Дядюшка Бо. Из Темноты. Часть первая

Что тут началось! Книги, следуя за своей сестрой в каком-то общем порыве, радостно захлопали страницами и, разделившись на стайки, понеслись по кругу, отыскивая свои полки. Они летели, поднимаясь под самый потолок, и сияние их так усилилось, что страницы просвечивало насквозь, а в библиотеке стало светлее, чем днём. Поднялся столп пыли, которая клубилась серебристым вихрем, хлопанье страниц стало оглушительным… А посреди всего этого стоял неподвижной чёрной фигурой Бронислав Патиенс. Книги, пролетая, колыхали его одежду и волосы.

Как он это сделал?

Всё больше и больше книг находило свои места на полках. Ураган утих так же неожиданно, как и начался. Вот и последняя тоненькая старая книжка нашла свой приют между других, и все они стали обычными книгами, и даже не верилось, что секунду назад все они летали, словно птицы! Свет их угас, и в библиотеке снова стало темно.

– Отлично, – тихо произнёс Бронислав Патиенс, но, почему-то, не торопился уходить. Я воспользовалась этим и дала дёру оттуда.

Уже засыпая, я знала – что-то изменилось. Это было приятное чувство. У меня в голове всё звучал голос дяди Бронислава, рассказывающий мне историю проклятья, «сказку». В ту ночь мне не снились кошмары.

Глава 14

Живые куклы

«Итак, в библиотеке, считай, прибрались» – облегчённо подумала я следующим утром. Я вернула свой телефон и, решив почитать что-нибудь, пошла вдоль аккуратно уставленных книгами полок. Я доставала понравившуюся книгу, но тут же ставила на место, заметив другую, ещё более привлекательную. От увлечённых поисков меня отвлёк какой-то шорох. Я обернулась и вздрогнула: снова увидела призрак Кассандры. Она выглядывала из потайной комнаты и, я даже не сомневалась в этом, подсматривала за мной. Когда я обернулась, призрак без всякой враждебности протянул ко мне свою прозрачно-белую руку и поманил к себе.

Я остановилась, руки мои безвольно ослабли, и книга, которую я держала, вывалилась на пол. Чего она от меня хочет?! Конечно же, я никуда за ней не пойду, думала я, но в то же время с каждой секундой всё больше и больше хотелось пойти… Реальность происходящего стремительно ускользала от меня.

Я резко отвернулась от призрака, закрыла лицо руками и побежала прочь. Куда я бегу? Я не знала, мне только хотелось быть подальше от призрака, не идти туда, куда она меня зовёт. Я бежала, а Кассандра то и дело появлялась где-то рядом, то в тёмном коридоре, то на лестнице, и я тут же разворачивалась в противоположную сторону. У меня то и дело перехватывало дыхание от бега и щемящего сердце страха. Вот передо мной из темноты показалась крепкая дубовая дверь, а позади – серебристая тень призрака. Я с силой толкнула дверь плечом – она была не заперта и с грохотом распахнулась. Я оказалась на круто забирающей вверх винтовой лестнице. Не думая, я захлопнула дверь и припустилась вверх. Услышав позади себя лёгкий треск, я обернулась. Кассандра миновала закрытую дверь и остановилась у подножия лестницы. Призрак довольно улыбался, глядя на перепуганную и запыхавшуюся меня. Белая тень подалась назад и скрылась за дверью.

Почему она это сделала? Через секунду я уже поняла. Массивная замочная скважина на двери несколько раз громко щёлкнула. В ужасе я бросилась к двери – заперта! Из-за двери послышался лёгкий смешок, а после него – тишина.

Ясность сознания понемногу возвращалась ко мне, и я, прижавшись спиной к двери, обдумывала произошедшее: Кассандре нужно было, чтобы я оказалась здесь. Я не пошла за ней добровольно, и она воспользовалась моим испугом, чтобы загнать меня туда, куда нужно. И я здесь. Что ж… Придётся идти.

Я стала подниматься по лестнице. Видно, я в одной из угловых башен: тут я ещё никогда не бывала. Высокие ступеньки были изрядно истёрты, подниматься по ним было тяжело, иногда приходилось чуть ли не ползком карабкаться вверх. Подъём был довольно долгим, я успела немного успокоится и приметить, что тут всё не совсем так, как в других башнях. Тут было вовсе не пыльно, не было вездесущей паутины, плесени и мусора. Петли на двери внизу, вспомнила я, почти не скрипели, замочная скважина тоже, нигде не было и следов ржавчины. Но всё равно было темно, я то и дело спотыкалась.

Подъём давался мне нелегко. Голова начинала кружиться от постоянных поворотов. Вот уже над головой послышались знакомые писк и хлопанье крыльев летучих мышей, повеяло сквозняком, а конца лестницы всё не видно.

Неожиданно я вынырнула на узкую площадку. Было темно. Я пошарила руками перед собой и нашла низкую деревянную дверь. Я наугад толкнула её, та поддалась и тихо приоткрылась. Нагнувшись, я миновала дверь и оказалась в просторной круглой комнате. Тут было очень холодно. Я протёрла глаза: не кажется ли мне всё это? Плотные чёрные шторы задёрнуты, их чуть колышет сквозняк, на полу виднеется мягкий ковёр, в углу незажжённый камин. Рядом с камином стоял широкий письменный стол, глубокое кресло с резными ручками и большой шкаф. Пустые стены почти ничто не украшало, только круглые массивные часы с блестящим золотистым циферблатом. Их тиканье и стук дождя в окна глухим эхом разносились по комнате. Хотя что это? Большой стеллаж со стеклянной дверцей был заполнен кассетами и пластинками, а рядом… надо же, маленький старый телевизор! На потолке не было ни люстры, ни даже просто лампочки. Но что было самое странное – прямо посреди комнаты, на устланном ковром возвышении стоял, матово поблёскивая, гроб. Заметив его, я вздрогнула и подумала над тем, не уйти ли мне отсюда. Гроб был достаточно большим, деревянным, чёрным и, к счастью, пустым. Было видно, что изнутри он обит чёрным мягким бархатом. Съёмная крышка стояла рядом, скромно прислонившись к стене.

Глубоко втянув холодный воздух, чтобы успокоится, я сделала шаг назад. И тут из-за моей спины раздался знакомый голос:

– Вот ты и нашла моё убежище. Здесь очень приятный вид из окна.

Я обернулась и увидела Бронислава Патиенса, который всё это время стоял у двери так тихо, что я бы ни за что не догадалась, что он тут.

– Извините… – произнесла я каким-то не своим голосом; у меня пересохло в горле. – Я… вас разбудила?

– Ничего, я ещё высплюсь. Присядь куда-нибудь?

– Но…

Я, вообще-то хотела уйти отсюда – у меня руки не двигались от холода, по спине то и дело пробегали мурашки, но я, почему-то, села на кресло у камина.

– Тебе холодно, – сказал вдруг Бронислав Патиенс, увидев, как я трясусь от сквозняка.

– А вам разве нет?

– Моя температура подстраивается под окружающую среду, так что… – ответил он, – мне всё равно. Подкинь дров в камин.

Я увидела примостившуюся в уголке стопку поленьев и, немного недоумевая, взяла несколько и положила на остывшие угли и пепел.

– Отодвинься подальше, – приказал Бронислав Патиенс.

Едва я это сделала, произошло нечто невероятное. Он сосредоточенно глянул на камин и махнул рукой. Тут же, будто из руки посыпались искры, пламя в камине ярко вспыхнуло, метнувшись вверх, и запылало, распространяя вокруг приятное и такое нужное мне сейчас тепло и свет.

– Но как?! – я удивлённо переводила взгляд то на огонь в камине, то на дядю Бронислава.

– Ну, это чтобы не обжигаться, – он пожал плечами. – Всегда так делаю. Хоть мне это ничего не даёт, но мне нравится смотреть на огонь… хотя опаснее него вещи не придумаешь.

– Здорово, – я радостно смотрела на языки пламени, хотя мне всё ещё было не по себе.

– Так зачем ты пришла? – спросил дядя Бронислав, усаживаясь на край стола.

– Не за чем, – честно ответила я, – я вообще-то не собиралась сюда.

– Но ты здесь.

–Да, и…

«Почему бы не поговорить с ним? – подумала я вдруг, отогревшись у камина. – Ведь это же не плохо…».

– Так вы, эм…живёте в башне? – ляпнула я. – А я думала, ваша комната в том, шикарном, крыле.

– Да, у меня была там комната, – согласился Бронислав, – но, когда случилась ты-сама-знаешь-какая история и мы поссорились, я решил, что хочу жить где-то подальше от остальных.

– Это странное место, – заметила я.

– Лет в семнадцать у меня было много странных идей, – признался дядя.

– А что это? – я переключила внимание на стеллаж с кассетами и пластинками.

– А, это… – он развёл руками, – музыка, фильмы… надо же как-то развлекаться.

– Можно я посмотрю?

Наверное, у меня жадно заблестели глаза в тот момент: у Бронислава напряглись плечи, но он всё же пропустил меня к своей коллекции.

Я трепетно взялась за кассеты.

– Эти фильмы старше тебя, – заметил дядя с лёгкой надеждой, что мне будет неинтересно.

Я же, напротив, воодушевлённо воскликнула:

– Я знаю эти фильмы! Мы с папой смотрели. Особенно вот эти, про детективов: он обожал их смотреть и говорить, что там всё неправильно…

Я вспомнила, как в редкие вечера, когда папа оставался дома, мы смотрели фильмы. В полумраке, озарявшимся только телевизором, я пристраивалась на диване и тягала чипсы из миски на полу, а папа курил и комментировал кино. Он обычно выбирал достаточно жестокие фильмы, без прикрас, с убийствами, погонями и мрачными загадками, так что я не могла долго после них уснуть. Но, почему-то, я всё равно каждый раз стабильно приходила смотреть их. Тоска по дому тупо кольнуло у меня в груди.

У дяди был выбор фильмов побогаче: были и приключения, и ужастики, и даже пара старых глупых комедий. Я увлечённо рассматривала обложки кинокартин.

– Но мы с папой смотрели на дисках, – заметила я, – и то, сейчас даже на диске никто не смотрит. Всё можно скачать на вот такую, – я отмерила в воздухе сантиметра полтора пальцами, – флешку.

– В моём случае, чем проще устроена техника, тем лучше, – хмыкнул Бронислав. – В ней вечно что-то нарушается, когда рядом вампир, так что…

– Теперь понятно, почему всё ломается, стоит мне прикоснуться, – с пониманием сказала я.

Дядя улыбнулся в ответ:

– Теперь ты знаешь.

– А пластинки? Их же тут, наверное, штук пятьдесят…

– Шестьдесят две, – поправил дядя не без гордости в голосе и добавил: – Вон там, под полками, проигрыватель.

– Сколько же это всё стоит! – я покачала головой.

– Это дорого и неудобно, – согласился Бронислав, – то, что нужно.

Я вытащила наугад одну пластинку; и он тут же прокомментировал:

– Музыка тоже не новая, потому что я… эм, перестал покупать их, когда стало не хватать денег. Да и времени стало мало, когда начал работать.

– А где вы работаете?

Интересно, какие ещё у дяди Бронислава скрытые таланты?

– Да много где, – он без интереса пожал плечами. – В последнее время на заготовке мороженой рыбы.

– На… чём? – я удивлённо уставилась на дядю, отвлекшись от пластинок.

– Ну, рыбу ловят в море, её надо быстро рассортировать, промыть и потом заморозить, – объяснил он.

Об этой технологии я догадывалась, но представить, чтобы Бронислав Патиенс занимался этим… Мои глаза, наверное, округлились очень уж заметно, и он снова прокомментировал:

– Там холодно, и можно работать в ночную смену. За неё даже больше платят.

Это, конечно, звучало как сплошные плюсы.

– Но я пока оставил работу на время, – заключил дядя и, снова указывая на свою коллекцию, сказал: – Теперь только переслушиваю и пересматриваю старое.

Я подняла голову и улыбнулась ему:

– Они замечательные.

Я стала нехотя ставить кассеты в стеллаж, стараясь вернуть всё на место так, как было до моего вмешательства.

– Извините, что всё перерыла, – смутилась я, – я просто давно ничего не смотрела.

– Ты могла бы, – заметил Бронислав, потерев пальцем переносицу, – прийти как-нибудь, и мы бы посмотрели фильм… если хочешь.

Я чуть было не спросила, будем ли мы запивать чипсы кровью вместо колы или что-то такое, но смолчала: в конце концов, я оценила его попытку со мной поладить.

– Я приду, – пообещала я, водворяя последнюю кассету на место. Пальцы у меня стали шевелиться всё медленнее от холода, так что я поспешно вернулась к камину.

– Я вчера подсм…ээ, ну то есть, случайно увидела, – сказала я, уткнувшись взглядом в ковёр на полу, – как книги в библиотеке… Ну, они сами становились на место, помните? Вы там были. И я… то есть мне показалось, что это вы им сказали вернуться на места…

– Да, такое было, – не стал отрицать Бронислав Патиенс.

– Вот. И, в общем… Как вы, блин, это сделали?!!

– Довольно просто: я их попросил, они и сделали, ведь это мои книги. У многих вещей есть память. Особенно хорошая память у книг и у всего, что сделано руками. Эту память очень легко увидеть…

– Память… – повторила я. – Кажется, я понимаю.

– Да? – теперь настала его очередь удивиться.

– Я думаю, я видела воспоминания у некоторых предметов, – призналась я. – Я как будто вижу сон перед глазами всего несколько минут, но потом всё исчезает. Чтобы книжки летали – это слишком.

– …А может, ты просто не смотрела хорошенько, – Бронислав Патиенс вдруг поднялся на ноги. – Идём.

«Куда?» – хотела было спросить я, но не успела – дядя был уже на лестнице.

Я выбежала вслед за ним. Спуск вниз показался мне гораздо легче, чем подъём.

– Там заперто! – предупредила я, когда дядя Бронислав подошёл к двери.

Он ничего не сказал. Он просто толкнул дверь, та отворилась, и он бросил на меня вопросительный взгляд:

– С чего ты взяла?

Я не нашлась, что сказать.

Дальше мы пошли куда-то по темноте, я долго не могла разобрать, где же мы. Наконец, мы остановились у одной из красивых чёрных дверей. Из замочной скважины выглядывал, поблёскивая, маленький серебристый ключик.

– Чья это комната? – спросила я.

– Ты поймёшь, – неопределённо ответил Бронислав Патиенс, повернул ключ в замке и отошёл, пропуская меня внутрь.

Из темноты на меня дохнуло чем-то терпко-сладким, похожим на кофе и мёд, и пылью. Войдя, я первым делом чихнула.

Дядя Бронислав прошёл вглубь комнаты и решительно отдёрнул шторы: небо так затянуло тучами, что солнечный свет ему не грозил.

Комната была как шкатулка с драгоценностями. Они, запыленные, радостно поблёскивали в сером пасмурном свете. Чего тут только не было: какие-то загадочные разномастные цветные флакончики, статуэтки и шкатулки, из которых выглядывали часы, кулоны, браслеты и цепочки, маленькие рамочки с засушенными цветами и бабочками по стенам, бледная позолота названий толстых книг, с десяток наборов шахмат и куклы. Всюду здесь были куклы, пестрящие самыми разными нарядами: старые, большие и маленькие, тряпичные, фарфоровые, шарнирные, марионетки. Они тихой толпой сидели и лежали по полкам, стульям и на столе, опираясь друг на друга.

Тут, к счастью, была кровать: большая и белая, под тонким розоватым балдахином.

– Думаю, эту вещь ты узнаешь, – раздался, как будто где-то вдалеке, приглушённый пылью голос Бронислава Патиенса. Дядя прошёл мимо меня и снял с одной из полок маленькую чёрную шкатулку. Я действительно узнала её: точно такую же я видела дома, в комнате своего отца. У меня комок к горлу подступил:

– Это… это комната моей мамы?

Дядя Бронислав коротко кивнул и, сдув со шкатулки пыль, поставил её на стол:

– Она очень многое знает и помнит. Надо только знать, как спрашивать. Открой её.

Я послушалась и с лёгким щелчком подняла крышку. На маленькой платформе закружилась сестра-близнец балерины, которой я любовалась дома. Я смотрела на неё в упор, пока танец не закончился и музыка не смолкла.

– Видишь что-нибудь? – с надеждой спросил Бронислав Патиенс.

– Ничего, – ответила я, и он вздохнул. – А что должно быть?

Обернувшись, я увидела, что дядя Бронислав стоит позади меня.

– Ты поймёшь, – произнёс он, уверенно покачав головой, – только нужно время…

– Что я должна понять? – на данный момент мне было вообще ничего не понятно. Но дядя пропустил мой вопрос мимо ушей. Он немного помолчал, а затем еле заметно ухмыльнулся и резко направился к выходу со словами:

– Можешь остаться здесь, если хочешь. Когда будешь уходить, занавесь окна и запри дверь. И… ну, удачи.

Дверь за ним закрылась, а я сидела, в глубоком недоумении уставившись в стену.

У меня за всю жизнь была только одна кукла. И, конечно, она была не чета этим. Я уже выросла из игрушек, но… какие же они красивые! Совсем как живые. Я ходила вдоль полок и внимательно рассматривала их. У кукол тут был свой маленький мир: у них была посуда, мебель, целые гардеробы с нарядами, даже дома, повозки с ездовыми лошадьми и целый бродячий цирк. Были среди кукол короли и королевы, невесты и женихи, важные дамы, распивающие чай, уличные музыканты, клоуны и акробаты, продавцы цветов, дети с нянями…

Не знаю, сколько времени прошло, пока я разглядывала их всех. В какой-то момент мне стало казаться, что они – такие же живые люди, только ростом поменьше… Поэтому мне было странно увидеть на почётном месте в середине полки неуклюжую тряпичную куклу. Она казалась весьма уродливой среди своих сестёр: сквозь ткань просвечивалась вата, наполнявшая игрушку, нитки, скрепляющие её туловище с конечностями, торчали напоказ, платье выцвело, да и один из глаз-пуговиц съехал на бок. Я невольно хихикнула, глядя на это чудовище и взяла странную куклу в руки. Тут же на меня нахлынуло видение…

Маленькие тонкие пальцы держали иголку и нервными движениями сшивали голову куклы. Мальчик лет семи сидел при свече и пыхтел над изготовлением тряпичной куклы, сосредоточенно закусив губу. Пальцы слушались плохо, иголка кололась, но он продолжал работу. Голова была закончена, и он принялся присоединять к ней чёрные пуговицы – глаза. Вдруг послышался нетерпеливый стук в дверь. Мальчик вздрогнул и поднял голову.

– Бо! – послышался тонкий голосок из-за двери.

– Я занят! – крикнул в ответ мальчик, машинально убирая куклу за стул, хоть её никто и не мог увидеть.

– Ну, скоро уже всё начнётся! – обиженно упорствовал голосок.

– Пять минуточек – и я приду! – пообещал мальчик, нервно сглотнув.

– Хм! – только и сказал голосок, и маленькие сердитые шаги утопали от двери.

Бо выдохнул и вернулся к работе. Уже почти всё готово…

Сегодня у сестры день рождения, и он хотел сделать ей сюрприз. Осмотрев куклу, он остался доволен работой. Однако затем, когда Шери стали дарить другие подарки, его создание выглядело неубедительно. Девочка вежливо кивнула, приняв подарок от брата, но затем просто положила его в кучу к остальным. Праздник для Бо прошёл тревожно, а когда всё закончилось, он долго лежал и не мог уснуть. Со вздохом он заключил, что, наверное, его кукла лежит в ящике с хламом, как и другие ненужные игрушки.

Впрочем, это легко было проверить. К счастью, идти было недалеко.

Бо выкарабкался из кровати, приоткрыл дверь и прокрался в соседнюю комнату. Сестра крепко спала в своей кровати. Сквозь плотные шторы пробивался тонкий лучик света, и мальчик аккуратно обошёл его, приближаясь к полкам с куклами. Его плечи опустились: как он и думал, на полке его подарка нет. С неприятным предчувствием мальчик подошёл к ящику для хлама и медленно открыл, стараясь, чтобы крышка не скрипнула. Тут его глаза округлились: в содержимом ящика куклы тоже не было. Неужели она полетела сразу же в мусор? Нахмурившись, Бо пошарил руками в ящике, не особо надеясь что-то найти… Шорох отвлёк его, и мальчик испуганно обернулся: не хотелось бы, чтобы его застали в чужой комнате, когда полагается спать. Нет, это всего лишь Шери крутанулась на другой бок во сне. Но что это выпало у неё из руки на подушку?

Бо прищурился и сделал два робких шага к кровати. На подушке лежала его кривенькая тряпичная кукла: сестра взяла её с собой в кровать, когда ложилась спать. Мальчик улыбнулся – теперь и он сам мог бы спать спокойно.

Воспоминание растаяло в воздухе, оставив меня со старой куклой в руках. Я бережно пригладила её платье и вернула на место. Теперь меня заинтересовал ящик с хламом: какие ещё ценные артефакты я там увижу? Но как только я подняла скрипучую крышку деревянного ящика, я пожалела, что открыла его.

Там тоже были куклы, но на них было страшно смотреть. Они все были в разной степени уничтожены: обгоревшие платья и волосы, оплавленный пластик и почерневший фарфор… Эти игрушки горели, но как так вышло? Мне стало не по себе…

Вдруг – БАМЦ! Одна из кукол неуклюже рухнула на стол. Я вздрогнула от неожиданности, но быстро успокоилась – должно быть, неустойчиво стояла на полке. Я подошла к столу, взяла куклу – это была фарфоровая светловолосая танцовщица в синем платье. К счастью, она осталась целой после падения, и я вернула её на прежнее место. Тут мой взгляд привлекла чёрная маленькая шкатулка на столе. Надо же, я уж почти забыла о ней. Я села за стол и крохотным ключом вновь завела шкатулку. Та щёлкнула, и из неё полилась музыка, и балерина закружилась на своей платформе. Я засмотрелась на неё. Снова и снова играла музыка, снова и снова кружилась фигурка. Я смотрела на неё так долго и пристально, что, если бы мне дали сотню её точных копий, я бы по одному только блику света на дереве или трещинке определила бы, где настоящая. Вскоре я полностью запомнила и стала напевать вслед за шкатулкой незамысловатую мелодию. Она вводила меня в какое-то приятное оцепенение.

В который раз закончив кружиться, балерина замерла на своей платформе. Я хотела было снова повторить танец, но тут подумала: «Если эта шкатулка такая же, как у папы, тут тоже должно быть второе дно». Я и оказалась права – под платформой с балериной лежала маленькая половинка монетки. Я взяла кулон в руки: в отличие от папиного, он был золотым. Поставив балерину на место, я принялась разглядывать находку. Половинка монетки на тонкой веревочке, ничего примечательного, только, кажется, что-то выцарапано на одной из сторон… Да, так и есть, неглубокие грубые царапины: «ОСТЬ». Дядя Бронислав сказал: «Ты поймёшь», но что можно понять из четырёх букв?

Я вздохнула и бессильно положила голову на стол, чувствуя, что засыпаю. Почему нельзя мне просто так всё объяснить, к чему все эти загадки?..

***

За окном было уже темно, когда меня разбудили резко ударившие в окно капли дождя. Я снова потянулась за шкатулкой, но не успела я дотронуться до неё, как заиграла музыка, а балерина начала кружиться. «Наверное, что-то сломалось, не надо было так часто её заводить», – подумала я, но вдруг произошло нечто, что нельзя было назвать просто поломкой.

Балерина пошевелила своими маленькими руками, сначала несмело, а потом уверенно развела их в стороны, повернула ко мне голову и, как мне показалось, чуть улыбнулась. После этого она изящным прыжком покинула свою платформу и пустилась в пляс по столу, лёгкая как пёрышко. Наверное, я всё ещё сплю…

Мелодия в шкатулке становилась всё громче и громче, но вдруг что-то резко щёлкнуло внутри неё, и музыка смолкла на самой высокой ноте. Балерина растерянно остановилась. Не совсем понимая, что я делаю, я протянула к ней раскрытую ладонь, и та забралась на неё.

– Не расстраивайся, я починю, – каким-то не своим голосом пообещала я, и балерина благодарно улыбнулась. Она подняла руки, указывая на меня. Я поняла её. После этого я вернула её на платформу, и танцовщица замерла, как будто ничего и не было.

Я сняла со своей шеи серебристую половинку монетки, нашла на столе золотую. Медленно, чуть дыша, сложила их вместе. Неяркие царапины сложились в слово «ВЕЧНОСТЬ».

И я услышала голос…

Далёкий голос, какой-то совсем не здешний, но всё же знакомый. Он звучал прямо у меня в голове.

–Что это? – произнёс он.

Я знаю его. Это голос отца. Как только я это поняла, так перед глазами возникло его лицо, только совсем непривычное для меня. Молодое, со следами веснушек на щеках, обрамлённое непослушными блестящими светлыми волосами, а по розовым губам у него то и дело пробегает улыбка.

– Это тебе… – тихо и смущённо ответил второй. – Мой брат сделал.

– Зачем? – снова спрашивает папин голос, в нём звучит лёгкое любопытство.

С ответом не торопятся, и я успеваю разглядеть их обоих. Они сидят прямо на земле, в густой траве рядом с большой трассой. Слышно, как трещат в этой траве цикады, а где-то далеко насвистывает соловей. Кругом тёплая летняя ночь, вверху – миллиарды звёзд, но двоих освещает придорожный фонарь, они сидят как раз под ним. Ошибки быть не может: это молодой Мэттью Дистурб, а рядом с ним Шери Патиенс. И какая же она красивая, какими большими и тёмными кажутся в тусклом свете её глаза!

Она передаёт что-то отцу и опять просит:

–Возьми это.

– Но зачем? – недоумевает он.

– Бери, – всё так же тихо, но серьёзно и настойчиво говорит она.

Мэтт послушно забирает маленькую чёрную шкатулку и поднимает крышку. Оттуда льётся музыка, он усмехается.

– Так что же это? – уточняет он.

– Это память, – спокойно объясняет она, делая вид, что не замечает насмешки, – у меня тоже такая есть.