
Полная версия:
Последний поцелуй жнеца
Замечаю книгу в черном переплете, которая случайно выпала из моей сумки. Она взывала ко мне, напоминая о моем происхождении и избранном пути.
Стоило мне поднять ее, как знакомый груз навеял ностальгию. Это был мой первый самоучитель по искусству жатвы, драгоценный путеводитель отца, который сподвиг меня на это неблагодарное ремесло.
К горлу подступила тошнота, и я согнулся пополам от гнусных ощущений.
Поморщившись, вспомнил, что это эффект медленно действующего яда, который курсировал по моим венам. Жнецы – мастера в ядах. Это наш основной инструмент, который мы используем теперь. Но чтобы стать мастером в чем-то, нужно прочувствовать инструмент на себе полностью, стать его частью. Спирт на травах был моим единственным утешением, способом заглушить совесть, но и смягчить последствия употреблений ядов. Это был рискованный цикл – сегодня мне нужна была ясность, а не забвение.
Покачиваясь на нетвердых ногах, я размышлял о разновидностях используемых нами ядов. Белладонна, известная как "смертельный паслён", змеиный яд, яд болиголова, стрихнин и множество других летальных веществ..... Для смертных они были безвредны в любой дозе, но вот в руках жнеца они превращались в убийственные зелья. В этом и заключалась ирония нашего промысла – страшная сила, вверенная в чумовые руки.
Проведя пальцами по нержавеющей стали своих клинков – сверкающих в лунном свете смертоносных инструментов, – я вздохнул.
Каждое лезвие рассказывало свою историю, храня секреты бесчисленных душ, которых я проводил в последний путь.
Извращенная улыбка искривила мои губы, а по венам пробежала волна восторга. Пожалуй, в церемонии жатвы была своя изысканная прелесть, темный трепет, напоминавший мне, что среди хаоса я все еще обладаю рычагами воздействия.
Но сейчас моя рука задержалась на одном конкретном лезвии, любимом клинке отца. Не задумываясь, я сунул нож в рукав.
Завернувшись в черный плащ, я двинулся дальше в кромешную тьму, кладбище манило меня своим безмолвным призывом.
По мере того, как я углублялся, до моих ушей доносился тихий шепот. Казалось, сами духи признали мое присутствие и присоединились к тайному начинанию. Как часовые, стояли усыпальницы, отмечая места упокоения тех, кого такие же, как я, успешно провели через Лету – туманную реку забвения.
Лунный свет указал мне путь к алтарю, украшенному осыпавшимися черными розами.
Опустившись на колени перед алтарем, я зашептал имена недавно ушедших – ритуал в честь их смены мерности. Воздух загудел от волнения, как только я бережно вытащил из рукава свой клинок. Отблеск керосиновой лампы, казалось, усилился, словно призывая к действию.
Твердой рукой и целеустремленным взглядом я прочертил на земле вокруг алтаря замысловатые узоры.
Сырая земля затрепетала от моего прикосновения, и по кладбищу прокатилась волна энергетического подъема. Вокруг меня заклубилась мгла, словно пробудилась сама ее сущность. Это был тончайший танец, равновесие между жизнью и смертью, и я был в нем дирижером.
Как только лезвие еще раз соприкоснулось с землей, из него вырвались нити теней и обхватили мое запястье. Энергия устремилась сквозь меня, переплетаясь с моей внутренней силой.
Я почувствовал на себе бремя всех отправленных душ, их голоса эхом отдавались в моем сознании. В этот момент я был одновременно и их предвестником, и связующим звеном с этой мерностью.
В потоке неземного света духи начали просыпаться из своих погребений, их полупрозрачные формы являли собой поистине захватывающее зрелище. Они кружились в хороводе призрачного сияния, их гомерический смех смешивался с тихим плачем ночи. Это было хрупкое единство, эфемерное представление, державшее меня в плену.
На какое-то мгновение я позволил себе поддаться красоте всего этого, забыть о тяготившем меня долге. В этом городе я был не только посредником Смерти, но и свидетелем заключительных стадий Жизни.
Как только последний дух растворился в ночи, я почувствовал, что моя передышка подошла к концу. Совет Восьми скоро обнаружит мое бездействие на работе и устремит свой Всевидящий Глаз на сломанный вентиль в их изощренном механизме. Они вознамерятся изгладить меня, стереть остатки моего пребывания. Так как те неупокоенные души, которые были обетованные им для дальнейшего перерождения в Цикле туманных земель, я каждую ночь высвобождал на этом кладбище посредством древнего обряда, идущего вразрез с программой Ребалансировки. Мне было неведомо, куда они попадают, но я был уверен в одном. Уж лучше быть независимым от этих темных владений, от мучений перерождений и страданий. Здесь, где не умеют радоваться от души и любить всем сердцем, никто и вовеки не познает мира.
А у души, ведь, цель одна – искать покой внутри себя......
И все же, находясь в тишине Некрополя, я явственно ощутил, как во мне просыпается твердая уверенность. Я был не просто пожинателем, подвластным диктатуре Совета Восьми. Я был творением Тьмы и неповиновения, негасимым факелом, требующим пожара от неравнодушных сердец.
И с каждым шагом на пути к выходу меня наполняло внутреннее освобождение. Луна все еще парила высоко, освещая мой путь мягким сиянием. Исчезая в ночи, я уносил с собой воспоминания о кладбище, о духах, танцующих в неземной гармонии. О моем отце, который, так и не успел освободить свою душу....
…– Сегодня твой счастливый день. – прошипел я сквозь стиснутые зубы, опускаясь на колено подле нищего.
Червяк валялся на боку, привалившись лицом к стене, вокруг него был разбросан всякий хлам.
– Быть может… какие-то заключительные слова? – обратился я к старику. Но, к моему удивлению, в ответ было лишь молчание.
Я приподнялся и нахмурился, в голове замелькали вопросы. Возможно ли, что нищий был уже мертв?
В моих глазах появился блеск азарта. Холодная рукоять ножа приятно лежала в ладони.
Подавив отвращение, я вновь опустился рядом с нищим и неспешно дотронулся до его плеча.
Ничего… Он был совершенно неподвижен. А энергия жизнеобеспечения не читалась в телесном сосуде. Неужели червяку и в самом деле пришел конец?
Угрюмо скривившись, я перевернул попрошайку на спину и всмотрелся в его лицо. В полумраке переулка разглядеть что-либо было невозможно, даже для глаз пожинателя. Мне нужен был свет.
Я нащупал в кармане спичечный коробок.
Крошечное пламя мерцало, создавая вокруг тревожное марево. Сделав глубокий вдох, я вгляделся в черноту.
Зрелище, представшее передо мной, заставило бы любого другого выругаться или завопить от ужаса. На моем лице же возникла маска стоицизма, пока я рассматривал то, что лежало в луже.
Спичка догорела, но я не обращал внимания на ее обжигающий накал, созерцая физиономию нищего. Вернее, ее отсутствие.
Там, где должны были находиться черты лица, был лишь гладкий, безжизненный участок плотной кожи. Ни глаз, ни носа, ни рта. Чистый холст, устремленный в никуда.
Меня пронзила неприятная досада. Это выходило за рамки всего, с чем я сталкивался раньше. Мой рассудок рыскал в поисках рационального объяснения, цепляясь за любое подобие нормальности. Но ничего не поддавалось логике.
В этот момент ко мне подкралось предчувствие, что за мной кто-то наблюдает. Волоски на затылке встали дыбом. Тьма, казалось, становилась все плотнее, смыкаясь вокруг меня.
Неприятное чувство кольнуло, но я отогнал его прочь, решив докопаться до сути. Я знал, что за зверской кончиной нищего кроется нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
Попытка пролить свет на ситуацию не удалась, и я снова чиркнул спичкой.
Когда пламя затрепетало с новой силой, воздух наполнился свистящим шепотом, едва слышным, но отчетливым. Духи призывали меня уйти.
Но я зашел слишком далеко, чтобы ретироваться. Спичка догорела, и я вновь погрузился во тьму.
…Во власти ночного месива я оказался опутанным паутиной неразберихи.
Адреналин бурлил в крови, пока я пытался разобраться в отвратительной картине, на которую наткнулся. Передо мной безжизненно лежал бесприютный мужчина, его тело было залито гротескным количеством крови. Был ли он жертвой свирепого нападения? Но кто еще способен на убийство, если не жнец?… Или здесь действовало нечто более пагубное?
Решив докопаться до истины, я быстро смываю кровь с рук в корыте прачечной за углом. Темные капли, падающие на гладь воды, служат ярким напоминанием об увиденном этой ночью.
Уже дома я разглядываю свое отражение в старом, испещренном трещинами зеркале и перебираю в памяти варианты ответов на загадку из трущоб.....
Когда прикасаюсь к своей щеке, меня вдруг озаряет: кровь принадлежит не только тому бездомному. Она принадлежит и мне.
От мысли о том, что его кровь смешалась с моей, меня охватывает нешуточный гнев. Стал ли я неумышленной причиной его погибели? Виноват ли я в его агонической кончине? Мог ли я хоть на долю секунды не владеть своим разумом в ту ночь?…
Очевидно было одно – немощный не сменил мерность, как мечтал. Кто-то сделал тело старика нежизнеспособным, и подверг его измученную душу стиранию.
С чувством неотложности я выбегаю из своей квартиры на тускло освещенную улицу Дэсмура.
Преисполненный решимости найти подтверждение своим подозрениям, я пробираюсь сквозь темень в сторону Безымянного переулка. Тени нависают надо мной, создавая на редкость жуткую, почти сюрреалистическую атмосферу. Сердце неприятно щемит в груди, предвкушение и нетерпение смешиваются в каждом ударе.
Однако мои искания истины были прерваны появлением керосинового светильника. Его желто-красный отблеск на долю секунды заставил меня зажмуриться, и, прежде чем я успел среагировать, чьи-то цепкие руки схватили меня за запястья, обездвижив.
Послышались зычные голоса и брошенные в мой адрес обвинения.
– Это же жнец! – восклицает один из них, в его голосе сквозит командирская интонация.
Становится ясно, что меня задержали градозащитники – спайдеры. Обвинения в убийстве бездомного, найденного в том самом Безымянном переулке, который я пытался исследовать до зари, нашли свою конечную в моем лице.
Злость вспыхивает во мне, подстегивая к сопротивлению. Я требую ответов, сомневаясь в правомерности моего задержания. Но ответ, который я получаю от одного из спайдеров, звучит весьма противоречиво.
– Мы не вправе разглашать подобную информацию. Но при всем уважении к вашему покойному отцу, господину Тамасви..... Должен уведомить вас, что на месте злодеяния было найдено ваше фамильное кольцо.
Несмотря на то, что я был ошарашен этим фактом, на меня снизошло озарение. Стало окончательно ясно, что я нахожусь на верном пути, приближаясь к разгадке, скрывающейся за тремя найденными в Безымянном переулке безликими телами за этот год.
Да, нищий, с которым я столкнулся, был не первым, кого постигла такая участь. Безымянный переулок и раньше был свидетелем подобных зверств.
Кусочки головоломки начали складываться в единое полотно, и я решил, что должен продолжить свое расследование.
Когда меня ведут, закованного в паутину неразрываемой лески, я нахожу спокойствие в том, что, несмотря на все улики, выдвинутые против меня, мое преследование правды остается непоколебимым. Силы Ордена Дахмы, которому прислуживают спайдеры, не будут готовы к тому, с каким упорством я буду копать до дна. Я раскрою их истинное лицо, покажу зло, которое преследует темные, извращенные улицы Дэсмура.
Дэсмур – город без надежд
Восемь Месяцев СпустяСандрина ЛорелейВ глубине древнего лесного массива, где вековые стволы нашептывали ветрам свои заветные тайны, сидя на покрытой мхом ветке дуба, я неспешно беседовала со своим дворецким. В свежем воздухе витал пронизывающий болотный запах, контрастирующий с прохладой лунного солнца.
– Терпеть не могу, когда на дворе зима, а снега нет, – заметила я с меланхоличным оттенком в голосе. – А еще не выношу, когда приходит лето и наступает такой холод…
Мой верный и мудрый дворецкий Вито повернулся ко мне, его глаза были исполнены пониманием.
– Значит, госпожа, вы не любите, когда неожиданные вещи нарушают привычный уклад жизни?
– О нет! – возразила я, покачивая ногами в воздухе. – В том-то и дело… Я слишком часто ожидаю неожиданного, и это утомляет неимоверно. Когда нормальность растворяется в неожиданном, ничто уже не является по-настоящему нормальным. Понимаешь?
Мужчина задумчиво кивнул.
– …Пожалуй, – произнес он. – Вы, похоже, весьма философски настроенная натура, госпожа Лорелей. Откровенно говоря, я восхищаюсь вами.
– Я же просила не называть меня так, Вито! – улыбнулась я. – Просто Сандри. К тому же я не такой уж и философ. Просто, когда тебе не с кем обсудить свои мысли, хочется уйти в глубокие размышления…
Я с грацией спрыгнула со своего насеста, мягко приземлившись на озябшую лужайку.
– Вам одиноко, госпожа? – спросил Вито, подходя ко мне с беспокойством на престарелом лице.
Я замешкалась. В голове проносились мысли, но я отказывалась признавать тяжесть на сердце.
– Нет… Не совсем, – отозвалась я, пытаясь увильнуть от темы. – Мне нравится размышлять о значении жизни. Но когда вокруг слишком людно, порой трудно глубоко мыслить, ты не находишь?
– Я полностью с вами согласен, госпожа… Сандри. В уединении приходит ясность ума.
– Я рада, что мы с вами единомышленники, – сообщила я, на губах заиграла улыбка. – Вы замечательный человек, Вито.
Лицо дворецкого засветилось, от его глаз исходило ощущение домашнего уюта.
– Благодарю, Сандри.
– Но, Вито… Скажи мне, пожалуйста, почему ты до сих пор держишься меня, когда всем остальным уже нет дела? Даже моим родственникам?
– В моем возрасте смысл жизни заключается в том, чтобы заботиться о судьбе близких, – тихо прошептал он. – Вы для меня как дочь, Сандри. Единственный человек, который имеет для меня смысл.
Я опустила голову, скрывая расцветающее внутри меня тепло.
"Какая у него добрая, мудрая душа…", – подумала я про себя. Может, Вито и не осознает этого, но он заполняет пустоту в моем сердце, заменяя семью, которой у меня никогда не было.....
Эскар ТамасвиСейчасТри месяца. Три проклятых долгих месяца я провел в Орденской тюрьме. И за что? За то, что якобы уничтожил душу бродячего нищего, которого я даже и пальцем не трогал?… Что за маразм!
Стены темницы из черного турмалина давили, сковывая силы жнеца. А стесанный пол из олово-висмута, что изолировал мою ауру от подпитки из атмосферного потока энергии, были единственными свидетелями моего несправедливого заточения.
С каждым последующим днем во мне нарастал неистовый гнев. Я жаждал свободы не только от гнетущей темноты этой энергопоглощающей камеры, но и от сковывающих меня оков иерархии. Орден Дахмы, высокопоставленные представители Дэсмура, решили покарать меня, спровоцировав мое показательное заточение.
Наконец-то освободившись от вампиров моего времени, я в полумраке поднялся по лестнице в свою обитель.
В тускло освещенных коридорах трактира "Черная Лилия" меня одолевало раздражение. Отсутствие достаточного освещения издевалось надо мной.
– Черт возьми, Эльвира… – пробормотал я. – Неужели ты не можешь хотя бы раз обратить внимание на дрянное освещение в коридорах заведения, где ты являешься управляющей?
Мои слова, никем не услышанные, эхом отдавались в пустоте. Хотя это был уже не трактир моего отца, я не мог не чувствовать личной причастности к успеху заведения. Ведь когда-то оно принадлежало моему роду веками.
Когда я вошел в свою мрачноватую, но довольно уютную квартиру и рухнул на кушетку, на меня навалилась тяжесть многонедельной бессонницы. Я безучастно уставился в потолок, погрузившись в океан гложущих мыслей. Воспоминания о заключении не давали покоя, мучил вопрос: как такое в принципе было возможно?…
Вероятно, ответ лежал в плоскости деятельности Ордена. Их мотив становился очевидным. Они хотели, чтобы я систематически выполнял свою жатвенную функцию; дефицит поставляемых душ в счетчик времени вызывал их подозрение и гнев.
Искра неповиновения вспыхнула во мне. Их слабая попытка внушить страх, ограничив свободу, послужит лишь катализатором моего восстания.
…Эльвира, ближайший мне человек в этом Богом оставленном городе, предстала передо мной, ее немигающий взгляд пытливо вглядывался в мое лицо.
– У меня нет денег, пташка, – пробормотал я, наливая себе стакан хереса. – В смысле… Мне не так уж много нужно, как когда-то моему отцу, который растил меня в одиночку… Мне лишь нужно как-то поддерживать себя на плаву.
Как-то. Орден Дахмы платит только послушным детишкам своей темной, извечной игры. Плохих жнецов, как выяснилось, бросают в тюрьму до их раскаяния.
Я не сомневаюсь, что Совет Восьми уже прознал обо мне из зловонных уст Ордена. Именно Совет принимает все решения, касающихся Туманных Земель: устанавливает обновленные порядки, законы и вводит запреты. Для контроля за исполнением этих постановлений в каждом городе есть свой Орден Дахмы. В Дэсмуре, как и в остальных восьми туманных графствах, представители местной элиты древних душ входят в этот Орден, следя за соблюдением законов и выявляя любые нарушения в системе. Это к тому, что Орден никогда не предпринимает действий без распоряжения со стороны Совета.
Следовательно, я пришел к выводу, что мое непослушание, несомненно, достигло их высокопоставленных ушей.
– Разве ты уже не пропил все свои последние деньги? – в голосе Эльвиры сквозила ирония.
– …Чего? – я допиваю содержимое стакана одним глотком, напиток обжигает горло. – С моим бюджетом подобного не случится. Во всяком случае, не в ближайшее время.
Она бросает на меня один из своих испытующих взглядов, ее ум неустанно работает за этими расчетливыми карими глазками.
– И как же ты собираешься зарабатывать деньги после "ближайшего будущего", позволь спросить?
– …Определенно, не занимаясь порученной мне работой.
– Но они уничтожат тебя за неповиновение Ордену, Эскар! – восклицает девушка, используя мое имя, чтобы подчеркнуть волнение.
Я передергиваю плечами, игнорируя предупреждение.
– И я с удовольствием понаблюдаю за тем, как они это проделают.
Эльвира выхватывает у меня стакан, проливая несколько капель на пол.
Теперь была моя очередь вскинуть бровь.
– Ты с ума сошел!!! Они уже пытаются это сделать! И очень хорошо, насколько я могу судить… Ты что, Эс, совсем ослеп, что ли? – простонала подруга. – Тебе не нужен никакой Совет Восьми или Орден Дахмы, чтобы погубить себя. Когда ты с такой готовностью делаешь это и сам! Целыми днями ты только и делаешь, что напиваешься до беспамятства! Чего ты ждешь от такой беспросветной жизни?
Она смотрит на меня со смесью разочарования и… Беспокойства? Нет, мы говорим об Эльвире. О женщине, похожей на непоколебимую крепость, как называют ее здешние. Не может быть, чтобы она беспокоилась о моем благополучии. Даже если мы знаем друг друга уже…
– …Скажи мне, как давно мы знакомы, пташка? – вопрошаю я, усталость сквозит в моем голосе.
– Не смей даже говорить мне, что ты уже пропил и всю свою память!
– Ты не можешь просто ответить?! – рычу в сердцах я, закатывая глаза.
Отбросив губку в раковину с несколько излишней экспрессией, Эльвира хмурится. Может, она тоже не помнит всего этого, как и я? Возможно… я не единственный, кто чувствует, что не вписывается в окружающую среду?
Но нет. Она встряхивает волосами угольного оттенка, видимо, прогоняя думы, и устремляется прочь.
Я остаюсь один.
Я всегда ощущал себя чужаком в этом дождливом городе. Мои способности к иному сбору жатвы, когда я освобождаю души на алтаре, а не отправляю их через Лету в вечный цикл мучительных перерождений на Восьми Землях, – Орден считает диверсионным и опасным для их деятельности. Ведь если души не будут направлены обратно в цикл, исчезнет смысл существования всего нашего мироустройства – нашей мерности. И тогда ни Орден Дахмы, ни даже Совет Великих Восьми не смогут никого контролировать. Ведь если люди прознают, что контракт со жнецом и смерть – всего лишь иллюзия выхода, – приманка для желающих вырваться. Кто же тогда захочет подчиниться власти и остаться в этом мире перевернутой восьмерки – лже-вечности?…
…В слабо освещенной спальне, в воздухе висела тягучая безысходность, я лежал на стылом полу, мое тело содрогалось от усталости и опьянения. Пять пустых бутылок вина – мои спутники в этой ночи, валялись рядом. Жнецы никогда не пьянеют, хотя.... Хотел бы я пофантазировать, как бы я это ощущал.
Я дошел до конца – за мной по пятам шли патрульные спайдеры, жаждущие взыскать долг со всех тайно освобожденных мною за три года душ.
Иллюзия реальности, словно искусно сплетенная паутина, опутывала всех нас, загоняя в ловушку танца подобострастия и раболепия. Я ненавидел все это.
Спотыкаясь, я направился к душевой кабинке. Моя ступня наткнулась на груду писем, разбросанных по полу. Обычно я не обращал на них никакого внимания, воспринимая их как отбросы забытой жизни. Жизни, к которой я никогда не смогу вернуться. Но сегодня, в самый мрачный момент, что-то привлекло мое внимание к единственному красному конверту среди всех остальных – иссиня черных.
Тонкий почерк плясал по бумаге, словно виноградная лоза. Странное чувство охватило меня, когда я взял в руки эту необычную корреспонденцию, манящую меня неведомым смыслом.
Что такого особенного может быть в этом письме среди моря " малодушных" просьб о смерти?
Я отбросил красный конверт на кровать. Меня ждал ледяной душ.
…В трактире раздавался смех и звон бокалов, заглушавший всякое подобие штиля. Эльвира с принужденной улыбкой зигзагами пробиралась через заставленные столики, ее напускная веселость едва скрывала усталость. Шумная атмосфера не беспокоила меня, поскольку в эту бессонную ночь я был увлечен только одним – выпивкой.
Поднеся фужер к губам, я сделал глоток янтарной жидкости.
Когда горьковатый вкус виски с нотками шоколада разлился по языку, на моем сером лице промелькнуло удовлетворение. Я был ценителем двух видов искусства – хорошего дорогого алкоголя и женщин, обладающих достаточным интеллектом, чтобы вести увлекательные дискуссии. К сожалению, найти такое сочетание было так же редко, как наткнуться на мифическое существо. Казалось, судьба часто дарила мне только одно, оставляя второе нереализованным.
Но это было не от недостатка выбора, ведь я прекрасно понимал, какие соблазны меня окружают. Манящие сирены публичного дома, по-своему соблазнительные, честно говоря, действовали мне на нервы, их пустая болтовня отбивала охоту заводить какие-либо разговоры. За пределами этих стен женщины, которых я встречал, просто не соответствовали моим запросам, не обладая ни особой красотой, ни остроумием. Удручающая история, которая, казалось, так и останется без светлого вмешательства.
Забывшись, я почувствовал, как на мои плечи давит одиночество. Но среди моря лиц, украшавших трактир, ни одно не обладало теми качествами, о которых я грезил.
…Возвращаюсь домой под строгим присмотром Эльвиры. Луна освещает тихие улицы, а она идет рядом со мной, не сводя с меня глаз и проверяя, чтобы нас никто не потревожил.
Мы доходим до моей входной двери, и я резко выдыхаю, сбрасывая плащ, пока она тихо закрывает за нами дверь.
– Если ты еще раз так вздохнешь, вся таверна проснется через мгновение! – шипит она с едва заметным раздражением.
Я мгновенно возвращаю ей ухмылку, придвигаясь ближе. Она напрягается, пытаясь избежать моего пронзительного взгляда.
Подхожу к ней настолько близко, насколько позволяет пространство, и хватаю спички, лежащие на полке шкафчика позади нее.
Моя подруга хмыкает, скрещивая руки еще более раздраженно.
– Как долго ты собираешься играть эту роль, Эс?
Услышав вопрос, я недоуменно поднимаю на нее глаза, доставая тем временем успокоительные травы для чая.
– …Какую роль?
– Ты прекрасно знаешь, какую саморазрушительную, апатичную, нелепую роль ты исполняешь! – Эльвира поворачивается, чтобы зажечь несколько свечей на каминной полке. – Тебе нужна мотивация… Цель, которая поможет тебе пережить эти дни, не отравляя себя своими пахучими травяными отварами и Бог знает еще чем!
Я лениво начинаю расстегивать пуговицы на рубашке, ловкость пальцев меня подводит. Ее холодная рука ложится поверх моей, останавливая меня.
– …Видишь, о чем я говорю?
– Не совсем… – переплетаю наши пальцы, слегка притягивая ее к себе. – Будет лучше, если ты покажешь мне, птичка.
– Твоя похотливая ухмылка на этот раз не поможет тебе затащить меня в свою постель.
– Тогда скажи… Что поможет? – мой нос ненадолго касается ее щеки, я вдыхаю насыщенный лавандовый аромат от волн ее темных волос. – Я думал, что именно этого ты всегда хотела от меня под конец тяжелого дня… Не так ли?
Она на мгновение приостанавливается и расплывается в улыбке.