скачать книгу бесплатно
Ирм ошибался. Тревожная мысль, как одинокое хмурое облачко на небе, посетила Агилульфа: «Могут порешить всех и бежать», но он отогнал ее, спрятал глубоко внутри, заменил другой: «Что ж, тогда крестьянам не повезло».
Когда ночь скрыла буйное цветение на лугах и полянах, а уханье сов, писк москитов и шорохи от лап лесной живности сопровождали безмолвное движение отряда среди раскидистых буков, редких клёнов и молодых дубов, Агилульф приказал встать.
– Ирм, Лег, – махнул Агилульф рукой в темноту. Они спешились и ушли вперёд.
Уже яркие звезды запылали над ними, повеяло ночной прохладой, а разведчиков не было.
Агилульф еще не тревожился, но медовый аромат астранций, что заполнял лесной воздух, вытаскивал из памяти прежде живых мать и сестру. Так пахли волосы матери и руки сестренки Минны, а их спальни всегда украшали эти цветы ? звёзды из лепестков. И потому, чтобы избавиться от неприятного чувства беспомощности перед неудержимым врагом – чумой, – забравшей близких пять зим назад, его разум требовал действий, что убивали всякие думы.
Впереди перед ними, в двух десятках шагов от лужайки, где они слезли с коней, хрустнула ветка, затем от ближних корявых стволов отделились две тени.
– Стоянка во второй лощине после рощи, – тяжело дыша, сказал Ирм. – Там тихо. Там странно тихо.
– Что ж, тем им хуже, – произнёс Сундрарит, – нападём внезапно, а там и Вотан дарует нам победу, да, Аго?
– Крестьяне и скот там? – спросил Агилульф, и вытащил из складок туники грибную жвачку – хлебный мякиш пропитанный отваром мухоморов, бросил в рот.
– Так, я и говорю, там странно тихо, ни коровы не мычат, ни людских звуков, – ответил Ирм.
– Так, Лег останься с лошадьми. Веди, Ирм, – перекрестился Агилульф. – Даруй нам победу, Отец, – вынул меч и пошёл следом за разведчиком.
Они не прошли и ста шагов, как медведица бросилась на них у первой лощины. Когтистая лапа вспорола Ольфу живот, и откинула на десять шагов в сторону. Грибное зелье уходило из тела вместе с кровью, но пока защищало его от боли. Сейчас он слышал дикий рёв зверя, крики товарищей, но трава вокруг становилась влажной и липкой и разила кровью.
Когда звериный рык резко стих, оставив только хриплые людские голоса, Ольф прекратил попытки встать. Взгляд его устремился к небу, где новая луна манила к себе. Ноги немели.
«Что ж, старушка Гиза, не видать тебе моей могилы. Поплачешь у деревянного голубя, – бились в его голове мысли слабым пульсом. – Прими меня Вотан в свой дворец отведать медового пива. Не в рай Христов же мне идти».
Лунный круг над ним закрыли лица Агилульфа и Сундрарита, глаза их пылали злым блеском, а плечи вздымались от частого дыхания.
– Спешите, – громко, как ему казалось, сказал Ольф. – Было слишком шумно, чтобы шайка не проснулась.
Агилульф присел рядом, склонив голову, и меч в его руке переливался в ярком лунном свете багровым сиянием от стекающей крови.
– Что Ольф..? Вернемся за тобой. Скоро.
– Нет. Лучше скажи, если на мне распятие, – нащупал Ольф руку Агилульфа, – я попаду к Отцу битв, к Вотану, во дворец павших?
По лицу Агилульфа пробежало смятение. Ольф на мгновение прикрыл веки, по пальцам побежал холод, вдох застрял в горле, прерванный кашлем.
– Ты погибнешь в бою, Ольф, и будешь пировать на небе, – выпрямился Агилульф. – Дай копьё, Сундрарит.
Когда он вонзил копьё ему между рёбер, у него самого, как будто кольнуло под сердцем. Мелькнуло чувство, что излишняя горячность и поспешность и стали виной тому, что старушка Гиза будет оплакивать супруга.
К лагерю гепидов они пошли, уже не скрываясь – с хрустом под ногами, с боевыми возгласами. Ветки хлестали Агилульфа по лицу, кусты царапали голые руки и ноги, но грибная жвачка обезболивала: он не ощущал ничего, и только перед глазами так и застыло распростёртое тело Ольфа с белым, как снег, лицом.
***
Крики жены и дочери прервались медвежьим рыком. Белый туман скрывал их от взора Фроила, его тело сжалось, и, вынырнув из сна, он сел мокрый от пота.
В роще, что они пересекли прежде, чем встать на ночной привал, ревел медведь и кричали люди, но в лагере стояла тишина. И только едва теплились угли вечернего костра под лунным светом, что поблескивал на бронзе украшений, топорах и уздечках коней, которые жались другу к другу от звериного рыка.
«Они приснились, значит, зовут к себе, – лениво текли измышления в тяжёлой голове Фроила, а вялость он списывал на дурной сон. – Где часовые? Там же может быть враг. Точно враг, мы же здесь чужаки».
– Вставайте, – заорал он, толкнув соседа.
На что тот, пробурчав ругательство, заворочался и открыл глаза.
– Что надо?
И хотя медвежий рык стих, отвечать Фроилу не пришлось, так как с той стороны приближался боевой клич лангобардов, отчего соплеменник попытался вскочить на ноги. Движения его были медленны, он зашатался, и упал на колени, словно перебрал крепкого вина.
– К бою, ? вопил Фроил, поднимаясь на ноги.
Боевой топор, что поднял на плечо, показался тяжелее в несколько раз. На руках и ногах, будто висели камни, сердце ухало, а земля убегала из-под ног. Он ощущал себя пьяным. Видел соплеменников с хмельной медлительностью, готовящихся к бою, но не заметил пропажу коров и пленников, а также проводников – кривоносую девку и двух уродливых братьев-близнецов.
Позже, когда упал спиной на кострище и горячие угли прожгли тунику, а светло-рыжий лангобард надавил ногой на грудь, Фроил вспомнил о проводниках. Как вспомнил и их вкусную похлёбку с непривычным душистым ароматом, но тут же эти мысли вытеснила горечь о разгроме войска гепидов у Фловия, учинённого лангобардами и аварами два года назад. Тогда он навсегда потерял жену и дочь.
Лангобард приставил остриё меча под глаз и заговорил:
– Где скот? Пленники? Или глаз выковырять?
– Лучше сразу в шею, – выплюнул Фроил ответ, схватил руками клинок: боль обожгла ладони, и перенёс острие меча к своему кадыку, кровь потекла на лицо горячими струйками, – семья уже заждалась меня.
– Не спеши соединять семью, Сундрарит, – подошёл русоволосый лангобард, – король ваш дал маху с союзником в той битве. Римляне слишком изнежили готов, на которых он надеялся. Я – Агилульф, сын Ансвальда, герцога Турина. Твоё имя?
– Зачем? Похвастаешься супруге, что убил ужасного гепида, иначе не пустит в сладкую щель? – ухмыльнулся Фроил.
– Ты храбр. Умрёшь быстро, если расскажешь, или корячиться тебе на дубе как эти двое, пока всякие ползучие твари не прогрызут тело до кости, – показал Агилульф на дуб, чью широкую листву пронизал рассвет, и откуда неслись костедробильные вопли двоих гепидов. – …И мне некому хвастать.
– Фроил, мое имя, ? отпустил он клинок, – только пусть они замолчат, ведь Вотан примет и молчаливые дары. А мне мешает.
– Хорошо, – сказал Агилульф. – Убери ногу, пусть подышит.
Сундрарит отошёл на шаг, сорвал пучок травы влажной от росы, и влага потекла по долу меча, смывая кровь.
Воины бродили по лагерю, кони гепидов фыркали на незнакомый запах, награбленный скарб падал из мешков на землю, а тела убитых лишались украшений, доспехов и монет. Ирм пнул почерневший котел, откуда со звонким плеском вылилась густая жижа. Его палец коснулся варева, затем оказался у носа и во рту.
– Съедобно? – спросил один из воинов, рассматривая бронзовые подвески на сбруе.
– Смачно, ? почесал Ирм бороду. – Только несет дурманом.
Агилульф обратился к Фроилу. Тот уже приподнялся из кострища и сидел на заднице.
– Рассказывай. Начни с того, зачем сюда понесло.
– Серебро. Ради чего ещё лезть в эти земли, – заговорил Фроил, – Наш главарь, ? закрутил он головой, а следом ткнул пальцем в тело, где с каждого локтя таращилась выколотая на коже голова вепря, – уговорился с бургундом за сотню монет, что добудем рабов и скот здесь.
– Его имя?
– С ним главарь встречался. То ли Людер, то ли Людгард. Говорил, высокий, с рисунком на коже, вокруг шеи.
– И где коровы, ешь тебя тролли? – перебил Сундрарит, когда подтащил тело главаря к Фроилу.
Фроил опять завертел головой:
– Перед ночёвкой были четыре коровы, две пали в пути ? сожрали. Полдюжины мужиков, троица баб да четверо юнцов, – продолжал Фроил. ? Проводники, девка с братьями, такое смачное варево сварганили, аж дева сна в голове поселилась, едва ложки отложили. Не вижу их среди мертвецов.
– Девка черноволосая со сломанным носом, а братья: безухий и со шрамом на лице, – сказал Агилульф, словно уже знал, что еще скажет гепид. – Ирм, возьми с собой кого-нибудь, осмотрите окрестности, – крикнул он. ? А ты, Сундрарит, готовь послание франкам, бургундам. Одна свора. Этому Людеру, чтоб твои тролли его пожрали.
Сталь сверкнула в первых лучах, когда клинок вынырнул из ножен Сундрарита, и Фроил опустил голову с улыбкой на лице. Он ждал встречи с семьёй.
II
Юго-восток Франкии
Бургундская деревня
Лето 588 г. н. э.
Пир бурлил.
Под вечерним небом на поляне среди деревянных домов стояли повидавшие былое дубовые столы. Между ними, увиливая от мужских рук, сновали девицы с блюдами и кувшинами.
Людер сидел за столом, левая ладонь поглаживала холку пса.
– Что, Крувс, вкуснее, чем бретонские шкурки?
Кане-корсо ответил из-под стола одобрительным урчанием, и затем пёс продолжил кромсать говяжий мосол, лязгая мощной челюстью. Крувс не понял, про какие шкурки говорил хозяин. У него ещё чесались раны от порезов, что нанесли ему люди, когда он кусал их за руки, чтобы не ударили хозяина железной палкой или деревяшкой с куском металла. Хозяин ломал им большой железкой деревянные круги с прибитыми шкурками горностая. Круги трещали, а люди истошно вопили и брызгали кровью, когда хозяйская железяка врезалась в тело.
Если хозяин говорил про те горностаевые шкурки, то эта белая кость много лучше, и потому пёс не заметил, как рука перестала гладить его короткую светло-рыжую шерсть. Пальцы Людера захватили кусок мягкого белого сыра с пушистой корочкой, а его чаша с густым красным вином приподнялась и толкнула чашу его соседа.
– Выпьем, – выхлебал Людер чашу до дна, стукнул ею по столу. – Рад, что тебе лысину не попортили жалкие бретонцы. Орали: «Лучше смерть, чем позор», – угрюмо сказал он, жуя сыр, – мы сделали, как им лучше.
– Некоторые пытались её поцарапать, – ответил Брюн, жилистая рука погладила череп с выколотым рисунком на коже. – Люд, не бесись. Хватит. Это его королевское право – так делить добычу.
Прохладный ветерок всколыхнул озёрную гладь до лёгкой ряби, в которой серебрились отражения звёзд и растущей луны, потянуло влажной прохладой.
– Гунтрамн… ворон битвы, – укутался Людер в шерстяной бурый плащ, спрятав под ним рубаху-тунику цвета пыли на дороге в сухую погоду, серебряную цепочку с распятием и выколотым рисунком рунической вязи вокруг шеи. – Никого не встречал, кто бы пережил шестьдесят зим. А он – уже семьдесят… Наверняка плоть убитых клюёт после сражений… Дряхлый ворон.
Брюн повернул голову в сторону востока, а затем, взяв с блюда кусок говядины, тушёной в красном вине, взглянул на Людера:
– Вернутся гепиды – хватит тебе золота на ве?но (выкуп), чтобы посватать дочку того барона.
– Не струсили бы. После того разгрома у Фловия они чураются длиннобородых[5 - лат. langobardi – длиннобородые], как кошка – веника.
Тягучий красный соус с ароматом вина, тимьяна и чеснока стекал по пальцам Брюна, а он его слизывал, причмокивая.
– Видел трусов, что бились как львы за обещанное серебро. Фе?ли, милашка, – сказал Брюн белокурой статной девице, наполнявшей им чаши вином из глиняного кувшина, – для тебя есть горностаевые шкурки. Они согреют зимой.
– Надеюсь, ни одна распутница не получила даже хвостика, пока ты добирался обратно, – ответила девица суровым голосом, но лицо осветила радостная улыбка. – Кувшин почти пуст, а я, боюсь, одна не выкачу бочонок.
– Я помогу, – оскалился Брюн.
– А я видел храбрецов, бежавших несмотря на обещанное золото, – поднял Людер чашу: – Давай за прелестниц! – проводил он взглядом шедшую между столами Фе?ли.
Вышитый шерстяной жакет обрамлял её стать до цветного пояса с кистями, из-под которого вниз сбегали волны многочисленных складок на длинной широкой светло-серой юбке.
– Иди. С ней будет слаще, чем облизывать пальцы, – ухмыльнулся он на то, как поспешно Брюн допил вино.
«Может, не в монетах всё дело? – пришла Людеру пьяная мысль, когда Брюн ушёл. – Но без сотни золотых не жениться на дочке барона… Так, кому ещё из девиц требуется помощь с бочкой?».
Ранним утром, когда солнце ещё только подмигивало с горных вершин на востоке, под гавканье Крувса, что поднимал птиц в прибрежных кустах, Людер отплыл с дощатого причала, у которого качалось с десяток лодок.
Уключины скрипели, берег уползал, прятался в рассветной дымке. Ему казалось, она сама, эта белёсая мгла, и леденит лицо, пальцы и шею. Как восемнадцать лет назад, когда вот так же они с отцом последний раз рыбачили вместе. Он прожил десять зим, пальцы мёрзли, руки и спина костенели, но грёб с одной мыслью: «Я крепкий, сильный, как ты, папа. Не то что малец Одо».
В тот день буки будто перестали быть такими высокими, озеро – широким, а горы – неприступными, ведь он сам наловил с десяток полосатых колючих окуней и даже зацепил острозубую щуку. С ней отец помог, приговаривая: «Терпи, терпи, тогда и улов всегда будет», и придерживал одной рукой лесу из конского волоса, в которую Людер вцепился, стиснув зубы, так она жгла ладони. К вечеру мать потушила рыбу в белом вине, и по сей день он не помнил, чтобы ел пошуз вкуснее.
…Когда на дне лодки забились два окуня и тройка линей, дымка рассеялась. Открылся берег, откуда, блестя лысиной на взошедшем солнце, махал и что-то кричал Брюн. Рядом крутился Крувс, а вот кряжистый человек, сидевший на прибрежных камнях, заставил Людера быстрыми рывками смотать уду и вставить вёсла в уключины. Уже сходя на берег, он распознал в нём – по широкому скуластому лицу – гепида, и только хотел спросить, где Бливел, как взгляд остановился на сине-фиолетовой руке. Она валялась в шаге от гостя, а с её локтя взирала голова вепря.
– Фроил, – начал Брюн, но умолк, когда Крувс, лизнув хозяина в курчавую чёрную бородку, получил взбучку.
– Сидеть! – рявкнул Людер на пса, который в ответ гавкнул, а его передние лапы оставили грудь хозяина и опустились на прибрежную траву. – Брюн, я, как и ты, всю ночь помогал с бочкой, – продолжил уже ровным голосом, изучая едва заметные порезы под глазом и на шее гепида, – а сегодня хотел пошуз с такими, знаешь, небольшими нежными кусочками рыбы в чесноке, луке и сале. И знаешь, чего хочу сейчас?
– Люд, может, хотя бы его расспросим? – сглотнул Брюн слюну и перекрестился.
– Нет, ты не понимаешь. Я хочу взять топор и порубить на пошуз дюжину длиннобородых, которые сначала лишили меня отца, а теперь как издёвку присылают вонючий кусок гепида. Чего это он лыбится, а, Брюн?
Фроил скалил кривые зубы. Взгляд его переходил с высокого черноволосого «рыбака» с холодными голубыми глазами и рунической вязью на шее на лысого жилистого бургунда и обратно. Меч, под который Фроил уже склонил голову около десяти дней назад, отсёк руку главаря по локоть, и лангобард взамен лёгкой смерти поручил доставить послание.
В поисках Людера он набрёл на вдову, что обменяла горячий пошуз на не менее горячие ночи с ним. И хотя она сожалела, что из-за боли он не может пустить в ход изрезанные мечом ладони, тем не менее радовалась ладной твёрдости самой важной для неё конечности. Теперь же от известного слова среди малознакомой речи под кожей у Фроила потёк приятный жар, отчего губы сами собой расползлись в улыбке.
– Чего скалишься? – бросил Брюн в лицо гепида.
– Пошуз очень вкусно, – ответил Фроил на вульгарной латыни. – Я могу наловить ещё, и тогда мы хорошо поедим.
– Если бы римляне не воевали со всеми подряд, то так бы и лыбились друг другу, – уяснил Людер, что Фроил не понимает франко-бургундскую языковую смесь, на которой они говорили прежде. – Забирай кусок своего главаря и проваливай, – рявкнул он уже на латыни, – иначе Крувс прибавит тебе ран.
Услышав своё имя, пёс гавкнул, вскочил с места и стал обнюхивать гепида. Фроил удивил. На его лице не дёрнулось ни жилки, он только шире расставил ноги, а взгляд был твёрд как сталь.
– Ночей десять назад я выбирал между двумя смертями, а потому предпочту получить золотых монет.
– Видел наглеца? – обратился Людер к Брюну.
– Не зная имени, не отомстишь, – сказал Фроил.
– Что ж, интересно, но стоит только чаши вина, – шагнул вперёд Людер и навис над Фроилом, – а вот если шайка головорезов снесёт башку тому, за чьё имя хочешь монет, то сговоримся.
– Что же, можно, но нужна добрая сталь и припасы.
