Волчье лезвие

скачать книгу бесплатно


– И как раз дошью рубаху будущему мужу, – произнесла Теоделинда с воодушевлением в голосе оттого, что ещё нескоро покинет дом. – Ты как будто не рада за меня, Херти? Или считаешь, раз отец позволил мне решать, надо было выбирать, как сердце велит?

В тот день, когда зайчонок на ладони Людера вызвал у неё ощущение, как будто в низу живота уголёк полыхнул жаром, Гундоальд придержал её лошадь, чтобы сказать о решении отца. Ликование охватило Теоделинду от первых слов брата, но затем, узнав, что на самом деле думает отец и как ей следует поступить по мнению Гундоальда и Тассилона, она словно вернулась на край пропасти, которую не переступить и не попасть на любимую поляну.

Перед прощальным пиром отец поднялся на второй этаж, упредив своё появление в её спальне увесистыми шагами и шумным дыханием на лестнице. Она, как раз сменив наряд, наблюдала, как зайчонок поедал траву, запертый в углу с одной стороны сундуком, с другой – мешком с соломой и тройкой камней для его устойчивости.

– Как назовёшь? – разглядывал отец охристо-серый комок. – Видишь, ноги посветлели?.. Линяет.

– Львёнок, – ответила Теоделинда.

– Такой храбрец?

– Его спасли львы.

Отец хмыкнул.

– Ладно, я получил послание от короля лангобардов. Кто-то рассказал ему, что франки сватаются к тебе. Тот, кто очень не желает нашего союза с ними, – постучал отец кулаком по своей левой ладони,

«Неужели Гримоальд? Нет, вряд ли он мог предать. Хотя… Нет, не верю», – показалось Теоделинде, что иглы впились в подвздох.

– Аутари желает разделить с тобой трон, – продолжал отец, – ведь в тебе их кровь, но это неважно, если решишь иначе, – повернул отец к ней лицо.

«Нет, сам-то ты считаешь, что союз с ними важен, очень важен для нас», – рвался из горла Теоделинды ответ.

– Было бы разумно укрепить нашу связь с ними, а королева может позволить себе приблизить к трону своих родичей. Ведь так, отец? – повернулась Теоделинда к отцу, чтобы ответить на его внимательный взгляд.

– Всё верно, Теоделинда, – затеребил отец белую бороду, – но речь не…

– Отец, моё место с теми, чья кровь течёт во мне, – прервала Теоделинда отца, взяла его за ладонь и погладила её.

…Гребень застыл, но затем рука Херти опять двинула его среди спутанных сном прядей, складывая волос к волосу:

– Тяжко, что надо отправляться так далеко, а у меня колени не гнутся, а если гнутся, то потом еле-еле выпрямляются. И потом, у королевы всегда много помощниц. Я буду только обузой.

– Какая обуза, Херти? Ведь я там буду одна, а так хоть с тобой.

– Не знаю, не знаю, – вздохнула Херти, покачав головой. – Да, и помни: королева правит не сердцем… Оденешься как обычно, ты же по хозяйству? – закончила Херти с волосами.

– Да, а к вечеру приготовь наряд. Пойду проверю приготовления к пиру, – встала Теоделинда с кушетки с чувством, что на её округлые плечи легли куски острого гранита, которые братья таскали на себе в юности, когда один из опытных воинов упражнял их в горах.

***

Прошло два дня после пира с лангобардами, а Теоделинда всё ощущала то прикосновение, и её рука раз за разом касалась ожерелья на шее.

…В тот вечер главный зал крепости заполнили гости и приближённые отца. Прежде чем все уселись за столы, что с таким усердием накрывали слуги под взглядом Теоделинды, гастальд Муних попросил её выйти вперёд, чтобы вручить ей подарок короля Аутари.

Когда она вышла в зелено-золотистом наряде, из рядов длиннобородых мужчин в расшитых рубахах-туниках и поясах в золоте и камнях навстречу шагнул крепкий воин в простом кожаном поясе и с заметным шрамом на высоком лбу. Его глаза забывали мигать, Теоделинде казалось, что ни одна её мысль, ни одно её чувство не скрылись от него. Как только золотое ожерелье из липовых листиков легло ей на шею, он провёл большим пальцем по её лбу до кончика носа – и скрылся за спинами гостей.

Всё случилось так быстро и дерзко, что никто ничего не заметил, а выясняя, кто надел ожерелье, она узнала, что король Аутари доверяет этому человеку как самому себе.

Сегодня утром бо?льшая часть лангобардов, стоявших лагерем за стенами – крепость не могла вместить всех, – убыли обратно, и того воина Теоделинда больше не видела. После разъездов по полям, виноградникам и пастбищам, когда тени стали удлиняться, она с полотном из мягкой пряжи, нитями и иглой устроилась в комнате, чтобы заняться шитьём.

– Позвольте поговорить с вами? – открыл дверь, предварив стуком, человек в чёрной дзимарре, чью голову украшала тонзура. – Король просил меня обсудить один вопрос.

– Пожалуйста, ваше превосходительство, – показала Теоделинда на кушетку у зеркала.

– Зовите меня Рогарит, – уселся он на кушетку, спрятав её под широкими полами своего одеяния, – так привычнее.

– Среди прибывших один очень похож на вас. Он ещё так жутко морщил лицо, когда малютки моего старшего брата оказались рядом, – улыбнулась Теоделинда, вспомнив, как русоволосый лангобард с квадратными скулами и серыми глазами перекрестился, а потом ретировался на десяток шагов от хнычущих младенцев.

– Так бывает, когда у вас одни отец и мать, – наблюдал Рогарит, как игла ныряет в ткань. – Мой брат Агилульф. Я обогнал его на две зимы… Пока мальчишки не возьмут в руки оружие, они для него как надоедливые москиты. А девчонок замечает… когда есть, что замечать.

– Возможно, дети его пугают, но, так или иначе, мужчине нужен наследник, – перекусила Теоделинда нить серебряными ножницами, – Слышала, римляне ещё сохраняют власть в Италии.

– Её земли идут от гор, что мы пересекли, до жаркого острова с высоченной дымящейся вершиной и с трёх сторон окружены морем. Этим островом владеют греки, а ещё куском земли через море. Там город Регия[19 - Современный Реджо]. Нам пока не подвластны Неаполь, Венеция, Генуя. Всё это приморские города. Они удерживают их с помощью флота. Хотя у нас теперь есть римляне-корабелы, мы не рискуем плавать, – говорил Рогарит, а руки Теоделинды подрагивали, и она пустила кривой стежок: «Я не видела крепостей кроме своей, а сколько же их там, где мне быть королевой?».

– Но хуже всего, – продолжал он, – что узкая полоса земли от Рима до Равенны, между двух морей, никак нам не сдаётся, а за ней наши южные герцогства – Сполето и Беневенто, которые никак не утихомирятся, отказываются подчиняться королю… вплоть до мятежей. Я вас растревожил?

Теоделинда не отводила глаз от свечи.

– Нет, просто заговорили о Риме, и мне стало любопытно, как вы справляетесь, служа и понтифику, и своему народу, – посмотрела Теоделинда на него, затем вернулась к рукоделию, – ведь понтифик не жалует неправую веру (арианство).

– Но я служу не понтифику, а… – поднял Рогарит глаза к каменному потолку с деревянными балками бурого цвета. – Король запрещает нам католические обряды. Но теперь, раз вы, наша королева, следуете другой вере, то он смягчился и просит позволения, чтобы я написал понтифику о вас. Вот об этом-то мне и надо было поговорить.

– И что же это даст королю?

– Видите ли, случалось, что некоторые из моих собратьев нарушали запреты и подвергались наказаниям. Я и сам недавно рисковал стать изгоем, но… – перекрестился Рогарит, – мой брат меня спас.

– Другими словами, король желает наладить отношения с Римом, – ощутила Теоделинда укол от слов епископа и едва не воткнула иглу в палец. – Для чего же я ещё ему нужна?

– Понимаю вас, – ответил Рогарит, – но лучшие решения всегда бьют по многим трудностям. И чтобы вы знали, Рим не желает мириться с властью греков. Они бы с радостью зажили сами по себе.

– Как же брат вам помог, интересно? – сказала Теоделинда после непродолжительного молчания, в котором ощущала явную тяжесть в плечах, словно затекли мышцы от сидения на месте.

– Приказал своим людям, и утром, когда я спал, они вытащили меня из постели и упрятали в темницу, чтобы я не выступал на таге, – ухмыльнулся Рогарит, – представил так, будто я напился из-за содеянного. А потом сговорился с вождями и гастальдом на двести монет фельгельда.

– Так поступить с родным братом! Не слишком ли жёстко? – сказала Теоделинда с мыслью: «Интересно, Гримоальд или Тассилон пошли бы на такое?».

– Может быть, и жёстко, но он получил, что хотел… Знаете, когда Аго сделал первый вздох, то волки, что кружили вокруг нашего селения, испугались и ушли. Потому его стали звать Волчье лезвие. И я рад тому, что он мой брат.

Они поговорили ещё немного. Теоделинда дала согласие на письмо в Рим.

Следующий день принёс весть, которая взбудоражила всех в крепости и в округе: франки с гонцом прислали ультиматум. Он гласил, что либо бавары откажут лангобардам в браке с Теоделиндой, либо отдадут герцогство под власть короля Хильдеберта.

Отец слёг. Братья ходили хмурые, отправляли гонцов, собирали войско. Когда Теоделинда ловила на себе взгляды – братьев, приближённых герцога, слуг, крестьян на полях – ей казалось, они винят её, а потому ночью долго не ложилась, бродила по комнате с Львёнком на руках. Пальцы ходили по мягкой шерсти, а живот сводило от страха.

Из всех только Херти осталась прежней, да Тассилон с привычной жизнерадостностью сказал ей, что подобная стычка – мелочь, не сулящая вреда. Его слова показались Теоделинда прохладной водой, что смягчает горло, пересохшее от жажды. Но как же тогда: «Отдайте все земли!» – разве это мелочь? Ведь могла же поступить иначе? И она снова злилась на себя.

Через два дня посольство лангобардов отправлялось обратно. В то утро Теоделинда спустилась во двор под солнечные лучи, которые не радовали, а только заставляли её щурить сонные глаза. Двор крепости шумел привычными звуками, к ним добавились разговоры длиннобородых воинов, которые у конюшни седлали лошадей, крепили походные мешки, оружие и провизию. Тассилон и Гримоальд стояли в двадцати шагах от них, обхватив ладонями кожаные пояса.

– Вышла проводить своих родичей? – сказал Гримоальд так, словно провёл лезвием по камню, когда заметил Теоделинду, шедшую на кухню с утренней проверкой. – Что-то не изволят они нам помочь, только сладкие речи от них слышали.

Она повернулась и подошла к нему.

– Ты же сам не хотел моего брака с Людером? – встала Теоделинда напротив Гримоальда.

– Но не против короля Хильдеберта, – парировал Гримоальд.

– Сестрёнка, подожди, – встал Тассилон между ними, улыбаясь ей, затем повернулся лицом к брату, и его руки легли ему на плечи: – Не надо так с ней. Мы справимся, не впервой.

Теоделинда уже стояла рядом с осёдланными лошадьми, которые звякали уздечками, махали хвостами и с опаской косили глазами, как будто ожидали от неё обиды.

– Господин Муних, – обратилась Теоделинда к гастальду, чьё внимание занимало крепление седла на его гнедой кобылице, – как поможете нам справиться с франками?

Муних повернул к ней своё розовощёкое лицо и заговорил, левой рукой поглаживая лошадь по крупу:

– Мы без промедления соберём войско, как только король узнает.

– Ещё пятнадцать-двадцать ночей – и перевал не перейти. Я ваша королева, – теперь вокруг неё сгрудились все десять воинов, – мне нужно, чтобы вы остались, тогда они задумаются, прежде чем атаковать нас, – говорила она требовательным голосом, не отрывая взгляда от гастальда.

– Простите, но король приказал нам вернуться, – ответил Муних. – Выходим, – велел он своему отряду.

– Тогда, – вытащила Теоделинда ожерелье из-под рубахи-туники, сняла, и золотые листики липы заблестели в её вытянутой руке, – верните королю его подарок.

Щёки Муниха налились ещё большей краснотой, взгляд перебегал от её лица к ожерелью в руке, и повисло молчание, прерываемое ястребиным криком в небе, звоном из кузницы, шорохами одежд и ног слуг, спешащих по хозяйским заботам.

– Дай сюда, – не уследила Теоделинда, как Агилульф оказался перед ней и забрал ожерелье, – король возьмёт его, – удержал он её за плечо, когда она решила уйти, – но только из рук своей королевы, – одел ожерелье обратно ей на шею.

Агилульф повернулся к ней спиной, и его дюжие плечи закрыли от неё Муниха.

– Господин гастальд, – услышала Теоделинда. – Она говорит верно. Франки не рискнут напасть, если мы будем здесь, ведь это значит развязать войну с нами, – подошёл Агилульф к коню, скинул походный мешок на землю. – Я остаюсь.

– Сначала cadarfada, теперь мой и королевские приказы, – прозвучал хладнокровный голос Муниха, но Теоделинда разглядела сжатые кулаки и вздёрнутую в оскале верхнюю губу. – Видно, твой отец стал для Аутари слишком важен, раз он так мягок к тебе.

– Перед отцом я отвечу. А здесь наша королева. Вам же, господин гастальд, надо догонять короля, чтобы успеть с подмогой. Каждый пусть решит сам, – обвёл Агилульф взглядом воинов вокруг, – с кем он.

– Ты знаешь о моей клятве, а потому не жди помощи. Не буду отговаривать – не послушаешь, но это безумие, – сказал Рогарит, влезая на коня. Дзимарру он сменил на походную одежду: шерстяные штаны и рубаху – и теперь отличался от остальных лишь лысым черепом с ободком русых волос. – Как я и говорил, отправлюсь во Фриуль. Надеюсь через две-три луны выехать оттуда в Турин вместе с тобой. Прощай.

Вечером, едва щека Теоделинды коснулась постели, сон отнял мысли, схватил в ласковые объятия. В нём она взлетала над пропастью и парила над лужайкой с длиннобородыми валунами.

VII

Паннония[20 - Территория современных Венгрии, восточной Австрии, юго-западной Словакии, северной Словении, северной Хорватии, северо-восточной Сербии, северной Боснии и Герцеговины]

Ноябрь, 588 г. н. э.

Облачко пыли всё больше росло, клубилось у горизонта. Над этой полосой цвета каштанового мёда висело солнце. Утренние длинные тени всадников вокруг Людера съёживались. Они уменьшались, словно не ждали ничего доброго от пыли, поднятой приближающимися лошадьми.

Пока отряд Людера из людей, собранных Фроилом, украдкой пробирался лесистыми предгорьями лангобардского королевства, и, наконец, пересёк Юлийские Альпы, луна успела пережить рождение и смерть. Они ожидали появления её серебряного серпа через несколько дней, отдыхая на ночных привалах под фырканье лошадей, жующих пожухший ковыль.

Кроваво-оранжевые языки пламени плясали на трескучем хворосте и метали отблески на лица десяти наёмников. Их взгляды с опаской останавливались на Крувсе, лежащим между Людером и Брюном. Иногда пёс поднимал светло—рыжую голову, чтобы вывалить язык и показать клыки, что несколько дней назад попробовали проводника на вкус. Он попытался улизнуть на одном из ночных привалов, но далеко не ушёл. Как не ушёл от меча Брюна и один из саксов, когда затеял спор из—за куска зажаренного тетерева.

– Один старик из этих мест, – как—то заговорил бровастый франк, держа над огнём, насаженный на нож, кусок мяса дикого козла, – поведал, что под перевалом есть речка, где водятся смрадные змеи.

– Там и не такие чудища водятся, – гладил Людер холку пса.

– Иногда она вылезает на скалы, и там находят капли живого серебра[21 - Ртуть], – продолжал бровастый франк.

– Как его носить, если оно живое? – прекратил Брюн жевать.

– Ну, он говорил, его собирают цверги[22 - Гномы] и делают золото, – пожал франк плечами, – Там слева, после перевала у дальней горы, торчало аварское село. Они точно должны знать.

– Вон греки (Византия) без живого серебра чеканят золотые монеты, – сказал Людер, – а с них и получить легче, чем с подземных коротышек.

…Когда тени осмелели и пошли в рост, в пыльном облаке заблестели остроконечные шлемы, наконечники пик и доспехи. Людер насчитал почти три десятка всадников, приказал отряду остановить лошадей и ждать.

Широколицые черноволосые конники в кожаных одеждах с железными пластинами кружили вокруг отряда. Людер показал пояс из мягкой телячьей кожи с драгоценными камнями. Когда предводитель отряда – толстогубый авар, – расслышал в бряцанье доспехов и топоте копыт, что король Хильдеберт передаёт дар кагану, выкрикнул приказ следовать за ними.

На следующий день, когда холодный утренний туман уполз в овраги, занятые грабом, вязом и клёном, тёмно—бурая степь с седыми полынными проплешинами показала впереди, в пяти милях, двадцатифутовые валы хринга (деревянная крепость). Стада коров, овцы и козы гуляли на пути отряда, а между ними бродил прохладный ветер. Он приносил и уносил мычание и блеяние, окрики пастухов, орлиный клекот и грачиное карканье, не забывая о запахе поникших от холодов трав.