Контракт с ведьмой 2. Серебряная пыль

– Расходимся, – скомандовал Раян сухо. – Быстро и тихо.

– Я с Линой, – сказала я. – Корину нужна защита.

– Корин сам кого угодно защитит, – процедил архивариус, но беззлобно.

Они атаковали синхронно. Первый – на Лину, второй – на меня, третий – на Корина. Движения были чёткими, выверенными – не чтобы убить, а чтобы захватить. Я уклонилась от захвата, подсекла локоть атакующего и ударила не в лицо, а по запястью – туда, где проходит нерв. Он зашипел от боли и отпустил. Лина, используя свой малый рост, кусанула противника за кисть (да, буквально зубами) и вывернулась из захвата, пока тот корчился от неожиданности. Корин просто сделал шаг в сторону, и его нападающий вдруг беспомощно осел на землю. Как он это сделал – разберёмся потом. Не сейчас.

– Уходим! – повторил Раян, подтягивая меня к себе. – Пока у них нет второго эшелона.

– Есть, – сказала Лина, вслушиваясь в воздух. – Слышите? Пустота…

Мы все замолчали. И правда – не звук, а провал в звуке двигался к нам от перекрёстка. Как тень, только на слух. Вокруг сразу всё стало чётче – и это было обманом. Провал прошёл по стенам, и вывески на секунду перестали качаться. Я резко вдохнула – назло, не в такт. Провал шёл мимо, заглянул в арку, не нашёл нас – и лениво пошёл дальше.

– Он сканирует, – сказал Корин.

– Сменить маршрут, – коротко скомандовал Раян и повёл нас узлами дворов, через лестницы, под мостками, мимо сушащихся ковров и пластиковых детских горок, которые почему‑то стояли рядом с огромной статуей правителя – маленькая горка, большой правитель. Я бы посмеялась. Не сегодня.

На последнем пролёте крутой лестницы я обернулась – и взгляд мой столкнулся с глазами женщины в окне. Её губы беззвучно шевелились, повторяя одно и то же слово, снова и снова: «Слышим». Она не обращалась к нам. Она докладывала кому-то внутри, тому, кто слушал через её уши.

– Эрис, – голос Раяна прозвучал тихо, но властно. – Не отвлекайся.

– Уже всё, – я встряхнула головой и двинулась за ним.

Мы вышли к портовым складам. Обычно это место жило своим особым ритмом – крики грузчиков, скрип канатов, шум волн. Но сегодня здесь царила неестественная тишина. Ящики на пирсе стояли идеально ровными рядами, как солдаты на параде. Где-то вдалеке металлически лязгнули цепи, и звук этот прозвучал одиноко и угрожающе.

– Здесь зачищать опасно, – констатировал Раян, – но безопаснее уже не станет. Садитесь в ту лодку. – Он кивнул в сторону низкой плоскодонки, накрытой брезентом. – Дальше – по воде. Через воду его слух хуже.

– А ты? – я невольно схватила его за рукав.

– Я останусь – нужно найти остатки узлов и наших людей, – его взгляд стал твёрдым. – Корин, со мной. И без возражений.

– Я перестал возражать, когда впервые прочёл слово регламент, – устало усмехнулся архивариус.

Я уже занесла ногу в лодку, когда город вдруг выдохнул – громко, с надрывом, словно больной после приступа. И тут же, будто по сигналу, с десяток детских голосов с разных концов улицы одновременно выкрикнули: «Пятнадцать!». Не считалку – просто число. Оно отозвалось во мне странным эхом – как пароль, как дата, как чья-то личная метка.

– Пятнадцать чего? – спросила я, чувствуя, как холодеет спина.

– Пятнадцать минут, – голос Раяна звучал flatly. – Столько у нас есть, пока его механики не восстановят узел на площади. – Он пристально посмотрел на меня. – И пока ты держишься. Ты бледнее известки.

– Это моя естественная элегантная бледность, – огрызнулась я. – А не симптом истощения.

Он не улыбнулся. Его ладонь легла мне на затылок – твёрдо, почти по-врачебному, проверяя температуру. В этом жесте не было ничего интимного, но и просто заботой это не назвать. Обычно я ненавижу, когда со мной обращаются как с вещью, но сейчас почему-то не отстранилась. Страннее всего было то, что это делал именно Раян – человек, который обычно чтит границы.

– Ты дрожишь, – констатировал он.

– Это ярость, – ответила я. – И адреналин. Ты же видел, что там было…

– Слышала два ритма, – закончил он. – Видел. Потом поговорим. Но не здесь.

– Слышала два ритма, – закончил он за меня. – Видел. Обсудим подробнее. Но не здесь.

Лодка мягко шлёпнулась о воду. Лина забралась первой, натянула брезент для укрытия. Я устроилась рядом, чувствуя, как всё тело наконец-то разрешает себе дрожь и усталость. Сверху доносились приглушённые шаги, голоса, команды – люди Раяна обеспечивали прикрытие. Потом раздался толчок, вода зашевелилась под днищем, и мы скользнули в спасительную тень под мостом.

– Ненавижу, когда меня перевозят как контрабанду, – пробурчала я в темноте. – Я предпочитаю действовать сама.

– Сегодня твои предпочтения не в счёт, – отрезала Лина. – Завтра – посмотрим. Если, конечно, доживём.

– Ты невероятно поддерживаешь, – я скривилась в гримасе.

– Моя задача – не поддерживать, а не давать тебя в обиду, – сухо парировала она.

Я невольно хмыкнула, признавая её правоту.

Мы вынырнули из-под моста у дальнего склада. Нас уже ждали двое – молодой, с нервно подрагивающей рукой, и пожилой, с лицом, изборождённым морщинами. Они молча кивнули, образовали живой щит вокруг нас и повели к боковому входу. На пороге я внезапно ощутила знакомое чувство – как паузу в музыке, когда дирижёр замирает перед решающим аккордом. Я замерла.

– Стой, – сказала я тихо. – Ловушка.

– Вижу, – отозвался старший. – Датчик. – Он присел и ловким движением перерезал почти невидимую нить, натянутую на уровне щиколотки. Нить дёрнулась и лопнула с тихим щелчком, словно лопнувший нерв.

Внутри было пусто и тихо. Столы, ржавые крюки, бочки. И на одном из столов – детская игрушка. Деревянный конь-качалка, крошечный, кукольный. Он стоял на самом краю и медленно, плавно покачивался, хотя вокруг не было ни малейшего движения воздуха.

– Это уже переходит все границы, – прошептала Лина.

– Это послание, – сказала я, чувствуя, как холодеет кровь. – Приглашение. Или предупреждение. Смотря как прочитать.

– Я читаю «убирайся отсюда», – заявила Лина и смахнула игрушку на пол. Та ударилась о деревянные половицы и замерла.

Мы вышли через дальнюю дверь и – снова в лодку, на воду. Маршрут был длиннее, чем я ожидала, и меня начало подташнивать от усталости и постоянной качки. Город отступал, но не сдавался. Он не бросался в открытую погоню – он выжидал. Выжидал момента, когда мы решим, что опасность миновала и можно наконец расслабиться.

Нас провели в Башню через чёрный ход, как контрабанду. Меня – полуживую, их – молча сосредоточенными. Я бы поёрничала насчёт паранойи, но не было сил даже на сарказм. Раян шёл впереди, чуть повернув голову, будто прислушиваясь не к шагам, а к самому воздуху, к скрытым в нём частотам. Корин, не отставая, бормотал в рацию сухие, отрывистые фразы на языке, понятном лишь своим. Лина молчала, и её молчание было красноречивее любых слов.

Комната, куда мы вошли, напоминала арсенал. Слишком много оружия, слишком много холодного металла. Я опустилась на край массивного стола, с трудом стянула перчатки. Руки дрожали предательски, выдавая всю глубину истощения. Ненавижу, когда тело отказывается подчиняться.

– Ну что, – я подняла на Раяна усталый взгляд. – Будем сейчас ругаться? Давай уже, только без долгих прелюдий. Ресурсы на нуле.

– Мы будем говорить, – поправил он, его голос был удивительно спокоен. – А ругань оставим на потом.

– Что ж, это уже что-то, – я закрыла глаза. – Значит, будет интересно.

– Эрис, – он встал так, чтобы я могла видеть и его, и дверь, и окно. Старая привычка солдата – никогда не загораживать поле зрения. – Сегодня я видел, как город превращается в одну большую ловушку, расставленную specifically для тебя. Я видел, как ты её рвёшь голыми руками. Видел, как ты на грани. И видел, как он говорит устами детей. Игры кончились. Время на раскачку вышло.

– Его никогда и не было, – я с силой выдохнула. – С самого начала было только «выживай как можешь». Я и выживаю.

– Ты более чем справляешься, – его согласие прозвучало неожиданно. – Но теперь мы меняем тактику. Мы не будем ждать его ходов. Мы найдём, где он хранит свои узлы, и уничтожим их до того, как он успеет усилить защиту.

– «Мы» – это кто? – уточнила я. – Я, ты и Лина?

– «Мы» – это все, кто может быть полезен, – он кивнул в сторону Корина. – Те, кто умеет слушать тишину, – взгляд на Лину. – И те, кто действует без лишних слов, – это о его людях.

– А наша милая управляющая? – спросила я, уже зная ответ.

– Она, как всегда, будет делать вид, что всё под контролем, – губы Раяна искривились в усмешке. – Пусть тешится иллюзиями. А мы будем работать.

Я опустила взгляд на свои руки. На левой ладони зияла свежая рваная рана – даже не помнила, когда успела её получить. Лина без лишних слов достала аптечку (куда ж без неё) и быстро обработала порез. Я наконец поймала её взгляд – усталый, острый, полный беспокойства, которое она так тщательно скрывала под маской деловитости.

– Я не пропаду, – прошептала я ей.

– Ты не имеешь на это права, – так же тихо ответила она. – Я сделала на тебя слишком большую ставку, чтобы ты могла меня подвести.

– Азартные игры – грех, – раздался из угла комнаты чей-то сухой голос. Лина в ответ показала язык. На мгновение стало чуть легче дышать.

– И ещё одно правило, – голос Раяна вновь приобрёл стальную твёрдость. – Ты не выходишь в город одна. Ни под каким предлогом. Ни «на пять минут», ни «я только гляну». Особенно сегодня. Он уже знает твой частотный отпечаток. Если сегодня это были детские считалки и энергетические купола, завтра это будут повозки с затемнёнными стёклами и люди без лиц.

– Невероятно воодушевляет, – я скривила губы. – Ты, как всегда, умеешь поднять боевой дух.

– Я умею вытаскивать твою пятую точку из самых идиотских передряг, – он произнёс это тихо, с лёгкой усмешкой. – Но, чёрт возьми, я до сих пор не понимаю, почему ты ему так нужна… но подозреваю, что причина тебя вряд ли обрадует.

Я просто кивнула. Иногда кивок – единственная адекватная реакция.

Из коридора донеслось приглушённое «раз-два-три». Я вздрогнула, хотя понимала – это просто эхо городского метронома. Паранойя – это когда слышишь угрозу в обычных звуках. Опыт – когда понимаешь, что некоторые обычные звуки и есть угроза.

– Я хочу поспать, – заявила я. – Всего пять минут. Затем – снова в бой.

– Пять минут, – кивнул Раян. – И ни секундой больше.

– Щедро, – пробормотала я, закрывая глаза. – Почти по-рыцарски.

В темноте за веками не было лиц, не было голосов. Только два ритма – два биения. Его идеальный, безупречный метроном. И мой – неровный, живой, сбивчивый. Я выбрала свой. И буду выбирать его снова и снова, даже если для этого придётся ломать то, что другие называют порядком.

Сон не шёл. Пришла тишина – настоящая, в которой слышны собственные ошибки и рождаются новые планы. В этой тишине я неожиданно улыбнулась.

– Пятнадцать минут, – голос Раяна прозвучал не от двери, а гораздо ближе. Я почувствовала его тепло за спиной. – Вставай, ведьма.

– Уже встаю, генерал, – ответила я, всё ещё не открывая глаз, но уже чувствуя его руку на своём плече.

– Зови меня своим командором, – поправил он тихо, и его губы коснулись моей щеки. —

Глава 6. Первый узел

Мы выбрались из укрытия глубокой ночью – днём в городе было слишком много глаз и ушей. Всю жизнь я считала реку просто водой, которая течёт себе и течёт. Но стоило ступить на старый деревянный настил – и она будто вздохнула. Не просто шум воды, а именно осознанный вздох. Словно река знала, что мы пришли не любоваться видами, а ковыряться в её самых потаённых местах.

– Я же говорила, что связываться со стихиями – так себе идея, – пробормотала я, глядя на отражения фонарей в чёрной воде. – Они ещё и злопамятные.

– Ты не связываешься с ними, – поправил Раян. – Ты учишься их слушать. Есть разница.

– Пока получается, что я слышу куда больше, чем хотела бы, – фыркнула я. – Иногда вообще то, о чём меня не спрашивали.

Лина шла рядом молча. Напряжённая, как струна: плечи каменные, шаги ровные и чёткие. Два стража-«тихих» держались позади – живые тени, чьи лица казались намеренно незапоминающимися. Видимо, таких специально подбирают.

Мы шли вдоль набережной. Город спал, но каждый наш шаг отдавался в воде глухим эхом, будто мы били в натянутую кожу гигантского барабана. Под настилом чувствовалось нечто большее, чем река – какой-то вязкий, живой зверь, которому мы наступали на хвост. Я упрямо смотрела вперёд, но краем глаза всё равно ловила движение в щелях между досками, где копошилась живая тьма.

– Ты идёшь, как на эшафот, – бросила Лина, кося на меня взгляд.

– А у тебя лицо, как у палача, – огрызнулась я. – Замечательная парочка.

Один из наших молчунов дёрнул плечом, будто сдерживая усмешку. Даже тени иногда проявляют эмоции.

На повороте к пристани мы наткнулись на спящую торговку, развалившуюся прямо на мешках с рыбой. Одной рукой она прижимала к груди кота – тот смотрел на нас немигающим взглядом, а его усы подрагивали в такт общему ритму: коротко-коротко-длинно. Я старалась не придавать этому значения. Когда начинаешь искать знаки – находишь их на каждом шагу.

У шлюза нас ждал старик-смотритель – вечно мокрый, с руками, на которых будто бы отпечатались все узлы, что он завязывал за свою долгую жизнь. Его глаза, как у старого кота, отражали свет фонаря.

– Опоздали, – проворчал он, словно мы пришли закрывать лавку, когда рынок уже пуст. – Узел не любит ждать. Но лучше поздно, чем никогда.

– Мы здесь, – коротко бросил Раян. – Веди.

Старик повёл нас вдоль каменной кромки. Я постоянно спотыкалась – доски были скользкими, верёвки так и норовили выскочить из-под ног. И чем дальше мы шли, тем отчётливее ощущалась вибрация. Не просто вода – именно вибрация, словно под настилом натянули гигантскую струну, и кто-то время от времени проводил по ней ногтем.

Мы остановились у старой каменной арки, на которой ещё угадывались символы – выцветшие, почти стёртые, но всё ещё неприятно живые. Старик ткнул пальцем в центр стены.

– Здесь. Первый приливной узел. Остальные выше по течению, но этот держит полквартала.

– «Держит» – это как? – уточнила Лина.

– Как ремень на штанах, – хрипло рассмеялся он. – Дёрнешь резко – всё посыплется. Подтянешь – ещё послужит. Но если ремень чужой – всё равно идёшь неловко.

Я хотела усмехнуться, но вместо этого лишь скривилась. Ремень, конечно, сравнение так себе. Лишь бы не петля.

Раян поставил фонарь, Лина развернула карту. На карте красным мелом отмечены узлы, но без деталей. Только точки. На обороте – примечания её острым почерком: «подслушивание через детей», «провал на рынке», «возможный канал под ткацкими рядами». Я вдруг поняла, что сама – деталь. И что карту дописывают мной.

Старик достал из-под настила железный ящик, вынул оттуда странный набор: стеклянный шар с водой, кусок мела, верёвку, соляную лодочку, железную иглу. Его движения были отточенными, будто каждый жест был частью ритуала, выученного ещё в детстве.

– Раньше лодочки пускали на рассвете, – пробормотал он, не глядя на нас. – Куда поплывёт – такой и день будет. А теперь они показывают, где сеть затянута туже всего.

– Это твоя работа, – передал мне Раян стеклянный шар.

Я взяла его. Вода внутри пульсировала сама по себе, словно в ней билось живое сердце. Я сосредоточилась, и дрожь сложилась в знакомый ритм: коротко-коротко-длинно, снова и снова. Метроном Серебряного, только сбившийся с такта.

– Ненавижу этот звук, – скривилась я. – Слишком идеальный, будто хотят под него подстроить всё живое.

– Тем лучше, – спокойно заметил Раян. – Значит, его совершенство – его же слабость.

– Тебе вообще когда-нибудь говорили, что мотивировать – не твоя сильная сторона?

Я насыпала в воду щепотку соли, затем немного золы. Вода вспыхнула серым светом и замерла. Мелом я нарисовала на камне круг, поставила в центр стеклянный шар, положила рядом железную иглу. Та дёрнулась и повернулась, словно стрелка компаса. Указала вверх по течению.

– Он выше, – констатировала я.

– Он всегда выше, – пробормотал старик. – Но начинать надо отсюда.

Размотала верёвку и завязала на ней «узел-память» – как меня учили моряки: узел, к которому возвращаешься, когда теряешь направление в шторм. Лина отметила на камне мелом начальную точку. Соляная лодочка легла на воду в шаре и закачалась, будто от дурного сна.

– Сначала – пробный шаг, – сказала я. – На сантиметр.

– На половину, – возразил Раян.

– На четверть, – вмешалась Лина, как арбитр. – Здесь лучше не спешить.

Глубокий вдох, и ладони плотно прижались к холодному камню. Сразу же послышалось тихое шуршание воды: «держу-держу-держу». Сердце города отбивало ритм в унисон с течением. В пальцах возникло чёткое ощущение рукояти – тяжёлой, с грубой насечкой, словно штурвал, который повинуется, но не принадлежит тебе.

– Осторожнее, – предупредил Раян.

Лёгкое движение – и вода резко дёрнулась. Стеклянный шар затрясся мелкой дрожью. Соляная лодочка подпрыгнула и уткнулась носом в одну точку, будто невидимые силы тянули её ко дну. Воздух стал густым и вязким, на языке появился металлический привкус. Камень под ладонями внезапно нагрелся – словно под ним разгорелись угли. На мгновение всё вокруг склада замерло: лай, смех, щелчки замков – и наступила абсолютная тишина. Резкое движение назад – и мир вернулся к привычным звукам, но с заметной заминкой, будто эхо заблудилось в пространстве.

– Видела? – старик прошептал едва слышно. – Дёрнешь сильно – сорвётся. Удержишь – подчинится.

– Продолжай, – потребовал Раян. – Нужен след.

– Ещё один рывок – и полквартала рухнет, – резко оборвала Лина. – Мы здесь не для тренировок.

Взгляд скользнул по их лицам, затем последовал кивок самой себе. Ещё раз – но точнее. «Узел-память» на верёвке затянулся ровно на толщину ногтя, движение повторилось, на этот раз медленнее и увереннее. Вода в шаре не дёрнулась, а плавно перевалилась через невидимый барьер. Где-то за домами внезапно стихли две собаки – так резко, словно им заткнули пасти. Затем снова послышалось: «держу-держу», но уже тише, глубже. Лодочка повернулась на полделения.