Дважды мертв

Ника Лемад

Дважды мертв

1

Монотонно сыпался с неба дождь.

Несчастными сиротками жались друг к дружке мокрые листочки, тяжелели, шлепались с повисших ветвей, сбивались в кучу и уплывали в потоках грязи в канализацию. Бесследно там исчезали.

Темно как в бочке, и так же гулко. Вдалеке мигал фонарь, выхватывая мокрые комки шерсти, шнырявшие по дороге.

Тоскливый взгляд кошки и голодный скулеж стаи псов. Шуршание из близкого подвала; крысы, что ли, подбирают хвосты по трубам, чтоб не намокнуть. Прохожие все попрятались, за последний час ни одного человека не показалось на улице, ни с зонтиком, ни без него. Скорее всего, причина в позднем вечере (когда сидят за чашечкой чая). В холоде. В сырости, будь она неладна.

Янжи́н сунула руки под мышки и опять приникла ухом к щели между рамой и стеклом, надеясь, что шторы достаточно плотные и ее не выдадут.

Там, в тепле, засыпала девочка. В кровати, которую охраняла настоящая велюровая армия игрушек, а за изголовьем стояли ряды книг, ни одна из которых не была куплена в магазине; Янжи́н любовалась ими иногда. Днем, когда украдкой могла заглянуть в окно, а сама спальня освещалась дневным светом.

Сейчас же там хозяйничал старый Тумэр, проводя время с драгоценной внучкой, которая ему, в общем-то, не светила никак, потому что сыном обзавелся нечаянно, а узнал о нем и того позже, когда парень жениться собрался. Всех сплетников городка старый вор держал в напряжении, пока не признал его. А наследник и не думал сопротивляться – отец так отец. И все к лучшему, вздохнул мэр Айлу-Дахана с облегчением, проблем меньше, а так устроили бы войну за сбережения одинокого старика.

Янжин с досадой подумала, что кому-то с дедом повезло больше. Ей так точно досталось все самое ненужное: что родители, что родители родителей, что наследство от них.

Поджала губы. Длинные косы намокли и оттягивали затылок. Голос старого вора продолжал ворковать, оживляя и быль, и легенды, возможно, приукрашенные, капельку правдивые.

– Чем ниже, тем сильнее приступы страха…

По правде говоря, считала, что это была неподходящая для ребенка сказка, что не помешало прижаться ближе к стене в боязни упустить хоть слово. Ей нравилось так подслушивать, любила живой звук, а не его эхо, разрушающее слух.

Во всем виноват дед, подумала. И, запрокинув лицо к небу, выдохнула бессильный гнев, чтобы послушать дальше сказителя, умело плетущего нити, вытягивающего из одного мира, промозглого и неприветливого, и погружающего в другой, в котором нет капель, отскакивающих от козырька, попадающих на шею и затекающих за воротник; нет вздрагиваний от холода и давно ставшей влажной куртки, нет голодного живота и коченевших рук, сжимающихся в поисках тепла. Одно лишь затаенное волнение в ожидании продолжения.

– В том месте странно ведут себя приборы. И люди. Им тоже страшно. Иногда они убегают с воплями; либо обратно наверх, к солнцу, но чаще всего теряются во мраке.

Да уж, подумала Янжин, начиная тихонько улыбаться взвизгу внучки. Мелюзга тряслась от страха и требовала еще.

– Машины, дедуль, машины!

– Техника сходила с ума, малыш.

– А их много, пастей?

Многозначительное молчание. Обе, и девчонка, и Янжин, заерзали на месте.

– Есть несколько известных людям таких мест, и ведут они себя примерно одинаково. Я верю, что это Эрлик, владыка подземного мира, распорядитель всеми душами, ткач судеб, палач, пробивает дыры к нам, когда в невообразимых… – голос Тумэра понижался. Янжин вся вспотела, клонясь за шепотом, пока не уперлась лбом в стекло, напрягая слух, – …глубинах, на своих раскаленных алтарях ада он кует темные и извращенные души. – Опять тишина. Тумэр умел играть на нервах. – И облик они принимают подходящий.

– И приходят они за нашими душами, – зловеще прошептали в самое ухо.

У Янжин оборвалось сердце.

Крик застрял в горле, подкосились колени.

В глазах потемнело и, резко обернувшись, она впечатала кулак в лицо. Нет, в подставленную вместо него ладонь, которая тут же сомкнулась, не дав замахнуться еще раз.

Сверху блестели темные глаза, губы сложились в трубочку, готовясь присвистнуть.

Далай; хватая ртом воздух и моргая от дождя, Янжин уставилась на него, вцепившись в удерживающую ее руку.

Плотный, смуглый, ясноглазый, широкоскулый. Высокий красавец и гордость отца и деда. Как в насмешку над дедулей-вором учился на юридическом.

Янжин машинально оглядела его руки, крепкие, уверенные. Не сравнить с дедовскими. Паника потихоньку отступала, дышать стало легче. И тут же оттолкнула от себя хозяйского внука, отчаянно покраснев. Дернула себя за косы.

– Ты что здесь делаешь? – зашипела, оглядываясь на окно.

Юноша смешливо поднял брови, глядя туда же. Покачал мешком перед девушкой.

– Я вот мусор выношу. А ты? – И, подражая голосу из спальни, пробасил: – Бойся гонцов, за душой приходящих. Страшись… – Расхохотался над скривившимся лицом Янжин. – … прекрасных девушек либо… – шагнул ближе, прикрывая цвета глубокой ржавчины глаза, – парня, барлага, ведь они посланники владыки, умерщвленные за свои грехи и ставшие безропотными его вестниками…

Янжин стукнула его по руке и тут же придержала зашелестевший мусорный пакет.

– Прекрати.

– Ему приносились кровавые жертвоприношения!

– Далай!

Юноша поджал губы.

– Ой, еще скажи, что серьезно веришь в эту чепуху.

Янжин ждала, пока он сравнит ее со своей сестрой, и сверлила взглядом землю; кусочек блеклой лужи, подползавшей все ближе к ногам. Щеки пылали жарче костра.

– Может…

Далай, не дослушав, махнул ей и направился к ряду контейнеров, чтобы закинуть туда пакет. Ни предложения зайти погреться, ни намека проводить домой. Хотя, какой у нее дом? Съемная комната в квартире одной из многоэтажек, где ее соседями были две студентки и один важный секретарь из банка, который бесил утренними и вечерними совещаниями в ванной.

– Далай…

– Темно совсем, Янжин. Шла бы ты отсюда, – сказал он, прежде чем вернуться в свой дом.

Янжин разочарованно кусала губу и топталась взад-вперед, занятая теперь уже юношей. Тумэр бубнил о каменных садах вокруг пастей, о брызгах мертвой земной плоти, разбросанных вокруг гиблых мест.

– Лепестки электроскопа не знали покоя, – говорил, а внучка что-то спрашивала. – Прибор такой. Специальный. Он показывает наличие энергии. А стрелка электрометра скакала по всей шкале. – И снова его перебили. – Это измеритель. Обычно точный, но вот насколько можно было верить его показаниям у пасти – никто не знал. А знаешь, как зафиксировали величину заряда? От и до. Я впервые такое видел.

Эманации мертвых духов, призраков, их грехов и злобы простирались далеко и притягивали к себе подобное. Невообразимой длины и размеров магнит. Дед самой Янжин еще при жизни кричал, чтобы на кладбище Амхарты ни ногой, ни мыслями не ступали, что духи тем злее, чем настойчивее лезут люди. А о том, что Тумэр имел в виду именно полуостров, эту крошечную слезу, упавшую в озеро и соединившуюся с берегом узким перешейком, Янжин не сомневалась. То место еще звали лишним тамом.

Кричал дед, потому что слух отшибло напрочь, а насчет полуострова – у него были причины так говорить. Ведь именно там пятерка неучей оскорбила владыку подземного мира, статуэтку быка утянула с ворот кладбища. Красивую серебряную вещицу с камешками вместо глаз. Черными сапфирами.

«С локоть размером, но тяжеленный, что мои грехи. Еле вынесли, спины надорвали», – не уставал повторять глухой вор. Будто его кто-то слушал. Будто ему кто-то верил. И отец Янжин считал это выдумками, потому что трепался старик много, а жили они впроголодь, ни копейки денег. Янжин подражала родителям, фыркала на деда.

Пока старик, хоронясь от остальных, не сунул ей в руки голову того быка. С глазами, черными как полночь.

Проклятое сокровище, которое лишило слуха вора и принялось за нового владельца. С тех пор Янжин могла выслеживать эхо произнесенного вслух. Подслушать прошлое. Но острота звуков стачивалась как мягкий грифель с каждым разом.

Эжены не прощают непочтение. Вот Тумэр остался без рук. Вначале он лоб разбил, так благодарил божеств за дар, за ловкость, подобной которой не видел. А потом руки отсохли. Полностью. Он остался крепким как дуб, тот лысый старик с бородой в пепел, с запавшими щеками в крупных морщинах, лоб в бороздах, сетка вокруг глаз, язык что в патоке вымочен. А от плеч висели высохшие плети, которые узелком можно связать.

Янжин, начав прислушиваться к байкам, к деду, быстро сообразила, что к чему. Пробовала что-то выгадать из слухов, которые так и липли к ней, но голова пухла от информации, а что-то стоящее денег не попадалось. Чувствовала себя дурой, просеивающей песок в поисках крупинки золота. А, поняв, что вместе с надеждами увядают и уши, пришла в ужас. Только дед к тому времени оставил их выкручиваться самих, улегся в могилу, не сообщив, что с краденой головой делать. Отнесла б ее обратно, вернула к кладбищу, только страшно было самой туда отправляться, а компании не находилось. Да и толку от части. Остальные знала где, ведь никто так и не расстался с ворованным; побоялись, наверное, помимо божественного гнева навлечь на себя еще и людской. Передние ноги хранились у Тумэра, задние забрал себе Байхан, безногий чемпион. Он неожиданно выиграл соревнования на городском уровне, а во время республиканского этапа талант пошел на спад. Карьера его была стремительна как летящий метеор, ярко вспыхнула и так же сгорела. Теперь он не расставался с инвалидным креслом. Ну а туловище разделили между собой Алта и Баян в надежде продать. Алта старость проводила в одиночестве, хотя могла бы жить в окружении детей, только все они рождались мертвыми, а Баян давно умер от сердечного приступа. Судя по тому, что дочь его, и дочь дочери чувствовали себя хорошо, Янжин предположила, что они, как и Далай, к статуэтке не прикасались. И так как ни разу не поднимали тему, скорее всего даже не знали о проклятии. Жили себе в счастливом неведении. Это заставляло чувствовать себя неудачницей и злило.

Одна она позарилась, шелест денег почуяла.

Жила впроголодь, семью похоронила, воровала где могла и огрызалась, если ловили; участковый рыдал, получая очередную жалобу. Понятно, почему старик Тумэр гнал такую невесту от своего дома, от внука, вернее, как чумную крысу. Урин у виска крутила и советовала спуститься на землю, только юноша с глазами темной ржавчины не выходил из головы. Воздух выбивал из легких одним своим видом, а уж как рот раскрывал… так всякую чушь начинала нести, лишь бы заинтересовать его.

У меня будут деньги, угрюмо обещала себе Янжин, сердито царапая стену чужого дома. Будут деньги, квартира и работа. Тогда и причешет косы, наденет красивые наряды и перестанет хмуриться. Далай язык проглотит, увидев, что за красавица была все время рядом. Она и так-то ничего, сама маленькая, тонкая, личико сердечком, под разлетом бровей – глаза цвета ночи, волосы – потоки смолы, а с деньгами станет еще краше. Его деду придется смириться.

А чтобы эти деньги появились, нужно немного удачи. Удачу можно только словить. В ее случае – в людных местах. Базар, например. Церковь. Площадь перед кинотеатром, там толпы гуляют и голоса не утихают. Они-то ей и нужны. За тайны люди готовы платить, и много. Ей всего-то требуется одна стоящая. После, как наладится жизнь, вернет украденное. Позже. Погост Амхарты ждал много лет свою безделушку, подождет еще немного.

2

В отличие от милого ребенка, для которого слушать сказки на ночь было естественным, как, впрочем, и дедушка, уютно поскрипывающий креслом-качалкой в неясных очертаниях детской, как и ночник у кроватки, приглушающий свет и речь до будоражащего детский ум волшебства, для Янжин вязь историй плелась хриплым шепотом, прерывалась кашлем, сочинялась у голой стены в лучшем случае, а то и среди вони спящих тел в ночлежках под бормотание о вырванных языках, если болтун не заткнется. Было что и похуже, только мама перекрывала дедов фонтан до того, как впечатлительные соседи от слов переходили к делу. Но тумаков, бывало, получал он с утра.

Его излюбленной темой был полуостров, о котором обычно старались не говорить даже воровские подметки города, предприимчивые ребята, переправлявшие свои любопытные с точки зрения закона грузы по воде и при этом не боявшиеся хозяйку озера: эти смельчаки делали вид, что Амхарты не существует. Дед рассказывал, что предки превратили то место в кладбище, старое как мир, а обитатели его были изгнаны за пределы поселений за дело. Хоронили в камнях предателей, воров, извергов и убийц, от которых отказались даже матери. Сейчас, понятное дело, заросло все бурьяном, камыш сплошной, и лес подступился вплотную, потому что не ходил никто, а раньше там обрядами эженов почитали. Особенно владыку мертвых душ, Эрлика. Ему приносили кровавые жертвоприношения. Он охранял Ненасытную реку крови и слез, а окончание ее, невозврат, был во власти быка.

Его-то воплощение в серебре воры и стащили.

Собрались, с подачи Тумэра состряпали план и тут же его осуществили.

Дед говорил, что их могло притянуть в нижний мир. С каким-то нездоровым надрывом шептал.

Янжин в ходе его пространного монолога втайне представляла, что было бы, если б он этого не избежал. Избавился бы тогда папа от его влияния и подумал бы о семье? Как знать. Он замерз в лодке на озере, а мама утонула, пока его искала. Оставшиеся два года до совершеннолетия Янжин провела в семье соседей, которые после долгих сомнений взяли ее на попечение, чтобы подростка не отправили в детский дом. Дотянули до восемнадцати и распрощались, облегченно после этого выдохнув, не стали даже поднимать шум из-за пропавших вместе с подопечной денег.

О деньгах совесть не беспокоила, Янжин они были нужнее, иначе и за комнату бы не смогла заплатить. И все же дом бывших соседей старалась обходить стороной, чтобы сильно не мелькать перед глазами и не напоминать. Прямо как с ней обходилась работа, потому что ее непутевую родню в Айлу-Дахане знал и ребенок. Ни за прилавок не пускали, ни наводить порядок на складе, ни полы мыть ей не доверяли. Репутация бежала сильно вперед сиротки. И к учебе дальнейшей ни душа, ни ум не лежали; начинать это нужно было раньше, а не после выпуска из школы, когда в голове вместо знаний остался легкий пыльный налет.

Урин, подруга ее, умная, она поступила в медицинский колледж. Далай третий курс университета покорял; и в плане учебы, и в плане студенток.

Янжин шла домой пустынными улочками и кусала губу, размышляя, у кого из горожан больше всего денег и тайн, за сохранение которых они готовы расстаться с первым. Это мог быть мэр, либо владелец продуктового маркета, либо хозяин заправки. Тот же антиквар, который организовывал иногда гулянки с размахом. Значит, было на что. Хотя его магазин на Тихой улице на Янжин нагонял тоску, как и любое старье, а его-то она повидала немало за свои восемнадцать лет. Но кому-то хлам был нужен.

Сама не заметила, как свернула к кинотеатру, присела на лавочку под еловым пологом, дрожа от холода. На другом конце площадки фонарь освещал накрытый пленкой от дождя детский автопарк, на пару с тяжелыми каплями стучал по ларьку кусок отошедшего пластика. Двери кинотеатра были закрыты, в окнах даже не горел свет, темное здание громадой нависало над площадью, а в арках метались тени.

Прикрыв глаза, Янжин вслушивалась в несмолкающее эхо голосов, рыская среди фраз, отбрасывая слова раз за разом и падая духом с каждой минутой; банальные разговоры, мелочные ссоры и вызывающий зависть флирт. Ничего, за что стоило отдавать частичку слуха, что она сейчас и делала.

Лучше бы завернулась в одеяло и спала в своей кровати, с досадой подумала, поднимаясь и косясь на арки при входе в строение. Не нравились они ей. Слишком темные, чересчур живые. Будто кто-то прятался; зачем бы им это делать среди ночи в безлюдном месте.

Янжин совсем отчаялась, иначе не покралась бы туда вдоль забора. Вода добралась уже и до нижнего белья, а в кроссовках хлюпало при каждом шаге. Зуб на зуб не попадал. Завидовала малявке старого Тумэра, которой сыто, тепло, а еще с самого утра она увидит Далая, для чего не придется торчать на холоде. К тому же и обнимет его.

Слуха коснулся шепот, и Янжин застыла, разом забыв о юноше и его сестре.

Голос двоился, троился, оставлял отражения. Его сложно было слушать и еще тяжелее разбирать. Он не был реальным, он существовал в этом месте раньше. От него остался след. И именно им питалось проклятие. Пользуешься – плати.

Платить Янжин не хотела. Решив, что днем за колоннами обжималась парочка, попятилась назад.

И опять замерла, разобрав, что призраки тоже шепчут о проклятии.

Чтоб вам провалиться, подумала, колеблясь и пытаясь узнать, кому голос принадлежит. Слышала только один, второй собеседник либо молчал, либо разговор велся по телефону. Ну или кто-то сам себя развлекал; каких только чудиков земля не носит.

Решила остаться, потратить себя на это, раз больше не на что. Выяснив, что все же одна она здесь, перестала жаться к забору, от мокрых потоков укрылась под навесом, где села на пятки, а спиной привалилась к стене. Подперев коленями подбородок, слушала. Дрожала, хмуря брови.

А мозг работал все быстрее, заставляя колотиться сердце.

Никогда бы не подумала. И в голову бы не пришло.

Ни в каком бреду б не родилась такая история.

* * *

Айлу-Дахан накатывался на берег Байкала медленным приливом, от множества высоток и скоплений многоэтажных офисов спускаясь к более приземистым зданиям и заканчиваясь низенькими разбросанными постройками почти у самого берега. Дальше редкие деревья, потом земля, трава и вода. Камыш. Причал.

Урин разглаживала пальцами складку на лбу и смотрела, как рыбак отшвартовывает лодку и плывет по спокойному озеру. Не на Янжин, месившую скользкую грязь сбоку.

Но стоило отвлечься, как брови опять ползли вверх, собирая кожу складкой.

– Ты никогда не читала книги.

– И продолжаю этим заниматься, – нетерпеливо ответила Янжин. Не сводила глаз с профиля подруги, точно зная, что… – …Но ты ведь читала?

– Читала, – вздохнула Урин, и ее хорошенькое личико выразило беспокойство.

– Вот и расскажи. О после́ Озерного… села, поместья… плевать. – Ни того ни другого давным-давно уже не было на этих берегах. – О том, как его род закончился.

Урин не могла взять в толк, что за темы они обсуждают с самого утра, и почему их герой не Далай или кто-то ему подобный. Не ругань из-за очередного отказа в работе. Не нытье о соседе по квартире, засунувшем свои треклятые трусы в стиральную машинку вместе с бельем Янжин.

– Думаю… Дурная это история. И записанная со чьих-то слов, никаких подтверждений нет.

Янжин источник не сильно интересовал. Ей нужно было услышать о ребенке, о котором шептало тихое ночное эхо.

– Посол ведь женат был. И сын… У него был сын?

Подруга выпустила из виду лодку и повернулась к Янжин, удивляясь, что та вцепилась в историю. Настоящую историю, а не сказки, ведь посол, граф Наран Хунгэнин, жил на самом деле. И действительно был женат. Звали его супругу Хулан, по описаниям, которым можно было как верить, так и нет, она была красивая и грациозная, как антилопа. Из чужих краев привез граф ее домой, с востока, с одной из поездок по службе.

– Он-то был женат, только был у него пасынок, а не сын.

Янжин заморгала, отводя от лица волосы, выбившиеся из косы. Щурилась на ветру, плотнее стянула воротник у шеи. С ночи куртка едва просохла и на открытом продуваемом пространстве чувствовалась отвратительно влажной. Но, если потерпеть немного, то нагревалась, прижатая к телу. Однако утро подпортила, оттого девушка на Урин сердилась, на то, что время тянет, продлевая их нахождение здесь.

– Как так? – пробурчала.

– Раба он привез, – со вздохом пояснила Урин. – Откуда-то с островов. Пишут, что невольник красив был как звезды, глаз не отвести. Смуглый, с широкими бровями, в глазах горело солнце, а речь текла плавно как воды глубокой реки. И он был полон утонченного обаяния. А еще колдовал на крови, пил ее.

– Вампир? – перебила Янжин, чувствуя, как заныло под черепом.

Урин пожала плечами.

– Пфф, скажешь тоже… Вампир, откуда бы им появиться… Говорю ж, вранье. А то, что этого раба все в имении обожали, каждую просьбу наперегонки выполняли – так просто пройдоха был. И сам граф в нем души не чаял. И его жена, конечно же. Не вылезал из ее покоев тот ловкач.

– И? – поторопила Янжин.

– И! – передразнила ее Урин. – Застал граф их в спальне. Вдвоем. И служанкам языки развязал, те подтвердили, что не впервые раб посещал хозяйские покои и развлекал молодую госпожу.

– И?

– О боже, да что тут непонятного? Раб отправился за решетку, а жена понесла. От островитянина. Поэтому никакой он не вампир, мертвые детей не плодят.

Тут Янжин задумалась.

– А почему граф не убил предателя?

– Потому что у него иной план был. Супруга его умерла в родах, дав жизнь мальчику. Того ребенка Наран Хунгэнин вырастил сам. К тому времени он ушел со службы, – скандал не удержали в пределах имения, от посла избавились и вздохнули свободно, – уволил всех слуг, закрылся в доме. Что он там делал с этим рабским последышем – никто не знает, дальше ворот никого граф не пускал. В те времена много людей исчезло без следа, поэтому писака предположил, что граф их кровью кормил раба, чтобы тот не помер раньше времени… ну или визитеров слухами отпугивал. И пишет, что он заставил мальчика, как тот подрос, убить отца.

– Это ж какое терпение нужно иметь, – прошептала Янжин пораженно. – Годы тлеть и не перегореть. Ждать. Растить и кормить оружие, чтобы направить его потом на человека, ужас сколько гниющего в тюрьме.

– Вроде бы граф напоследок объяснил этому рабу, кто именно станет его палачом. А он рассмеялся. Смеялся, пока не захлебнулся кровью.

– Сошел с ума?

– Возможно, – неуверенно произнесла Урин. И кивнула. – Я б точно рехнулась после стольких лет заточения.

– А мальчик?

– Уже юноша. Его прокляли боги за отцеубийство. Он лишился всего человеческого, и речи, и разума. Не знаю, о его судьбе больше не писали. Наверное, Наран Хунгэнин все же сжалился и послал его вслед за отцом.

Янжин шумно выдохнула и расцепила пальцы, которые сжимала все крепче, чем больше рассказывала Урин. Обхватила подбородок, поглаживая его.

– А сам граф?

– Похоронили там, – кивок в сторону полуострова Амхарты. – Вроде когда нашли, он разложился весь. Один слуга с ним оставался, старик безумный. С него ни слова не смогли связного вытащить. Рукой махнули.

Янжин не хотела даже представлять, что там нашли.

– А тех, кто пропал, нашли в его имении?

– Никого больше. Закопал, скорее всего, если кого и убил. Раба и сына его, например.

Ветер дул резче, поторапливая заканчивать с сомнениями, на которые у нее было полночи и глоток вина утром, который только рот испачкал.

Янжин крадучись просунула руку под локоть Урин и прижалась к подруге боком, шепча в самое ухо:

– Я кое-что услышала. О том ребенке. Он все еще жив.

Несколько томительно долгих мгновений Урин смотрела на нее с блаженным непониманием. Пришлось повторять. Тогда у нее вырвался смешок. Хлопнула Янжин по руке, улыбаясь во весь рот.

– Дурочка, – сказала, покрываясь мурашками. – Я чуть не поверила.

Где-то вдалеке раздался плеск, рыбак вытащил удочку, рассматривая улов. Рябью пошла бесконечная водная гладь.

Почти сумерки из-за низких туч. Порывы ветра ожесточенно рвали листья. Стена ливня опять накрыла город.

– У меня есть план, – не переставала шептать Янжин так тихо и невнятно, будто тот человек в лодке мог их подслушать.

С лица Урин потихоньку смывалась улыбка.

– Я бы не хотела о нем знать, – помотала головой и разжала пальцы подруги, отталкивая их от рукава своей длинной куртки. – Ни о нем, ни о том, кто тебе мог сказать о пасынке графа. Которому, заметь, лет двести к настоящему времени должно быть, не меньше.

– Он проклят богами, ты сказала!

– Это не я сказала! – возмутилась Урин, сдвинув брови. Янжин мазнула рукой по лицу, смахивая водяную пыль.

– Неважно. Суть в том, что он не умер, значит, я могу продать эту информацию. Всего-то нужно узнать, откуда родом была его мать. Лет прошло всего…

– Всего ничего, двести. Такой пустяк, – ужалила Урин, начиная сердиться всерьез. – Мне идти нужно. Наслушалась, хватит.

– Не язви, – зашептала Янжин, опять хватая ее и не давая уйти. – Можно узнать, где родилась та графиня. Наверняка у нее наследство осталось и наследники, которые отвалят денег за информацию, что тут у них семейное древо разветвилось.

Урин не понравилась сама идея.

– Ты бы сделала это? – Ее лицо вытянулось, округлился рот. – Янжин? Серьезно? Продала бы человека?