул в слово «Бочка». – Завтра мы приходим сюда. И слушаем, что за песня там играет на самом деле.Раян ничего не сказал. Он просто сжал карту, и старый кожаный свиток с тихим шорохом подчинился его пальцам. В этом жесте было не раздражение, а скорее решимость и право исправлять ошибки.

Обратная дорога сквозь немоту казалась втрое длиннее. Каждый шаг отдавался эхом в моих висках, и я ловила себя на том, что считаю не вдохи, а собственное сердцебиение, боясь сбиться с ритма и снова привлечь его внимание. Но на пятнадцатом ударе случилось чудо – тишина треснула. Сначала вернулся тихий плеск воды где-то вдалеке. Потом – сдавленный крик чайки, будто её вернули к жизни против воли. Потом – весь мир обрушился на нас какофонией звуков, грубой, грязной и невероятно живой.

На верхнем ярусе порт жил своей жизнью, ничего не подозревая. Ребёнок всё так же спал на мешке, женщина с креветками смотрела в никуда. Но теперь я видела это не как странность, а как симптом. Как шрам.

– Контора гильдии, – констатировал он. – Главный вход – для официальных визитов с карабинами. Мы же пойдём через чёрный ход. Посмотрим, кто и как выходит на перекур, когда думает, что его не видят.Раян окинул пристань одним быстрым, оценивающим взглядом командира, составляющего карту будущих боёв.

– Моя любимая тактика, – фыркнула Лина. – Подкрасться и напугать. Классика.– А нельзя просто взять и всех арестовать? – поинтересовалась я с наигранной надеждой. – Для разнообразия. – Нельзя, – он почти улыбнулся. – Тогда они перестанут бояться и начнут думать. А нам пока выгодно, чтобы они боялись.

– Город – это те, у кого ключи от складов и молчание в кармане, – буркнул второй, и его точность на секунду остудила мою ярость. Он был не святой, но хотя бы честный мерзавец.Задний двор конторы встретил нас вонью прокисшего пива, сладковатым душком гниющей рыбы и громкой, небрежной руганью двух гильдейских, деливших какой-то трофей. Их диалог был на удивление откровенным: – …и соль опять уходят бог знает куда! На «нужды города». А город – это кто, по-твоему?

Я скользнула взглядом к узкой, неприметной двери в глубине двора. На её косяке мерцала та самая знакомая серебристая пыль. Я провела рукой в сантиметре от поверхности – и кожу обожгло ледяным, безжизненным холодком. Это была не просто пыль. Это была мембрана. Фильтр, впитывающий всё лишнее – сомнения, вопросы, неправильные мысли. Ребёнок спал, потому что его любопытство усыпили на пороге.

– Он вернётся, – голос Раяна приобрёл тот самый оттенок, что бывал перед сложной схваткой. – Но теперь он будет искать нас не просто как нарушителей. Он будет искать тебя, Эрис. Потому что ты тронула его идеальный порядок, ты ему зачем-то очень нужна. И это даёт нам преимущество.– Уходим, – приказ Раяна прозвучал тихо, но не терпящим возражений. – Теперь у нас есть имя. «Бочка». И есть цель на завтра. – А наш незрячий друг? – напомнила Лина, бросая последний взгляд на тёмный проход.

Его слова не были утешением, они были оружием. И я почувствовала, как страх внутри меня замирает, уступая место холодной, цепкой решимости. Завтра мы не будем убегать. Завтра мы пойдём искать его песню. И споём свою.

Мы уходили с порта, и я чувствовала, как на спине у меня горит невидимая метка, оставленная взглядом Серебряного. Отступать всегда неприятно, даже если это тактический ход.

Я разжала пальцы, и лодочка упала в воду. Но вместо того, чтобы раствориться, она на мгновение вспыхнула ослепительно-белым светом и с тихим шипящим вздохом – совсем как человек, которого наконец-то отпустили домой после долгой смены, – исчезла. На коже осталось лишь липкое, солёное ощущение выполненного долга и лёгкий ожог.Я остановилась у самого края причала, где вода чёрной лентой облизывала гнилые сваи. Достала из кармана соляную лодочку. Она лежала на моей ладони неподвижно и тяжело, как осколок другого, более строгого мира. – Всё, дружок, – прошептала я. – Миссия завершена.

– Это возвращение долга, – я вытерла руку о плащ. – Она своё отработала. А я не люблю, когда мне должны. Или когда я должна. Всё должно быть чисто.– Это что, ритуал такой? – спросил один из молчунов, и в его голосе впервые прозвучало неподдельное любопытство, а не просто служебный интерес.

– Слово «были» обладает магической силой, – встряла я, ловя на себе испуганно-заинтересованный взгляд клерка. – Оно констатирует факт, но не накладывает обязательств. Попробуй. Оно тебе понравится.На выходе, как и ожидалось, нас поджидал писарь – тощий, нервный человечек в стоптанных туфлях и с огромной книгой в руках. Он выглядел так, будто его лично винят в отливе и приливе. – Подписи! – взмолился он, тыча в нас пером, как кинжалом. – Без подписи я не могу сдать смену! Мне потом гильдия голову оторвёт! – Завтра, – голос Раяна прозвучал не грубо, но с такой неоспоримой уверенностью, что перо в руках писаря задрожало. – Сегодня считай, что мы были миражом. Призраком. Запиши так. – Но-о-о… – заныл писарь, и его лицо исказилось от настоящей, неподдельной муки бюрократа, встретившегося с неподдающейся логике реальностью.

Мы оставили его рыться в его бумагах с таким видом, будто он только что получил от нас не отказ, а тайное знание.

Обратная дорога к Башне прошла в молчании, но на этот раз оно было другого свойства – не тревожным, а обдумывающим. Город вокруг звучал… обычно. Слишком обычно. Слишком громко, слишком хаотично. После немоты под настилами этот шум резал слух.

У входа в нашу операционную я на секунду задержалась, доставая своё стекло-линзу. Вода внутри была неподвижна, как кусок полированного стекла.

– Плоская, – заключила она, и в её голосе прозвучала редкая неуверенность. – Как будто… эхо внутри умерло.– Смотри, – я протянула стекло Лине. – Что-то не так. Она взяла его, поднесла к глазам, потом на свет, потом потрясла. Вода внутри даже не колыхнулась.

Я взяла стекло обратно. Холодный, мёртвый комок в моей ладони был страшнее любого предупреждения. Это не было нападением. Это было симптомом. Болезнь проникла уже так глубоко, что начала менять самые основы.

– У тебя есть ещё капля соли? – спросила я.

Лина достала мешочек. Я встряхнула стекло, добавила крупинку. Она коснулась воды – и не зашипела. Не растворилась. Просто легла, как гость, которого не заметили.

– Это уже не просто тишина, – прошептала я. – Это какой-то беззвучный режим.

– То есть?

– Как в записях про старые частоты. Внутренние настройки, которые не передают – а стирают.

Раян подошёл ближе. Он не слышал наш шёпот, но догадался. Посмотрел на стекло, на воду, на нас.

– Выглядит как вода.

– А ведёт себя как команда, – сказала я. – Молчащая, но активная.

– То есть кто-то не просто запускает ритм. Он ещё и изолирует то, что не вписывается в картину, – резюмировал он. – Эхо, сопротивление, мысли.

Я сжала стекло в руке. Оно стало тёплым. Пульсирующим. Как будто вода внутри поняла, что её тоже могут слышать.

– Завтра она заговорит, – пообещала я. – С нами или против нас.

– Ну что? – спросила Лина. – Это он, да?

– Это его рука, – сказала я. – Штурвал дальше, но тут – рукоять. И кто‑то крутит её часто.

– Смело, – сказал Раян. – И глупо.

– Для него – умно, – возразила я. – Он не просто хочет порядок. Он хочет, чтобы порядок сам происходил. Чтобы город сам себя укладывал спать. Чтобы никто не кричал в нужные ему минуты. И чтобы те, кто кричат, казались истеричками.

Раян ничего не сказал. У него был тот взгляд, которым он обычно смотрел на планы, где командир слева вдруг поменялся местами с командиром справа – по собственному желанию. Взгляд «мне это не нравится, но теперь я знаю, как это сломать».

– На завтра – смотритель настилов, – подытожил он. – Лина – ты со мной. Ты – с сержантом. Узлы не трогаем, расспросы – вежливо, бумаги возьмём официальные. Без игры в шпионов.

– Скучно, – сказала я.

– Так надо, – ответил он.

Вечером у меня в кармане снова зашуршала соль. Шуршит – значит, слышит. И где‑то под настилами снова дрогнул шток органа. Чужая рука коснулась рукояти, и город на секунду задержал дыхание.

Я стояла у окна и считала вдохи. На пятом – стало нормально. На шестом – я улыбнулась. В следующий раз мы пойдём не смотреть. В следующий раз мы пойдём срывать.

А ещё – поставить своих. Не слушателей, нет. Своих – тех, кто умеет отличать тишину от немоты.

– У воды есть руль, – сказала я вслух. – И кто-то держит руку на штурвале.

– Мы эту руку увидели, – отозвался из тени Раян. Он не любит драму, но иногда подтверждает факты так же спокойно, как врач ставит диагноз. – Этого хватит на ночь.

Я кивнула – и вдруг поняла, что не могу больше держать в себе. Всё, что мы увидели под настилами, всё, что почувствовала я сама, – всплыло и хлестнуло по нервам. Я сорвалась:

– Да что значит «хватит»?! – голос сорвался, как рвётся леска в пальцах. – Он смотрел на меня так, будто я уже его. Как вещь, как инструмент! И ты… ты говоришь: «на ночь хватит». А если завтра будет поздно? Если всё это – уже не наш город? Если, я уже частично его?

Слова срывались, путались с дыханием. Я не плакала. Просто всё внутри дрожало – будто мышцы не знали, ждать удара или бежать.

Раян шагнул ближе. Взял меня за запястья. Молча. Твёрдо.

– Ты не вещь, – сказал он. – И не одна. И тем более не его.

Рука коснулась моей щеки, потом скользнула за шею. Осторожно. Как человек, который боится сделать больно. И, может быть, боится, что ему самому будет больно, если я оттолкну.

Но я не оттолкнула. Я шагнула навстречу. Целиком. Телом, дыханием, истерзанной душой, в которой до сих пор звенела пустота.

Он поцеловал меня, как будто пытался забрать всю боль себе, исцелить. Глубоко, медленно, сдержанно… почти. Руки крепко сжали мою талию, прижали к себе. Так, чтобы я почувствовала, что жива, что здесь, что никто не забрал у меня землю под ногами.

Дальше всё было слишком просто. Мы не искали кровать – нам хватило стены и тишины, которая больше не была враждебной. Было немного неловко. Грубо. Торопливо. Но в этом – и было настоящее.

Я сбрасывала с него ремни и слои, как с себя чужие страхи. А он срывал с меня не ткань, а то напряжение, которое я несла весь день. Его руки были жёсткими, мои – дрожали, и между нами не было ни такта, ни схемы, ни правил. Только двое людей, которые слишком долго молчали.

Когда всё закончилось, он провёл тыльной стороной ладони по моей ключице, будто проверяя: не исчезла ли я.

– Завтра будет хуже, – сказал он.

– Знаю, – ответила я. – Поэтому мы это сделали сегодня.

Хватит. На эту ночь – хватит. А дальше… посмотрим, кто будет крутить.

Глава 3.Точка входа

После давящей тишины под настилами Башня обрушилась на меня не шумом, а другим давлением – холодным, административным. Здесь стены впитывали не плесень, а власть. И дышали ею. От этого становилось только хуже.

Мы поднимались по лестнице, и наши шаги отдавались в камне, как если бы кто-то считал наше приближение. Один, два, три… На шестом пролёте я сбилась со счёта и решила, что, если кто-то наверху хочет нас впечатлить лестницей – у него проблемы с приоритетами.

– Думаешь, нас позвали по делу? – спросила Лина, глядя куда-то мимо меня.

– Думаю, нас не звали, – ответила я. – Нас вызвали.

Раян не сказал ни слова за всё восхождение. Он шёл впереди, как всегда, будто стена с глазами. Его тишина была заразительной – к восьмому пролёту я почти начала уважать молчание как форму искусства.

Зал оказался непривычно пустым. Длинный овальный стол, кресла, карта города на стене, над которой обычно кипели споры и сыпались обвинения. Сейчас – только приглушённый свет и трое человек. Из них – двое незнакомых, один – Алерия, имя которой я раньше слышала, но лично встречать не доводилось.

Её невозможно было не заметить. Холодный, почти металлический блеск кожи, волосы, убранные в безупречный узел, который, казалось, не смела потревожить ни одна молекула воздуха. А глаза… Глаза смотрели так, будто уже произнесли вердикт, но из вежливости позволяли вам еще что-то лепетать в свое оправдание. Она напоминала идеально отточенный клинок – красивый, смертоносный и абсолютно бесчувственный. Она поднялась, без улыбки. Только кивнула.

–Генерал Раян. Ведьма. Ученица.

Я слегка наклонила голову в ответ.

– Рада, что вы не перепутали нас местами, – сказала я. – Это иногда случается.

– Я редко ошибаюсь, – спокойно отозвалась Алерия. – И, если бы перепутала – исправила бы лично.

Я почувствовала, как у Лины дёрнулся уголок губ.

– Присаживайтесь, – добавила Алерия. – Мы долго вас ждали.

– А вы, я смотрю, не теряли времени даром, – заметил Раян, глядя на незнакомцев. – Вижу новые лица.

– Новые – не значит чужие, – сказала она. – Это советники временной администрации.

– Чьей именно администрации? – вклинилась я, хотя ответ был очевиден. Игра в наивность была моим любимым оружием.

Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки, от которой по коже пробежал холодок.

– С сегодняшнего дня чрезвычайные полномочия по управлению городом делегированы мне. До полной стабилизации обстановки. – Она сделала микроскопическую паузу, давая нам прочувствовать вес этих слов. – Совет и Гильдия сочли это необходимым.

Молчание повисло резко, как если бы из зала вдруг выкачали воздух. Сразу стало душно, даже кожа отреагировала – всё внутри сжалось, как перед ударом.

– Кто назначил? – наконец сказал Раян. – Гильдия? Совет?

– Решение было принято консенсусом. В экстренном порядке. Все документы в полном порядке. – Она говорила это с такой плоской уверенностью, что хотелось проверить стены на искривление пространства.

– Минуя нас, – уточнила я. Не она нас обходила – она нас игнорировала.

– Вы были в поле, – ее голос стал сладким, как яд. – Кто-то должен был принять бразды правления. Или вы предлагаете позволить городу погрузиться в стихийный хаос? – В ее устах слово «хаос» прозвучало как самое ужасное из возможных проклятий.

– Мне казалось, именно к этому вы и ведете, – я позволила голосу зазвучать почти невинно. – Город, который не шумит, не спорит, не задает вопросов. Идеально удобный.

– Идеально безопасный, – поправила она, и в ее глазах мелькнуло легкое раздражение. – Вы, ведьма, все еще путаете порядок с покорностью. Это простительно для уличной дикарки.

– А вы, ваша светлость, путаете власть с контролем. Первое дается доверием. Второе отнимается силой. – Я сделала крошечную паузу, наслаждаясь внезапной тишиной в зале. – Каким методом пользуетесь вы?

Ее пальцы едва заметно пошевелились, будто перебирая невидимые нити.

– Контроль – это лишь инструмент. Как скальпель. Им можно убить, а можно – исцелить. Власть – это право решать, какое из этих действий оправданно. Это право у меня есть. А у вас… – Ее взгляд скользнул по мне с головы до ног, – пока нет.

Я почувствовала, как воздух рядом со мной сгустился. Раян не сделал ни шага, но его присутствие обрело плоть и тяжесть. Он стал живым щитом между мной и Алерией, и от этого в горле неожиданно встал комок.

го голос прозвучал ровно и бесстрастно, как чтение протокола.

– Мы зафиксировали активную частотную сеть в поднастильном пространстве. Вчерашнее включение узла-ретранслятора, условно обозначенного как «орган», подтверждено визуально и магически. Сеть не просто существует – она используется.

– Подтверждение, полученное вне регламентов, – вставил один из советников. Мужчина с пустым лицом чиновника, который только делает вид, что понимает, о чём говорит

– У вас появился регламент для срочных вопросов безопасности? – спросила Лина. – Поделитесь, как освободитесь от этой… непоколебимой уверенности.

– Нам не нужен новый враг, – холодно отсекла Алерия. – Мы должны понимать, что именно вы обнаружили. Без эмоций, без истерики. Чётко и по делу.

– Без эмоций – это новый пункт в вашем мандате? – переспросила я. – Или просто побочный эффект от власти?

– Просто стиль, – сказала она. – Вам бы он не повредил.

Я поднялась. Не резко – плавно, но с таким внутренним переворотом, что, казалось, воздух в комнате дрогнул.

– У меня есть свой стиль. Он называется «живые люди дороже любых схем». И если кто-то внизу решил поиграть в дирижера, я не намерена сидеть в зале и аплодировать, дожидаясь финального аккорда.

– Вы эмоциональны. Значит – непредсказуемы.

– А вы – предсказуемы. Значит – уязвимы.

Мы замерли, и на мгновение зал превратился в шахматную доску, где мы были двумя королевами, готовыми переломить ход игры. В ее холодных, расчетливых глазах я внезапно увидела не просто чиновника. Я увидела идеально откалиброванный инструмент. Она не просто была частью сети – она была ее голосом, ее человеческим воплощением. Кто-то или что-то вручило ей дирижерскую палочку, и она наслаждалась каждой нотой этой власти.

Пальцы Раяна коснулись моего локтя – легкое, почти невесомое прикосновение. Он не останавливал. Он напоминал: я не одна. Это был язык, понятный только нам двоим – один касание заменяло десяток слов.

Я медленно опустилась в кресло, не отрывая взгляда от Алерии. Это была не капитуляция. Это была перегруппировка сил.

– Продолжим, – голос Алерии снова стал гладким и деловым, будто последних нескольких минут и не было. – У вас есть данные. У меня – полномочия и ресурсы. Давайте работать. Конфронтация никому не выгодна.

– Начните сначала слушать, а не просто ждать своей очереди говорить, – парировала я, – и возможно, мы найдем точки соприкосновения.

– Тогда убедите меня, что вы способны на стратегическое мышление, а не только на импульсивные реакции, – она отложила папку с тем видом, будто делала мне огромную поблажку. – Мне нужны действия, а не эмоции. План, а не истерика.

– Хорошо. Вот вам план, – я выпрямилась, отбросив сарказм. – Шаг первый: перерезать основной канал подачи. Сеть тянется по старым свайным тоннелям. Мы нашли ключевую развязку. Домино. Свалим одну – остальные рухнут сами.

– А город? – вклинился второй советник, бледный человек с глазами-щелочками. – Он ведь стоит на этих сваях. Он тоже рухнет?

– Город уже рушится, – голос Раяна прозвучал глухо, как удар по железу. – Просто это тихий, подлый распад. Как в доме с прогнившими балками: снаружи все цело, но стоит хлопнуть дверью – и все сложится в пыль. Вы просто не слышите, как он трещит по швам.

Алерия медленно подняла глаза. Сначала на Раяна – долгий, взвешивающий взгляд. Потом на меня – холодный и оценивающий.

– Вы просите полный карт-бланш. И свободу действий в обход всех установленных протоколов.

– Мы просим вас не мешать и не путаться под ногами, – уточнила я. – Со всем остальным мы разберемся сами.

Тишина повисла густая и тягучая, как смола. Это была не пауза для размышлений. Это было безмолвное торги.

– Хорошо, – наконец произнесла она, и слово прозвучало как приговор. – Одни сутки. Докажите, что вы не просто стая диких псов, бегающих по подземельям и распугивающих чаек. Докажите, что ваши методы работают. И тогда я предоставлю вам не просто доступ. Я дам вам официальный статус и полномочия.

– И казенную печать? – не удержалась я. – На лоб, чтобы не потерялась?

– Печать будет стоять на ваших результатах, – ее губы искривились в подобии улыбки. – Не подведите меня, ведьма. Я вас не боюсь. Но я и не доверяю вам. Пока что.

– Взаимно, управляющая, – я позволила себе легкий, язвительный поклон. – Взаимно.

Мы вывалились из зала, словно нас выплюнуло давлением. Массивная дверь захлопнулась, оставив нас в гулкой тишине коридора. Мы замерли на секунду, будто выброшенные на берег волной. Переваривали? Нет. Мы пытались не взорваться. Или не расхохотаться истерически. Смотря у кого какое настроение.

– Я все-таки ударю ее, – заявила Лина без всяких предисловий. – Не сегодня. Но когда-нибудь, между «добрым утром» и «вот ваш отчет». Просто бах – и по лицу.

– Займи очередь, – фыркнула я. – Я первая придумала.

– Теперь и график мести нужно согласовывать? – Лина мрачно хмыкнула. – Бюрократия везде сует свою гнилую морду. Даже в святое право на месть.

– Добро пожаловать в Башню, – развела я руками. – Здесь даже для оплеухи нужен служебный запрос и три визы.

Раян молча спускался вниз. Его лицо было каменным, выражая ровно одно: «двое суток без сна – рабочая норма». Я догнала его на площадке, ткнула пальцем в плечо.

– Ты ее знал. Раньше. Лично. Я права?

Он остановился. Развернулся. Его взгляд был тяжелым и прямым. Я уже почти пожалела, что спросила.

– Знал, – наконец выдавил он. – Но не в том смысле, в котором ты думаешь.

– А в каком я думаю?

– Что у нас был роман. Не было. Было кое-что хуже – доверие. Она была на моей стороне. Пока не решила, что ее сторона – единственно верная.

– И ты просто позволил ей остаться у власти?

– А у меня был выбор? – в его голосе впервые прозвучала усталая горечь.

Я стиснула зубы. Сердце колотилось так, что отдавалось в каждом позвонке. Раньше все было игрой. Теперь – мы стали фигурами на шахматной доске, и Алерия только что забрала нашего ферзя.

– Она не просто винтик в сети, – прошептала я. – Она – усилитель. Проводник.

– Я знаю.

– И ты молчал?!

– А ты бы поверила, если бы я сказал: «Нам нужно идти против женщины, которая говорит голосом самого города»?

Я отвела взгляд. Нет. Не поверила бы.

Внизу, прислонившись к стене, нас поджидал сержант. Наш живой барометр. Он стоял скрючившись, будто на его плечах лежало невидимое давление со всей Башни.

– Был всплеск, – бросил он вместо приветствия, выплевывая слова как косточки. – Рядом с гильдейской конторой. Не мощный, но резкий. Четкий. Как камень, брошенный в гладь пруда.

– Отклик на нашу милую беседу наверху? – предположила Лина.

– Или предупреждение, – я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. – Сеть почуяла другую хищницу. И ей это не понравилось.

Я достала свое стекло-линзу. Вода внутри не вибрировала – она металась, как пойманная муха, ударяясь о стенки с тонким, едва слышным звоном. Ей было плохо.

– Координаты? – голос Раяна был лезвием, рассекающим воздух.

Сержант молча сунул ему в руку смятый листок. Желтая бумага, казенный штамп «ВНУТРЕННИЙ ОБХОД». Я заглянула через плечо. Порт. Старая плотницкая мастерская. Полуразрушенное здание, вторая половина которого давно стала притоном для гильдейских крыс. Идеальное укрытие для ретранслятора.

– У нас одна ночь, – Раян сложил бумагу с такой точностью, будто это была оригами смертного приговора. – Никакого героизма. Работаем по схеме. Тишина. Скорость. Никаких сцен.

– А ты видел ее? – я ткнула пальцем в потолок, туда, где осталась Алерия. – Она – ходячая драма. Значит, пока она разыгрывает трагедию, у нас есть шанс проскользнуть за кулисы и перерезать провода.

Уголок его рта дрогнул – самое близкое к одобрению, на что он был способен здесь и сейчас.

– Готовьтесь. Выходим через два часа.

Через два часа мы встретились у склада. Время было между уже ночь, но ещё не утро – когда город дышит реже и кажется, будто затаился не из-за темноты, а потому что будто затаился в тревожном ожидании.

Лина натягивала перчатки, проверяя карман с иглами. Сержант – барометр щёлкал пальцами, как будто считал удары воздуха. Раян стоял, опершись на стену, глядя куда-то выше крыш. Я подошла к нему и не сказала ни слова.

– Сеть притихла, – хрипло сообщил барометр. – Но не спит. Чувствуется – выжидает.

– Как все, кто слишком уверен в своей силе, – проворчала Лина, проверяя заточку лезвия. – Думает, что, если замереть – его не заметят.

– Или просто не считает нас достойными противниками, – я почувствовала, как сжимаются кулаки. – Что ж… Самое время его разубедить.

Путь до мастерской прошли быстро – без разговоров. Только пара знаков между нами. Один – Раяну, что слева движение. Другой – Лине, пауза на слух. Город был тих. Слишком тих. Аж подозрительно.