Тени во мне

Лина Гросс

Тени во мне

"Любовь – это когда кто-то становится светом для твоих теней, а не солнцем, что прогоняет их."

Глава 1. Край света

Я стояла на самом краю утёса в Санта-Крузе, там, где земля обрывалась в ничто, а внизу бушевал океан, чёрный и бездонный, как пропасть в моей душе.

Ветер был не просто холодным – он был злым. Беспощадным. Он выл, словно разъярённый зверь, рвал мои волосы, хлестал по лицу ледяными плетями, будто нарочно пытаясь сбить с ног. Он обвивался вокруг шеи, дышал в затылок мокрым, солёным шёпотом, будто знал мои мысли. Зна́л, что я колеблюсь.

А внизу – океан. Он ревел, вздымая пенящиеся гребни, разбиваясь о скалы с грохотом, который заглушал даже бешеный стук пульса в висках. Вода была тёмной, мутной, безжалостной. Как будто звала.

И я не знала, что делать.

Может быть, шагнуть? Просто закрыть глаза, разжать пальцы – и исчезнуть?

Я не собиралась прыгать. Но если бы в этот момент кто-то толкнул меня – я бы, наверное, даже не вздрогнула.

Моя жизнь была как дорогая, лакированная коробка от конфет: идеально блестящая снаружи и абсолютно пустая внутри.

Работа? Да, приносит деньги. У меня красивый дом с панорамными окнами, из которых открывается вид на тот самый океан, что сейчас зовёт меня вниз. Просторная кухня с мраморной столешницей, где стоят изысканные бутылки вина, которые я открываю в одиночестве. Я езжу на дорогой машине, ношу безупречные костюмы, улыбаюсь на совещаниях – из вежливости, а не от радости.

Но это не моя жизнь.

Я будто смотрю бесконечный сериал про кого-то другого. Играю роль «успешной женщины», а сама всё ещё жду, когда кто-то нажмёт паузу и скажет:

«Ладно, Соф, хватит притворяться. Теперь твоя очередь жить по-настоящему».

Зачем я пришла сюда?

Потому что когда-то, в другой жизни – давно, словно в забытом сне – родители привозили меня сюда на пикники. Мы расстилали на траве клетчатое покрывало, пахнущее солнцем и летом. Мама доставала из корзинки бутерброды с ветчиной и клубнику, которая казалась мне тогда самой сладкой на свете. Папа лежал на спине, показывал на облака и говорил, что одно из них похоже на дракона.

Это было до того, как в доме стало слишком тихо.

До того, как я научилась носить маски.

Теперь здесь не пахнет клубникой. Только солью, сыростью и чем-то горьким – как будто сама природа чувствовала мой внутренний надлом.

Я не нашла ответов.

Но один особенно яростный порыв ветра, едва не швырнувший меня вперёд, заставил тело вздрогнуть – и вдруг я поняла: я ещё хочу жить.

Нога соскользнула по мокрому камню. Я завалилась назад, ударилась спиной и затылком о острые выступы. Боль пронзила тело, но я почти засмеялась сквозь слёзы.

Я жива.

Не смыта в холодную пучину. Не стала новостью в вечерних сводках. Не превратилась в очередную строчку в полицейском отчёте.

Пора было ехать домой.

Полтора часа до города. Завтра – снова на работу. Очередная встреча, где я буду улыбаться не тем, кому хочется, а тем, кому надо.

Я поднялась, вытерла испачканные ладони о джинсы и медленно побрела к машине, чувствуя, как холод пробирает до самых костей. Я была промокшей насквозь, замёрзшей, измученной – но злилась только на себя.

– Соф, хватит, – прошептала я, забираясь в салон. – Мы же договаривались: больше никаких экспериментов в стиле «давай проверим, выживу ли я».

Почему именно это место? Почему так далеко от города?

Ответ был прост: здесь я чувствовала себя настоящей.

Двигатель заурчал. Я выехала на разбитую прибрежную дорогу, где лужи были больше похожи на болотные топи, а грязь жадно цеплялась за колёса.

В Санта-Крузе, если ты застрянешь в такую погоду – найдут через сутки. Если повезёт.

А может, и не найдут вовсе.

Но мне повезло. Колёса вырвались из глиняного плена, и я вырулила на шоссе. Сменила плейлист – вместо депрессивных баллад заиграла что-то бодрящее, смехотворно-весёлое.

Под задорный припев поп-песни Люси я поехала домой.

Красные огни

Проехав километров двадцать, я заметила вдалеке мигающие огни.

Машина. Обочина.

Ливень к этому моменту превратился в настоящую стену воды – стеклоочистители едва справлялись, а видимость упала до нескольких метров.

Сердце предательски ёкнуло.

Нет. Только не это.

Я притормозила, всматриваясь в темноту.

Стоп-сигналы не мигали.

Они горели – красные, яркие, как две капли крови на чёрном бархате ночи.

Машина стояла на обочине, капотом почти уткнувшись в дерево. Задние колёса наполовину ушли в размокшую глину, будто земля пыталась затянуть её в себя.

Сердце сжалось. Внутри поднялся знакомый голос – тот самый, что всегда шепчет:

«Проезжай мимо. Это не твои проблемы. Это опасно. Ты не спасатель».

Но другой голос, более тихий, но куда более настойчивый, приказал:

«Остановись».

Пустая трасса. Ночь. Ливень.

И в голове – все те документалки о маньяках, которые я смотрела в бессонные ночи.

Я припарковалась в пятнадцати метрах позади, оставив фары включёнными, а двигатель – работающим.

Средства самообороны: ключ, зажатый между пальцами, и айфон в другой руке.

Ужасный план. Но лучше, чем ничего.

Шаг. Мокрая трава хлюпает под ботинками.

Шаг. Нога скользит по глине.

Дождь хлещет по лицу, ветер бьёт в спину, словно пытаясь оттащить меня назад.

Я подхожу ближе.

Передо мной – Mercedes GLA. Чёрный. Новенький. Совершенно чужеродный на этой заброшенной трассе.

Стёкла тонированы так, что внутрь не разглядеть ничего.

Рука дрожит, когда я тянусь к ручке.

Щелчок.

Звук замка кажется неестественно громким.

Дверь поддаётся – и в салон врывается ледяной ветер.

Она

Внутри – девушка.

Блондинка.

Лицо – в крови.

Она лежит, уткнувшись лбом в руль, руки беспомощно повисли вдоль тела. Рот приоткрыт.

Я замираю, прислушиваясь.

Дышит.

Пульс в висках застучал так сильно, что я едва слышу собственные мысли.

– Эй! – кричу я, хватая её за плечо. – Девушка! Вы меня слышите?!

Тихий стон.

Она не открывает глаза.

Я тут же набираю 911.

– Служба спасения, что у вас случилось?

Голос диспетчера звучит неестественно спокойно на фоне воя ветра.

– Авария! – почти кричу я. – Девушка! Без сознания, в крови, но дышит! Срочно нужна скорая!

– Где вы находитесь?

Я оглядываюсь. В ста метрах – дорожный знак.

– Чуть дальше знака «Дэвенпорт»! Mercedes врезался в дерево!

– Бригада уже выехала. Не покидайте место.

Я опускаю телефон и снова смотрю на неё.

И в этот момент она шевелится.

Глаза приоткрываются – мутные, невидящие.

Она смотрит прямо на меня.

Шёпот, едва различимый:

– Во…ды…

Я наклоняюсь ближе:

– Воды? Вам воды?

Но её веки уже смыкаются.

Глаза закрываются.

И снова – только шум дождя и моё бешеное сердцебиение.

Глава 2. Ледяной человек

– Во…ды… – прохрипела она, и это слово вырвалось из её пересохшего горла с таким усилием, будто каждую букву приходилось вытаскивать клещами. Её губы, потрескавшиеся и белые как мел, дрожали, когда она пыталась говорить. Глаза, мутные от боли и шока, всё же сохраняли слабый блеск жизни – как последние угольки в угасающем костре. Когда я нащупала её пульс, он был едва уловимым – неровным, слабым, будто сама жизнь в ней колебалась на грани, готовая оборваться в любой момент.

Я замерла на секунду, поражённая этим хриплым шёпотом, который вырвал меня из оцепенения, словно удар электрического тока. Внезапно мир вокруг ожил с пугающей интенсивностью: ледяные капли дождя, хлеставшие по моему лицу, превратились в тысячи крошечных игл; глина под ногами скользила предательски, цепляясь за подошвы ботинок; ветер, который минуту назад казался просто сильным, теперь выл как обезумевший зверь, рвущий свою добычу. Воздух был насыщен запахом морской соли, мокрой земли и чем-то металлическим – возможно, кровью.

Я наклонилась ближе, стараясь расслышать, понять, что именно она хочет. Её дыхание пахло железом и чем-то лекарственным, возможно, она принимала таблетки перед аварией. Если ей что-то было нужно – я должна была сделать это немедленно, каждая секунда могла оказаться последней.

– Сейчас, милая, – выдохнула я, уже не чувствуя собственных ног от пронизывающего до костей холода. Мои пальцы дрожали, и я не могла понять – от холода или адреналина. – Сейчас всё будет.

Мне не понравилось, как звучал мой голос – слишком мягко, слишком по-матерински, нехарактерно для меня. В горле стоял ком – смесь вины, страха и странного узнавания. В её положении могла оказаться я. В любой вечер, когда я слишком долго засиживаюсь в баре. В любой опасный поворот на мокрой дороге. Эта мысль ударила с неожиданной силой, заставив сердце сделать болезненный кувырок в груди.

Я не хотела становиться частью чужой драмы, но и не могла просто стоять и ждать скорую. Она нуждалась во мне, и это осознание сжало моё сердце так сильно, что дыхание перехватило. Внутри поднималось что-то новое – не страх и не паника, а странная смесь злости и жалости. Злости – на этот жестокий мир, бросивший её одну в кромешной тьме. Жалости – к себе, потому что я знала: как только всё закончится, я снова надену маску, снова вернусь в свою блестящую, но пустую скорлупу.

Я отступила назад и бросилась к машине, ноги скользили по размокшей глине, будто земля не хотела меня отпускать. Ветер выл в ушах, дождь хлестал по спине, а в груди клокотало что-то невыразимое. Бутылка воды, пачка салфеток, сложенный плед – я схватила всё, что было под рукой, и побежала обратно, будто время сжалось в тугую пружину.

Бутылка в моих руках была холодной и скользкой, конденсат смешивался с дождевыми каплями. Когда я поднесла её к её губам, вода пролилась мимо – часть на подбородок, часть на грязную блузку, оставляя тёмные пятна на шёлковой ткани. Её пальцы, бледные с аккуратно подпиленными ногтями, дёрнулись в слабой попытке ухватиться за бутылку, но сил не хватило. В глазах мелькнуло что-то – может, благодарность, может, просто животный страх – прежде чем они снова закатились под тонкими, синеватыми веками.

А потом появились огни – сначала размытые пятна в дожде, затем чёткие лучи, разрезающие тьму. Фары скорой превратили падающий дождь в миллионы сверкающих игл, создавая сюрреалистичный световой тоннель. Сирена не просто звучала – она вибрировала в костях, в зубах, в наполненных страхом глазах.

На мокром асфальте заскрипели шины от резкого торможения. Парамедики высыпали из машины с той слаженностью движений, которая бывает только у людей, видевших слишком много чужих трагедий. Их резиновые сапоги хлюпали по грязи, а жёлтые куртки отражали свет, делая их похожими на каких-то инопланетных спасателей.

– Вы та, кто обнаружил аварию? – голос парамедика был профессионально-ровным, но глаза быстро оценивали ситуацию.

– Да. Девушка была без сознания. Она очнулась ненадолго… попросила воды… – мои слова звучали глухо, будто доносились из-под толщи воды.

– Хорошая работа. Дальше мы сами.

Я стояла в стороне, наблюдая, как они поднимают её на носилки. Медсестра мельком взглянула на меня – не холодно, но с усталостью, въевшейся в глубокие морщины вокруг глаз. Я не стала спрашивать, выживет ли она. Просто смотрела, как её увозят, и вместе с ней уходило это странное чувство – будто на мгновение я перестала быть никем.

– Мы везём её в Медицинский центр Санта-Круза. Хотите – поезжайте следом.

И я поехала, хотя в голове крутилась одна мысль: "Зачем я вообще это сделала?" Я не знала её имени. Не знала, ждал ли её кто-то. Но то, как она лежала там – одинокая, беззащитная – тронуло что-то глубоко внутри, то самое место, где ещё теплилась надежда, что я могу что-то изменить.

Машину швыряло по мокрому асфальту, дворники не справлялись с потоками воды. В салоне пахло мокрой собакой и старой жвачкой под сиденьем. Рычаг переключения передач дрожал на третьей скорости – маленькая неисправность, на которую вечно не хватало времени.

Приёмный покой пах не просто антисептиком – это была сложная смесь хлорки, старости и страха. Полы, выложенные плиткой в шахматном порядке, блестели под люминесцентными лампами. На стене часы с жёлтым циферблатом тикали неестественно громко. Я сидела на пластиковом стуле, который холодом проникал даже через ткань джинс, и смотрела, как по потолку плывёт пятно влаги.

– Подскажите, может, с ней были какие-то вещи? – спросила медсестра, пока оформляли документы.

– Да. Вот её сумка, – я протянула кожаную сумочку – дорогую, но потрёпанную, будто ей пользовались долго и небрежно.

– Спасибо. Скоро приедет брат.

И тогда двери распахнулись, и он вошёл, как природная катастрофа. Его кожаная куртка пахла дождём и дорогим кожаным лосьоном. Под два метра ростом, с плечами, которые, казалось, не поместятся в дверном проёме. Волосы – тёмные, влажные от дождя. В свете ламп его глаза напоминали лёд, подсвеченный изнутри – голубые, но не небесные, а как лёд в глубине оврага: холодные, острые.

– Вы та, кто нашёл мою сестру? – его голос звучал как хороший виски – с глубиной и дымным послевкусием, каждое слово формировалось где-то глубоко в груди.

– Я просто… не могла проехать мимо, – мой голос звучал тише шороха листьев.

– Вы были очень вовремя. Если бы ещё несколько минут… – он не договорил. Но взгляд стал чуть мягче. – С вами всё в порядке?

Теперь он смотрел на меня не как на случайного прохожего, а как на того, кто сделал что-то важное. Его длинные пальцы с аккуратными кутикулами сжимали телефон, и я заметила, как выступают сухожилия на его руках.

– Мистер Арно, прошу, пройдёмте, – прервала нас медсестра.

Перед тем как уйти, он ещё раз посмотрел на меня. Два ледяных глаза. Один долгий взгляд. По спине пробежали мурашки. Не от страха. От предчувствия.

– Ещё раз спасибо, мисс…?

– Софи. Софи Найт.

Мой голос дрогнул. Он кивнул. Сдержанно. Но в его взгляде было достаточно, чтобы я провела ночь, вспоминая, как он произносит моё имя.

Где-то там, за стенами больницы, его сестра боролась за жизнь. А я стояла у машины, с сердцем, колотящимся в горле, и понимала одну простую вещь: я хочу увидеть его снова. И это пугало больше всего.

Лёжа в постели, я разглядывала трещину на потолке – ту самую, что появилась после прошлогоднего землетрясения. Она напоминала очертания Италии, если смотреть под определённым углом. Простыни пахли слишком агрессивным кондиционером – "морозная свежесть", которую я купила на распродаже и теперь жалела. За окном капал дождь – не тот яростный ливень, что был раньше, а усталое послесловие к буре, монотонный звук, под который я обычно засыпала. Но не сегодня.

Сегодня каждый нерв в моём теле помнил его взгляд – голубой, как ледник, и такой же холодный. Арно. Чёрт, даже фамилия звучала как заклинание. Резко. Аристократично. Французски. Слишком красиво, чтобы не оставить следа.

Я перевернулась на бок, прижав подушку к груди. Ощущение, будто этот вечер прожигал меня изнутри. Каждый его фрагмент врезался в кожу: его голос, его взгляд, сама его опасная привлекательность. Я закрыла глаза, но перед веками стоял его образ – влажные волосы, прилипшие ко лбу, тени под глазами, делающие лицо ещё резче.

"Я хочу снова его увидеть", – призналась я себе в темноте. И это признание было таким страшным, что по спине пробежали мурашки. Не от страха. От предвкушения.

Глава 3. Цветы из тьмы

Солнечный луч, пронзивший мои веки, был безжалостен – будто само мироздание решило, что мое время для укрытия в мире снов закончилось. Он скользил по моему лицу, словно золотая нить, вытягивая меня из кокона постели в реальность, где меня ждал новый день, полный вопросов без ответов. Я сопротивлялась, цепляясь за последние обрывки сна, где не было ни больниц, ни ледяных взглядов, ни этого странного чувства, поселившегося у меня в груди с прошлого вечера.

Хлоя, моя черная шотландская вислоухая, с характером настоящей королевы, выбрала этот момент для своей утренней атаки. Ее мягкие лапки, вооруженные острыми как бритва когтями, методично топтали мое одеяло, а желтые глаза сверкали требовательно. Когда я попыталась отвернуться, она легонько вонзила зубы в мой палец – не больно, но достаточно, чтобы напомнить: в этом доме она главная.

– Хорошо-хорошо, тиранша, – пробормотала я, почесывая ее за ушком, где шерсть была особенно мягкой. Ее мурлыканье прозвучало как победный гимн.

Утро… Оно всегда было для меня чем-то вроде ритуала выживания. Сегодня я решила устроить себе "инстаграмный" завтрак – не для соцсетей, а для самой себя. Чтобы доказать: я все еще могу создавать красивые моменты в своей жизни. Авокадо, идеально нарезанное тонкими полумесяцами, яйца пашот с текучими желтками, свежий багет с хрустящей корочкой – все это должно было стать моим щитом против тревожных мыслей о вчерашнем дне.

Вы спросите: как так? Вчера – экзистенциальный кризис на краю утеса, а сегодня – эстетичный завтрак? Но жизнь с тревожностью именно такова – это постоянные качели между "я все могу" и "я ничего не стою". Моя психотерапевт называет это "синдромом самозванки". Я построила успешный бизнес, купила дом у океана, но иногда просыпаюсь с мыслью, что все это – ошибка, что скоро кто-то постучит в дверь и скажет: "Игра окончена, мы обнаружили, что ты не заслуживаешь всего этого".

Но я борюсь. С помощью доктора Рейнольдс. С помощью Мари, моей подруги, которая всегда говорит мне: "Софи, перестань бегать от самой себя. Это твоя жизнь – бери ее". И с помощью этих маленьких ритуалов – идеального кофе, завтрака на веранде, утреннего душа, когда вода смывает все сомнения…

Душ стал моим утренним храмом. Струи воды, горячие и массирующие, обрушивались на мою кожу, смывая остатки сна и тревог. Пар заполнял пространство, оседая на зеркале и кафеле, создавая временную зону неопределенности, где можно было просто быть, а не казаться.

Я закрыла глаза, позволив воде стекать по моему телу. Руки сами собой начали исследовать знакомые изгибы – ребра, живот, бедра. Это было не просто мытье, это был ритуал принятия себя. Моя кожа под пальцами казалась особенно чувствительной сегодня, будто заряженной воспоминаниями о вчерашней встрече.

Когда я открыла глаза, в запотевшем зеркале передо мной возникло размытое отражение – силуэт женщины, которую я знала всю жизнь, но все еще продолжала открывать. Я провела ладонью по стеклу, очищая пространство. Вот она – я. Не фотомодель с обложки, а настоящая. Русые волосы, темнеющие от воды, спадали на плечи тяжелыми прядями. Глаза – не стандартные "океанские", а скорее цвет моря перед штормом – серо-зеленые, с золотистыми вкраплениями вокруг зрачков. Нос – с легкой горбинкой, доставшейся от бабушки-француженки. Губы – полные, но не кукольные.

Мое тело… Оно было картой моей жизни. Шрам на колене – напоминание о детской аварии на велосипеде. Легкая кривизна пальцев на левой руке – наследство от бабушки. Грудь – не идеально круглая, но чувственная. Я провела руками по бедрам, чувствуя под пальцами мягкость и одновременно силу.

И тогда мысли вернулись к нему. К Эвону. К тому, как его глаза скользили по мне в больнице – оценивающе, но без пошлости. Как будто он видел не просто тело, а саму меня. Это ощущение заставило меня резко выдохнуть.

Пена геля для душа скользила по моей коже, когда я позволила рукам опуститься ниже. Одно легкое прикосновение к клитору – и тело отозвалось мгновенно, будто ждало этого. Я прислонилась к холодной кафельной стене, представив, что это его руки исследуют меня. Его большие ладони, которые казались одновременно грубыми и удивительно нежными. Как бы он прикасался ко мне? Настойчиво или медленно, растягивая удовольствие?

Оргазм нахлынул быстро – резкой волной, заставившей меня прикусить губу, чтобы не закричать. Ноги подкосились, и я еле удержалась на ногах, опираясь о стену. В зеркале передо мной была женщина с раскрасневшимися щеками, растрепанными мокрыми волосами и глазами, полными чего-то дикого.

Кухня пахла свежемолотым кофе и теплым хлебом. Я расставляла тарелки на веранде, любуясь игрой света на поверхности океана. Бейгл хрустел под ножом, выпуская аромат свежей выпечки. Авокадо, разрезанное пополам, показало мне свой идеальный зеленый оттенок – ни слишком твердый, ни слишком мягкий, как раз для утреннего тоста.

Я уже собиралась сделать первый глоток капучино, когда раздался резкий, настойчивый звонок в дверь. Хлоя, дремавшая на подоконнике, резко подняла голову, насторожив уши. Я замерла с чашкой в руке. Никого не ждала. Посылок не заказывала. Друзья знают мое правило – никаких визитов без предупреждения.

Сердце забилось чаще, когда я подошла к двери и посмотрела в глазок. Курьер в униформе держал в руках огромную корзину с цветами – пионами, если я не ошибалась. Их фиолетовые головки выглядели почти черными в тени крыльца, роскошными и немного зловещими.

– Мисс Найт? – его голос прозвучал из-за двери. – Доставка для вас. Нужна подпись.

Я открыла дверь, пропуская внутрь молодого парня, который с трудом удерживал массивную композицию. Аромат цветов мгновенно заполнил прихожую – сладкий, но с горьковатыми нотками.

– Куда поставить? – спросил он, краснея под моим взглядом.

– На кухонный остров, пожалуйста.

Пока он устанавливал корзину, я заметила конверт с моим именем, выведенным изысканным каллиграфическим почерком. Когда дверь закрылась за курьером, я с дрожью в пальцах вскрыла конверт.

– Эвон А.""Софи, Слова – плохой способ выразить благодарность за то, что вы сделали. Эти цветы – лишь малая часть того, что я хотел бы сказать. Если вам когда-либо понадобится помощь – днем или ночью – вы знаете, как меня найти.

Буквы слегка выдавлены на плотной бумаге – он писал с нажимом. Я провела пальцем по строчкам, словно пытаясь через бумагу почувствовать его присутствие.

Телефонный звонок Мари вырвал меня из раздумий.

– Ну что, как ты после вчерашнего приключения? – ее голос звучал бодро, несмотря на ранний час.

– Ты не поверишь… – мой взгляд скользнул к цветам, которые казались еще больше на фоне светлой кухни. – Он прислал пионы. Огромную корзину. И записку.

– Охренеть, – Мари замерла на другом конце провода. – Ты в курсе, что фиолетовые пионы символизируют…

– Что? – я перебила ее.

– Страсть и необычность чувств, – закончила она. – Софи, этот парень либо действительно благодарен, либо…

– Либо что?

– Либо он помечает свою территорию, – голос Мари стал серьезным. – Ты уверена, что хочешь играть в эти игры? Мужчины, которые делают такие жесты… они не ищут простых отношений.

Прежде чем я успела ответить, телефон завибрировал – неизвестный номер. Сердце заколотилось так сильно, что я почувствовала его стук в висках.

– Мари, мне звонят… Перезвоню позже.

Я приняла вызов, даже не осознавая до конца, что делаю.

– Софи? – его голос был именно таким, каким я его запомнила – низким, с хрипотцей, будто прошедшим сквозь песчаную бурю. Мое имя на его языке звучало как-то по-особенному – не "Софи", а "Со-фи", с легким акцентом на второй слог.

– Эвон… – мое дыхание перехватило.

– Я хотел убедиться, что ты в порядке после вчерашнего, – он сделал паузу. – И услышать твой голос.

Солнечный свет, падающий на фиолетовые пионы, вдруг показался мне слишком ярким. Цветы, его голос, это странное чувство в груди – все смешалось в головокружительный коктейль.

– Я… – мой голос дрогнул. – Я в порядке. Спасибо за цветы. Они прекрасны.

– Как и ты, – его ответ прозвучал так естественно, что у меня перехватило дыхание. – Софи, я хочу увидеть тебя снова. Не из-за благодарности. Потому что когда ты смотришь на меня…

Он замолчал, и в тишине я услышала собственное сердцебиение.

– Когда я смотрю на тебя? – прошептала я.

– Ты смотришь так, будто видишь меня настоящего. А это… это редкость.

Линия оборвалась, оставив меня стоять среди ароматов кофе и пионов, с телефоном в дрожащей руке и миллионом вопросов, на которые у меня не было ответов.

Глава 4. Вызов

Фиолетовые пионы на кухонном острове казались теперь не просто цветами, а целой вселенной, вторгшейся в мое пространство. Их лепестки, бархатистые и тяжелые от собственной роскоши, медленно раскрывались под утренним солнцем, наполняя воздух густым, почти одурманивающим ароматом. Каждый раз, проходя мимо, я ловила себя на том, что задерживаю дыхание – то ли от восхищения, то ли от тревоги. Они были слишком красивы, слишком… намеренны. Как и открытка с его именем – "Эвон А." – выведенным темными чернилами на плотной бумаге, которая ощущалась под пальцами как кожа.