Как ты там?

– Но это же опасно. Ваш фильм все его участники увидят рано или поздно.

– А ты думаешь, я в этой деревне собираюсь старость встречать, среди пальм? Азия -она большая, по ней всю жизнь можно путешествовать. Конечно, могут проблемы с мафией возникнуть, но Билли Миллиган учит меня шифроваться, у него большой опыт жизни под вымышленными именами и биографиями, ему любой разведчик позавидует.

– Илюша, будь осторожнее. И с ним, и с Аллой.

– Ну он-то тут живёт, а Алла скоро уедет. Но я, возможно, немного прокачусь с ней по другим островам, а потом заеду к ней на север, в предгорья, она говорит – там чудесно.

– Это горный климат на неё так подействовал? По-моему она с девяносто пятого года вообще не изменилась.

– Да, Федя, не то, что мы с тобой – один уже лысый, а другой – седой!

В конце второй недели я на пять дней снял себе бунгало в одной из труднодоступных бухт на северо-востоке острова, чтобы не мешать Илюшиному роману и хоть немного прочувствовать жизнь в глуши у моря.

Бухта была двойная, разделённая по центру скалистой, поросшей лесом грядой. Я жил на юге, в её более оживлённой части, под названием Nai Pan Yai. Здесь даже имелся магазин «7/11», но, не смотря на рыбацкий посёлок и какое-то количество бунгальных отелей, место оказалось действительно немноголюдным. Там не существовало никаких развлечений кроме дневного снорка и вечернего тупилова в кафе у воды, но я ни в чём не нуждался. Правда обедать мне приходилось в ресторанах, обнаглевшие хозяева которых заявляли цены согласно своему настроению, а оно всегда у них было хуже, чем у их коллег с более оживлённого юга острова.

Уже намного позже я узнал, что именно в этих тихих местах и происходили главные наркотические движения острова – купить там можно было не только марихуану, но и многое другое. Однако, ни с кем не общаясь, я просто этого не заметил, а Илюша не счёл необходимым вводить меня в курс дел. Впрочем, свой психоделический трип я там всё равно получил, когда в последний день меня накрыла лихорадка денге.

Просыпался я перед рассветом, выходил на пляж, встречал встающее из моря солнце и всю первую часть дня нырял с маской и трубкой, а полуденную жару пережидал на своей веранде, сидя за ноутбуком, дабы интернет здесь хоть и медленно, но работал. Когда солнце зависало над горами, я вновь возвращался в воду, наблюдая вечернюю жизнь рыб и остатка кораллового рифа, на котором они и обитали. Подводная живность тут явно проигрывала Красному морю, кораллы, похоже, погибали и многие пляжи были усыпаны их мёртвыми остатками, а опытные люди говорили, что для настоящего снорка надо ехать на Тао. Да и никаких красивых закатных всполохов на восточном побережье не наблюдалось, тьма просто раскрывалась, возникая со всех сторон, и оставалось коротать остаток вечера в баре, либо на той же веранде.

За всё, проведённое здесь время я обмолвился всего несколькими словами с французской девушкой, которая тоже вставала и плавала рано по утрам, и молодой тайкой, что присматривала за моим комплексом бунгало. Так я и жил, начав понемногу писать вечерами, а потом меня заколбасило.

Известно, что существуют четыре серотипа вируса денге, а один комар может переносить сразу несколько его разновидностей. Видимо поэтому лекарство от него так и не изобрели, и иммунитета от болезни нет тоже. Наоборот, с каждым новым заражением шансы на смерть увеличиваются, поэтому она более опасна для тайцев и тех фарангов, что живут здесь десятками лет. Основными переносчиками денге являются комары, а так же летучие мыши и прочая живность. Но людей кусают в основном комары. Поражённые вирусом насекомые имеют на теле белые точки – это я видел потом на фото в интернете.

Не знаю, в этой ли бухте меня укусили – инкубационный период может длиться от трёх дней до недели, поэтому понять, где и когда именно я заразился уже невозможно. Тем более, вечером я всегда использовал купленную в Бангкоке жидкость против москитов, и это означало, что ужалили меня, скорее всего, на рассвете.

Сначала, пережидая полуденную жару, я подумал, что просто перегрелся во время утренних погружений, но ближе к вечеру появились симптомы, как при сильной температуре во время гриппа с гулом в голове и ломотой в суставах. Я сообщил Илюше, что подхватил лихорадку, а за бунгало у меня оплачено до завтрашнего утра, и он ответил, что завтра заберёт меня, посоветовав постараться всё-таки дойти до ближайшей тайской лавки и купить несколько литров воды. Хоть и с трудом, но я это проделал, каждые сто или пятьдесят метров останавливаясь на привалы в тени под деревом.

А после заката, с наступлением темноты, началось самое интересное.

Из-за температуры и шума в голове я не мог читать или даже слушать музыку, поэтому просто лежал с включённым светом, когда кто-то робко постучал ко мне в дверь. Я открыл её и увидел тайскую девушку, дочь хозяев, которая убиралась тут и присматривала за бунгало. Она вошла, а когда я сообщил ей, что заболел, она, как мне показалось, сильно обеспокоилась.

– О, денге, денге, – сокрушалась девушка, – Ложись, тебе надо лежать.

Я в этот момент стоял, ссутулившись и держась рукой за стенку, поэтому сразу послушался и, сделав всего один шаг, вернулся в кровать – кроме кровати, тумбочки и вентилятора в моём маленьком сарайчике ничего больше не было, даже вешалки для одежды.

А она встала рядом, продолжая что-то говорить, покачиваясь при этом из стороны в сторону, а с её телом начали происходить необъяснимые метаморфозы. Оно удлинялось и истончалось, её руки вытянулись и как-то необычно изогнулись, вывернувшись в локтях, бёдра же стали плоскими и широкими, выведя вперёд высокие колени. На моих глазах девушка превращалась в существо, напоминающее самку богомола, продолжая при этом раскачиваться передо мной, как в брачном танце, видимо, намекая на соитие, после которого я буду съеден.

Кроме подушки или маски с трубкой отбиваться от неё мне было нечем, а она нависла надо мной, и лицо её хоть и не изменилось, но неподвижно застыло, как маска, а тёмные глаза выражали какую-то вечную тоску.

В этот момент незапертая дверь распахнулась, и ко мне в бунгало ворвался Илюша.

– О-о, Илюша, ты приехал! Спаси меня! – простонал я, – Ты видишь, в кого превратилась эта милая девочка!

– Федя, здесь же никого нет! – Илюша насторожился, – У тебя что, галлюцинации?!

И действительно, оглядевшись по сторонам, я осознал – в этой деревянной коробочке мы с ним одни.

– Ох, блин, вот меня колбасит! Слушай, ты можешь прямо сейчас меня увезти? Я что-то не хочу больше тут оставаться!

– А ты удержишься? – с сомнением поинтересовался Илюша, а когда я кивнул, то ответил, – Ладно, поехали.

Убрав в рюкзак ноутбук и полотенце, я вышел на веранду и запер комнату, оставив ключ в замке, сел сзади на скутер и мы тронулись в путь по забирающей вверх тропе, а поднявшись к главной улице посёлка, покатили к выезду из бухты. На повороте свет скутера упал на обочину, где находился небольшой магазин тайских статуэток для украшения дома или сада. Они стояли прямо у дороги и на ночь их обычно накрывали брезентом, но сегодня почему-то забыли, из-за этого мы их и потревожили – мне показалось, что некоторые фигуры повернули головы, отворачиваясь от яркого луча фары.

Затем, уже за нашими спинами раздался скрежет по асфальту и какой-то тяжёлый, чугунный топот. Он не отставал, и это означало – кто-то явно преследует нас.

Стояла безлунная ночь, и как я не оглядывался, не мог никого заметить на тёмной дороге, однако гулкие звуки и странное металлическое пощёлкивание раздавалось уже совсем близко.

– Илюша, жми на газ! – кричал я, слыша за спиной цоканье по асфальту, какое-то гудение и визгливые скрипы, от которых немела спина и мурашки ползли по коже, – Мы потревожили ритуальные скульптуры и теперь они нас догоняют!

Илюша встрепенулся, выжимая из своего «мотосая» всю его мощь, а хорошая дорога с покрытием в этот момент уже кончилась, мы с разгона принялись взбираться на один из перевалов, и я даже удивился, почему мы так легко тянем вверх.

Стук копыт и шелест крыльев за нами отдалился и стих, а Илюшин скутер продолжил своё движение, его колёса оторвались от земли, и он взлетел над дорогой. Я весь сжался, как в прыжке, ожидая падения, но высота только возрастала и вскоре мы уже неслись над верхушками деревьев. Теперь я видел под собой северный берег острова и более светлое по контрасту с ним море, усеянное зелёными неоновыми огнями рыбацких лодок, приманивающих кальмаров.

– Илюша, – гаркнул я ему в ухо, перекрикивая ветер, – Быть такого не может! Мотороллеры не летают!

– Ну да, – отвечал он, – Это же твоя галлюцинация, вызванная лихорадкой.

– Что, серьёзно?

Мне сразу стало как-то грустно и, перестав верить в реальность происходящего, сразу рухнул в воздушную яму, очнувшись, лежа в своём бунгало, весь в поту, не смотря на работающий вентилятор. Приподнявшись на кровати и почувствовав, как непривычно ноет всё моё тело, я выпил воды и опять погрузился в мир фантастических видений.

Теперь мы спускались на батискафе в глубоководную впадину совсем недавно обнаруженную в окрестностях острова, а Илюша объяснял мне, что здесь находится так называемая Сиамская Атлантида, от которой пошло развитие всех цивилизации этого региона. Но чем глубже мы погружались, тем хуже мне становилось из-за нарастающего давления, а потом трос, соединяющий нас с дрейфующим на поверхности кораблём, оборвался.

Тогда мы соскользнули в плотную пустоту, всё сильнее сжимавшую скорлупу нашей посудины, а когда заклёпки из-за нарастающего давления стали пулями выстреливать из обшивки, не выдержав тяжести многих тысяч атмосфер, наше падение закончилось в ладонях у стоящей на дне гигантской статуи Будды.

Утром я проснулся оттого, что у меня дико ломило мышцы или суставы рук, ног, спины и шеи. Лежа в кровати, я принялся медленно крутиться, как веретено и тогда мне становилось немного легче.

Когда за мной приехал Илюша, мне было сложно поверить в его «настоящесть» и как-то проверить это, ведь будучи плодом моего воображения, он мог правильно ответить на любой заданный мною вопрос, так как ответы так же исходили из моего мозга. Впрочем, когда я, собирая рюкзак, испытал приступ головокружения, то сразу понял – если мне дурно и тяжело – значит, это не сон, а суровая реальность.

Обхватив Илюшу за пояс и сцепив руки замком, я тяжело дышал ему в спину, стараясь не болтаться из стороны в сторону, а пока мы не попали на нормальную, относительно ровную и асфальтовую дорогу, а езда по грунтовке представляла из себя подъёмы и спуски под углом в девяносто градусов. Илюшин мопед просто не мог вытянуть такой подъём с двумя пассажирами, поэтому несколько раз мне приходилось слезать и плестись пешком, что в моём состоянии практически приравнивалось к высокогорному восхождению.

Время от времени мы останавливались на привалы, а когда, наконец, добрались до дома, я лёг на матрас на полу и опять принялся стонать и извиваться, как червь, сглаживая боль в суставах. Наверно, со стороны это выглядело комично, потому что Илюша, понимая моё состояние, с трудом сдержался, чтобы не прыснуть от смеха.

К вечеру боль немного утихла, я смог поесть смешанных с йогуртом фруктов, а потом к Илюше приехала Алла, осмотрела меня и намазала ноющие части тела тигровым бальзамом, заметив, что какого-то особого лечения в моём случае не существует, кроме варианта поехать в госпиталь и на пару дней лечь под капельницу. Но без страховки это дорого, а если бы она и была, то страховая компания вполне могла отказаться оплатить госпитализацию, потому что не считает денге смертельной для европейцев – такие случаи уже были, поэтому я должен сам перенести лихорадку.

Приближался закат и я рассказал ей о своих ночных галлюцинациях, а Алла ответила, что пока не стемнело, они с Илюшей должны кое-что мне сообщить.

– Ты ведь заинтересован в том, чтобы наш город менялся в лучшую сторону и становился более пригодным для жизни, а служил не только фабрикой для зарабатывания и траты денег? – поинтересовалась Алла.

В ответ я кивнул.

– Кризис уже остановил грандиозные Лужковские стройки и распыление средств на чудовищные проекты, меняющие облик города, – начал Илюша, – И сейчас, во время такого затишья многие размышляют о том, как им самим, не дожидаясь помощи от властей, обустраивать те районы, где они живут и работают. Надеюсь, это многое изменит, но есть и кое-что скрытое.

– Как и в любом городе, в Москве существуют свои хорошие и плохие места, многие из них настолько старые, что давно вплелись в городскую ткань и стали чем-то привычным, так они маскируются, – продолжила Алла, – Поэтому проблема не только в том, как их убрать, а как их обнаружить. То есть место, например, явно «фонит», оно гнилое совсем, но вот из-за чего конкретно – непонятно. Это может быть и чья-то забытая могила или даже целое здание засекреченного института, где в 50-е годы проводили эксперименты по прорыву ткани реальности.

– И одна из таких точек на карте города – это Музей Современного Искусства, – вновь заговорил Илюша, – Алла уверена – с ним явно что-то не так, его фонды и выставочные пространства полны большого количества объектов, инсталляций, артефактов и некоторые из них реально опасны. Какие именно – нам с тобой, Федя, и предстоит выяснить, потому что мой знакомый по университету работает там директором выставочного отдела и у тебя есть шанс попасть туда на работу.

– Это интересно, – отвечал я, ощущая в этот момент какую-то нереальность всего происходящего.

– Ты должен устроиться туда и начать с этим разбираться – пока только понять, что именно там происходит. А когда я вернусь домой – не всё же время мне тут торчать – то тоже туда устроюсь. И мы вместе, с помощью Аллы, вычислим эти объекты и придумаем, как от них избавиться. Как тебе такое предложение?

Хоть я и чувствовал себя неважно, но внимательно выслушал всё сказанное и мой ответ оказался краток:

– Я бы в любом случае хотел в музее поработать. И если то, что вы говорите – действительно так, давайте копать в этом направлении. А сейчас извините, мне что-то опять поплохело.

Я осторожно встал и, держась за стенку, проследовал в туалет.

– Ты лежи и ни о чём не беспокойся, – отозвался Илюша, когда я вернулся, – А мы поехали на день рождения к Билли Миллигану. Как ты понимаешь, сегодня познакомить вас не получится.

– И сколько у вас для него подарков?

– Один главный и шесть маленьких, для четверых взрослых и двух детских личностей.

– Молодцы. Здорово придумали.

– Но имей в виду, что я вернусь только утром, – продолжил Илюша, – И если встретишь меня среди ночи, то это будет твоя галлюцинация. Запри за мной дверь и постарайся поесть чего-нибудь из холодильника.

– Илюша, привези мне мороженного!

– О, это очень хорошо, что ты о еде подумал – значит, ты выздоравливаешь.

К счастью, галлюцинации меня больше не посещали, и хотя спал я плохо, но сны мои оказались похожими на кино – в перерывах между пробуждениями я успел посмотреть продолжение сериала под названием «Приключения Илюши».

После того, как разумные подводные существа помогли нам выбраться из упавшего на дно впадины батискафа, вытащив его с помощью прирученного ими гигантского кальмара, мы полетели на воздушном шаре на юг Таиланда, к границе с Малайзией – в опасные районы, где свирепствуют мусульманские партизаны.

Там мы отыскали затерянный в джунглях монастырь, обитатели которого, дав обет молчания, собирали по всей Азии осколки Серебряного Зеркала, разбитого во время китайской оккупации Тибета, которая и была устроена ради его уничтожения.

Однако за последние пятьдесят лет кусочки вечного зеркала обнаруживались подчас в самых неожиданных местах, и секретная миссия Илюши как раз и заключалась в том, чтобы доставить в монастырь один из таких осколков, поэтому нас с почестями встретили и даже разрешили посмотреть в воссозданный мастерами фрагмент Зеркала. В нём мы разглядели вещи, полностью изменившие нашу картину восприятия мира, но начисто всё забыли, когда покинули это скрытое от людей место.

На следующий день мне немного полегчало – мышцы уже просто ныли или болели, но их больше не выкручивало внутри моего тела, да и температура, кажется, тоже начала понижаться, и я больше не испытывал ничего, кроме обычной слабости, ставшей для меня долгожданным отдыхом после всех этих мучений. Поэтому те, кто считает Панган психоделическим островом, могут быть уверены – здесь можно хорошо улететь и без наркотиков.

На четвёртый день после начала лихорадки я уже нормально ел и немного прокатился на велосипеде, на пятый почувствовал себя вновь в хорошей форме, но только оставалось мне всего два дня до отъезда.

Впрочем, всё могло быть и хуже. Если б мне пришлось возвращаться в этом расколбасе обратно в Бангкок или лететь в самолёте – меня могли бы в таком состоянии запросто сдать сразу по прилёту в инфекционную больницу и потом недели две продержать на карантине в компании с больными малярией, холерой и каким-нибудь очередным мутировавшим гриппом.

– Илюша, а наш разговор с Аллой не является плодом моих фантазий? – спросил я его, когда уже полностью выздоровел, – Ты действительно устроишь меня работать в Музей Современного Искусства, чтобы вычислить там какие-то опасные артефакты?

– Да, и я уже списался с директором выставочного отдела, но к себе в отдел они тебя взять не могут, либо просто не хотят. Зато в музее нужны монтажники, поэтому ты пока им и поработай. Да, это суровый труд, но зато ты постоянно станешь бывать в хранении и всё там осмотришь.

Что ж, такой расклад меня вполне устраивал – я всегда мечтал побывать в музейных запасниках, тем более шансов найти работу в качестве сценариста у меня всё равно не было.

В последний вечер я прикатил на велосипеде к малому пирсу и присел на парапет в окружении стоящих с удочками местных жителей. Достал бутылку лимонада, отпил из неё и влил туда рома.

Солнце уже скрылось за одним из двух островков в километре от берега, начинались сиреневые сумерки, а я любовался на корабли, стоящие на рейде к западу от Пангана и думал: «Какой же я дурак, что купил билет всего на три недели!» Конечно, я совершенно не представлял, что меня ждёт на острове, и только пожив тут, начал осознавать – стоило использовать эти летние каникулы по полной программе и провести в Таиланде весь безвизовый месяц, а то когда теперь я здесь ещё окажусь?

Но было поздно.

На следующий день я взошёл на борт парома, в чрево которого загружались автобусы и легковые машины, поднялся на верхнюю палубу и помахал рукой провожавшим меня Илюше и Алле.

Корабль отчалил, а когда мы отошли от острова и встали на фарватер, я увидел по правому борту множество других, совсем маленьких островов и их вид наполнил меня ощущением того, что я всё-таки исполнил свою детскую мечту. Но теперь, осознав, как, в общем-то, несложно оказалось её осуществить, буду слишком часто думать о возвращении.

А с Билли Миллиганом Илюша меня так и не познакомил.

Часть

III

ММСИ 1

Когда-то я думал о том, что человеку творческих профессий может пойти на пользу физический труд, и полагал, что смена вида деятельности взбодрит меня и внесёт в мою жизнь перемены. Поначалу так оно и случилось, но проработав шесть лет монтажником, я больше не строю иллюзий о пользе такой работы. Затрата сил хороша только если ты возделываешь свой собственный сад, строишь свой дом или – в самом радикальном варианте – восстанавливаешь родной город после катастрофы. Все же остальные варианты являются только более комфортными ситуациями твоего личного трудового лагеря, если, конечно, он отличается от тех, куда насильно сгоняли людей и где они работали за еду. Просто сейчас им дали возможность верить, что они тратят свои силы и разум в обмен на универсальные ценности, вроде денег, успеха или власти.

Впрочем, такие мысли меня настигли гораздо позже, а в начале марта 2009 года, через две недели после своего возвращения с острова я поступил на работу в Московский Музей Современного Искусства в должности «монтажника экспозиции и художественно-оформительских работ». В других отделах, где бы я тоже мог работать, все места были заняты выпускниками МГУ и РГГУ, они предпочитали свои компании и тоже имели друзей и однокурсников, поэтому шансов перевестись к ним у меня не было.

Но, не смотря на это, в музее мне понравилось. В то время все были относительно молоды, а количество сотрудников в отделах ещё не настолько сильно разрослось, поэтому все дружили, вместе отмечали дни рождения и выпивали на открытиях. Мне даже показалось, что я снова попал во времена моего студенчества, только, в добавок к общему веселью, здесь ещё два раза в месяц выдавали зарплату. И впервые за много лет мне не надо было выбивать из работодателей гонорар, который они всегда старались выплачивать мизерными частями, благодаря чему деньги сразу же исчезали. Да, первые годы моей работы здесь всё было проще и спокойнее. Конечно, приходилось иногда переделывать часть уже готовой выставки или оставаться работать в ночь на выходные, но перевесить картины в паре залов это не то же самое, что переписать поэпизодный план сценария, а за переработки нам выплачивали сверхурочные.

Но потом всё изменилось.

К тому времени, как я пришёл, в бригаде было уже четырнадцать человек, и я стал пятнадцатым. Сначала бригадиром был Митя, но потом его уволили за пьянство и на его место назначили пятидесятилетнего Олега, у которого через три года начало пошаливать сердце и он даже попал в больницу, после чего его сменил мой ровесник Кирилл. Сначала он показался мне рассудительным и вменяемым, но на второй год бригадирства запас его прочности закончился и теперь он на моих глазах приобретал серьёзную форму невроза.

В самой бригаде существовало несколько фракции, участники которых старались держаться вместе. Изредка кто-то увольнялся и на его место приходил другой работник, примыкавший к одной из группировок в зависимости от своего происхождения, воспитания и жизненных установок. Часть бригады была практически непьющей, другая же квасила прямо на работе – это были здоровые ребята, которые могли запросто выпить за пять-шесть часов по поллитра водки каждый, при этом оставаясь вменяемыми и шутливыми. Они охотно соглашались на дежурства и оставались сверхурочно, поэтому на их проделки закрывали глаза. Я же, со своими винными привычками, был непонятен ни тем ни другим, и в алкогольной части бригады меня считали чистоплюем, а среди трезвенников я заимел репутацию пьяницы.

Ещё здесь процветали интриги, и если раньше я думал, что людям, получающим одинаковую и скромную по московским меркам зарплату делить особо нечего, то в последствии осознал, как сильно я ошибался.

Конечно, не всем поручалась денежная халтура, и разборки возникали из-за того, кому именно работать в выходные по двойной ставке, но взаимная неприязнь возникала из-за тех же отличий в культуре и воспитании – слишком разным людям приходилось быть вместе. Когда вся бригада собиралась в нашей комнате на Петровке – тесной и узкой, похожей на пенал и переделанной из бывшего туалета, мне казалось, что примерно так выглядит набитая сидельцами тюремная камера, и я терял момент самоидентификации, не понимая больше, кто я такой.

В этом смысле работа действовала на меня разрушительно, но приносила постоянный доход и удовлетворяла эстетические потребности. Мне нравилось находиться в музейных хранилищах и рассматривать картины во время их регулярной описи. Так же я успел побывать в запасниках всех известных московских музеев, кроме Пушкинского, и прикоснуться к тем вещам, которые, вообще, мало кто видел.

Мне казалось, что музей – это всего лишь одна из работ, на которых я особо не задерживался больше года, но только когда 1 апреля 2014 года я вернулся из отпуска, который провёл в индийском штате Керала, то с ужасом понял, что не хочу больше приходить по утрам в этот особняк на Петровке, где меня подташнивает от одного только цвета стен в коридоре. А через пол года мне исполняется сорок лет, и у меня нет никаких готовых для реализации проектов, ни творческой энергии, ни перспектив. Я снова оказался в ситуации выжатого тюбика из-под зубной пасты, как это бывает после окончательного утверждения мучительно долго писавшегося и переписывавшегося сценария. Да только сейчас у меня не было ничего.

Конечно, за первый год я расслабился. Мне нравилось приходить в музей, как в некий творческий клуб и общаться с сотрудниками других отделов, а большинство моих коллег были молодыми людьми с хорошим чувством юмора, но постепенно многие из них ушли на более престижные работы. Уровень интеллекта в бригаде сильно упал, потому что остались в ней в основном те, кому просто повезло сюда устроиться, потому что других перспектив у них не было. И среди них – я. Слишком поздно осознав, как сильно может затянуть бездеятельная стабильность.