Расплата

Поднеся телефон к уху, Валенсия, словно завороженная, смотрела в одну точку, не замечая ничего вокруг, и беззвучно повторяла одно и то же:

– Пожалуйста, ответь… Пожалуйста…

Томительные гудки на другом конце провода казались бесконечными, но ответа всё не было. Надежда медленно таяла, уступая место отчаянию.

– Мне нужно домой, – прошептала Валенсия, поворачиваясь к Брайану. От усталости и сладкого чувства победы, разливавшегося по всему телу еще несколько часов назад, не осталось и следа. Она чувствовала себя опустошенной и разбитой, словно хрупкая ваза, разлетевшаяся на тысячи осколков.

– Да, конечно, водитель тебя отвезет, – Брайан, почувствовав её потребность в уединении и поддержке, понимающе сжал её ладони, пытаясь передать ей свою заботу и сочувствие. – Тебе необходим отдых и сон, завтра всё выяснится.

Он искренне надеялся, что Валенсия просто переутомлена и ей нужно время, чтобы прийти в себя. Он хотел оградить её от всего, что могло причинить ей боль, защитить её от жестокости окружающего мира.

– Нет, – твердо возразила Валенсия, высвобождая свои руки из его хватки. В её голосе звучала решимость, не оставляющая места для возражений. – Мне нужно домой, в Мадрид.

В её глазах, наполненных болью и отчаянием, читалась непреклонная воля. Она должна быть там, должна отдать последний долг отцу, должна узнать правду.

Глава 3

Солнечные лучи окрасили Испанию в яркие огни. В глянце проезжающих мимо машин, окнах высоток и в солнечных очках прохожих поблескивал еле заметный неон заката. Перелет был не из легких. С переездом в Лондон Валенсия приняла для себя непростое, но обдуманное решение: отказаться от дорогих машин, одежды, сшитой на заказ в лучших домах моды Франции, отказаться от привилегий, от превосходства и статуса, что давал ей отец. Она хотела начать новую жизнь, чистый лист, на котором сама могла бы написать свою историю.

В новой, скромной жизни эта излишняя роскошь лишь вызывала бы ненужные вопросы и подозрения со стороны окружающих. К тому же, ей хотелось проверить саму себя, узнать, на что она способна, не имея на руках полного карт-бланша и поддержки влиятельного отца. Она хотела доказать себе и миру, что всего добилась сама, своим умом и талантом.

Конечно, Валенсия не вела жизнь аскета, не отказывала себе во всем ради показной скромности. Она просто выбрала более умеренный стиль, соответствующий её нынешнему положению и окружению. Чуть менее дорогой “Мерседес”, более практичная и удобная, чем роскошная, одежда из бутиков на Оксфорд-стрит, вместо эксклюзивных нарядов от кутюр.

И от личного джета она тоже отказалась, решив, что перелеты бизнес-классом вполне приемлемы и комфортны. Хотя за три часа полета в тесном кресле, наполненная горем и тревогой, она успела об этом пожалеть. В такие моменты, как сейчас, ей отчаянно хотелось вернуться к прежней жизни, где любое её желание исполнялось мгновенно, где комфорт и безопасность были гарантированы.

Какое там сегодня число? Валенсия нахмурила брови, отчаянно пытаясь сосредоточиться, но не могла ничего вспомнить. После оглушительной новости о смерти отца всё внутри неё словно сорвалось с цепи, не находило себе места. Мысли блуждали, как в лабиринте, рисуя ужасные сюжеты произошедшего, множа страх и отчаяние.

А от осознания того, что она вернулась в Испанию, в Мадрид, откуда когда-то в панике и страхе бежала, пытаясь начать новую жизнь, её сознание леденело. Ей казалось, что на узких, извилистых улочках Мадрида, в старых зданиях с выцветшими фасадами, блуждают призраки её прошлого, тени забытых страхов, которые так и норовили выскочить из темноты и заставить сердце Валенсии остановиться от ужаса.

Ее не покидало ощущение, что она точно что-то забыла. И телефон сел. Как всегда невовремя. Валенсия вытаскивает таблетницу из сумки, ищет нужный день недели и, с тяжелым вздохом, закидывает очередную таблетку в рот, запивая кофе, свято время, в то, что они обязательно подействуют. По крайней мере, доберется до дома без головной боли. Слово дом оседает в сознании тяжелым грузом, пробуждая множество воспоминаний.

В голове царил сущий бардак, хаос из обрывочных мыслей и болезненных воспоминаний. Валенсия нахмурила брови, отчаянно пытаясь собрать воедино разрозненные фрагменты прошлого, вспомнить то, что она так отчаянно старалась забыть.

В сознании вдруг всплыло холодное, промозглое ноябрьское утро, утро три года назад. Этот день, словно клеймо, был навеки запечатлен в её памяти. События того трагического дня глубоко врезались в подкорку, отравляя её жизнь и преследуя в кошмарах.

Закрывая глаза, Валенсия словно вновь оказывалась там, в той просторной комнате, обставленной дорогой антикварной мебелью и устланной мягкими персидскими коврами, которую она нервно мерила шагами.

Тишину комнаты, словно наэлектризованную напряжением, нарушало лишь нервное ковыряние заусенцев на пальцах Валенсии и размеренное, монотонное тиканье старинных напольных часов, словно отсчитывающих последние минуты её спокойной жизни. В голове блуждало множество тревожных мыслей, и все они предрекали не самый лучший исход. Погруженная в тягостные размышления, Валенсия нервно жевала нижнюю губу, до красноты сдирая тонкую кожу, когда позади нее внезапно раздался оглушительный грохот.

От сильного порыва ветра, плохо закрытая щеколда слетела, и балконная дверь с силой распахнулась, с треском ударившись о стену. Стеклянные вставки двери чудом уцелели, не рассыпавшись на острые осколки. Спасительный холод ноябрьской улицы обдал лицо Валенсии и словно вернул её в чувство, вырвав из омута мрачных мыслей. Не раздумывая, она переступила высокий порог и окунулась в прохладу улицы.

В темных углах балкона Валенсия заметила небольшие кучки мокрой, слежавшейся листвы, а в холодном воздухе отчётливо ощущался терпкий запах гниющих яблок и влажной осенней травы. Она тут же непроизвольно обняла себя руками, пытаясь согреться, но тонкого палантина, накинутого поверх футболки, явно было недостаточно для промозглого октябрьского утра. Разгорячённая кожа тут же покрылась мурашками.

Казалось бы, ей незачем нервничать и переживать перед предстоящей встречей с отцом. Их отношения всегда были сложными, но любящими, и она знала, что он всегда поддержит её. Однако странное, необъяснимое волнение, закралось в её душу, словно зловещая тень, не давая ей покоя. Предчувствие чего-то нехорошего, словно тихий шепот на ухо, преследовало её.

Валенсия глубоко вдохнула холодный воздух, чувствуя, как лёгкие слегка покалывает от непривычной свежести. “Но лучше этот холод, пробирающий до костей, чем липкий жар тревоги, разъедающий изнутри”, – решила она. С тех пор, как получила короткое, но настойчивое сообщение от отца с требованием немедленно приехать домой, она не находила себе места. Валенсия долго гадала и терзала себя, пытаясь понять, что такого она успела натворить, что вызвала столь явное неодобрение и гнев отца.

Но хуже всего было мучительное ожидание. Ждать, пока отец позовёт её к себе в кабинет, словно приглашение на казнь. Это ожидание было невыносимо, оно выматывало её сильнее, чем любая физическая работа. Рот внезапно наполнился вязкой, горькой слюной, и Валенсия невольно сглотнула, пытаясь унять нарастающую тошноту. Это странное чувство, когда интонацию собеседника угадываешь по переписке, по расставленным запятым и красноречивым точкам.

Но если это было что-то действительно важное, что требовало немедленного личного присутствия, почему было просто не позвонить и не объяснить всё по телефону? Зачем было создавать эту тягостную интригу, мучить в ожидании, словно кошку, загнанную в угол? Возможно, отец каким-то образом узнал о её проваленном зачете в прошлом семестре. Но ведь она его уже успешно пересдала. Да и, откровенно говоря, отец никогда особо не вмешивался в её учебные дела. Виктор всегда говорил, что это её личная зона ответственности, и она сама должна отвечать за своё будущее, если действительно хочет чего-то добиться в жизни. И с этим Валенсия прекрасно справлялась, без каких-либо нотаций или нравоучений.

И, конечно же, не стоило сбрасывать со счетов Рамону. Инициатором большинства скандалов и интриг в доме всегда была именно вторая жена отца – Рамона, женщина коварная и лицемерная, которая терпеть не могла Валенсию и всегда искала способ ей насолить.

Возможно все уже забыли, но не Валенсия. Как совсем недавно Рамона устроила истерику по случаю пропавших сережек с бриллиантами.

Само собой разумеется, без прямых обвинений в адрес Валенсии не обошлось. В итоге сережки благополучно были найдены прислугой за диваном, куда, по словам Рамоны, “случайно закатились”, а вот неприятный осадок от этой ситуации остался, причем, судя по всему, только у Валенсии. Рамона, как ни в чем не бывало, продолжала мило улыбаться, а Валенсия чувствовала себя униженной и оскорбленной.

Игнорировать назойливую и лицемерную женушку отца тоже не получалось. Жить с ней под одной крышей и ежедневно лицезреть её напускную манерность, фальшивые улыбки и тщательно скрываемую неприязнь было порой просто невыносимо.

Балконная дверь скрипнула и Валенсия вздрогнув резко обернулась.

– Сеньора. – в дверном проеме стояла невысокая девушка. Ее светлые волосы были стянуты в привычный пучок на затылке, а на бледном лице отражалось беспокойство. – Отец ждет вас.

Девушка – Катрин, работавшая в их доме уже несколько лет, относилась к Валенсии с гораздо большим пониманием и теплотой, чем мачеха Рамона. Валенсия знала, что может доверять ей. Она чувствовала её искреннюю поддержку и заботу.

Валенсия, стараясь не встречаться с Катрин взглядом, быстро направилась к ней, словно боясь, что девушка увидит в её глазах страх и неуверенность.

– Сеньор Агилар просил не заставлять его ждать, – тихо произнесла Катрин, сочувственно посмотрев на Валенсию, будто знала гораздо больше, чем сама Валенсия. В её взгляде читалась какая-то скрытая тревога, словно она пыталась предостеречь Валенсию от чего-то.

Это не несло в себе ничего хорошего. Желудок девушки завязался в узел, когда она остановилась перед кабинетом отца. Подождав мгновение, чтобы избавиться от нервозности, Валенсия постучала.

– Входи.

Виктор сидел за массивным дубовым столом, склонившись над какими-то бумагами. Он выглядел усталым и постаревшим, хотя Валенсия не видела его всего несколько месяцев. Позади него располагались полки из дорогого красного дерева, заполненные книгами в кожаных переплетах. Книги эти отец, скорее всего, никогда не читал, но они искусно скрывали секретный вход в хорошо замаскированный подвал, винный погреб и потайной коридор, ведущий за территорию дома. Отец спроектировал его несколько лет назад на случай непредвиденных обстоятельств и, к счастью, ни разу им не воспользовался. Как он любил повторять: “И хорошо, что не пригодился”.

Замерев у двери, Валенсия не решалась прервать его сосредоточенность. Она ждала, когда отец обратит на неё внимание, соберется с мыслями и отважится заговорить первой.

– Садись, – оторвавшись от изучения бумаг, Виктор поднял взгляд на вошедшую дочь. Его лицо было серьезным и непроницаемым, что ещё больше усиливало тревогу Валенсии.

В кабинете отец был не один. В полумраке, облокотившись о тяжелую бархатную портьеру, стоял Винсент Джобил – доверенное лицо отца, его правая рука. Валенсия не сразу заметила его в тени. Не обращая на неё никакого внимания, он молча курил в открытое окно, выпуская струйки дыма в прохладный осенний воздух.

Валенсия, стараясь сохранить видимость спокойствия, опустилась на один из стульев напротив стола и, сложив руки на коленях, изо всех сил старалась не выдавать свое нарастающее волнение. Получалось не очень хорошо. Она только сейчас заметила, что на одном из пальцев так сильно расковыряла заусенец, что пошла кровь. Отец всегда ненавидел, когда она так делала, когда портила свои изящные и длинные пальцы. Спрятав покрасневшие от волнения пальцы в кулаки, Валенсия замерла в ожидании, гадая, что же такого произошло, что отец вызвал её сюда.

Но Виктор не торопился начинать разговор, явно тянув время. Он любил так делать, когда хотел, чтобы его дальнейшие слова произвели максимально сильный эффект. Он знал, как сильно Валенсия нервничает в подобных ситуациях.

– Собери свои вещи. Сегодня же ты улетаешь в Лондон, – выпрямившись в кресле, Виктор старательно избегал смотреть дочери в глаза. В его голосе звучала сталь, не оставляющая места для возражений. – Вот твои документы.

Винсент, до этого остававшийся безучастным наблюдателем, молча подошел к столу и положил перед Валенсией её паспорт и авиабилет. Девушка нервно сглотнула, стараясь скрыть своё замешательство, но этот едва заметный жест не укрылся от проницательного взгляда отца.

– Я не понимаю, – даже не прикоснувшись к лежавшим перед ней документам, Валенсия металась взглядом то от отца к Винсенту, пытаясь понять, что происходит. – Зачем мне лететь в Лондон? Как же моя учеба? Все планы, будущее?

– Учеба твоя продолжится, но уже не здесь, – голос отца был тихим, спокойным и, как показалось Валенсии, каким-то неестественно отстраненным. Он говорил так, словно принимал это решение не сам, а вынужден был подчиниться каким-то высшим силам.

Вопросов в голове было так много, что Валенсия даже не знала, с какого начать. Но она четко осознавала, что принятое отцом решение ей не изменить ни при каком раскладе. Спорить с Виктором было бесполезно, если он что-то решил, то никакие уговоры и слезы не могли заставить его передумать. От этого осознания становилось ещё больнее и обиднее. Без каких-либо внятных объяснений, вот так просто, парой сухих фраз снести её прежнюю жизнь и перенести в другую страну, как ненужную вещь.

– По какой причине? – слова давались ей с большим трудом. Подступивший к горлу ком слёз мешал говорить, и любой неосторожный звук мог выдать её внутреннее смятение. А демонстрировать свою слабость так не хотелось ни при отце, ни тем более при Винсенте, который наблюдал за ней с невозмутимым видом, словно она была всего лишь пешкой в чужой игре.

– Винсент, – Виктор переводит взгляд на мужчину, стоявшего в тени у окна. – Оставь нас.

Недолгое молчание повисло в воздухе, словно перед бурей. Напряжение в кабинете достигло предела, казалось, его можно было потрогать руками.

– Ты знаешь, кто он такой на самом деле? – Виктор открыл ящик стола и достал несколько фотографий, которые небрежно протянул дочери.

Валенсия, словно в замедленной съемке, взяла снимки. Её пальцы дрожали, и она чувствовала, как холодеет кожа. С каждой новой фотографией её лицо каменело, а дыхание становилось всё более прерывистым. На них она с ним… На одном снимке они сидели в кафе, и она улыбалась ему, держа в руках чашку кофе. На другом – она целует его в машине. Среди прочих фотографий одна сильнее всего бьёт по гордости. На ней Валенсия лежала в постели, прижавшись к нему во сне. Она выглядела такой беззащитной и доверчивой.

Сердце бешено колотилось в груди, а в висках стучала кровь. Она не могла поверить своим глазам. На глазах предательски наворачивались слезы. Склонившись над фотографиями, Валенсия щеку с силой прикусывает, стараясь не дать волю чувствам. Но она обещание себе дает, что после обязательно проплачется. Словно сделку сама с собой заключила.

– Ты следил за мной? – выдохнула она, с трудом сдерживая дрожь в голосе.

– Ты знаешь, кто он такой? – Виктор, нахмурившись, повторяет свой вопрос, стараясь пронзить её своим взглядом.

Но Валенсия словно не слышит его. Голос отца кажется ей каким-то чужим, далеким и отстраненным, словно он говорит не с ней, а с кем-то другим. Она зациклилась на другом, гораздо более болезненном вопросе.

– Зачем ты следил за мной? – она поднимает на него полные слез глаза, в которых смешались обида, гнев и недоумение.

– Отвечай мне! Ты знаешь, кто этот мужчина на самом деле? – настойчиво произнес Виктор, повышая голос. Его невозмутимое спокойствие, которое он до этого сохранял, вдруг исчезло, сменившись холодным и жестким тоном. Валенсию пугало это резкое изменение.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Валенсия, отбрасывая фотографии на стол. На смену обиде и горечи пришло замешательство. Как она может не знать того, с кем проводила столько времени, кому доверяла свои мысли и чувства?

– Я не ханжа, Валенсия. Ты можешь встречаться с кем захочешь, – произнес Виктор, смягчая тон, но в его голосе по-прежнему звучала сталь. – Мне все равно, с кем ты проводишь время, пока это не угрожает тебе и нашей семье.

Он снова залез в ящик стола, доставая оттуда новые документы и фотографии, разложив их перед Валенсией. – Но ты выбрала не того человека. Ты встречаешься не просто с каким-то парнем, а с мужчиной, который тесно связан с опасными преступными организациями. Ты понимаешь, во что ввязалась?

Валенсия смотрела на разложенные перед ней документы и фотографии, и ее охватывал ледяной ужас. Среди выцветших копий и четких снимков со скрытых камер были не просто финансовые отчеты и схемы, а отрывки чужих жизней, оборванных безжалостной рукой. Здесь был отчет о “неудачной” сделке, приведшей к исчезновению целой семьи конкурентов. Вот фотографии склада, где, по данным полиции, пытали и убивали должников. И среди этих жутких доказательств выделялись лица. Лица людей, связанных с ним, с ее любимым человеком. Жесткие, безжалостные, с холодными, как у рептилий, глазами. И на многих снимках в углу кадра, словно тень, маячил ОН.

– Этого не может быть… – прошептала она, чувствуя, как тошнота подступает к горлу. – Он… он не способен на такое.

– Не будь наивной, Валенсия, – жестко отрезал Виктор. – Я знаю, как тебе сейчас больно, но я собрал достаточно доказательств. Он не просто бизнесмен, он – часть этой грязной игры. Посмотри на документы: отмывание денег, контрабанда оружия, заказные убийства… Его руки по локоть в крови.

Виктор подошел к окну, и в его голосе звучала неприкрытая ярость:

– Он использует тебя, Валенсия. Ты для него – прикрытие, способ получить доступ к моим ресурсам, к моей информации. Возможно, он планировал использовать тебя как пешку в своей войне с другими группировками. Ты – его ахиллесова пята. И я не позволю, чтобы он тебя уничтожил.

Он повернулся к дочери, и в его взгляде Валенсия увидела не только решимость, но и страх. Страх за нее.

– Ты уезжаешь в Лондон сегодня же. Я не могу рисковать твоей жизнью, оставляя тебя здесь. Там ты будешь в безопасности, под моей охраной.

Валенсия молчала, не в силах переварить обрушившийся на нее шквал информации. Боль, страх, отвращение – все смешалось в невыносимый коктейль.

– Я… я должна это обдумать, – прошептала она, стараясь унять дрожь в голосе.

– Времени на раздумья нет, – отрезал Виктор. – Чем быстрее ты уедешь, тем лучше. Ты можешь стать мишенью в любой момент. Сегодня вечером самолет. Винсент отвезет тебя в аэропорт. В Лондоне тебя встретят люди, которым я доверяю. Они обеспечат твою безопасность и помогут начать новую жизнь.

Валенсия молча кивнула, ощущая себя марионеткой в чужой игре. Она встала со стула, чувствуя себя совершенно разбитой. Весь этот разговор словно с самого начала пошел не в ту сторону. Валенсия должна была выслушать тираду о ночных вечеринках с подругами, лишиться машины за полученную сотню штрафов за последний месяц, но не это. Что угодно, но только не разбитое сердце и предательство. Что угодно Валенсия готова отдать, лишь бы не слышать всего этого, не знать всего этого. Судорожно втягивая воздух, Валенсия плотно сжимает челюсть, настолько, что кажется зубы сломать можно, взгляд опустошенный прямо на отца направляет.

– Мне нужно собрать вещи, – проговорила она, направляясь к двери.

– Валенсия, – окликнул ее Виктор, – поверь, я делаю это ради тебя. И помни: никому не доверяй.

Она не ответила, лишь вышла из кабинета, оставив за собой тишину и мрак. В голове стучало только одно: бежать. Бежать как можно дальше от этого кошмара. Но сможет ли она убежать от правды? И сможет ли когда-нибудь забыть человека, оказавшегося чудовищем?

Этот разговор с отцом Валенсия запомнила на всю жизнь.

Часы проходят в вечерних пробках, пока такси от аэропорта в Мадриде наконец-то довозит Валенсию до особняка на окраине города.

Большие кованые железные ворота, словно по команде, неспешно распахнулись перед автомобилем. Покидая Мадрид, она предусмотрительно не забыла взять с собой дубликат ключей как от дома, так и отворот. Все вокруг было именно таким, каким Валенсия оставила в тот пасмурный день, когда ее жизнь разделилась на “до” и “после”. Этот особняк отец купил незадолго до ее рождения. Как любил повторять Виктор, глядя на маленькую Валенсию с гордостью и любовью в глазах: “Это твой первый подарок, моя дорогая! Подарок на день твоего рождения!”

Опустив стекло, Валенсия вдохнула полной грудью вечерний свежий воздух, смешанный с ароматом цветущих растений и пьянящим запахом спелой черешни. Высокие деревья, высаженные по периметру огромной территории, своими размерами напоминали великанов, молчаливо охранявших особняк и его обитателей. Этот дом всегда был для нее символом безопасности и любви. Но теперь, после всего случившегося, он казался ей чужим и холодным.

Глава 4

Массивные стены особняка встретили Валенсию холодной, безмолвной угрюмостью. Казалось, они предчувствовали некую зловещую угрозу, нависшую над домом. Все ее спешно собранные вещи уместились в небольшую дорожную сумку, которую водитель такси без лишних слов оставил у ее ног, на пыльной гравийной дорожке. Сумерки давно сгустились над городом, и окна особняка зияли темнотой, лишь слабая полоска света пробивалась сквозь плотно задернутые шторы на втором этаже. Валенсия безошибочно знала, какая комната там находится – кабинет отца. И она также знала, кто теперь может там быть, в этот поздний час, когда хозяин дома отсутствует. Сердце бешено заколотилось, предчувствуя недоброе, но ноги, словно против ее воли, сами повели Валенсию по ступенькам к входной двери. Не зная, что ее ждет внутри, она чувствовала непреодолимую необходимость узнать правду.

Дверь особняка едва слышно скрипнула, когда Валенсия переступила порог дома. Стоило ей оказаться внутри, как ее тут же накрыла волна теплых воспоминаний о детстве, проведенном в этих стенах. В отражении безупречно начищенного мраморного пола она словно видела яркие картинки из своего прошлого, разворачивающиеся в этом доме. Вопреки своему высокому положению и важной должности в правительстве, Виктор всегда находил время для дочери. Он всегда знал, как ее порадовать, как сделать ее счастливой. Они часто проводили время в этом загородном особняке, вдали от посторонних глаз, где они могли быть просто отцом и дочерью, не скрывая своих чувств и родственной связи. Здесь они были настоящими.

Валенсия не раз слышала, как на отца совершались покушения, сколько раз его жизнь висела на волоске. Именно поэтому приближенный советник отца – Винсент, – после очередной попытки устранения Виктора, настоял на том, чтобы тот минимизировал контакты с дочерью на публике, ради ее же безопасности. Так Валенсия Агилар превратилась в Алекс Грей, живущую в скромной квартире в центре Мадрида, лгущую своим друзьям о своем происхождении и ведущую двойную жизнь. Она, как шпион, жила под прикрытием, ради безопасности своей и отца. Алекс была обычной студенткой, а Валенсия – дочерью влиятельного политика. Этот особняк был своего рода убежищем, где она могла позволить себе быть самой собой, настоящей Валенсией Агилар.

Судя по плотной белой ткани, покрывающей мебель, и слою пыли, скопившемуся на предметах интерьера, в доме давно никто не жил. Это место замерло во времени, словно в ожидании возвращения хозяев. Холодными пальцами Валенсия коснулась перил лестницы, оставляя на пыльной поверхности четкий, контрастный узор. Три года… Три гребаных года она провела в добровольной ссылке, далеко от дома и близких, пытаясь залечить израненное сердце и залатать разбитую душу. И ради чего все это было, если в итоге она даже не успела проститься с отцом? Это осознание причинило ей острую, невыносимую боль.

Шагая по темному коридору, к той самой заветной комнате, что была кабинетом отца, Валенсии ориентиром служила узкая полоска света, пробивавшаяся из-под двери. Казалось, вот сейчас она распахнет дверь, а отец будет сидеть там, ждать ее, как в детстве, когда они играли в прятки. Но чуда, увы, не будет, и Валенсия это отчетливо понимала. Она знала, что тешить себя надеждами – это всегда неблагодарное и болезненное занятие. Сделав глубокий, тяжелый вдох, словно набираясь смелости, она, не без усилий, сжала в ладони витиеватую ручку и толкнула дверь. Крайне странное чувство овладело Валенсией, она ощущала себя словно вор, крадущийся в тени, охотящийся за самым ценным – за ускользающими воспоминаниями.