Контракт с ведьмой 2. Серебряная пыль

Раян, не оборачиваясь, бросил через плечо команды, отточенные до автоматизма:

– Лина, верхние точки и вода. Я – переговоры. Остальные – круг. Никакого героизма. Никакого внимания. Мы пришли, увидели, ушли. Всё, что сверх этого – провал.

– Обожаю, когда план простой и беспроигрышный, – процедила я, чувствуя, как под корсетом куртки проступает холодный пот.

– Потому что все сложные и гениальные планы заканчиваются у меня в рапортах о потерях, – парировал он беззвучно, так что услышала только я.

Первый кордон гильдии встретил нас не просто настороженно – с откровенной, звериной неприязнью. Два здоровенных быка в промасленных фартуках преградили путь. Их глаза, воспалённые от недосыпа и солёного ветра, смотрели на нас как на мусор, который прибило к их порогу. Здесь чужаков делили на две категории: воры и проверяющие. И те, и другие были нежеланны.

– Вы кто? – прорычал первый, даже не попытавшись смягчить тон.

– Поставки для свай, – голос нашего молчуна был абсолютно плоским, лишённым всяких эмоций. Идеальный голос для лжи.

– У нас свои поставщики, – второй бык скрестил руки на груди, и мышцы налились силой. – И свои сваи. Свои проблемы.

– Ваши проблемы – это и есть мы, – мягко, почти дружелюбно вступил Раян. Его улыбка была холодной и острой, как лезвие бритвы. – Мы экономим ваше время. И своё. Пропустите нас к нижним люкам, и мы исчезнем.

– Бумаги? – упёрся первый.

– В конторе, – Раян сделал полшага вперёд. Не угрожающе. Просто занял пространство. – Или вы предлагаете нам пройти туда через вас?

Я молча достала соляную лодочку. Она лежала на моей ладони, шершавая и безмолвная. Затем я положила её на грубый борт заграждения. Не как подношение. Как печать. Как вызов.

Бык посмотрел на неё, потом на меня. В его глазах мелькнуло непонимание, смешанное с суеверным страхом.

– На удачу, – сказала я, и в моём голосе прозвучала не просьба, а констатация факта. – Она уже выбрала сторону.

Он фыркнул, но не тронул лодочку. Молча отступил, пропуская нас. Маленькая победа. С душком рыбы и враждебности.

Порт жил на автопилоте: крики погонщиков, лязг цепей, шлепанье босых ног по мокрым доскам, ругань – густая, привычная, как смола. Чем ближе к настилам, тем страннее. На третьем настиле стояла женщина с корзиной креветок и смотрела в никуда. Рядом – ребёнок, сидел на мешке и спал, не просыпаясь от шума. Неестественно. Лина незаметно коснулась моего локтя: «видишь?». Вижу.

На дверях конторы гильдии, прямо на тёмном дереве – еле уловимая искра. Серебряная пыль. Так мало, что её мог заметить только тот, кто уже знает, что ищет. Пометка «мы уже тут». Тихая, наглая.

– Не трогаем, – прошептала я. – Пусть думают, что мы – слепые.

– Мы и так слепые, – буркнула Лина. – Пока не лезем на рожон.

Люк отъехал с тихим, маслянистым скрипом. И из чёрного квадрата в полу на нас пахнуло дыханием другого мира. Запах был густым, сложным: гнилые водоросли, ржавое железо, и под всем этим – сладковатый, тошнотворный душок пролитой жизни и старой магии.

Но это было ничто по сравнению с тишиной.

Она не была отсутствием звука. Она была его поглощением. Мои уши заложило, словно при резком наборе высоты. И в этой внезапной, давящей пустоте все внутренние звуки моего тела зазвучали с оглушительной силой. Грохот сердца. Свист крови в висках. Скрежет собственных зубов.

– Это не просто немой участок, – голос Раяна прозвучал неприлично громко, но и он был съеден мгновенно, не успев родить эхо. – Это шлюз. Дальше – его территория. Ни шага в сторону.

Его рука нашла мою в темноте – не как командира, а как мужа. Грубые пальцы сомкнулись на моём запястье не для приказа, а для соединения. Якорь. В этом прикосновении был только знакомый, устойчивый ритм его пульса, бьющегося в унисон с моим. Наш общий ритм. Тот, что не мог сбить ни Серебряный, ни вся немота этого проклятого места.

Я спустилась второй, цепляясь за холодный, липкий от смолы трос. Вода внизу была чёрной и неподвижной, как расплавленный обсидиан. Доски под ногами подались, затрещали, но не сломались – лишь подали низкий, глухой звук, который немота тут же вырвала у них из горла и съела.

Я замерла, пытаясь поймать хоть что-то. Чайки? Нет. Море? Молчало. Только редкие пузыри у свай лопались с звуком, похожим на предсмертный хрип.

–Слушай, – шептала эта тишина. Слушай, как тебя покидает всё. Останешься только ты. И мы.

Холодная дрожь пробежала по моей спине. Рука Раяна на моей талии заставила вздрогнуть. Я даже не заметила, как он оказался так близко.

– Слышишь? – дыхнула Лина мне в самое ухо, и её шёпот показался криком.

Я покачала головой, не в силах издать ни звука. Вместо меня ответил Раян. Он не сказал ничего. Просто провёл большим пальцем по моей спине, чуть ниже лопаток. Медленно, успокаивающе. И этого оказалось достаточно. Глоток воздуха наконец-то прорвался в мои лёгкие.

– Что? – я сделала удивлённое лицо, хотя мои губы едва слушались. – Ты ещё что-то слышишь? А я вот только свой внутренний голос, который вопит, что мы все умрём. Как мило, что у тебя есть варианты. Но да, – я выдохнула, и весь сарказм разом ушёл из голоса, оставив лишь голый факт. – Он здесь.

И я почувствовала, как пальцы Раяна на мгновение сжали мой бок, подтверждая мои слова. Он знал. Мы оба знали. Это было свидание, на которое мы явились без приглашения. И хозяин уже вышел нас встречать.

Я достала свой стеклянный кругляш. Вода внутри, обычно послушная, забурлила, как в кипятке. Она билась о стенки, выстраиваясь в резкие, угловатые узоры – не природные завихрения, а чертежи. Чьи-то инженерные кошмары, выжженные на живой плоти воды.

– Смотри, – я повертела стекло, и узоры сложились в жутковатую картину. Трещины на сваях были не случайными. Они образовывали идеальные линии, словно кто-то аккуратно прорезал камень алмазной пилой. – Кто-то не просто испортил имущество. Кто-то сделал апгрейд. Превратил опоры в рельсы.

– Для поездов? – спросил один из «тихих», и в его голосе впервые прозвучала тень эмоции. Сомнения.

– Для чего-то похуже, – я почувствовала, как по спине бегут мурашки. – Для частоты. Сверху – базар. Снизу – дирижёрская будка. И кто-то уже разложил ноты.

Мы двинулись дальше, и вскоре Лина замерла у одной из свай. На грубом дереве висел лоскут бледной ткани. Он был неестественно чистым, почти стерильным. И на нём – чёткий отпечаток. Слишком маленький для взрослого, слишком правильный для ребёнка. Серебряная пыль не просто лежала на поверхности – она прорастала сквозь волокна, как ядовитый мицелий.

– Свежая работа, – Лина понюхала воздух. – Пахнет озоном и высокомерием.

– Проход там, – «тихий» ткнул пальцем в решётку, почти сливавшуюся со стеной. Засов был с внутренней стороны.

– О, отлично, – я устало вздохнула. – Люблю квесты с замками. Надеюсь, следующий уровень будет с загадками от сфинкса.

– Открывай, – команда Раяна была короче некуда. Он уже стоял спиной к нам, контролируя тыл. Его спина была напряжена, как тетива.

Лина замерла с своими инструментами. Её пальцы двигались с ювелирной точностью, абсолютно беззвучно. Казалось, она не взламывает замок, а проводит сложную хирургическую операцию. Металл коснулся металла – и немота тут же высосала звук, оставив лишь вибрацию, которую я чувствовала зубами.

Решётка отъехала беззвучно, приглашая нас в чёрную пасть прохода.

– Впечатляет, – не удержалась я. – Тебя в детстве не забирали на службу к эльфам? Говорят, они ценят такой тихий talent.

– Молчи, – бросила Лина, но уголок её рта дёрнулся. – Твои остроумия здесь слишком громкие.

За проходом нас ждал узкий коридор. Воздух был густым и сладковато-прогорклым. Пол под ногами прогибался с тихим стоном, а где-то внизу, под досками, плескалась вода. Тяжёлая, медлительная.

– Дальше я, —Раян использовал свой командирский голос. Но я-то знала все его оттенки. В этом «я» слышалось не приказание, а готовность щитом встать между мной и любой угрозой.

– Восхитительная идея, – парировала я. – Ты такой большой и шумный. Идеальная приманка для всего, что захочет нас съесть. Если там частота, я почувствую её первой.

– Эрис, – он произнёс моё имя так, как произносил его ночью, наедине. Тихо, почти беззвучно, но так, что всё внутри меня замирало. – Ты нужна здесь целой. Всё остальное – не важно.

Он не приказывал. Он… просил. И это было в тысячу раз хуже. Он использовал против меня наше же правило – тот самый негласный договор, по которому мы бережём друг друга любыми способами. Я сдалась. Не потому, что он был прав. А потому, что в его прикосновении сквозь командирскую броню пробивалось нечто другое. Что-то, ради чего можно было и потерпеть его самовластие. На этот раз.

– Постараюсь не доставлять тебе такого удовольствия, – уголки его губ дрогнули в скупой улыбке.– Ладно, – я фыркнула, отступая на шаг. – Но, если там приведение, я первая буду над твоим трупом смеяться.

– Слышу, – фыркнула Лина. – И как же мне с вами повезло.Я отступила на шаг, делая ему дорогу, и поймала взгляд Лины. – Вы закончили? – спросила она, поднимая бровь. – Или вам нужно ещё минут пять для обмена любовными клятвами? – Всё, всё, – я махнула рукой. – Он уже идёт. Видишь, какой храбрый?

Первую засаду заметил второй солдат: на уровне колена над досками была натянута тонкая, как паутина, леска. Если задеть – из потолка сыпанула бы серебряная пыль. И не просто пыль – активированная. Я видела, как её крупинки дышат в такт почти неслышному «тук‑тук». Как будто какой-то чужой пульс.

– Аккуратно, – прошептала я… и тут же мысленно споткнулась о слово. Здесь аккуратности не существует: либо не трогаешь, либо платишь.

Мы перешагнули леску, и каждый мускул у меня ныл от напряжения. За ней воздух изменился. Стал гуще, слаще. Пахло старым деревом, озоном и чем-то медным, как кровь.

Коридор упёрся в небольшую площадку. А там…

Сначала я подумала, что это гигантские корни, проросшие сквозь дерево. Но нет. Это был орган. Десятки деревянных труб, сросшихся с балками и сваями, уходящие вниз, в чёрную воду. Они были разного размера и формы, и на каждой было выжжено по клейму – те самые клетки из солончака, только теперь они блестели мягким, зловещим светом. Казалось, что дерево стонет под тихий, непрерывный гул, исходящий изнутри.

– Нашли, – голос Раяна был ровным, но я почувствовала, как его плечо на мгновение коснулось моего. Не для утешения. Для контакта. Я здесь. Я вижу это тоже.

– Стой… – я начала было, но тут же замолчала.Его рука потянулась к ближайшей трубе – не из любопытства, а с сосредоточенным, почти медитативным выражением лица. Кончики его пальцев слегка светились тусклым, золотистым свечением – его собственная магия, магия стража, ощупывающая защитные поля.

Я почувствовала это. Не глазами, а кожей. Его энергия – плотная, тяжёлая, как щит – мягко обтекла трубу, не касаясь её, и тут же отшатнулась, будто обожжённая. Раян резко дёрнул руку назад, словно коснувшись раскалённого металла. Его лицо исказилось не от боли, а от отвращения.

– Он не просто связан, – прошипел он, сжимая онемевшие пальцы. – Он заражён. Это не инструмент. Это шприц с ядом. Я чувствую, как он впрыскивает свой ритм в самые основы. В камни, в воду…

– А я чувствую, как он слушает нас в ответ, – мои собственные пальцы задрожали. – Ты его спугнул. Не действием – своим вниманием. Он теперь знает, что здесь кто-то есть, кто может его «пощупать» без касания.

– Значит, будем работать быстро, – голос Раяна снова стал холодным и собранным, но теперь в нём появилась новая нота – звериная злость мага, наткнувшегося на извращение своей стихии. – Твоё стекло, Эрис. Моя защита. Лина, ищи слабые точки. Он не мог сделать это идеально

Я отпустила руку Раяна, но не отошла. Достала своё стекло. Вода внутри заволновалась, забурлила, а затем прилипла к одной стенке, вытянувшись в тонкую, дрожащую струнку, указывающую на центральную трубу органа.

– Смотри, – прошептала я.

Я не прикасалась к органу. Я просто поднесла стекло ближе. Игла-струнка дёрнулась. И в тот же миг где-то наверху, на третьем настиле, разом оборвался гомон голосов и лязг железа. На секунду воцарилась абсолютная, неестественная тишина. А потом жизнь так же резко вернулась – но теперь в её шуме слышался сбой, короткое заикание.

– Микро-движения, – я отшатнулась, чувствуя лёгкую тошноту. – Он чувствует… Он чувствует само наше внимание. Здесь всё связано. Тянешь за верёвочку здесь – а там у кого-то сердце пропускает удар.

– Значит, это пульт управления? – спросил Раян. Его лицо было каменным, но взгляд – живым и острым, как скальпель. Он уже составлял карту угрозы в уме.

– Пульт? Нет. – Лина ткнула пальцем в пол у наших ног. Доски здесь были протоптаны до зеркального блеска. – Это рабочее место оператора. Пульт – там, наверху. В чьих-то руках. А это… интерфейс. Или, если хотите, игла, которую вставили прямо в городскую плоть.

– Кто? – в голосе Раяна прозвучала та самая опасная тишина, которая бывала перед бурей.

– Те, кому не жалко, – я выпрямилась, сживая дрожь в коленях. – Те, кто считает, что порядок дороже людей. Кто готов усыпить весь город, лишь бы он не шумел.

Раян не выругался. Он медленно, очень медленно выдохнул. И в этом выдохе было больше ярости, чем в любой ругани. Его взгляд встретился с моим, и в нём было одно: «Мы это уничтожим».

И я кивнула. Потому что мы оба знали – это только начало.

– Уходим? – спросил он. – Или делаем отметку?

– Ставим узел, – сказала я. – И уходим. Сегодня – наблюдение. Завтра – мы приходим с правильными людьми и придумываем, как это обезвредить, не ломая город.

– Я за не ломать, – подтвердил один из молчунов.

– О, как мы совпали, – сказала я.

Мы уже собирались ставить узел, как вдруг пространство вздрогнуло.

Не звуком. Это был тихий удар под диафрагму мира. Воздух над нами сжался, вытолкнув хриплый крик чайки, а затем проглотил его, оставив после себя глухой, беззвучный откат. Пол под ногами дрогнул, не содрогаясь, а как будто провалился на миллиметр вниз – точно кто-то гигантским молотком вбил невидимый гвоздь в самое сердце города.

– Значит, не уходят, – один из «тихих» беззвучно обнажил короткий клинок. – Подходят ближе.– Кто-то дёрнул за соседнюю нитку, – голос Лины был сдавленным, будто её самого сжали в кулаке. – Не наш контур. Чужая ветка. Близко. – Координаты? – голос Раяна был лезвием, рассекающим панику. – Параллельный настил. Контора гильдии. Та самая дверь с искрой.

И в этот миг я почувствовала. Не холодок. Пустоту. Вокруг меня внезапно не стало воздуха – он был, но не проводил звук, не шевелил волосы на руках. Он стал мёртвым, стеклянным. Как в аквариуме. И в центре этой пустоты возникло внимание.

Оно было тяжёлым, обволакивающим, лишённым всякой теплоты. Я знала это чувство с детства – ощущение, что из тёмного угла комнаты на тебя смотрят. Только сейчас из угла на меня смотрела сама пустота.

Я инстинктивно задержала дыхание. Мой собственный инстинкт самосохранения, старый и верный, схватил меня изнутри за рёбра и прошипел одно-единственное слово: СЕЙЧАС.

Тени в конце прохода качнулись – не от движения, а будто плёнка на воде дрогнула от падения невидимой капли. Они поползли вглубь, уступая дорогу. Не ему. Его присутствию.

– Раян, – моё шепотом было похоже на скрип заржавевшей петли. – Он… не смотрит. Он сканирует. Как машина.

Он не обернулся. Он уже стоял спиной к той точке, но я видела, как его лопатки напряглись под тканью куртки, как будто он вобрал в себя всё наше пространство, чтобы защитить. Он чувствовал это не кожей – он чувствовал это, как чувствуют сдвиг магнитного поля. Командирской интуицией, выточенной в сотнях стычек.

Мы замерли. Скрипа не было. Был тихий, влажный хруст – точь-в-в-точь как звук, когда надавливаешь пальцем на глазное яблоко спящего человека. Медленно, с любопытством.– На шаг вниз, – прошептала Лина, вжимаясь в стену. – Слышали?

– Не бойся своих, – прошептала я в пустоту. Это не был код. Это было заклинание. Для самой себя.Я сделала непроизвольный шаг вбок – не к бегству, а навстречу. Моё тело двинулось само, ведомое тем же любопытством, что ведёт мотылька к огню.

И пустота мне ответила.

В ней что-то дрогнуло. Плавно, неспешно, как поворачивается голова совы на тёмном чердаке. Я не увидела лица – я увидела направление. Взгляд, лишённый всего: любопытства, злобы, интереса. Просто констатация факта: Объект обнаружен. Координаты получены.

Меня пробрала дрожь – не страх, а нечто худшее: чувство полнейшей, тотальной неважности. Я была для него пылинкой на стекле, которую сейчас сотрут.

Я отшатнулась, и взгляд мой сам потянулся к Раяну – искать точку опоры, искать спасения в чём-то реальном, в чём-то человеческом.

И он уже смотрел на меня. Не на точку в пустоте – на меня. Его взгляд был тяжёлым и ясным. Он кивнул. Один раз. Коротко. Я здесь. Я вижу тебя. Держись.

И этого хватило. Хватило, чтобы не сойти с ума.

Он пришёл не для того, чтобы слушать. Он пришёл, чтобы пометить.

Он смотрел не на нас. Его внимание скользнуло в точку между нами – в то пространство, где заканчиваюсь я и начинается он. Где наша связь. Он изучал её, как хирург изучает шов на коже перед разрезом. Его молчание кричало: Вы двое? Я разделю вас. Это всего лишь дело техники.

– Он не человек, – выдохнула я, и голос мой сорвался. – Он… функция. Орудие.

Пальцы Лины впились мне в локоть – не в страхе, а в попытке вернуть меня из этого ледяного оцепенения. Мы здесь. Мы вместе.

Но его уже не было. Пустота сомкнулась, и звуки мира вернулись – оглушительные, грубые, живые. Но теперь в них навсегда поселился привкус того безразличного, механического внимания.

Он просто констатировал факт. Охота началась. И я в ней – цель.

Он уже исчез.

…а вместе с ним – вернулось чувство.

Из старой жизни. Из того дня, когда я сидела в коридоре поликлиники с белыми стенами и глянцевым полом. Тогда всё было по-другому, но и всё было похоже.

Женщина напротив листала телефон, девочка в углу тихо считала плитки на полу, а я…

Я почувствовала, как меня разглядывают. Будто в воздухе появился «пульт», и кто-то пытался понять: на какую кнопку я откликаюсь.

Это был кабинет невролога. Меня туда направили из-за головных болей и сбоев в дыхании. Тогда я всё ещё пыталась быть удобной взрослой. Объясняла врачу, что иногда внутри как будто кто-то шевелит воздух.

Он кивнул. Записал. Назначил ЭЭГ. И добавил:

– Вам, скорее всего, просто кажется. Вы слишком чувствительны к контексту.

Слишком чувствительна – значит, слишком живая.

Я тогда не знала, как это назвать.

Сейчас знаю.

Частота наблюдения – это не когда часто смотрят, а когда ждут сигнала. Когда ты сам становишься частью схемы – и не знаешь, активен ты или нет.

Это ощущение – как воронка: не тянет, но звенит.

Именно так звенел воздух сейчас, после того как слушатель исчез.

Я вернулась в себя резко – будто кто-то вернул звук.

Раян стоял рядом, смотрел в ту же тень, но уже без эмоций. Он просто взял факт и сложил в свой внутренний архив: «Угроза была. Ушла. Значит, может вернуться.»

– На площадке, – тихо сказала я. – В проходе. Слева.

Мы замерли. Туда, где слева, падал из щели тонкий луч. В этом луче я различила тень на доске – лёгкую, как живая копоть. Серебряный. С маской, накрывающей половину лица, и мешочком у бедра. Пальцы тонкие, уверенные. Привычные к узлам. Он стоял так, словно всегда знал, что мы здесь окажемся.

– Не дергаться, – прошептал Раян, едва шевельнув губами.

Серебряный погладил мешочек. Это было хуже, чем если бы он достал нож. Серебряная пыль в мешочке, даже в тканевом, умеет запоминать места.

– Можно я? – спросила Лина, и это не был вопрос.

Она резанула воздух рядом с собой – не ножом, не магией, а короткой, резкой фразой:

– В город не торопись. Здесь рыбы нет.

Это звучало глупо, если не знать код. В порту так говорят, когда чужим намекают: «вас видят». Слушатель дёрнул плечом – самую малость. Потом шагнул назад в тень – и исчез, как исчезают только те, кто заранее знает карту тёмных мест.

– Он вернётся, – сказала я.

– И мы, – сказал Раян.

– Если под «целы» вы подразумеваете «не сошли с ума», то пока да, – выдавила я, сглатывая противную сладость адреналина на языке. – Но мое самоуважение сейчас где-то там, – я мотнула головой в сторону чёрной воды под настилами, – и тонет.– Все целы? – голос Раяна был хриплым, но не потерявшим своей командирской твёрдости. Он не смотрел на нас, его глаза сканировали периметр, выискивая малейшую аномалию. Его рука, однако, нашла мою – быстрым, точным движением – и сжала её на мгновение, прежде чем отпустить. Я здесь. Ты цела. Работаем дальше.

– Он… он не просто ушёл, – прошептала она, и её голос дрожал. – Он оставил след. На нас. Как метку. Он теперь будет знать нас в лицо. Вернее… в частоту.Лина, бледная как полотно, трясущимися руками доставала что-то из своего пояса.

– Не знаю, – честно призналась Лина. – Это не магия… это как запах. Он впитался. – Она посмотрела на меня, и в её глазах читался тот же ужас, что и у меня. Мы стали мишенями.Раян резко обернулся к ней, и в его взгляде вспыхнула та самая опасная, холодная ярость, которую я видела лишь пару раз. – Сможешь снять? – его вопрос прозвучал как приказ, но в нём слышалась тревога. Не за операцию – за нас.

– Он нас не просто пометил, – сказала я, и мой голос приобрёл новую, стальную твёрдость. – Он нас протестировал. Узнал, как мы реагируем. Какую частоту используем для защиты. Он собирает данные. Как хороший учёный. Только учёный обычно не смотрит на подопытных кроликов как на будущие перчатки.Я резко открыла глаза. Хватит. Хватит бежать назад.

– Значит, мы тоже кое-что узнали, – произнёс он. – Он не всесилен. Ему нужен физический доступ к узлам. Он действует методично, как инженер. И он… высокомерен. Слишком уверен в своём контроле. Это его слабость.Раян медленно кивнул, его ярость сменилась сосредоточенной, хищной собранностью.

– Мы нашли его инструмент. Он нашёл нас. Ничья. Но игра только начинается. Лина, попробуй снять этот запах. Я даю тебе час. Всё, что не получится – изолируем. Эрис – со мной. Нам нужно обсушить твоё самоуважение и составить новый план. Этот узел теперь горящий. Надо работать быстрее.Он посмотрел на тот участок пола, где несколько минут назад стояла пустота, и его взгляд стал острым, как бритва.

Его слова были как удар хлыста – больно, но отрезвляюще. Он был прав. Мы не могли позволить себе роскошь паники.

Я оттолкнулась от стены, выпрямив плечи. Страх никуда не ушёл, но его теперь теснила яростная, жгучая досада. На нас поставили клеймо. Что ж. Значит, пора стать настолько неудобными, чтобы от этого клейма у них самих руки зачесались.

– Ладно, – я выдохнула, сметая с руки прилипшую паутину. – Тогда предлагаю начать с самого очевидного. Если он такой педант и любит порядок… что он будет делать, если мы устроим в его идеальной системе самый настоящий, дурацкий, шумный балаган?

– Будет очень недоволен, – заключил он. – Что мы и проверим.В уголке рта Раяна дрогнул тот самый скупой намёк на улыбку.

Мы двинулись прочь от этого места, и за спиной у меня наконец-то перестало ощущаться леденящее прикосновение незрячих глаз. Их сменил другой взгляд – тяжёлый, сосредоточенный, полный решимости. Взгляд моего командира. И человека, который только что получил личный повод для войны.

Узел мы поставили не просто солью с золой, а сгустком нашей воли, запечатанным общим дыханием. Я шепнула в него не просто «здесь», а ощущение – острое, колючее, как предупреждение: «Наши. Были. Вернёмся». Пол под ногами дрогнул, но не от шага, а как живой организм, почувствовавший укол иглы. Маяк был активен.

Внезапно, Раян замер у органа. Он смотрел не на сами выжженные метки, а сквозь них, его взгляд был остекленевшим и обращённым внутрь. Я чувствовала, как его собственная, сдержанная магия – тяжёлая и земная, в отличие от моей летучей частотности – шевелится, пытаясь прочитать почерк, ощутить давление руки, что выжигала эти знаки.

– Что-то не даёт покоя? – спросила я тише, чем планировала. Воздух всё ещё был звенящим от недавнего визита.

В ответ он молча провёл пальцем в перчатке по краю обугленной доски – не касаясь, в сантиметре от поверхности, чувствуя остаточное тепло. Потом его рука потянулась к внутреннему карману и вытащила свёрток. Не бумаги – промасленной кожи, ветхой и потёртой на сгибах. Он развернул её, и я почувствовала слабый запах старого страха и пота.

– Это что? – я шагнула ближе.

– Карта. Её отняли у беглеца из Южных складов. Он кричал, что город поёт ему в голове и зовёт под землю. Мы думали – бред, горячка. – Голос Раяна был низким, в нём звучала непривычная для него горечь. Он приложил карту к стене рядом с органом, и у меня перехватило дыхание.