Руны и серебро

Альгерд старался не смотреть на утишённого.

Утишённый слуга открыл массивную дверь, Альгерд вошёл, понимая, что выбора у него нет.

«Не стоять же в полупустых коридорах в самом деле…»

За пюпитрами аудиториума сидели студенты в тёмных мантиях. Пепельновосый мужчина с короткой бородой выступал с кафедры. Фелана, пожалуй, можно было принять за альва, если бы не морщины под глазами и суровое, даже грубое лицо. Нет, это было лицо человека. Одет Фелан был как всегда роскошно: пурпурный вамс, золотая цепь на шее, пурпурная оттороченная мехом куртка и плащ. Жезл-медиатор, больше похожий на булаву маршалла, свисал на поясе.

Фелан улыбнулся, когда увидел Альгерда, но лекцию не прервал. Альгерд сел на свободное место за одним из пюпитров.

– … поэтому вы правильно заметили, Рогарий, что здесь смыкаются как бы две природы. Но я бы всё же отметил, что Воля сама по себе есть интеллигибильная природа, в то время как её воплощение в виде конкретных чар, заклятий, оберегов, обрядов есть чувственное воплощение того, что интеллигибельно. Поэтому многие удивляются, дескать, чародеи владеют чем-то духовным, каким-то знанием, а сами ходят и кривляются, машут посохами и жезлами, клинками и копьями. Но это вовсе не кривляния, говорю вам я. Заклинателю нужен посредник между чистой Волей и нашим миром. И поверьте, пусть лучше посредником будет вещь-медиатор, чем живое существо. Хотя известны случаи, когда колдуны-тенепоклонники мучали хельнов, зверей, даже пленных людей, превращая их в живые медиаторы. Да, о чём вы желаете спросить, юноша?

Один из тёмных мантий встал и начал речь. Он сидел ниже Альгерда, потому лица было не разглядеть.

– Правильно ли я понимаю, ваша мудрость, что необходимость в посредствующем предмете заключается в том, что духовная воля проникает в вещественный мир?

– Вижу, вы усвоили в общих чертах, что я пытаюсь донести, юноша, но нужно заострить мысль, – важно отвечал с кафедры Фелан. – Духовная природа, приобщающаяся к веществу, встречается не только в чародейских делах, как вы, учёные мужи, должны понимать. Само наше мироздание есть приобщение сих начал друг к другу. Воля – одна из духовных сил, что проникает в вещественный, чувственный мир. Её уникальность лишь в её могуществе, моментальности и неумолимости. Воля позволяет преобразовать вещество, событие вокруг нас резко, даже почти мгновенно. Из чистейшей мысли развить действие: страшное разрушение или невиданное преображение. Вот что даёт Воля. Она часть Игния, мирового Первородного Огня, который объемлет всё духовное творение. Но поток Воли самый бурный. Внутри неё два аспекта: игнийский и умбрийский. Воля – само противоречие, живущее внутри себя. Именно поэтому она так действенна, так преобразовательна. Поэтому когда волюнтарий творит заклинание, он пропускает через себя Волю, проводит её в мир. Медиатор для волюнтария есть то спасительное нечто, что предохраняет его от опасностей переизбытка Воли. Надеюсь, сейчас всем стало чуточку понятнее. Так ведь? Нет? Вижу, что не все понимают, о чём идёт речь. Говоря проще, когда я творю чары, то не хочу, чтобы расплавился мой мозг или весь я сгорел заживо. Поэтому я беру жезл, – с этими словами Фелан и впрямь достал жезл. – Зачарованный жезл. Чтобы в случае, чего взорвался или расплавился он, а не я!

На последних словах Фелан стал так яростно махать жезлом, что часть школяров пригнулась, а часть повскакивала с мест.

– Да не бойтесь вы! Что вы как бабы? Учёные мужи не должны питать страха ни перед чем! – расхохотался Фелан, вешая жезл на пояс.

Школяры в аудиториуме поуспокоились. Снова заскрипели скамьи. Кто-то нервно рассмеялся. Альгерд улыбался. Он как никогда понимал, почему из всех серьёзных фигур имперской коллегии волюнтариев один только Фелан из Диварда не вызывает у него отвращения.

Заметив улыбку на его лице, Фелан подмигнул и продолжил:

– Есть ли ещё какие-то вопросы в завершение сегодняшней лекции? Вставайте, кто желает задать вопрос.

– Ваша мудрость, а рунические знаки и произнесённые вслух слова заклинания – это тоже медиаторы?

– Хороший вопрос, юноша. Руны и вербальные заклинания суть малые медиаторы. Они помогают чародею сосредоточиться, и в самом деле забирают на себя часть волюнтарийских энергий. Такими же малыми медиаторами мы считаем и образы, что вызываем в своей душе, когда творим чары. Но, как вы понимаете, руны, слова или образы, хоть и более чувственны, чем Воля, всё же они больше принадлежат духовному миру, чем вещественному. И в отличие от посоха или дубины, они не треснут вместо вас, если вы заклинатель. Поэтому малые медиаторы всё же больше нужны для помощи в сосредоточении как некая мыслительная трость, – Фелан отчеканил последние слова особенно иронично.

Альгерду стало неловко, даже болезненно слышать это.

– Поэтому в последнее время в наших кругах говорить о том, что ты взываешь к помощи малых медиаторов стало дурным тоном, – заключил Фелан из Диварда.

Он крепко обнял Альгерда прямо в зале аудиториума, когда закончил лекцию.

– Ты хотел видеть меня, – начал Альгерд.

– И всегда хочу, друг мой! И рад тебя видеть всегда. Надеюсь, это взаимно. Пойдём в мои комнаты.

– У тебя свои комнаты в Хенвальде? – удивился Альгерд.

– Скромнее чем во дворце коллегии, но всё же хорошо, что появились и тут.

Комнаты Фелана скромными не выглядели. Витражные окна, обшитые дубовыми панелями стены, книжные полки, сундуки.

– Всеблагие, да ты тут жить, что ли, собрался? – вопрошал Альгерд.

– Трудиться. Потихоньку перенесу свой лабораториум из коллегии сюда. Здесь меньше наушников и наперсников нашего благоверного Максимуса, – улыбаясь, отвечал Фелан. – Прошу, присаживайся у огня.

Чародеев нередко сравнивали с пауками, запертыми в банке. Ходили самые разные слухи и толки о безнравственности волюнтариев. Жажда власти волшебников и разврат творимый ведьмами стали притчей во языцех во всём Мид-Арде. Причём косые взгляды падали только в сторону людей, обладающих Даром к Воле. Хоть альвы, и правда, не были замечены в людских пороках, Альгерд был в корне не согласен с подобными мнениями. Он обладал мнением собственным. Альгерд считал, что суть дела заключается вовсе не в Даре к Воле, а в том, что люди остаются людьми. Чародеям и ведьмам, волюнтариям коллегии или отступникам оставались присущи все те страсти, что одолевают сердце барона, крестьянина, рыцаря-мракоборца, университетского наставника или школяра. Разве не свойственно людям биться за титулы, земли, деньги, любовь, влияние, кафедру наконец?

«Человеческое слишком человеческое», – думал Альгерд, усаживаясь в обитое карло у камина.

– Узнал кое-что по твоей просьбе, – доверительно кивнул Фелан. – И повторюсь: зря ты переживаешь, что хоть кому-то в коллегии событие, произошедшее здесь, в Хенвальде, кажется твоим провалом. Они вовсе не думают ни о тебе, ни о Фьяре из Абеларда, друг мой. Сейчас все помыслы Максимиллиана и остальных заняты Анкорской Чёрной Хворью.

Альгерд слышал об Анкорской Хвори, ведь в последние полмесяца в Вольфгарде только о ней и говорили. Какие-то чародеи-отступники, либо тенепоклонники наколдовали мощную неприродную болезнь. Заразную и смертоносную. Вспышка болезни произошла в морском портовом городе Анкора в Корданском королевстве Империи Вольфгарда. Потому и прозвали её Чёрной Хворью Анкоры.

– И не напрасно, друг мой, их внимание поглотила эта зараза, – продолжал Фелан. – Поражая тело, Чёрная Хворь поражает и дух. Человек превращается в лишённый воли кусок мяса, покрытый язвами и струпьями уже примерно через неделю после заражения. Травники и лекари, слабосильные провинциальные ведьмы – все оказались слабы против Чёрной Хвори. Максимиллиан отправляет всё больше чародеек и чародеев Искусства Исцеления туда. Боюсь, что и твоя Лана не откажет себе в проявлении своих способностей.

Фелан, улыбаясь глазами, выжидающе смотрел на Альгерда. Тот ответил после непродолжительного молчания:

– Пусть творит, проявляет свою силу. Я никого не держу подле себя.

– Похвально, Альгерд. Пусть каждый проявит себя на своём поприще. Конечно, нам, боевым волюнтариям, в предместьях Анкоры и в самом граде пока делать нечего. Но вообще-то рано или поздно инстигация Ордена дознаётся до правды. И вот когда станут известны те ублюдки, что вызвали Хворь, в дело вступим мы.

– Ты полагаешь, мне стоит проявить себя там?

Фелан из Диварда внимательно посмотрел в лицо Альгерду. Глубоко вздохнув, стал отвечать:

– Я понимаю, как тяжело тебе пришлось после гибели Алеены и потери покровительства. Понимаю, что ты винишь себя. Замечу, к слову, что напрасно. Но я бы не стал надеяться на то, что Максимиллиан впечатлится тем, как ты разделаешься с призывателями Хвори.

– Так что же, мне ничего не делать? Сидеть сложа руки? – сердце Альгерда тянула какая-то смутная тоска, горечь, приправленная потаённым гневом.

– Этого я не имел в виду, – улыбнулся Фелан. – Видишь ли, альвские чародеи защищают нас, покровительствуют Мид-Арду. Большинство из них сильнее большинства из нас. Хранитель Северин, Белый Странник, Эйвинд Туреон, они спасут нас всех, коль тучи над нами станут совсем густыми и мрачными. Но альвов немного, альвов-волюнтариев ещё меньше. Немногочисленна и наша братия, Альгерд. А угроз много.

Фелан пригубил вина, и, смотря в огонь, пляшущий в камине, продолжил:

– Мне приснился сон, Альгерд. Из столпов света вышел ко мне один из наших Белых Богов. Я узнал его сердцем. Это был Дабож, Он нёс в длани своей пламя творения.

Альгерд немало удивился неожиданному повороту беседы.

– Рядом со мной восседал Тарий Асвейд, первый Хранитель Мид-Арда, владыка альвов, – Фелан перевёл взгляд с пламени на Альгерда. – Но бог отдал огонь мне. Человеку. Бог хотел, чтобы силы мои возросли, чтобы я созидал и наследовал землю от альвов. Такой сон, друг мой.

Фелан тяжело вздохнул и снова уставился в огонь.

Неловкое молчание окутало их, и Альгерд решил разорвать его:

– Я слышал, будто в Летних Королевствах есть общества волюнтариев-людей, старающихся отстраниться от альвских традиций.

– В самом деле? – удивился деланно Фелан. – А что ты думаешь о моём сне, друг?

«Фелан известный поборник старых порядков. Не стоит расстраивать такого могущественного союзника…» – подумал Альгерд, а вслух произнёс, ухмыльнувшись:

– Крамольное сновидение.

Повисло молчание. Тяжелые, тягучие мгновения.

– Хорошо, что никто не выбирает грёз, – улыбнулся Фелан, поднося свой кубок к Альгердову.

Чокнулись. Пригубили вина.

– Никто не скажет тебе ни слова, даже если ты поведаешь о своём сновидении во всеуслышанье, твоя мудрость, – добавил Альгерд, не желая оставлять тени сомнений у собеседника.

– О, я знаю, друг. Я знаю, что никто не посмеет ничего сказать. И всё же я предпочту открыться только разумным братьям и сёстрам. Разумным и свободным. Таким, как ты, Альгерд. Касаемо виновников Чёрной Хвори не волнуйся: желающих покарать их боевых волюнтариев будет не меньше, чем сейчас целителей, что хотят искоренить саму заразу. Выделиться будет нелегко. Но ты прав, нельзя сидеть без дела, особенно такому человеку как ты. Я узнал кое-что из далёких пределов Империи, возможно, я первый, кто узнал об этом в Вольфгарде. Муха, дёрнувшись на одном конце паутины, мигом осведомляет пауков о своём существовании, – Фелан жестоко улыбнулся, произнося излюбленную фразу. – Некое существо растерзало несколько мелких дворян на севере Ольдании. Князь, вассал ольданского короля не спешит просить о помощи, судя по всему, не желает огласки. Если тебе удастся выяснить в чём там дело и уничтожить существо явно умбрийского происхождения, то ты не только укоренишься в своих силах, но и получишь признание. Никто уже не посмеет попрекать тебя былым. И я позабочусь о том, чтобы тебя посадили покровителем целого княжества. Желаешь ознакомиться?

– Желаю.

Фелан встал и, кряхтя, побрёл к сундуку.

– А что же Максимиллиан? – спросил Альгерд. – Он как глава коллегии должен дать добро, грамоту…

– Ему сейчас не до тебя, так что, если я попрошу, он даст добро, – Фелан достал из сундука свиток и протянул его Альгерду, подойдя поближе. – Здесь все подробности. Если тебе удастся, друг, вернёшься героем. Тогда вместе мы сможем навязать Максимусу свою волю. Быть может, кто-то из нас даже займёт его место в открытую.

– Я не…

– Я знаю, друг. Я вижу твою утончённую душу и понимаю, что ты делаешь это не ради титулов, а ради утверждения собственной силы. «Познай себя» – эта надпись красуется над входом в святилище Велада, и ты взял её своим жизненным девизом. Я всё понимаю. Однако помни, что внутреннему твоему состоянию должен соответствовать статус в обществе, коль мы существа общественные. Неплохо ведь, когда благородный дух отмечен благородным положением.

– Неплохо, – согласился Альгерд.

– И не зря говорят игнинги, даже миряне, что очи суть зеркала духа. Вот у нас, когда мы творим Волю, они сияют чистым альвхеймским светом. Холодным и опасным, но всё же чистым. А у наших врагов глаза затягиваются мрачной пеленой.

– К чему ты это? – неловко улыбнулся Альгерд. – Не всегда, признаться, улавливаю ход твоих мыслей.

– Это значит, мы на правильной стороне, друг, – похлопав по жезлу-медиатору, отметил Фелан из Диварда.

В комнате горело множество свечей.

Свечи горели с единственной целью – создать романтическое настроение для тех двоих, что наслаждались друг другом в алькове. Подобная картина могла бы свести с ума любого хозяйственного тиуна1 или каморария2. Впрочем, что чародеям до растрат.

– Ты так красив, – промурлыкала молодая женщина, – грива тёмных волос, аккуратная борода, лицо, будто у потомка Хелминагора! Больше похож на дворянина, чем на чародея.

Лицо Альгерда не просветлело от этих слов. Он оставался угрюм.

– Не стоит убиваться из-за нелепицы в университете, – протянула она, вставая с постели. Рыжие волосы ниспадали почти до ягодиц. Она была совершенно нагая.

Встав, женщина пошла к столу, на котором лежали на тарелках порезанные груши, и стояла бутылка вина и бокалы. Тонкие правильные черты юного лица, равно как и изящный стан и округлости там, где они должны быть в фигуре женщины, делали её красивой в глазах Альгерда.

– Что за пошлое выражение «убиваться»? Набралась у охальной черни, которую лечишь?

Женщина усмехнулась.

– Налей лучше и мне вина, – сказал Альгерд.

– Знаешь, я понимаю, почему в коллегии тебя не все любят.

– Из-за этого я тоже «не убиваюсь». Но в университете и правда всё вышло довольно скверно, Лана.

– Почему же? – спросила Лана, подавая ему бокал. – Смутьян в темнице Ордена, ты живой, живы и все, кто был в той зале: студенты и наставники. Магистр Хенвальда обязан тебе до самого своего погребального костра. Или тебе жаль беднягу Фьяра? Полагаешь его жертвой завистников и интриганов?

– Сумасшедший философ и его дальнейшая судьба меня не волнуют, равно как и магистр Хенвальда с их университетской мышиной вознёй. Меня интересует лишь наша возня – чародейская.

Альгерд пригубил вина и улыбнулся Лане.

– Она ещё более пошлая, чем возня в университетах и гильдиях, – заявила Лана.

– Из-за Дара к Воле? Поверь, в остальном мы такие же люди, как и все прочие. Дар лишь обостряет нашу подлую сущность, желание топить ближнего и подталкивать падающего в бездну. Человеческое слишком человеческое.

– Ну неужели тебя так волнуют перешёптывания Максимилиана и его своры? Ты сам вечно твердишь, что наш глава коллегии всего лишь жалкий отравитель, а не настоящий волюнтарий. Что не будь его покровителем король Энрих Корданский, не видать ему магистерского кресла. И что даже адепт Искусства Стихий стоит десятка таких, как Максимилиан. А ещё ты любишь повторять, что тебя не очень-то интересует мнение овец.

Рот Альгерда скривился в улыбке. Максимиллиана, чародея, посвятившего себя алхимии, зельеварению, волюнтарийскому ядоисканию и нивиллированию ядов, действительно не уважали ни боевые волюнтарии, ни мастера охранительных чар, ни зачарователи. Искусство Максимиллиана Сребрадского никому не казалось благородным. Однако он стал очень полезен светским владыкам. Покровительство потомка Хелминагора, короля Кордании Энриха Эмфирогенета обеспечило Максимиллиану небывалый карьерный взлёт.

– Всё-таки интересует, – подзадоривая, бросила Лана.

– Не совсем так. Известное противоречие: нас интересует мнение тех, кого мы презираем. Как бы ни были ограничены умом приближённые Максимилиана и он сам, всё же нельзя отказывать этому кругу людей в силе. Кроме того, так уж вышло, что у меня другого общества чародеев, исключая нашу коллегию, нет. Поэтому не удивляйся, что меня волнует то, что о моём обмороке, моей слабости и немощи идут сейчас толки. Мнение овец может не интересовать хищника, либо того, кто их стрижёт. Я же пока не глава прекраснейшего из цехов Империи.

– Есть и другое общество чародеев, – развязно улыбнулась своей шутке Лана.

Нелепой, дурацкой шутке, на взгляд Альгерда. В словах Ланы ему привидились дыбы и железные девы в застенках Ордена, послышались удары плети и крики предаваемых огню тенепоклонников.

– Не произноси подобного даже ради смеха, даже наедине со мной. В этой части Мид-Арда есть лишь одно общество чародеев. Всё остальное должно быть выжжено пламенем, порублено зачарованными мечами.

– Мне так нравится, когда ты серьёзен и суров, словно наставник по мракоборческим практикам, – прильнула к его плечу Лана. – Скажи, а мы можем убрать эту пакость из моей спальни хотя бы пока мы наслаждаемся друг другом?

Лана указала на стоящее возле сундука с её одеждой безобразное существо в полтора аршина ростом. Кожа существа была жёлтой как сера, руки и ноги кривы как ветви дерева, а бесформенная голова напоминала корень мандрагоры. Большими змеиными глазами существо пристально смотрело на них.

– Это Грегуа, – отмахнулся Альгерд. – Тебя только сейчас стало смущать его присутствие?

– Старалась не обращать внимания на очередную жертву твоих странных опытов. Но если оно будет пялиться во время того, как мы… в общем, это уже перебор.

– Твои коты тоже глядят на нас, когда…

– Коты – другое! – резко воскликнула Лана. Так что Альгерду показалось, будто воздух пропитается сейчас гневной Волей чародейки.

Полосатый шерстяной комок, свернувшийся на резном карле близ большого зеркала, встал и потянулся. Будто услышал, что речь ведут о нём и его братии.

– Они милые дети природы, а это – пакость! Это ведь кобольд, верно?

Альгерд медленно кивнул.

– Ещё одно порождение Умбры, – звонко проговорила Лана и надула губы. – С тобой вечно так: ты запрещаешь мне шутить о ложах чернокнижников, а сам тащишь в мой дом всякую нечисть.

– Не занудствуй, милая. Грегуа совершенно не опасен, всё его тёмное нутро выжжено моими заклятиями, вместе с частями мозга. Притом, Грегуа очень полезен, я никак не могу отказаться от владения им. Мы ведь в ответе за приручённых нами тварей.

– Во имя Хелминагора! Приручить и выжечь половину мозга чарами – разные вещи, Альгерд! И чем он так необходим тебе, что ты не можешь отпустить его?

– Грегуа – мой носильщик. Ты могла заметить, что именно он занёс мои вещи наверх. Я полагаю, что иметь в слугах кобольда с поражённым чарами мозгом куда нравственнее, чем использовать подневольный труд людей или йордлингов. И когда-нибудь всё общество согласится со мной.

Лана посмотрела на Альгерда, как смотрят матери на своих детей, когда те лепечут всякий вздор, что приходит на ум. В её взгляде смешалось умиление и лёгкая тоска по чему-то далёкому.

– Иногда я не понимаю, почему испытываю к тебе чувства, – сказала она.

– Ты испытываешь ко мне какие-то чувства? – бровь Альгерда выгнулась дугой. – Всегда считал, что ведьмам высокие чувства недоступны. Даже тем, что лечат людей.

Сумрак пробежал тенями по лицу Ланы. Она стиснула зубы. Альгерд вращал в руке бокал и смотрел на него.

– А чародеи, по-твоему, способны испытывать высокие чувства? – бросила Лана.

– Чародеи способны испытывать только страстное желание власти, – Альгерд видел смущение своей любовницы, а потому пожелал перевести тему разговора. – К слову, об этом желании и прочих чувствах и страстях чародеев. Грегуа, выйди из комнаты!

Кобольд, словно проснувшийся после многолетней спячки тряхнул головой и, кряхтя, удалился из ведьминых покоев.

– Всюду в мире властвует противоречие, – продолжил Альгерд. – И мой провал в университете Его Императорского Величества Хенвальда Исмара Хелминагора исключением не оказался. Видишь ли, в той зале аудиториума я ощутил слабость. Болт, который выпустил сукин сын прикончил бы меня, если бы не рунное заклятие. Я говорю это только тебе, хотя в коллегии уже наверняка распускают слухи, они ведь знают, что я предпочитаю начертить образ руны чистому мыслительному заклинанию. Им ведомы мои слабости, Лана. Ведомы, после Добрина. Знают твари, как тяжко даётся мне сосредоточение, после того как я потерял… Эх, я ведь и на сей раз хотел остановить, защититься от этого проходимца Фьяра мыслью, но не успел. А когда он полез к фиалам с алхимическим пламенем, то хотел скрутить его Волей, либо наслать паралич, а мысли спутались, получилась какая-то невнятная мешанина и я вовсе упал без чувств.

– Да, но ты ведь всё же остановил его…

– Не перебивай! Я ещё не окончил речь. Случившееся в Хенвальде помогло мне понять кое-что важное и сделать выбор. Я отправлюсь навстречу серьёзной опасности, вернусь победителем и стану собирать сторонников в коллегии. Не всё Максимилиану наслаждаться благами, которые даёт высокий покровитель и слава, причём незаслуженная. Умбра бросила вызов нашему миру, и я собираюсь его принять, дабы, защитив Мид-Ард, стать тем, кем я и рождён: истинным мастером Воли. А кроме влияния среди собратьев-волюнтариев и имперской власти, победа над умбрийской угрозой даст мне то, что я никогда не обрету в борьбе со спятившими профессорами или слабосильными чернокнижниками – уверенность в собственных силах.

– Сейчас в Мид-Арде две серьёзных умбрийских угрозы: вампиры примордиальной крови в Летних Королевствах, если быть точнее, в Альратии и Чёрная Хворь в Анкорне. Боюсь, что ты не один хочешь помочь Белому Страннику…

Альгерд рассмеялся.

– Принеси ещё вина, – молвил Альгерд. – Я не собираюсь помогать Страннику за пределами Империи. Тёмные силы, бушующие за пределами законов Вольфгарда и юрисдикции коллегии меня мало интересуют. Благодарю.

Он подождал, пока нагая чародейка заберётся на перину и укроется одеялом. Сейчас он настолько был сосредоточен на себе, своей речи и своём образе, что не обращал внимания даже на её молодое манящее тело.

«После», – решил он про себя.

– Большинство наших теперь в Кордании, исцеляют больных Чёрной Хворью, – упорствовала Лана. – Хотя Максимиллиан даёт добро и тем, кто отправляется в Летние Земли – не пойдёт же он против тех, кто собрался помогать Белому Страннику в самом деле?

Она улыбнулась и поцеловала Альгерда в щёку.

«Ну и дура! Неужели она совсем ничего не понимает?!» – пронеслось у него в мыслях, но вслух он сказал иное:

– Не понимаю, кого ты называешь «нашими» в этом-то гадюшнике! «Ворон да выклюет глаз ворону» – такой девиз стоило бы нанести на герб коллегии, – Альгерд усмехнулся своему остроумию, пригубил ещё вина. – Умбрийская угроза не столь далека теперь от нас. Я говорю не о древнейших вампирах конечно, но с ними расправится и один Венитар, не говоря уже о толпе его новоиспечённых помощников со всего света. Но то, о чём я толкую не менее любопытно. На самом севере Ольдании, в княжестве Ярналадском появилось нечто, которое убивает знатных господ и их семьи. Замки и усадьбы убитых залиты кровью. Простых людей тварь не трогает. Местные нарекли существо Неведомым, ибо никто из выживших не видел, что именно за бестия убила их господ. Все убитые были вассалами и друзьями князя Хвалибора Ярна. Интерес мой становится от того жарче, что сам Хвалибор старается пресекать толки о Неведомом, а всем желающим помочь мракоборцам даёт холодный учтивый отказ. А Нерад, комтур Ордена в Ярналаде, спелся с князем и утверждает, будто они во всём разберутся. Это всё, что мне пока известно.

Лана зачарованно смотрела на Альгерда, а тот замолчал, погружённый в мысли.

– Хорошая картина, – задумчиво протянул он. – Король Ольдании занят войной за меренийское наследство, да не с кем-то, а с самим Бранимиром Гардарийским, а в княжестве Ярналад3, название коего говорит само за себя, неведомое чудовище выкашивает знать. Неужели вельможи Империи дошли до того, что связываются с ложами тенепоклонников и втягивают демонов в свои междоусобицы? Сейчас ольданскому королю как никогда нужны деньги и добрая сталь. Знатные воеводы и витязи Ярналада сплошь владельцы рудников и мастерских. Бранимиру их гибель выгодна, как и ужас, который сеет Неведомый. С другой стороны, сам князь Хвалибор мог захотеть прибрать к рукам добро своих вассалов. По меньшей мере у одного из убитых нет наследников, насколько мне известно. А значит сам Хвалибор, как сюзерен, унаследовал его рудники. Шаг глупый, конечно, Орден или наша коллегия всё равно доберутся до сути. Но что ожидать от отмороженного дикаря-ольданца? Металлы всегда сводили с ума людей, йордлингов и даже порой альвов. Бранимира подозревать труднее, но его выгода очевидна. На месте всё станет яснее.