Беги, если вспомнишь

Ли Ру

Беги, если вспомнишь

Ты думала, потерять память – это страшно?

Страшно – это когда он начинает напоминать.

Пролог

Аврора

Действия происходят за три месяца до основных событий

Сердце бьётся так бешено, что, кажется, вот-вот разорвёт грудную клетку, вырвется наружу и упадёт к моим ногам – окровавленное, дрожащее, жалкое. Господи… Неужели это конец? Или только начало чего-то куда более ужасного? Темнота сжимает виски, в ушах – гул, как перед обмороком, но сознание, предательски ясное, не отпускает.

Как это случилось?

Вопрос вонзается в мозг, как лезвие. Я не виновата. Не виновата! Но разве это что-то изменит? Они уже всё решили. Уже составили своё мнение, уже вынесли приговор. Как доказать? Слова – просто звук, а факты – лишь тени, которые можно истолковать как угодно.

Что теперь будет?

Что будет с ним?

Мысли несутся вихрем, сплетаясь в паутину ужаса. Каждая – острая, как осколок стекла, вонзается в сознание, оставляя кровавые борозды. Слёзы —их слишком много. Они жгут, словно кислота, оставляя на щеках следы, которые уже не скрыть. Это ливень? Или это я тону в собственной беспомощности? Звуки мира растворились – остался только пульс. Глухой, тяжёлый, как удары молота по наковальне.

Я одна. Совсем одна. Набережная пустынна, ветер хлещет по лицу, а воздух, густой, как сироп, не попадает в лёгкие. Горло сжато невидимой петлёй. Ещё секунда – и колени подкосятся, тело рухнет на мокрый асфальт, а завтра…

«Молодая девушка, подававшая большие надежды… Тело обнаружено на берегу Невы… Предположительно, несчастный случай…»

Губы сами складываются в горькую усмешку. Случай? Нет. Здесь нет места случайностям – только холодный расчёт. Только ледяная, беспощадная логика. Может, просто шагнуть вперёд? Один шаг – и чёрная вода сомкнётся над головой, унесёт прочь от этого кошмара. Тишина, покой – конец.

Но тут – вибрация. Телефон в кармане бьётся, как пойманная птица. Мама. Нет, только не сейчас…

– Да? – голос кажется чужим, вырывается из горла разбитым шёпотом.

– Аврора, где ты?! – её слова, быстрые и острые, как шрапнель. – Ты уже на вокзале?

– Нет… – дыхание перехватывает. – Я не поеду, не могу. Мне нужно побыть одной.

Тишина. Короткая, звенящая. Потом – взрыв.

– Как это «не поедешь»?! – её крик режет слух. – Отец уже купил билеты! Всё приготовлено! Все приехали! Ты должна быть здесь!

Должна.

Это слово падает, как камень, прямо в грудь.

Я должна. Всегда. За всё.

Они подарили мне Петербург, квартиру, будущее – долг, который нельзя отдать. Но как я могу сейчас туда вернуться? Как смогу улыбаться, целовать родственников в щёки, слушать тосты о своих успехах, когда внутри – пустота и ледяной ужас?

– Мам, я не могу…

– Не хочу слышать! – её голос – непробиваемая сталь. – Поезд в 19:40. Ты обязана быть на нём.

Щелчок.

Тишина.

И я падаю в эту тишину. Сердце сорвалось в пропасть, разбилось вдребезги, и теперь его осколки режут изнутри, каждый вдох – боль.

Я одна.

Всё кончено.

Но… нет. Нельзя. Надо ехать. Надо улыбаться. Надо играть свою роль до конца.

Навигатор: Вокзал —17 минут.

Тело не слушается, мышцы одеревенели, но я заставляю себя сесть на велосипед и начать крутить чёртовы педали. Ветер бьёт в лицо, слёзы сливаются с дождём, город превращается в размытое пятно.

Боль.

Тошнота.

Темнота.

И вдруг – свет фар.

Ослепительный.

Последний.

Глава 1.

Аврора

Наше время

Ну вот и всё, черта подведена.

Я выхожу из университета, сжимая в руках документы, которые теперь – всего лишь бумажки, свидетельства моего прошлого. Небо хмурится, сгущаясь тяжёлыми, свинцовыми тучами, будто сама вселенная готова разрыдаться от принятого мною решения. Скоро хлынет дождь – холодный, беспощадный, словно слёзы небес по тому, что я натворила. Или, может, по тому, что я наконец осмелилась сделать. Пожалею ли я об этом? Возможно. Но сейчас мне плевать. Я не вернусь. Никогда.

Через пару дней начнётся новый учебный год, и он должен был стать для меня последним. Государственные экзамены, диплом с отличием, престижная профессия финансиста – вот что ждало меня впереди, если бы я продолжила идти по накатанной колее. Но я сошла с этой дороги. Добровольно. Осознанно. Ради чего? Ради призрачного счастья, которого, как мне казалось раньше, можно достичь только через послушание, через отказ от себя.

Как же я заблуждалась.

Прежде я свято верила, что счастье – это жить по правилам. Упорно трудиться, получать похвалы, строить карьеру, угождать родителям, которые видели во мне не личность, а продолжение своих несбывшихся амбиций. Тысячу раз вытереть ноги о собственные желания – не беда. Зато все довольны, зато общество одобряет, зато ты – «правильная». А потом? Потом выйти замуж за такого же «мамина радость, папина гордость», нарожать детишек, загрузить их кружками и репетиторами, гордиться их успехами как своими собственными и рыдать в подушку, если вдруг заметишь сигарету в их руках или, не дай бог, татуировку на запястье. А в конце – умереть в белой больничной палате, с трубочками во рту, в полном одиночестве, потому что дети давно сбежали от тебя, чтобы наконец-то вздохнуть свободно и посмотреть мир.

Нет. Не этого я хочу.

Та авария перевернула всё. Она заставила меня пересмотреть каждый шаг, каждую мысль, каждую иллюзию, в которую я так слепо верила. И, как ни странно, я благодарна ей. Благодарна за этот жёсткий, жестокий урок. Потому что только так я поняла, насколько хрупка жизнь. Насколько легко она может оборваться в один миг, оставив после тебя лишь пыльные грамоты, золотую медаль и пустые слова соболезнований.

Как же страшно умереть, так и не узнав, каково это – встречать рассвет в пьяной компании лучших друзей, смеясь над глупостями и чувствуя, что в этот момент ты по-настоящему жив. Как страшно уйти, ни разу не разбив сердце от неразделённой любви, не прорыдав ночь на кухне у случайной знакомой, не выболтав ей всё, что копилось годами. Как ужасно никогда не сорваться с места, не уехать в неизвестность с одной сумкой и жаждой приключений, не почувствовать ветер свободы на своём лице.

Я провела три месяца в больнице. Один – в коме, два – в мучительном восстановлении. И за это время я передумала всё.

Я не вернусь к прежней жизни.

Кома, ирония судьбы, оказалась символичной – учитывая моё имя, шутки про «Спящую красавицу» сыпались со всех сторон. Но я чувствую себя не принцессой, разбуженной поцелуем. Я – феникс. Я сгорела дотла и восстала из пепла, переродившись в того, кем должна была стать.

Четыре сломанных ребра, повреждённое лёгкое, трещина в бедренной кости, черепно-мозговая травма – всё это осталось в прошлом. Всё, кроме шрама. Длинного, грубого, рассекающего левую бровь и висок. Он – моя метка. Доказательство того, что я выжила. Что я сильнее, чем кажусь. Что никакие удары судьбы не сломят меня.

Но шрам – лишь физическое напоминание.

Ничто не вернёт тех слёз, что пролили мои родные, дрожа от страха потерять меня навсегда. Ничто не сотрёт седые волосы, появившиеся у моих родителей за эти три месяца. Их мировоззрение тоже изменилось – они больше не держат меня на цепи, не контролируют каждый шаг. Мама, хоть и сквозь зубы, поддержала моё решение уйти из университета. Наверное, потому что винит в произошедшем себя.

А я… я не могу её успокоить. Потому что следующая потеря – моя память. Я не помню день аварии. Не помню месяц до неё.

Со слов матери, в тот вечер я была в отчаянии. Но вместо того, чтобы выслушать, меня заставили мчаться на вокзал, прямо под колёса того автомобиля.

Водитель скрылся, его не нашли. Или, возможно, даже не стали искать. Он остался безнаказанным. А я осталась со шрамом, разрушенными планами и провалом в памяти, который мне ещё предстоит заполнить.

Но я не жалуюсь.

Потому что теперь я свободна.

***

Я торопливо шагаю к метро, кажется, скоро начнётся дождь. Господи, разреши солнцу озарять нас своим ликом чуть дольше, чем две недели в году, это уже ни в какие рамки. В кармане вибрирует мобильник – Инга, я с самого утра игнорирую её сообщения. Не хочу выслушивать нравоучения в стиле «Одумайся!!! Остался всего год учёбы!!!», не ей меня судить.

Когда-то мы с Ингой были лучшими подругами. Хотя, если честно, звание «лучшей» доставалось ей автоматически – других-то просто не было. Мы выросли бок о бок, в одном сером микрорайоне, где дружба измерялась не общими интересами, а банальным «кто живет ближе к твому подъезду». Соседство – вот что склеило нас воедино. Дворовая песочница, первая линейка в школе, совместные походы в жалкий парк с ржавыми качелями – всё это создавало иллюзию неразрывной связи. Потом был Петербург: одинаковые чемоданы, одна комната в общежитии, одинаковые мечты о свободе.

Но даже это «одинаково» для нас было разным.

Родители любили сравнивать: «Вот Инга снова получила пятерку, а ты?», «Инга уже капитан в волейбольной команде, а ты даже подать нормально не можешь». Я злилась, конечно. Но не на неё – на себя. Потому что Инга не просто преуспевала – она жила. Легко, без оглядки. Пропускала пары, списывала у меня домашку, смеялась над занудством преподавателей, а на следующий день снова была первой в списке на стипендию. Она умела всё: и учиться, и веселиться, и оставаться любимицей судьбы.

А я? Я была её тенью. Удобной, преданной, вечно следующей за ней.

Но я её любила.

Она была живой – по-настоящему. Рассказывала мне о своих похождениях так ярко, что казалось, будто я сама целовалась с тем красавчиком с физфака или убегала от охраны ночного клуба с бутылкой вина в сумке. Её истории пахли духами, сигаретным дымом и молодостью – той самой, которой у меня не было.

А потом случился он.

Сергей (или Денис? Чёрт, даже имя уже стёрлось из памяти) – высокий, с насмешливыми глазами и привычкой носить кожаную куртку, будто он не студент политологии, а герой дешёвого боевика. Мне он казался недосягаемым. Инге – нет.

«Ты же не против, да?» – спросила она уже после, с виноватой ухмылкой, будто речь шла не о предательстве, а о взятой без спроса жвачке.

Я не кричала. Не плакала. Просто перестала отвечать на её сообщения.

Глупо, конечно. Сергей (Денис? Артём?) даже не знал, как меня зовут. Но дело было не в нём. Дело в том, что Инга снова взяла то, что хотела, – просто потому что могла. А я снова осталась ни с чем.

Потом была авария. Провал в памяти. Больница.

Мама, конечно, позвонила Инге – «девочки, надо же мириться». И та пришла. С цветами. С улыбкой. С рассказами о том, как все скучали.

Я не помнила ни ссоры, ни того парня, ни своей злости. Только её лицо – знакомое, родное, как старое зеркало, в котором когда-то отражалась моя жизнь.

Мы снова стали друзьями. Но иногда, глядя на её смеющиеся глаза, я ловила себя на мысли: «Зачем ты здесь?»

Может, из жалости. Может, от скуки.

А может, просто потому что других-то у меня всё равно нет.

– Ты же не сделаешь этого? – голос Инги пробивается сквозь помехи, едва я успеваю нажать кнопку «ответить». Он звучит так, будто она уже знает правду, но отчаянно цепляется за последнюю соломинку. – Прошу, с кем мне теперь сидеть на лекциях?

Я прижимаю телефон к уху, чувствуя, как по спине пробегает холодок от собственной решимости.

– Уже сделала, – мой голос звучит твёрдо, почти вызывающе.

На другом конце провода – пауза. Короткая, но красноречивая.

– Ну зачем? – Инга снова включается, и теперь в её тоне слышны нотки паники. – Можно же было потерпеть, всего год остался!

Я прищуриваюсь, глядя на серые стены станции метро, на толпу, спешащую в никуда.

– Знаешь, вот сейчас я как раз и начала думать. Сама. О самой себе. Представляешь?

Мои слова повисают в воздухе, и я почти физически ощущаю, как подруга закатывает глаза.

– Мы же теперь совсем перестанем видеться! Не оставляй меня! – её голос дрожит с наигранной трагичностью, и я представляю, как она заламывает руки в лучших традициях мелодрамы.

– Ты живёшь в соседнем доме, не драматизируй, – фыркаю я, но уголки губ сами собой ползут вверх. – Всё, спускаюсь в подземку, с-в-язь п-ро-пад-а-ет, пока!

Нарочито растягиваю слова, изображая помехи, и бросаю трубку, не в силах сдержать ухмылку.

– Авви! – её возмущённый крик успевает донестись до меня в последний момент.

Я смеюсь про себя, пробираясь сквозь поток людей. Лестница в метро кажется сегодня уже, толпа – плотнее, но в груди странно легко.

Спускаюсь на перрон и замечаю подходящий поезд. К моему удивлению, внутри есть свободные места. Оказывается, можно насладиться поездкой сидя, если кататься здесь не только в часы спешки – ранним утром, когда глаза ещё слипаются, или вечером, когда все, как зомби, бредут домой после работы и учёбы.

Устраиваюсь у окна, пожиная первые плоды свободной жизни. Больше не надо тащиться на ненавистные пары, делать вид, что мне интересно, тратить время на бессмысленные задания.

Наушники плотнее вжимаются в уши, и я листаю плейлисты, выбирая что-то под настроение. В этот момент экран телефона загорается новым сообщением.

Ирга: «И чем теперь будешь заниматься, халтурщица?»

Я усмехаюсь.

Я: «Планировала ничем. Потом, может, останется время для ни-че-го».

Ответ приходит почти мгновенно.

Ирга: «Очень смешно. Вообще-то я хотела позвать тебя в ТЦ, закупить канцелярии к началу учебного года. Но, увы, для тебя это уже не актуально. Эх, пропал мой отголосок совести… Может, ещё по впискам и клубам начнёшь ходить?»

Я задумываюсь на секунду.

Я: «Вот и начну».

Ирга: «Хах, ни за что не поверю».

Я: «А почему нет? Надо когда-то начинать. Не умирать же девственницей».

Пауза.

Я: «Может, правда сходим сегодня куда-нибудь? Отметим моё отчисление и последние деньки лета».

Ответ приходит не сразу.

Ирга: «Нет, я таким больше не занимаюсь. Надо браться за ум. Теперь я буду подружкой-заучкой, раз уж ты от этой роли отказалась».

Я фыркаю. Конечно, она не бросит тусовки – просто родители урезали ей карманные деньги из-за хвостов. Но идея с вечеринкой засела в голове. Если уж я решила перевернуть свою жизнь, то почему бы не начать с чего-то нового?

Пора выбираться из скорлупы.

Глава 2.

Аврора

Наше время

Дверцы старого лифта с лёгким скрипом затворились за мной, поглотив шум улицы. Я привычным движением жму кнопку восьмого этажа, и в этот момент что-то цепляет мой взгляд.

Среди пестрой мозаики объявлений – «Суши за 30 минут», «Ремонт холодильников», «Массажистка Аня» – на стене притаился чёрный постер. Глубокий, как ночь перед грозой. На нём – лишь три слова, выведенные серебристым шрифтом, будто процарапанные чьим-то ногтем:

«ЗА ГРАНЬЮ ПРАВИЛ»

И чуть ниже – QR-код, тёмный квадрат, похожий на дверь в неизвестность.

Моя жизнь последние месяцы текла, как застоявшаяся лужа: белые стены больничной палаты, одни и те же лица в одинаковых халатах, таблетки, капельницы, синяки от уколов, которые до сих пор не зажили. Но это… это пахло тайной.

Я почти физически ощутила, как в груди вспыхивает давно забытое чувство – предвкушение. Рука сама потянулась к телефону. Камера навелась на код, и я на мгновение замерла, мысленно умоляя судьбу, чтобы ссылка не завела меня в какие-нибудь тёмные закоулки даркнета.

Щёлк.

Экран телефона вспыхнул, и передо мной развернулось…

ПРИГЛАШЕНИЕ

Туда, где кончаются правила

Когда последние лучи солнца окрасят небо в цвет расплавленного золота, а тени начнут шептать забытые секреты – мы откроем дверь.

Место: тщательно скрыто. Координаты будут высланы в последний день лета, когда солнце коснётся горизонта, а город начнёт медленно растворяться в сумерках.

Время: ровно в тот миг, когда последние солнечные лучи коснутся земли, превращая обычный вечер в нечто особенное.

Дресс-код: Тени и шёпот. Придите в том, что заставит вас почувствовать себя частью этого действа. В том, что скроет и одновременно раскроет вас.

Особые условия: Вас встретит тот, чьё лицо вы не запомните. Он попросит показать это приглашение. И если в ваших глазах он увидит огонь – вас пропустят.

Мест осталось мало. Их число равно количеству звёзд, которые осмелятся зажечься в эту ночь.

Ответьте до наступления темноты.

P.S. Возьмите с собой то, что нельзя купить: смелость, любопытство и готовность отпустить реальность.

P.P.S. Лето уходит. Возможно, это ваш последний шанс ухватиться за его исчезающий край.

Лето всегда было моим любимым временем. Временем, когда воздух густеет от жары, а город превращается в огромную теплицу – душную, липкую, но такую живую. Временем, когда можно до рассвета болтать ногами на набережной, пить тёплый лимонад из банки и смеяться над чем-то бессмысленным. Время, когда кажется, что всё возможно – стоит только протянуть руку и поймать этот миг.

А я провела его в больнице.

Бесконечные белые стены, капельницы, мерный писк аппаратов и тихий голос врача: «Вам пока нельзя…» Нельзя на солнце. Нельзя резких движений. Нельзя жить – только выживать.

Но завтра – последний день августа. Последний шанс.

Я обязана украсть у этого лета хоть что-то, наполнить этот сезон приятными воспоминаниями, пусть даже и в последний день. Я ведь хотела пойти на вечеринку, а тут она сама меня нашла, будто судьба, устав от моей покорности, наконец махнула рукой: «Ладно, бери своё». По пути в квартиру быстро отправляю адрес своей электронной почты для получения дальнейшей информации.

Квартира встретила меня пылью и тишиной. Я не была здесь вечность. После выписки родители забрали меня к себе – «отдохни, окрепни». Бабушкины пироги, дедовы рассказы про СССР, мамины вздохи: «Ты так похудела…»

А сегодня – наконец-то дом.

Дверь захлопнулась за спиной, сумка шлёпнулась на пол. Я обвела взглядом комнату – всё на месте, но какое-то чужое.

Беспорядок. Слой пыли на комоде. Засохшая чашка с чаем, оставленная до аварии.

И – мёртвые растения.

Хойя, которую я растила три года. Аглаонема, пережившая два переезда. Антуриум – подарок на день рождения. Даже кактус, чёртов кактус, не дождался. Я провела пальцем по сморщенным листьям – они рассыпались в труху. Грустно, но было ожидаемо, что ими никто заниматься не будет. Спасибо, что хоть меня выходили.

Что ж, остаток дня придётся провести за наведением порядка и расхламлением. Боюсь представить, сколько раз мне предстоит спуститься к мусорным бакам, учитывая разрешённую нагрузку. Зато потом награжу себя ночным киномарафоном и чипсами, о да, наконец-то, к чёрту больничную еду, вогнавшую мой желудок в депрессию.

Я сильно похудела, скулы и ключицы стали чётче и заметнее, рёбра торчат, а под тонкой бледной кожей просматривается чуть-ли не вся кровеносная система. Но когда я ловлю своё отражение в зеркале – мне не страшно – мне интересно.

Это новое тело. Новая я.

И, может быть, этим летом я что-то потеряла – но что-то и обрела.

***

Сознание продирается сквозь липкую паутину сна, как сквозь густой туман. Глаза слипаются, веки налиты свинцом, а в висках пульсирует ленивая, размягчённая сонным теплом боль. Рука судорожно шаркает по прикроватной тумбе, пальцы нащупывают холодный прямоугольник телефона. Экран вспыхивает, ослепляя, и цифры медленно складываются в осмысленную картину: 11:34.

– Прекрасно, – выдыхаю я, и голос звучит хрипло, будто проржавевшим механизмом.

По ощущениям, я проспала не просто утро – я проспала последний день лета. А может, и весь сентябрь. Мозг услужливо подкидывает картинку: календарь, листы, безжалостно отрываемые чьей-то невидимой рукой, время, утекающее сквозь пальцы.

– Ну конечно, – бормочу себе под нос, – стоило ограничиться парой серий, а не глотать целый сезон, как последний киноман перед концом света.

Но разум тут же включает защитный механизм самооправдания: «Не нагнетай. Тебе двадцать один, а в двадцать один положено засыпать под утро, просыпаться в обед и считать это абсолютной нормой.»

Реальность, однако, напоминает о себе немилосердно: сегодня 31 августа. День вечеринки. Той самой, на которую я должна попасть. Проблема в том, что мой опыт праздной жизни стремится к нулю, а гардероб – его верный союзник – состоит из поношенных футболок, растянутых шорт и одного-единственного платья, купленного мамой «на выход». Остальное больше не сидит. В прямом смысле.

С трудом отрываюсь от матраса, будто он намагничен, и первое, что делаю, – заправляю постель. Автоматизм, въевшийся в подкорку с детства. «Беспорядок в комнате – беспорядок в голове», – голос матери звучит у меня в ушах четче, чем собственные мысли.

Умываюсь ледяной водой – лицо в зеркале бледное, с синяками под глазами. Волосы, непокорные и путаные, после долгой борьбы наконец скручиваются в длинную косу. Одна прядь остаётся свободной – привычный жест, прикрывающий шрам у виска.

Голода нет. Вернее, он где-то там, на задворках сознания, но я не горю желанием его искать. Натягиваю первые попавшиеся шорты, футболку с потрёпанным принтом – и выхожу в день, который, кажется, уже давно начался без меня.

В лифте больше нет того объявления с QR-кодом. «Набрали достаточно заявок», – догадываюсь. Быстро работают.

Иду пешком. Раньше взяла бы велосипед – лёгкий, стремительный, с ветром в лицо и асфальтом, мелькающим под колёсами. Но теперь нельзя. Не после того случая. Не после того, как дала слово.

Торговый центр встречает меня стеклянными дверями, холодным воздухом и безликой музыкой из динамиков. Пора на охоту.

Первое, за что цепляется взгляд – витрина магазина нижнего белья. Я замираю на пороге, будто передо мной не просто бутик, а запретная территория, куда посторонним вход воспрещён. А я – посторонняя.

Стекло витрины, холодное и безразличное, отражает моё смущённое отражение, накладывая его поверх кружевных бюстгальтеров и стрингов, выложенных словно драгоценности. Они кажутся мне чем-то чужим, почти постыдным – как будто я подсматриваю за чужой, более раскрепощённой жизнью, к которой никогда не имела отношения.

Но сегодня что-то перещёлкнуло.

Может, это был тот самый «голос женской сексуальности», о котором так пафосно вещают на тренингах для «раскрытия внутренней богини». Или просто усталость – от серых хлопковых трусов, от взглядов, скользящих мимо, от мысли, что никто никогда не увидит, не оценит, не захочет.

«А почему, собственно, никто?» – вдруг спрашивает себя та часть меня, что обычно молчит. «Разве я не могу выбрать что-то… для себя?»

Дверь магазина с лёгким звоном поддаётся под моей ладонью. Внутри пахнет ванилью и дорогим парфюмом. Кондиционер выстудил воздух до мурашек, а бесконечные зеркала, множащие отражения, заставляют чувствовать себя как на подиуме. Я неуверенно скольжу пальцами по стойкам, касаясь шёлка, гипюра, тончайшей сетки.

– Что-нибудь помочь? – голос продавщицы звучит слишком громко в этой тишине.

– Нет, спасибо, просто посмотрю, – мой ответ вылетает автоматически, будто я поймана на чём-то неприличном.

В конце концов, я выбираю два комплекта: оба – полупрозрачная сетка с вышитыми розами, но один – белый с розовым, невинный, как первый поцелуй, а второй – чёрный с алым, словно намёк на то, о чём не говорят вслух.

Хватаю их и бегу в примерочную, сердце колотится так, будто я совершаю преступление, а зеркала здесь – безжалостные свидетели.

Я стою перед своим отражением, впервые за долгое время разглядывая себя без привычной доли критики. Бельё сидит идеально, подчёркивая изгибы, которые я годами прятала под бесформенными свитерами.

Но всё равно странно.

– Неужели это я? – шепчу себе, проводя ладонью по животу.

И тут штора резко дёргается.

Я инстинктивно хватаю футболку, прижимая её к груди, но уже поздно.

Передо мной – она.

Высокая, с волосами цвета спелой пшеницы и губами, будто созданными для того, чтобы оставлять следы на чьей-то коже. На ней – корсет, утягивающий и без того узкую талию, и стринги, которые больше показывают, чем скрывают.

– Подруга, как думаешь, корсет здесь лишний? – её голос звучит так, словно мы знакомы сто лет. – Будто перегружает образ.

Я застываю, не в силах выдавить ни звука. Кто вообще так делает? Врывается к незнакомым людям, когда те полуголые?

– Эм… Вы, кажется, ошиблись кабинкой? – наконец выдавливаю я, но в голосе нет и тени убедительности.