Дважды мертв

– Как думаешь, – начала негромко, поглядывая на деревянные рейки, под которыми прятался бывший пленник, – у него есть родственники? Его ищет кто-то?

– Не в Айлу-Дахане точно. – Урин поджала губы и кивнула на солому. – Пожалуйста, попроси его выйти. Он замерзнет здесь без движения.

Янжин споткнулась и остановилась.

– Ты хочешь его в дом отвести? – Голос ее взлетел к потолку, а мужчина шевельнулся. Урин неуловимо наклонилась вперед, заметив первые признаки оживления, и потрясла рукой, прося продолжать. Янжин и не думала замолкать: – Ну нет! Я с ним в одной комнате не останусь!

– Там их две, – отмахнулась Урин, не сводя глаз с очертаний головы, показавшейся на свет. И тихонько выдохнула. Улыбнулась мужчине. Протянула в его сторону руку, раскрыла ладонь, на которой лежало копченое мясо (ничего столь вкусно пахнувшего в рюкзаке Янжин не приметила, но это лакомство, очевидно, предназначалось не ей). – Хочешь? Голоден?

Он шумно потянул носом. И остался на месте.

Но уже не закопался обратно, прогресс. Урин тоже не стала делать резких движений.

– Он перепуган до смерти, – показала одними губами. – И, похоже, ты чем-то его успокаиваешь. Попробуй покормить его.

Янжин нервно рассмеялась, а глаза пленника переметнулись от пищи к ней. И, пока она кусала щеку, колеблясь в разумности уничтожать расстояние между собой и человеком, Урин сунула ей в руку мясо и толкнула вперед. Запнувшись об остатки старого гнезда, Янжин пробежалась и уперлась в насест, за которым не сводил с нее глаз мужчина.

– Как тебя зовут? – выпалила первое, что пришло в голову.

Он быстро моргнул. Опухоль сильно спала с его лица, мог нормально открыть глаза, немного раскосые, темные как ночь. Ресницы длинные, тень от них веером лежала на щеках, а дальше вились неряшливые и спутанные завитки бороды. Распухший комок на месте носа начал приобретать какую-то форму.

Янжин нахмурилась, не ожидая такого скорого преображения.

– Урин, – позвала, повернув голову за спину, но глядя при этом на увязавшегося за ней юношу, – не думаю, что он жевать сможет. Когда я его встретила, у него челюсть болталась как коровье вымя. Как бы не сломана была.

Урин незаметно встала за спиной подруги, а незнакомец задышал рывками, сжимая в кулаках сено. Тогда Янжин обратила внимание на его руки, покрытые черной коркой. Рваной плоти не разбиралось под ней, густо налипла сухая трава, а то, что выше запястий, и вовсе скрывалось под широкими рукавами фуфайки, но помимо всего у него не было ногтей. Ни на руках, ни на пальцах ног, выглядывающих наружу, а вместо них – сплошная почерневшая масса.

Отвела глаза и прижала собственные ногти, убеждаясь, что они на месте. Воображение не уставало подкидывать картины пыток, от которых отмахнуться становилось все сложнее.

– Мне бы взять кровь на анализ, – пробормотала Урин, не замечая бледности подруги. Как это сделать – у Янжин не было ни малейшей идеи; сомнительно, что ненормальный будет сидеть спокойно, пока в него тыкают иглой. – Думаю, что он… Очень похоже… Будто…

И замолчала.

– Что? – не выдержала Янжин. Мужчина вздрогнул от резкого звука, сглотнул.

– Ничего, – качнула головой Урин, присаживаясь на корточки. Убавила тон еще, хотя ласковее уже, казалось, не мог быть даже летний вечерний ветерок. – Поднеси ему ближе мясо. Непохоже, чтобы он не мог двигать ртом. Думаю, он сильно голоден, гляди, как слюну глотает.

Янжин, зажмурившись, заставила себя двинуть рукой. Миллиметр за миллиметром, просовывала ее между перекладинами и каждый миг ждала, что ее отхватят по локоть. Поцарапают. Что ненормальный укусит.

Урин негромко рассмеялась.

Янжин приоткрыла один глаз.

Пленник замер, поймав ее взгляд. Его рука зависла над ее, пальцы дрожали, не решаясь коснуться ладони, на которой лежало угощение. Опустил глаза, отдернулся всем телом.

Против воли Янжин испытала к нему жалость.

Урин не смогла подавить вздох.

– Как тебя зовут?

Он, привлеченный запахом, опять потянулся к еде, как не слыша вопроса. Подцепил кусок мяса огрызками. Янжин сразу спрятала руки за спину. Юноша сунул пищу в рот. И заурчал.

Урин глаз от него не отрывала, смотрела со странным выражением, и Янжин опасалась, что та еще что-нибудь добудет из своего пакета и заставит кормить его.

Что она и сделала.

– Нет, – отказалась Янжин. Мужчина уставился голодными глазами на контейнер с нарезанным пластами мясом, с которого Урин отколупывала крышку. Медленно поставила пластиковый лоток на пол и подвинула от себя, предлагая незнакомцу брать столько, сколько он хочет.

– После того, как он поест, нужно увести его в дом, – сказала тоном непререкаемым, как судебный приговор. Который все же не убедил Янжин, считавшую, что все всегда подлежит обжалованию.

– Без шуток, подруга, – прошипела она, не разжимая губ и стараясь не смотреть, как мужчина давится мясом. – Я не знаю этого бомжа. Когда я просила о помощи, то думала, что ты помогать будешь мне, а не ему! Я его боюсь, понимаешь? А ты хочешь засунуть меня с ним в одну комнату?

– Ты мне веришь?

– Тебе – да. Ему – ни капли!

– Он тебя не тронет. – Урин поднялась на ноги. – Я уверена. Погляди, да он дышать боится в твоем присутствии. – Он действительно прислушивался к каждому звуку и, пусть не в упор следил, но не выпускал Янжин из поля зрения. – Я попробую его осмотреть, но не уверена, что он просто так дастся. Но вот тебе…

– Нет!

– Просто побудешь рядом. Я не прошу его отмывать или что-то такое.

Янжин покачала головой, хмурясь.

– Я не собираюсь его выхаживать. Урин, по нему видно, что у него с головой… – покрутила рукой в воздухе, – … того. Пусть ест и сидит здесь, если ему так хочется.

– А потом? – спросила Урин, глядя на девушку прохладно. – Ты уедешь, а его куда?

Об этом Янжин не думала. Предполагалось, что человек испарится как-то сам собой.

– Ну… он уйдет. Туда, откуда пришел.

И тут же подумала, что вряд ли он рвется вернуться в подземелье, из которого сбежал. Но признать, что зашла в тупик, не могла. Не тянуть же его с собой, в самом деле, к чему ей эта обуза?

Урин осуждала изо всех сил, на что Янжин вздернула подбородок, отказываясь чувствовать себя виноватой.

– Не всем дано быть героями, – все же пробурчала прежде чем отвернуться. Процарапала ногтями по ладони. – Я воды принесла.

– Вот и дай ему, – отрезала Урин и быстрым шагом вышла из курятника, заставив подругу беззвучно раскрывать рот ей вслед.

Оставленный на насильное попечение беглый псих торопился дожевать мясо, которое Янжин и сама не прочь была попробовать, и таращился из-под своих черных вееров.

– Что? – спросила сердито. Тот задержал дыхание, прекратив двигать челюстями, которые чудесным образом оказались не сломанными.

Какого черта он тогда ни слова не говорил?

– Как твое имя?

Мужчина подавился. Закашлялся, заплевав пережеванным фаршем всю бороду.

– Фу… Мерзость… – простонала девушка, пятясь, и перекосилась, когда пленник торопливо все размазал по себе, очевидно, пытаясь стряхнуть, и вскочил на ноги.

Что хотел – непонятно, но выглядело устрашающе.

Охваченная ужасом, Янжин бросилась бежать. Он, недолго думая, помчался за ней.

Урин, стоя на пороге, услужливо отошла в сторону, когда девушка пронеслась мимо нее, вопя, чтобы дверь закрыла. Конечно же, не закрыла, и мужчина ворвался в дом следом, а Янжин дергала в то время ручку двери второй комнаты. В голове все перемешалось, не сразу разобрала тихий голос Урин и горловое ворчание, принадлежавшее не ей; очень похожее на звуки, издаваемые многоголосым хаски.

Найденный парень все больше напоминал ей собаку, и повадками, и видом. И пришлось вспомнить свору, бродившую за ним и приблудившуюся даже на дачи.

Выдохнула, развернулась, чтобы увидеть, как Урин протягивает мужчине кружку воды, на которую он смотрит с жадностью, но брать не спешит. Тогда ей пришлось выпить самой, причмокнуть и предложить повторно. Лишь после этого грязные руки протянулись к посуде и обхватили ее. Очень неуклюже, будто кружка вот-вот извернется и выпрыгнет. Поднеся ее к свалявшимся зарослям на лице, с шумом всосал в себя жидкость.

Урин улыбнулась. Мужчина смотрел на нее настороженно.

– Мне нужно уехать, – сказала она, не оборачиваясь.

– Я с тобой.

– Ты бежала из города, только пятки сверкали, – с досадой напомнила Урин. Кружку она обернула целлофаном и, Янжин подозревала, что в городе ей нужна была лаборатория. Не кровь, но хоть что-то она проверит.

– Ты что-то знаешь о нем? – с подозрением спросила. – Откуда такой интерес к бомжу?

– Кое о чем догадываюсь, – ответила Урин уклончиво. – Если подтвердится, то я скажу. Если нет… – С сомнением оглядела дрожавшего мужчину. Совпадений было слишком много, не могла ошибаться. Только вот он молчал, а это усложняло задачу. Еще и притрагиваться к себе не давал, из-за чего не могла взять образец крови. Отыскала в комнате Янжин. – Ты не могла бы обтереть ему лицо и руки?

– Нет.

Урин разозлилась не на шутку.

– Трусиха! – полетело в Янжин.

Девушка выпятила подбородок, полностью соглашаясь с оценкой своего характера.

– И что? Погляди на него только! Да я заразу подхвачу и вшей от него, даже если не покусает!

– О Господи… – Урин обхватила свой лоб, глядя из-под пальцев. – Если он хоть чем-то обидит тебя, я выплачу компенсацию. Две сотни тысяч.

Янжин заметно оживилась.

– Идет!

И только потом поняла, что сказала. Побледнела, но Урин возражения уже не слушала. Выхватив из кармана ключи, погрозила подруге пальцем:

– Держи слово! Свет не зажигай вечером и ночью.

И выскочила на улицу, прихлопнув за собой дверь.

Янжин до боли сжала пальцы на скользкой от пота дверной ручке, которую так и не выпустила. Перевела ошеломленный взгляд с входной двери на мужчину, который облюбовал себе угол и выходить оттуда, очевидно, не собирался.

Не обнадеживало. Не успокаивало ничуть. И виду его покорному не верила.

На стене висела собачья цепь, на которой летом сидела овчарка абгай Алимы. Ее и потянула на себя. Глаза юноши проследили за тем, как разматывается моток и со звоном ударяется о деревянный пол.

– Сиди смирно, – предупредила Янжин, расстегивая ошейник. Не железный, что неимоверно ее расстраивало в данной ситуации, но надеялась, что ей есть чем сдержать возможную дурь парня. Швырнула в него кожаный ремень, попавший в грудь и скатившийся на ноги; звякнули металлические звенья, прилаженные к нему. – Надевай!

Он смотрел.

– Надевай! – крикнула Янжин.

Он опустил глаза. Тронул ошейник. По нему видно было, что с этой амуницией знаком. Растянул жесткую полоску в руках, в его глазах отразился вопрос. Девушка указала на свою шею, и он обернул ошейником свою. Замер, удерживая вместе незакрепленные концы.

Застегнуть еще нужно было, что делать лично Янжин опасалась. Прикусила губу, не зная, как объяснить ему дальнейшую последовательность, но ему это не потребовалось. Ощупав металлическую пряжку с одного конца и зубцы с другого, он застегнул удавку на себе сам и свободный конец ремня вдел в шлевку. Опустил руки.

Янжин поискала, куда можно закрепить саму цепь так, чтобы не доставала до середины комнаты и оставляла ей безопасное пространство.

Приковала его. И нет, совесть за это не мучила ни капли. Еще и символы нарисовала те, которые запомнила в подземелье, чтобы наверняка он остался там, где она его оставила.

Он мог притворяться паинькой, иметь целью усыпить бдительность и напасть.

Но за весь вечер молодой мужчина не проявил никакой активности, и привязь не пытался снять. Уснул. Как сидел, так и уронил голову на согнутые колени. Дышал так тихо, что иногда Янжин подходила ближе, прислушиваясь.

К ночи пришлось признать, что двести тысяч ей не видать, как своих ушей. Обидно даже стало… А так надеялась, что он хотя бы попытается.

5

К тому времени, как окончательно стемнело, Янжин успела разобрать вещи и припасы из рюкзака и сумки, обшарить медицинский пакет и ничего там интересного не найти, вымыться, застелить себе кровать во второй комнате и раз десять проверить символы, нарисованные на противоположном от ошейника конце цепи. Карандаш доверия не вызывал, она в сарае порыскала в поисках краски, но тут ее ожидало разочарование и ряд банок с засохшей эмалью. Однако отыскалась еще одна цепь, вот ее-то девушка использовала как страховку, пристегнув к той, что уже была, и протянув вне пределов досягаемости мужчины. Там закрепила ее еще рисунками. И понадеялась, что теперь навязанный подругой сосед точно не сможет тронуть ни одну цепь, ни вторую.

Долго стояла, разглядывая массу волос, окутавших мужчину, и размышляла, сколько ж нужно было их растить до такой длины и в чем сложность была отмахнуть всю эту шевелюру. Пару раз ножницами щелкнуть, и самим тюремщикам проще было бы… хотя… ясно как день, что никто не заморачивался по поводу чистоты этого человека.

Кроме Урин, видимо.

Янжин вздохнула, наблюдая за свернувшейся на полу фигурой. Хоть в комнате и было тепло благодаря печке, но он все равно подрагивал, а это заставляло чувствовать себя нехорошо – будто одеяло пожалела, еще и не свое. В итоге, пользуясь тем, что спал, поспешила накинуть поверх него плед и ретироваться.

Теперь совесть не грызла. Похвалила себя.

Ложась спать, подпрыгнула от звонка телефона, который подруга, оказывается, оставила на столе. Так была ослеплена соседом, что даже этого не заметила, поехидничала над собой.

– Ты приедешь?

– Утром, – раздался голос Урин. Тихий и четкий на фоне несмолкаемого гула. – Я в колледже, в лаборатории. У тебя все в порядке?

Выглянув в первую комнату, пришлось признать, что денег ей не видать. Не в этом споре.

– Он спит.

– А я что говорила?

Янжин скорчила физиономию, пользуясь тем, что подруга не видит.

– Привези кофе. Утром.

Она устала. В полной мере это ощутила, только растянувшись на кровати. Основание оказалось жестким, матрац, проживающий здесь свою десятую молодость, давно уже истончился и вряд ли предусматривал полноценное использование; так, можно было поваляться недолго. Но Янжин после нервотрепки двух дней и бессонной ночи ложе мнилось подарком небес. А потому, накрывшись одеялом, отключилась от настоящего как прибор от питания; сама не ожидала, думала послушать еще, как парень себя поведет в тишине.

И проспала бы так до самого утра, если б ее не разбудил звук.

В разломе между сном и не сном все казалось реальнее, чем есть на самом деле. И ночь темнее, и шепот – как крик в самые уши. Который она однажды не услышит.

Янжин резко открыла глаза.

Он поскуливал, подвякивал смешно и жалобно, скребся босыми ногами по дощатому полу.

Подобное музыкальное сопровождение напрочь убивало теплящийся еще сон.

Встав с кровати, Янжин подошла к приоткрытой двери и, медленно ее толкнув, выглянула в комнату, где возился в углу беспокойный юноша. В месте, где он спал, пахло застоявшейся водой, мокрой шерстью, как от свитера, который был у нее в детстве, колючего и толстого; шерстяного, намокшего под дождем и долго не просыхавшего. Как борода деда, давно не мытая. Как оплавленные стебельки спичек.

Видимость при задернутых занавесках была отвратительной, но помня о предупреждении Урин, мысль о свече или лампе отбросила сразу. В потемках пыталась угадать, что ж там с ним происходит. Позвала раз, другой, но мужчина не реагировал на оклик, он находился во власти своих кошмаров и там испытывал, судя по всему, адскую боль; пусть фантомную, но от этого не менее выворачивающую наизнанку. Применила бы к нему мгновенное болеутоляющее, каким папа потчевал разошедшегося деда, но подозревала, что удар чем-нибудь покрепче этого пациента не проймет.

Отвратительное послевкусие недосыпа расцветало на языке.

Янжин потерла глаза, цыкнула, крикнула.

Топнула ногой, дернув наощупь найденную цепь.

Звуки оборвались.

– Пить хочешь?

Послушала молчание и вернулась в свою кровать.

Ожидаемо, что при звуке двигателя, заурчавшего у ворот ранним утром, Янжин слетела с кровати быстрее, чем пуля покидает дуло. Потому что проспала. Рассчитывала на то, что перед приездом хозяйки приведет все в надлежащий вид, а в результате получила скрученного цепями человека, за которым Урин, добрая душа, наказала присматривать, а связывание в понятие заботы не укладывалось даже с большой натяжкой (ну только если заботы о себе). Прорицателем быть не надо, чтобы знать, что она опять заведется.

И Янжин всеми силами старалась этого избежать. Разлепляя по дороге глаза, выпала в соседнюю комнату, грохнув дверью о стену. Поморщилась и отыскала мужчину, уже не спящего. Он перебирал пальцами ошейник и с тоской глядел в сторону входной двери. Возможно, мечтал о свободе, но с большей вероятностью жаждал поздороваться с природой. Как и сама Янжин в принципе.

Она подтерла все надписи и отцепила звенья от крюков.

– Быстрее, – торопила, подгоняя жестами, – снимай. Все так же, как вчера, только в обратную сторону. Быстрее!

Парень замешкался, выражением на почти пришедшем в норму лице уточняя, верно ли он понял. За ночь снова изменился в выздоравливающую сторону, что если и поразило Янжин, то в меньшей мере, чем звук шагов во дворе.

– Хараал2… – прошипела девушка в точности как папа, разрываясь между страхом перед человеком и боязнью быть пойманной за жестоким обращением.

Он вздернул голову, щурясь. Воспользовавшись этим, Янжин расстегнула пряжку сама и, схватив обе цепи, накинула их на прежнее место, на вбитый в стену гвоздь. Опустила взгляд на поднятое к ней лицо в тот момент, когда открылась дверь в домик.

– Мы привезли завтрак.

Темные глаза выражали столько всего, что можно было читать в них как в книге.

Янжин моргнула, на несколько мгновений провалившись в них и не чувствуя с той стороны ни крох злости или обиды за нелучшее обращение.

Терпения там было хоть отбавляй.

– Мы? – машинально переспросила, с трудом оторвавшись от гипнотических глаз, чтобы перевести взгляд на подругу. – О Боже!

Алима, отодвинув дочь, прошла в комнату и остановилась напротив мужчины, от расслабленного сидения занявшего позицию выжидания. Напрягшего плечи. Окинула его изучающим цепким взглядом и отметила сразу все, на что Янжин потребовалось довольно много времени. И вытертую пыль в углу, в котором гость провел ночь, не обошла вниманием.

Женщиной она была строгой. Справедливо строгой, но от этого не менее вселяющей страх. Она сохранила загорелую красоту несмотря на возраст и полный город дел, в которых принимала участие (содержала собачий приют, свою дочь, помогала соседям, преподавала в школе, между делом успевала поучать покинувшую парту подругу дочери, если той не удавалось вовремя ускользнуть с ее глаз). Но иногда все же пробивалось в ней что-то ласковое, материнское; как, например, сейчас, при виде жалкого парня, съежившегося на полу.

– Покажи, – попросила Алима негромко. Села на колени на пол, в пыль, вытянула перед собой обе руки ладонями вверх. Ее глаза подозрительно заблестели, в чем, как верила Янжин, не последнюю роль сыграл запах, к которому она сама попривыкла за ночь. – Покажи, – настойчиво повторила.

Сузив глаза, парень опустил их на чужие руки. И, поколебавшись, вложил туда кончики пальцев, при виде которых мать Урин быстро втянула в себя воздух и обернулась на дочь.

– Нагрей воды. Почему оставила так?

Янжин помалкивала и думала, как удачно успела снять ошейник.

– Так он…

– Где он спал? На полу, что ли?

Урин стремительно краснела, тогда как Янжин белела и всерьез рассматривала вариант врать, пусть внутренний голос советовал и не пробовать. Не будь мама подруги ко всему прочему бывшей учительницей, знавшей свою ученицу как облупленную еще со школьных времен, возможно, не робела бы так.

– Он сам здесь лег, – пришлось сказать. Брови абгай сдвинулись сильнее.

– Где ты его взяла?

– Это… – Мысли Янжин забегали.

– Не мычи!

Урин встряла с признанием, что все матери рассказала. Начиная с прогулки по берегу Байкала и разговора, повлекшего за собой вереницу несчастий и приведшего на дачи в компании неизвестно кого.

Ты же понимаешь, развела подруга руками за спиной матери.

Понимаю, угрюмо подумала Янжин, чувствуя себя преданной.

– Воду! Что стоишь? Доктор она будущий, помощи оказать не умеет! – прикрикнула Алима на дочь – Итак…?

У парня вид был ошеломленный. Наверное, отражал один в один ее собственный.

– На улице, – послушно ответила Янжин. Абгай прищурилась. Не верила и правильно делала.

– Сам прибился?

– Прибился? – переспросила Янжин, запутываясь. – Свора собак, да, прибилась.

– Я о нем спрашиваю, – Алима указала на мужчину, который без успеха попытался отнять руки и только скривился, когда твердые ладони обхватили их увереннее. Обращаясь к нему, хозяйка домика преображалась и даже тон меняла: – Сейчас мы приведем тебя в порядок. Здесь безопасно. Расскажи-ка, милый, кто сотворил с тобой такое?

Янжин попятилась назад, пока о ней забыли, но дальше чем на шаг не успела отойти, к ней метнулся умоляющий взгляд парня, а следом пригвоздило к полу негодованием матери подруги.

– Сам прибился, – обреченно подтвердила и вздохнула. Урин сосредоточенно наполняла водой ведра и ставила на печку. – И он ни слова не сказал со вчерашнего вечера.

Мать Урин одним точным движением сдавила щеки парня, от неожиданности он открыл рот. Заглянула внутрь прежде, чем он мотнул головой, вырываясь. Смотрел бешено, дышал тяжело, сдувая слипшиеся в сосульки волосы с лица.

– И не скажет, – сообщила Алима, поглаживая его по щеке. – У него отрезан язык.

Янжин медленно перевела взгляд с нее на молодого мужчину.

– Проклятие, – прошептала. А он вновь вопросительно наклонил голову, странным образом успокаиваясь.

Одно дело ремнем спину сечь, совсем другое – отрезать части тела.

Почему-то это потрясло больше даже цепей, продетых сквозь руки и ноги.

Янжин таращилась на своего спасителя, который даже прикрыл глаза, радуясь такому вниманию. И не огрызался, когда мама Урин смывала корку с пальцев, чтобы рассмотреть их кончики, пластины на которых частично накрыли розовую плоть. Отрастали. Он поразительно быстро восстанавливался после страшных избиений, и об этом Янжин хотела расспросить подругу: что именно она выяснила в своей лаборатории.

И что здесь делала ее мама.

Кисти мужских рук все еще бугрились грубыми спайками, но ничто не указывало на то, что день назад они были разорваны от центра на две части. Конечно, подумалось, такого можно и всего прошить железом, оно врастет в него быстрее, чем тело успеет отторгнуть лишнее.

– Лихо твоя мама с ним, – шепнула, подглядывая за тем, как Алима управлялась с незнакомым человеком; ничуть не опасалась в отличие от нее самой. В руках школьной учительницы все превращались в смирных ягнят, и парень не был исключением, только что в рот ей не заглядывал. Повиновался без возражений и беспрекословно позволил снять с себя лохмотья, чтобы после залезть в глубокий чан, который две девушки притащили из сарая и поставили к стене, ближе к печке, а потом наполнили подогретой водой.

Постоянно вертелся в сторону Янжин, боясь потерять из виду, и Алиме пришлось просить ее остаться в помещении.

Обе девушки отвернулись, покраснев.

– Так она столько щенков вырастила, – так же тихо пояснила Урин.

– Но он же не щенок!

– По поведению ничем не отличается. Пусть и лет больше, но… его будто никто ничему не научил. Выродили и бросили. Какая сука могла так поступить?

Янжин озадачилась таким выбором слов, выдавила короткий смешок.

– Говоришь так, будто он из помета. Урин, он ведь человек, а не кутенок с вашего приюта.

– Действительно ничего не понимаешь? – развернулась к ней подруга.

Взгляд парня прожигал спину.

Алима попросила подать ножницы, и Урин на время оставила Янжин размышлять над сказанным, а, вернувшись, продолжила:

– Что ты знаешь о перевертышах?

– То же, что и о вампирах?

Урин закатила глаза в ответ на язвительный щелчок по носу.

– Будь серьезна.

– Это тебе такой результат в лаборатории выдали? Штамп поставили – кружку облизал перевертыш?

– Янжин! – рассердилась подруга.

– Янжин, – позвала Алима, и девушка обернулась. Абгай поманила ее к себе. – Помоги мне. При Урин он нервничает сильно.

Янжин поплелась к чану, про себя повторяя одно слово.

Перевертышами называли людей, которые могли оборачиваться в животное. Сказки изобиловали такими персонажами. А еще в книгах писали об эженах. Эрлике, например, и о быке, охраняющем Ненасытную реку.

И ни словом не упоминали о проклятии, от которого глохнут, лишаются рук и ног.

Она потрясла головой, говоря себе, что та забита напрочь чепухой. Что перебор информации и провал с идеей отыскать мифического сына неуловимого графа привели к отупению.