На горизонте Мраморного моря

– Надо постараться ни единым жестом не выдать себя перед Альбертом. Надо выиграть время. Успеть сделать то, что задумал. В противном случае все может кончиться хуже, чем я думаю.

Петр не приезжал в офис каждый день. Хватало работы по инстанциям и на объектах. Поэтому он, чтоб не выглядело подозрительно, пришел туда только через два дня после беседы с шефом. В этот день, он должен был забрать в кассе свой месячный оклад. Было раннее утро. Альберт в такой час никогда не наведывался. Другие Петра волновали мало. Все-таки, я – исполнительный директор. Пока. Набрав код, на массивной входной двери и, войдя внутрь, Петр, кивком головы, поприветствовал Толика. Охранник, против обыкновения, оказал ему большее внимание. Он суетливо вынырнул из своего аквариума и уже в коридоре пробубнил:

– Доброе утро, Петр Константинович. За деньгами? Еще не подвезли.

– Может, ты знаешь и почему задержка?

– Никак нет, – лицо его было растерянным и выглядело глупее, чем всегда.

Петр повернулся и молча проследовал в сторону бухгалтерии. Толик увязался за ним. Это показалось Петру еще более странным, но он никак не выказал удивления.

– Альберт у себя? – кинул Петр, у него появились нехорошие предчувствия.

– Не было еще, – из-за спины отозвался Толик.

С расстояния в несколько шагов, Петр увидел, что от окошка отходит один из менеджеров. Во внутренний карман пиджака он водружал набитый банкнотами бумажник. По роду деятельности, им не приходилось часто пересекаться, поэтому он также ограничился кивком в его адрес.

Через открытый проем окна, он увидел бухгалтера Кащеева.

– Добрый день, Игорь Геннадьевич. Я к вам. Денежки мои как поживают?

– А-а, Петр Константинович! Знаете, на ваш счет распоряжение пока не поступало.

– То есть, как это? – Петр понял, что прямо сейчас, сможет убедиться в силе собственной интуиции. Жаль только, что сработала она поздно.

– Да Вы не волнуйтесь. Премиальные пересчитываются. Точнее сказать не могу.

– Ну, а оклад то?

– Ничего не знаю. Альберт Николаевич сказал, что с Вами чуть позже. – Петру даже показалось, что бухгалтер посмотрел на него с каким то высокомерием.

Петр выругался сквозь зубы и ускоренным шагом устремился к своему кабинету. – Заберу бумаги, а там будет видно. Почти с разбегу он налетел на запертую дверь. За ней находилась его приемная, еще несколько комнат и его кабинет. За все время работы Петра в «Карате» эта дверь была закрыта впервые. Он даже представления не имел о ее существовании. Развернувшись, он встретился глазами с Толиком.

– Может, ты знаешь, что это значит?

– Мякишев распорядился, – пробасил охранник.

– Давай открывай, – категорично заявил Петр.

– Не могу. Мякишев – зам. генерального, как-никак. Мне приказали закрыть – я закрыл.

– Какого черта? – зло прошипел Петр. – Какого черта Мякишеву лезть на мою территорию? Он, вообще, фигура номинальная, и мои дела его не касались и не касаются. Зачем он попросил тебя закрыть эту дверь? Его тоже, конечно, нет в офисе?

– Вы же знаете, он сейчас или на рынке, или в автосалоне.

– Вот именно! Там его место. Он, в принципе, не имеет отношения ни к собственности «Карата», ни к строительству бизнес центров… Открывай, говорю тебе.

– Что я могу? Я охранник. Не имею права.

– Хорошо. Я тогда ее вышибу. Метров с пяти, он всем корпусом навалился на новую, крепкую лоснящуюся белой краской дубовую дверь. Эффект был не велик. Удар гулким эхом прокатился по всем коридорам фирмы. Петр ушиб плечо, но в запале, не заметив боли, решил предпринять вторую попытку. Он отошел на дистанцию, приготовился к броску. Но не тут то было. Смыкающиеся объятия, по-медвежьи сильного Толика, не дали ему сойти с места. Он почувствовал себя в полной беспомощности. Досада переросла в безумную волну гнева. Он сообразил, что единственное, чем он может шевелить, это ноги и в ярости принялся лягать ими великана. От столь активного сопротивления Толик опешил. Он явно не ожидал такой прыти, от маленького Петра. В этот момент, он ослабил хватку, за что и поплатился ударом каблука в пах. Он отпустил противника, согнулся в три погибели, попятился назад, грохнулся на сияющий чистотой плиточный пол.

– Сука, – просипел он.

– Ты зачем здесь поставлен, дебил?

– Зря ты так, Петр. Я же урою тебя. Уйди, подобру-поздорову. До греха не доводи.

Петр, в это мгновение, вспомнил о болтающемся у Толика под пиджаком пистолете. – Надеюсь, до применения оружия дело не дойдет. Но кто ж знает?

Толик, тем временем, тяжело поднялся. Голова соперника оказалась теперь у него на уровне груди. Настолько неравны были силы.

– Вали, Петр! Череп разнесу! – охранник рычал грозно, но Петр уловил в его голосе нотку нерешительности. Это подхлестнуло его к последней отчаянной попытке штурмовать дверь собственного кабинета. Собрав остатки сил, он бросился на нее. Но тщетно. Она была сделана на совесть. Денег своих стоила. Грохот удара, чуть слышный треск. Может быть, треснула ключица у самого Петра, так ему стало больно. Он не успел разобраться. В следующую секунду его накрыло словно лавиной. Он был сбит с ног, подобно тому, как девятый вал сметает с палубы моряка. Сознание погрузилось в туман. Через неопределенный отрезок времени, он почувствовал холод плиточного пола и запах крови. Нос и губы разбиты. Сдерживая кровотечение, он осторожно поднялся. Голову словно стянул пульсирующий обруч. Тупая боль. Изображение прыгает. И тут, как будто в бреду, издалека, он услышал такой знакомый, такой милый и почти родной голос. Ну да, ошибки быть не могло, это Ксения!

– Что происходит?! Господи! Петр? – ее ангельский образ промелькнул перед ним, как в лентах старой кинохроники. Тонкие нежные черты, пушистые ресницы, аромат знакомых духов, – как не гармонировали они с густой красной жижей под ногами, рычащим охранником, скверной историей, в которую он удосужился вляпаться.

– Толик! Зачем ты это сделал? – Петр услышал в этих словах негодование, страх и боль одновременно. Влажная ткань коснулась его щеки. С каждой секундой, он все яснее воспринимал окружающее. Через минуту, он почти полностью восстановился, лишь слегка побаливала голова. Охранник с каменной физиономией стоял у стены, как изваяние.

– Я не сделал ничего лишнего. Зачем дебоширить? Пусть свяжется с Альбертом.

– Свяжусь, не беспокойся, – у Петра отпала всякая охота вступать в перепалку, а тем более в единоборство с охранником.

Ксения стояла совсем близко к нему. Она держала его за руку. С тревогой и участием следила она за каждым его движением. Но Петру показалось это слишком похожим на жалость. Ему стало невыносимо стыдно за свое положение. Он готов был провалиться сквозь землю. Обида за себя, раздражение на собственную глупость готовы были выплеснуться в ряд еще более нелепых поступков. Он понял – надо немедленно уйти.

– Пойдем, посидишь немного у меня. Тебе нужен покой, – произнесла Ксения тихо.

Он грубо вырвал руку из мягких ладоней Ксении

– Я знаю, что мне нужно. Я должен уйти. Все скоро выяснится, – и даже не взглянув на девушку, он направился прочь.

Ее исполненный чувства взгляд провожал его с возрастающей тревогой. Петр мог бы прочесть в ее глазах крик, но он не видел их.

– Куда же ты, Петя? Постой, – сдавлено проронила она. – У тебя же кровотечение…

Стоявший по соседству Толик кисло усмехнулся.

– Что лыбишься, идиот? – Отчужденно и зло выпалила она. – Кому это было нужно? Руки затекли? Он что на тебя напал?

– Ксения, прошу без идиотов. Я сделал то, что от меня просили. Этот шибздик больно шустрый. Вот и схлопотал…Думаешь, Альберт будет недоволен? – вдруг засомневался он, закравшийся испуг сделал выражение его воловьих глаз стеклянным.

– Придурок, – прошипела в ответ красавица и, резко развернувшись на каблуках, удалилась в приемную директора.

На ее столе лежала увесистая стопка документов для исправлений и перепечатки, но она уже не смогла приступить к работе. Она не смогла даже присесть. Заламывая руки, закинув голову назад, наполовину прикрыв веки, она, словно моля о чем-то, металась по кабинету.

Океан сильнейших эмоций бушевал в этом хрупком и прекрасном теле.

***********************************************************************

– Але, Альберт? Наконец-то дозвонился до тебя. Есть время поговорить?

– А, Петр. Что случилось?

– Ничего… Если не считать, что меня сегодня к себе в кабинет не пропустили, денег не дали и даже рожу набили. Вот сижу, в машине, утираюсь. Как тебе такое?

– Да, ты что? Для одного дня многовато. Я, кажется, понял. Подъезжай в «Белый Аист», к двум. Пообедаем. Заодно и поговорим.

************************************************************************

– А, Петр. Сколько лет, сколько зим! – Альберт протянул Петру для приветствия руку. Вид у него был самый благостный. На столе теснились тарелки с салатами, закусками, горячим. Две початые бутылки красного вина дополняли натюрморт. Трапеза была в разгаре. Альберт дымил сигаретой. Светло бежевый костюм тонкого кашемира, отливающий болотной зеленью галстук под брильянтовой заколкой, раскрасневшееся лицо вальяжного барина.

– Присаживайся, рассказывай.

Рядом с Альбертом, чернела гора по прозвищу Калиныч. Так запомнил его погоняло Петр, во время их первой случайной встречи. Да, это был определенно он. Его жуткое плоское лицо не спутаешь ни с кем, раз увидев. Едва заметным кивком, он поприветствовал гостя. В его монгольских глазах блеснул недобрый зеленый огонек. Обстановка не слишком располагала к непринужденной беседе. Скорее еще больше напрягала и без того взвинченного Петра.

– Рассказывать особо нечего, кроме того, что уже сказал. Приехал в офис, как обычно. Причитающееся хотел забрать. Не дали – сослались на особое распоряжение. Надо полагать – твое. Ладно. Хотел к себе в кабинет. Тебе позвонить. Толик, с какой-то радости, запер дверь во все крыло. Сослался на Мякишева. Я попросил открыть, не понимая, какое дело Мякишеву до моего кабинета. Он отказался. Тогда меня разобрала злость. Я попытался сломать эту чертову дверь. Результат видите. Этот слон накинулся на меня. Чуть контуженным не сделал.

– Да… – лениво протянул Альберт, прищурившись, поглядывая то на Петра, то на Калиныча. Последний тоже расплылся в улыбке. Сизые губы расползлись, обнажая ряд кривых желтых зубов.

– А зачем же ты, Петя, дверь стал ломать. Чем она та тебе не угодила?

– Что значит чем?.. Зря, наверное, конечно. Но пойми и ты меня. Никаких объяснений, ни того, ни другого. Да еще и к себе попасть не могу. Или я не имею больше права на свой кабинет?

– Хороший вопрос. Правильный. Ты, Петр, запомни главное – у нас, если что – ко мне обращаются. Имущество ломать – верх неприличия. Пришел бы сразу, позвонил бы, на крайняк. Морда бы целей была.

В интонации Альберта Петр различил доселе не звучавшие недружелюбные нотки. Повеяло холодком и стало неуютно, Петр ясно почувствовал, что перед ним противник. И неприязнь их взаимна. Возможно даже, что неприязнь Альберта к нему, еще более сильная. Смутные сомнения облекали теперь материальные формы. Но он еще тешил себя надеждой выйти сухим из воды. Сейчас, он должен понять насколько серьезно он влип, и, исходя из этого, решить, как нужно действовать.

– Как бы там не было, Альберт, я пришел. Пусть и с разбитым носом. Есть какие-то объяснения происшедшему?

– Есть. Как не быть. Ты, Петр, может быть, расстроился, но поверь мне, – зря. Общество наше, как ты знаешь, акционерное. У меня контрольный пакет, у Щеглова 30%, еще акционеры имеются. Когда подписывал контракт с тобой о найме на работу и продаже акций, перед собой имел определенную задачу. Можно сказать, политическую задачу. Ты должен был сыграть немаловажную роль в нашем общем деле. Да, к чему скрывать, твои инвестиции были не лишними, но я очень рассчитывал на твое содействие в другом плане. Имел основания надеяться, что тебе это по плечу… да, впрочем, и теперь уверен, что ты мог бы оказать мне услугу, за которую, по сути, я и посулил те молочные реки и кисельные берега. Но ты не захотел. Продолжал упрямиться. Я же ждал… Согласись, эти месяцы ты исправно получал неплохие деньги. А почему? Ведь дохода, с еще не сданных торговых комплексов, никто из акционеров не имел. Чудес не бывает. Ты должен был понимать, что обязан мне. Что я жду от тебя большего, чем прописано в контракте. И я надеялся и верил, что придет час, когда ты осознаешь, правильно расценишь твое новое положение. Другие не верили. Я верил. Более того, мне и сейчас хочется верить, что ты одумаешься, но рисковать не хочу. Прости, не хочу. А по сему, кабинет твой опечатан, как исполнительный ты больше не числишься, финансы твои заморожены… естественно. Иными словами, работать можешь, но без должности директора, без доступа к соответствующим документам. Как инженер и менеджер. Ты ведь, более менее разобрался, что к чему? Вот и продолжай в том же духе. Но распоряжений от тебя уже никто принимать не будет. Без моей подписи.

Петр тяжело молчал. Лицо приобрело серый оттенок. Смотреть на него без сожаления было нелегко.

– Вот такой коленкор. Мой тебе совет – не кручинься. Все в твоих руках. Если все пойдет не как до этого момента, а лучше, акции твои, комиссионные и гонорары к тебе вернуться. Прозреешь, будешь помогать в моем продвижении политическом, привлечешь новые инвестиции от дружков твоих барыг, – будет тебе почет и уважение. Понимаю, что в один день это не произойдет, но направление, в котором тебе придется действовать, ясно. Надеюсь, сегодня яснее, чем когда-либо. Давай, хлебни винца и не горюй.

– Спасибо, Альберт Николаевич, объяснил. Значит, ограбил ты меня, говоря по-русски? Я слушал сейчас и не верил своим ушам. Почему я должен соглашаться с тобой, почему должен становиться твоим холуем? Думаешь, на моем месте, ничего невозможно сделать? Ведь я же не подметалой у тебя был. Инвестировал в твой проект. Работал. В курсе многого. Факты и бумаги будут свидетельствовать в мою пользу.

– Какие? Те, что у меня в офисе лежат?

Петр закусил губу.

– Да, и то, что ты в офисе так непредусмотрительно оставил, не дорого стоит. Акции проданы были тебе по номиналу. Сейчас, их рыночная стоимость в 7 раз меньше. Так, что – ерепениться глупо. Не хочешь по-хорошему – останешься без всего, – равнодушно произнес Альберт.

Негодование на этого наглого борова клокотало в груди у Петра, но он не дал воли чувству. Он должен был выбраться из этой передряги с минимальными потерями и понимал, что эмоции только мешают. Однако оставаться невозмутимым было выше его сил.

– И после этого, ты хочешь стать публичной фигурой? Депутатом? Хорош гусь. А если дать этому делу ход? Довести, так сказать, до масс? Кто сказал, что я тут же сдамся? Если даже я остался без денег, еще вопрос: на какой срок они задержатся у тебя? Поверь мне, что я способен представить твое лицо, в его истинном дерьмовом свете и не только рядовому избирателю. Как насчет статьи в нужных изданиях? Скандала, суда? Ты без меня знаешь, что есть товарищи, которые в этом заинтересованы. Я буду работать с ними заодно, и с энтузиазмом.

– Не дури, Петя. Дороже станет.

– Тебе, Альберт, станет дороже. После того, что ты мне учинил, мне мало чего стоит опасаться. Ох, наведешь же ты шороху вокруг себя! Надо ли это тебе? Высоко летать хочешь, а пачкотню оставляешь за собой в самом начале. Как отмываться станешь?

Ох, и выдут боком тебе мои зеленые.

– Ты мне еще и угрожаешь? Смешно. Ей богу. Ты, конечно, правильно просек, все эти твои дерганья, конечно, не принесут, мне особого удовольствия, но и вреда существенного от них я не поимею. А вот тебе Петя, в этом случае не позавидуешь. И это, уже серьезно. Из-за того, что кто-то что-то где-то скажет, ты, Петя, потеряешь все. Все, Петенька. Не хочется даже говорить сколько. Но ход твоей мысли мне нравится. Зачем же ты не хочешь быть со мной? Вдвоем, у нас был бы общий успех. Ты, толковый малый. Я всегда это знал. Но тебе не хватает поля для настоящей деятельности. Тебе нужен тот, с кем ты вырастешь и пойдешь вперед. Тебе нужен грамотный и опытный старший товарищ. Тот, кто подставит тебе плечо, научит тебя, способного и талантливого, уму разуму, жизни, иначе говоря. Мы, очень бы пригодились друг другу. Обидно, что ты, до сих пор, это не осознал. Я то ведь, в конце концов, обойдусь без тебя, а тебе без меня тяжко придется.. А уж если на рожон полезешь, то тогда уж, и вовсе не взыщи, ломаного гроша за тебя не поставлю. Брось дурить лучше, и айда штурмовать со мной политический олимп.

– Ты предлагаешь мне забыть, что ограбил меня? – Петр заметил, что все-таки заставил нервничать шефа, и это его воодушевило.

– Я не грабил тебя. Зачем так грубо? Скажем так: доступ к твоему вкладу на время закрыт. Будешь работать со мной в дальнейшем, в том ключе, которого я от тебя жду, доходы твои еще и вырастут. Ты получишь больше, чем получал последние два месяца.

– Что же должно измениться?

– Я должен стать депутатом, и я стану им. Ты же, – посодействуешь мне в этом, а затем, и станешь официальным помощником. Я знаю, что это тебе по силам. Ты один из немногих, которого я хотел бы видеть своим человеком.

Петр залпом осушил бокал белого вина:

– Альберт, ты знаешь, я устал от этой темы. Не проще бы нам было разойтись бортами? Зачем тебе все это? Я имею в виду, что если мы не договоримся по-человечески, и ты не прекратишь шантаж, я буду вынужден обнародовать это грязную историю. И не сомневайся, представлена на суд общественности она будет со знанием дела.

– Альберт, что этот хмырь тут несет?!

Петр повернулся, – со спины к нему подошел еще один человек шефа – Горелый. На его сияющем мертвенной бледностью лице, буквально вываливались из орбит, ужасные, одержимые какой-то бессмысленной злобой, бесцветные глаза.

Такой физиономией, можно пугать не только непослушных детей, но и волков в лесу – промелькнуло у Петра в голове.

Горелый, какое то время стоял сзади, не проронив ни слова, но видимо, в последний момент, его некрепкие нервы не выдержали.

– Я ж этому цыпленку прямо щас голову откручу! Только моргни.

Петру стало слегка не по себе.

– Расслабься, Горелый. Не умеешь культурно вести беседу – помолчи, как я тебя и просил.

– Видишь, Петя, как приходится тебя оберегать. А ты, за врага меня держишь. Где-ж справедливость?

– Этого не у вас искать.

– Зачем обижаешь. В нас справедливости не меньше, чем в других. А то и больше. А какая справедливость в тебе?

– Пустой треп. – Петр, презрительно сплюнул. – Демагогия. Если не знаешь, что грабить и обманывать того, кто тебе поверил – низко, о какой справедливости с тобой можно говорить?

На этот раз сдерживаться пришлось Альберту. Он недобро оскалился.

– Альбертик, что этот фраер здесь несет? Ты будешь это терпеть? Дай мне его на съедение! – Горелый почувствовал шефа. Он был похож на верного пса, что рвался с цепи в горячем желании броситься на чужака.

– Заткнись, – оборвал его хозяин. – Я разговариваю. Ты, Петя, усвой: верить, не верить – твое дело. Я, может быть, тоже в тебе обманулся. И не греби все под одну гребенку. Ты не свой мне. Не свой, до тех пор, пока свое личное для тебя, выше всего остального. Говоришь о справедливости, а отделяешься от меня. Не люб я тебе. Хотел жар чужими руками загребать? Если за дурачка меня держал – сам в дураках останешься. За все есть плата. Но не платы ждал я от тебя, а понимания и благодарности.

– Еще немного, и я в слезах упаду перед тобой на колени. Условий такого сорта ты не ставил мне. Сделка есть сделка. А ты захотел присвоить – и присвоил. Вот твоя хваленая справедливость… И поэтому, действительно, я тебе не свой. И слава Богу!

– А что ты думал, обсос? Мы с тобой церемониться будем? – Горелый снова встрял, его хриплый голос угрожающе загремел. На этот раз, Альберт не оборвал его. – Конечно, таких, как ты, мы давим и не морщимся. Что? Размечтался? Думал Альбертик тебе, за здорово живешь, другом станет? Ты что? С ним баланду на нарах хавал? Дружбу таких людей заслужить нужно. А тебе, и за половину борзоты сегодняшней, уже можно брюхо вспороть. Уж больно много в тебе говна. Нужно выпустить, а то оно тебе жить спокойно мешает. Одно ты правильно допер, сегодня, – не наш ты. До любого из нас, далеко тебе. Тем более, до Альберта. Ты, со своими куриными мозгами, только и способен, что лаве на нужды откладывать, и все тебе мало. Пришло время платить. Пришло время узнать, если не понял до сих пор, кто, сколько стоит, и кто в доме хозяин.

– Приятно познакомится. Но, по-моему, ты страдаешь манией величия.

– А тебе это перестанет казаться, когда ты в ногах у меня валяться будешь. Когда будешь умолять оставить тебя живым, умолять оставить тебе хоть один глаз для обозрения, после того, как я помочусь на тебя! – Горелый зашелся, скинул последние тормоза и уже стал похож на настоящего буйно помешанного. Его искривленный, в ярости рот, то и дело, брызгал слюной.

– Алберт, мне кажется, тебе неплохо бы было разжиться строгим ошейником для своего верного друга. А то, я чувствую, он скоро на людей бросаться будет, а отвечать придется тебе. Ведь с него, я полагаю, взятки гладки? Спрос не велик, так сказать. Или пристрелит кто его, как собаку. А жаль. Такая преданность, теперь – дефицит.

– Уж не ты ли пристрелишь? – обнажив белоснежный ряд острых зубов, ехидно прошипел Горелый. – Я тебе обещаю, мымренок, если ты мне в руки попадешься, – пожалеешь, что на свет уродился.

– Побереги темперамент, – наконец, Петр снова услышал голос Альберта. После желчной истерики своего подручного, голос шефа звучал удивительно спокойно, чисто и даже благородно. – Ты, Петя, в голову не бери. Я не такой кровожадный, как этот солдат. Но он, мой человек, я его ценю, и рекомендую, лишний раз не злить. Я думаю, разговор состоялся полезный. У тебя есть время успокоиться, все обдумать, взвесить. Конечно, ситуация не простая. Но никто и не обещал, что будет легко. В общем, я думаю, что ты и сам поймешь, что нам обоим имеет смысл сохранить нормальные деловые отношения. Кто знает.. может, мы еще посмеемся над сегодняшним эксцессом. А что Горелый наговорил – забудь. Не пристало интеллигентным людям в таком стиле общаться.

************************************************************************

Покинув «Белый аист», Петр уселся за руль и покатил в сторону дома. Он еще не знал, что ему следовало предпринять, и направился туда только потому, что дорога эта была самой привычной. Он еще был далек от того состояния, в котором можно спокойно проанализировать происшедшее. Мысли путались. То становилось страшно, то казалось, что опасность не столь велика, и он сумеет выкрутиться. Бросало то в жар, то в холод. Душевное равновесие оставило его. Уже добравшись до своего подъезда, он понял, что вряд ли сможет сейчас сидеть в четырех стенах, наедине с самим собой, бездействовать. Надо было, что-то делать, нельзя было терять ни минуты. Может быть, еще не все потеряно. А вот если запереться и пустить дело на самотек, – считай, партия проиграна вчистую. И винить, кроме себя, будет некого.

– Надо увидеть Сашу. Моего дружка-раздолбая, что втянул меня в этот проклятый переплет. Позвонить ему? Нет. Не стоит. А если он причастен? Не хочется верить, но уж очень похоже на то. Вообще-то, так с друзьями не поступают. Может, он не знал? Может, его обманули также как меня? Или все же он знал? Нет… он не пошел бы на это. Но постой.. Достаточно ли я его знаю, чтобы утверждать? Конечно, нет. Мы не виделись больше двух лет. Да у него и прежде была своя жизнь. Душа его – потемки. Что может притаиться в этих дебрях? Но как же хочется видеть в друге друга… Вечная история. Но по любому, прежде всего, я сам оплошал. Не обратил внимания на блатные замашки Альберта. Отмахнулся. Ох, как неосторожно поверил я в то, во что хотел поверить. Желание победило рассудок. Теперь, пришел счет. Поеду к аркадашу моему без предупреждения. Всегда лучше увидеть реакцию человека, который не готов, не ждет тебя, – легче понять его истинное отношение.

Через полчаса он уже был у Сашиной квартиры. В ответ на продолжительную трель звонка, дверь отворила Марина. Они не виделись очень давно. Но она не изменилась. Та же женственная, слегка чрезмерная округлость форм, локоны светлых вьющихся волос, очечки на вздернутом носике. Ее почему-то грустное лицо удивилось, – маленькие тонкие бровки взметнулись вверх.

– Петр? – в некотором замешательстве проронила она, хотя и прекрасно его узнала.

– Я. Можно?

– Проходи… Но Саши нет дома.

Он прошел на кухню и сел на место, где привык сидеть когда-то, будучи их гостем.

– Скоро будет? У меня важный разговор к нему.

– Я не знаю. Его нет уже два дня. Наверное, загород поехал. Мы не очень ладим в последнее время. Звонил мне вчера утром, сказал, что с друзьями в Репино уезжает. С кем именно, на сколько, – не сказал.